скачать книгу бесплатно
– Всегда что-нибудь бывает первый раз, поэтому не устраивай мне здесь панихиду, не грустить, а радоваться надо. Тебя же, надо понимать, не изнасиловали в тёмном подъезде и ты же, если называть вещи своими именами, отдалась не первому попавшемуся прохожему, а любимому человеку.
– А что же будет, если Виктор на мне не женится, – сквозь, снова навернувшиеся, слёзы прошептала Лиля, – как я тогда посмотрю в глаза своему будущему мужу.
– Ещё как посмотришь, – воскликнула Лялька, – на этот счёт у меня нет никаких сомнений потому, что именно Виктор и будет твоим мужем.
Подруга успокоила Лилю, её слова, как нельзя, кстати, бальзамом проложили анестезирующую тропку к её неуравновешенному состоянию, впервые за этот день на её лице появилась лучезарная улыбка, которая озаряла всех, мимо проходящих. Она тихо проговаривала сама себе:
– Я счастлива, я уже не девочка, а настоящая женщина, я люблю Виктора, а он любит меня. Разве это не повод быть блаженной и благополучной и радоваться этим солнечным сентябрьским бликам после затяжного ненастья.
С этой исцеляющей и оптимистической установкой Лиля встрепенулась, сделала глубокий вдох и начала упаковывать вещи для переезда в новое общежитие.
На следующий день, проходя по университетскому коридору мимо группы однокурсниц, как всегда окружающих неразлучную тройку, Виктор небрежно обняв за талию двух, первых попавшихся по ходу его движения, девушек, скороговоркой выпалил:
– Девчонки, у меня сегодня день рождения, приглашаю всех. Будут торт, пирожные, конфеты, вино и красивые парни для свободных девушек. Начинаем в семь часов вечера, прошу любить, жаловать и не опаздывать.
Лялька, которая любила и жаловала подобные междусобойчики, радостно заверещала:
– Непременно будем, постараемся даже губы не накрасить, пока не зацелуем именинника во все разрешённые места.
Виктор погрозил Ляльке пальцем и помчался дальше по коридору по своим делам. Получилось так, что Виктор как бы пригласил всех и в то же время не пригласил никого.
– Разве так зовут гостей на день рождения, – не на шутку разобиделась Лиля, – да в колхозе на прополку буряков более культурно просят прийти.
– Да успокойся, подруга, – примирительно заявила Лялька, – ты, что своего Виктора не знаешь, он меньше всего думает об этикете, наглаживай свою парадную блузку и вперёд и с песней.
– Нет уж, никакой песни не будет, а движение вперёд по направлению к дому Виктора отменяется, никуда я не пойду, – категорично заявила Лиля.
Зная твёрдый характер своей подруги, Лялька, не утруждая себя навязчивыми уговорами, помчалась в близлежащую парикмахерскую. Ближе к вечеру у неё начался утомительный процесс подбора одежды для вечеринки. В итоге её прикид выглядел примерно следующим образом: ярко-красные, режущие даже здоровые глаза, модельные туфли на высоченных шпильках, подчёркивающие, итак достаточно стройные, ноги далеко не низкорослой Ляльки. Вертикаль этих самых длинных ног, облачённых в ажурные чёрные капроновые чулки, призывно обрывалась у края, высоко поднятой, фиолетовой мини-юбки, которая тонировала тёмно-зелёную блузку с бордовым жакетом впридачу. Со всей этой радужной палитрой гармонировали, вопреки обещанию имениннику, ярко накрашенные пухлые губы и подведенные до необычайной синевы огромные глаза. Сказать, что внешний вид её был вызывающим и действующим на прохожих мужчин, как красная тряпка на быка, означал не сказать ничего. Современные парижане наверняка признали бы в ней куртизанку времён Гиде Мопассана. Как бы там ни было, ровно в семь вечера Ляля с бутылкой венгерского вина «Токай» в руке протяжно, долго не отпуская кнопку, звонила в дверь квартиры именинника. Мать Виктора, предупреждённая сыном, что среди гостей должна быть его девушка, которую зовут Лиля, чуть ли не бегом бросилась открывать двери, удивившись на ходу нетактичной продолжительности звонка.
– Здравствуйте, я – Ляля, с именинником вас, – пулемётной очередью прострекотала она и, аккуратно отодвинув плечом мать Виктора в сторону, быстро влетела в комнату к уже накрытому столу. Ошарашенная Эмма Абрамовна, так звали мать Виктора, приняв скороговоркой сказанное более чем экстравагантной девушкой имя Ляля за созвучное Лиля, поспешно ретировалась в свою комнату искать успокоительные капли. Когда же через полчаса Виктор зашёл в родительскую комнату за недостающими стульями и сообщил, что его девушка по неизвестной причине не пришла, мать Виктора почувствовала невероятное облегчение, подобное ощущению командира батальона на фронте, когда по окончанию массированного артиллерийского обстрела выясняется, что никто из его солдат серьёзно не пострадал. За столом тем временем царило непринуждённое веселье, свойственное хорошо спетому, а возможно даже и спитому студенческому коллективу. Конечно же, весь вечер на манеже доминировала неподражаемая Лялька. Нисколько не смущаясь, она беспардонно ворвалась в комнату родителей и к величайшему неудовольствию матери потащила в залу танцевать отца Виктора. Ребята в модных тогда узких брюках, называемых дудочками, ниспадающими на остроносые лакированные туфли, отплясывали под быструю музыку, льющуюся из старого магнитофона, с девчонками в коротких стильных юбчонках популярные твист и чарльстон. В какой-то момент неугомонная Лялька, найдя на кассете медленный танец, именуемый арабским танго, низким интимным голосом провозгласила:
– Объявляется дамский танец, милые дамы приглашают приглянувшихся им кавалеров.
Выждав, когда танцующие пары заполнили пространство комнаты и из магнитофона раздался чарующий голос Сальваторе Адамо, Лялька выключила надоевший яркий свет комнатной люстры. Тем самым партнёрам по танцу представилась возможность прижаться друг к другу покрепче, и при взаимном согласии сторон целоваться, не опасаясь быть замеченными другими. Ляля одиноко стояла в полной темноте, пока не приоткрылась дверь, запустив в кромешный мрак полоску света, и в комнату не вошёл Виктор. Объятая винными парами Ляля тут же обняла его за плечи, вплотную прижалась к нему своей убористой грудью и, покачивая округлыми бёдрами в ритме музыки на два такта, заставила Виктора танцевать что-то похожее на танго. Густо накрашенные губы Ляльки касались его шеи, в любую минуту готовые к крепкому поцелую, оставляющему не только красные следы губной помады, а и фиолетовую метку, именуемой на жаргоне засосом. Виктор как мог, отстранялся от неё, вдыхая смесь цветочных духов и виноградный запах «Токая». Лялька, не обращая ни малейшего внимания на напрасные потуги Виктора освободиться от её объятий, вклинивала свою стройную ногу между его ног и вкрадчиво шептала ему на ухо:
– Дорогой ты мой именинник, да разве могу я изнасиловать мужчину своей лучшей подруги. Какой же ты всё-таки дурак, что лично не пригласил её на день своего ангела, только такой идиот, как ты, не смог привести Лилю за руку в свой дом.
Виктор молчал, продолжая машинально обнимать Ляльку за талию и медленно передвигать ногами в такт мелодии. Она же, не давая ему опомниться, продолжала клеймить его позором, тихо приговаривая:
– Только такой придурок и чурбан, как ты, только вчера, изваяв из своей подруги женщину, уже сегодня не соизволил доставить её сюда на руках.
Виктор стремительно вырвался из её объятий, на глазах его выступили слёзы. Пьяная Лялька своим речитативом переступила красную линию, но изгнать её с этой линии не было никакой возможности по единственной веской причине: она была абсолютно права.
На следующий день в шесть утра Виктор на такси уже подъезжал к городской окраине к новому общежитию, где обосновалась Лиля. Как океанский цунами с большим букетом осенних хризантем, подаренных кем-то ему на день рождения, он стремительно ворвался в комнату, где жили три подруги. Разбудив всех своих внезапным вторжением, он, нисколько не стесняясь полураздетых Ляли и Ларисы, опустившись на колени возле Лилиной кровати, с деланным мажором в голосе пророкотал:
– Мадемуазель Лиля, разрешите пригласить вас на торжество, связанное с моим девятнадцатилетием, которое состоится сразу же после третьей пары, после лекции по климатологии.
По завершению этой тирады Виктор рассыпал разноцветные хризантемы на постель, за что был награждён хлипкими аплодисментами уже не спавшими Ляли и Лары. Лиле, всю ночь, не сомкнувшую глаз от переживаний и заснувшую лишь под утро, резануло слух слово мадемуазель. Откинув белокурые волосы, спадающие на глаза, в сторону, и, натягивая одеяло под самые плечи, закрывая тем самым белые бретельки лифчика, она неожиданно для себя выпалила:
– Какая же месье Виктор, я вам мадемуазель, мне кажется, что нам обоим известно, что мне совсем недавно присвоили титул мадам, теперь, с вашего позволения, я уже мадам Сергачёва.
– Пусть будет мадам, – покорно согласился Виктор, – миссис, фрау и даже синьора, в любом случае госпожа Сергачёва я жду вас сегодня в ресторане «Лето», где у меня заказан столик на двоих и где нас ждёт романтический обед. С этим разрешите откланяться, уважаемая мадам Сергачёва.
Уже под бурные овации Ляли и Ларисы Виктор шаткой походкой покинул девичью комнату.
Несмотря на обеденное время, в ресторане «Лето» оркестр играл живую музыку, молодой человек в соломенной шляпе не совсем трезвым голосом, растягивая слова, фальшивил утёсовскую песню: «Как много девушек хороших, как много ласковых имён, но лишь одно из них тревожит…». Виктор и Лиля сидели на открытой веранде за столиком, покрытым неизменной белой скатертью с привычными пятнами на ней. Виктор имитируя голос солиста, повторял слова песни, превращая её в ремикс: «но лишь одна меня тревожит, мадам, что Лилией зовут». Вместо благодарности за экспромтное посвящение, Лиля шутливо обозвала его ненормальным и даже наградила лёгким тумаком по спине. Возможно, избиение Виктора продолжалось бы и дальше, если бы к ним величаво не подплыла толстая, средних лет, официантка в лоснящемся белом фартуке и кремовым капором, плохо скрывающим её огненно – рыжие волосы. Наметанным взглядом, приняв их за небогатых клиентов, с плохо скрываемым раздражениям она процедила:
– Прошу вас быстро оформить заказ, а то меня ждут другие посетители.
Виктор, с видом знатока, не спеша перелистывал картонные страницы меню, не имея малейшего понятия, что выжать из этого истрёпанного буклета. Оторвавшись, наконец, от чтения перечня незнакомых ему блюд, он хмуро спросил, начавшую нервничать официантку:
– А что вы нам посоветуете? Мы бы хотели вкусно поесть и выпить сухого вина.
Официантка, окончательно определив, что перед ней сидит дилетант трактирного заведения, быстро выхватила меню, чтобы Виктор не сориентировался в цене того, что она предложит, и радостно заверещала:
– Я принесу вам, ребята, ассорти и к нему бутылку водки, очень востребованной в нашем ресторане.
– Прошу прощения, – недовольно фыркнул Виктор, – мы просили бутылку сухого вина.
– Сухого вина у нас не бывает, – отрезала рыжая служительница общепитовского культа, – есть только портвейн белый таврический.
Виктор раздражённо кивнул головой в знак согласия. Эта рыжая и нахальная толстуха окончательно испортила ему настроение. Прошло не менее получаса, как она поставила на стол вино и большое овальное блюдо, на котором громоздились нарезанные кусочки телятины, ветчины и варёного языка, ко всему этому добавлялись маслины, помидоры, огурцы, болгарский перец, маринованные грибы и зелень.
– Не так уж и плохо, – оживился Виктор, – теперь будем знать, что такое ассорти, что скажешь, Лиля.
До сих пор молчавшая Лиля, встрепенулась и радостно проговорила:
– Разливай быстрей вино по бокалам, я приготовила небольшой тост.
Она кивком головы распушила жемчужно-белые волосы, подняла фужер и торжественным голосом промолвила:
– Во – первых, Виктор, я хочу выпить за то, чтобы твой следующий день рождения мы отмечали только вдвоём, и чтобы моя подруга Лялька больше не обцеловывала тебя в затяжном медленном танце в тёмной комнате.
– Надо же какая чертовка, – про себя подумал Виктор про Ляльку, – всё рассказала Лиле. Вслух же он поинтересовался у Лили:
– А что же, во-вторых?
– А во-вторых, я тебя прощаю чисто условно. Ты, наверное, не понимаешь, что, сам того не сознавая, сделал мне больно.
– Это, как в суде, – прервал её Виктор, – ты мне, как бы, даёшь два года лишения свободы условно.
– Ты смотри, какой проницательный, – удивилась Лиля, – именно так, если не выдержишь условный срок, то лишишься не свободы, а меня.
– А, в-третьих, – продолжила она, – несмотря не на что, хочу выпить за именинника, за тебя, Виктор, чтобы не только ты в отдельности, а мы вместе в одной связке были здоровы и счастливы.
С этими словами, обычно стеснительная Лиля, приподнялась со своего места и, подойдя к Виктору, обняла его и долго-долго целовала в обветренные губы, а затем залпом, как заправский алкаш с подворотни, осушила свой бокал вина. Виктор не разбирался в марках виноградных вин и поэтому не знал, что портвейн, который они заказали, являлся ярко выраженным представителем низкосортного крепленого вина, называемого в народе «черни-лом». Это вино снискало заслуженный авторитет среди любителей выпить, во-первых, за свою дешевизну, а во-вторых, за быстродействие всасывания алкоголя в организм и, как следствие этому, мгновенному опьянению. Таким образом, уже через какие-то полчаса Лиля и Виктор существенно улучшили своё состояние, как души, так и тела. Невероятное веселье окутало их, и, не очень умеющий танцевать Виктор, поволок Лилю к танцплощадке, где гремела мелодия модного и быстрого танца «шейк». Смешно, невпопад ритму, взмахивая руками и передёргивая плечами, он танцевал какой-то свой надуманный танец, какой-то конгломерат украинского «гопака» и русского «казачка». Лиля весело смеялась, стараясь поддерживать партнёра под руку, не без основания полагая, что он упадёт на скользкий пол эстрадного пятачка. Виктор никогда не пребывал в состоянии столь всеобъемлющего опьянения, как сегодня. Он дурачился, кривлялся, ёрничал, не забывая при всём этом кричать на весь зал:
– Вы слышите, она простила меня, и я отбываю условное наказание, и за это я люблю её ещё больше. Ура-А-А! Нет, товарищи, никто из вас не знает, как я люблю её.
Несмотря на то, что Лиля тоже находилась в состоянии, отличающемся от трезвого, она нашла в себе силы подозвать официантку и оплатить счёт, который был намного больше, что стоил на самом деле. Однако кого это сейчас интересовало. Перед, не очень твёрдо стоящей на своих ногах, Лилей, стояла совсем непростая задача протащить Виктора через весь парк, на территории которого находился ресторан, до троллейбусной остановки. Вдребезги пьяный Виктор, обняв Лилю, орал слова из какой-то вспомнившейся ему песни:
– Я тебя целовал, уходя на работу…, – пытаясь при этом поцеловать её в губы, попадая вместо них в лацкан пальто.
Моросил мелкий осенний дождь, зонта у Лили и Виктора не было, выпитое вино уже не согревало, и они достаточно продрогли пока не подошёл синий окуджавовский троллейбус. Какой-то сердобольный мужчина помог Лиле втащить пьяного Виктора в троллейбус и водрузить его на жёсткое коричневое сидение. Ехать предстояло долго, в другой конец города, где размещалось новое Лилино общежитие. Голова Виктора покоилась на Лилином плече, и оба, разомлевшие, задремали под покачивание колёс городского транспорта. На конечной остановке пожилая кондукторша, воротя нос от винного перегара, исходившего от них, растолкала их со словами:
– И куда это родители смотрят, неужели не знают, чем занимаются их невоспитанные дети.
А дети, поддерживая друг друга, медленно ковыляли по неосвещённой улице новостройки к общежитию. Надо сказать, что в то время провожать девушку в незнакомый район города считалось, чуть ли не гражданским подвигом. Дело в том, что в каждом из них в вечернее время болтались по улицам местные хулиганы, которые наткнувшись на чужака, в лучшем случае избивали его самодельным кастетом, а в худшем могли не только пригрозить, а и ударить самодельной финкой. Вот и сейчас неожиданно путь им преградили двое долговязых парней. Оценивающе взглянув на тщедушного, еле стоящего на ногах, Виктора, один из них, ухмыляясь, обнажая при этом серебряные фиксы на зубах, прогундосил:
– Эй, салага, твою мать, давай быстро нам сигаретку, а не то придётся пересчитать тебе зубы.
– Мужики, зачем так грубо, – заплетающимся языком промямлил, начинающий трезветь Виктор, – да и не курю я, и попрошу не хамить в присутствии дамы.
– А ты не переживай, хлюпик, – отозвался тот же голос, – если нет сигарет, мать твою за ногу, так оприходуем твою дамочку, чтоб ты знал, салага, мы очень любим блондинок.
Долговязый схватил, стоящую к нему спиной, Лилю за талию и развернул лицом к себе, пытаясь поцеловать её. Какая-то неведомая сила, как разжавшаяся пружина, подкинула Виктора вверх, он мертвой хваткой вцепился сзади в воротник хулигана, не давая приблизиться его губам к Лилиному лицу. Тот, отпустив её, не поворачиваясь, освободившимся локтём ударил его в бок, попав в солнечное сплетение. Виктор обмяк, и медленно сползая со спины обидчика, невзначай подсёк его ноги, и они оба рухнули на мокрый тротуар. Лиля не зря провела три года в интернате, там драки между девчонками были совсем не редкостью. Как дерутся девчонки? Ведь не зря бог наградил их длинными волосами. Во время драки они вцепляются друг другу в пышные причёски. Вот и сейчас, следуя опыту, приобретённому в интернате, Лиля схватила дебошира, лежащего на Викторе, за пышную шевелюру модной причёски «а-ля Битлз» и стала мотать её из стороны в сторону точно так, как это делали девчонки в интернате. Второй хулиган хотел было оттащить Лилю от подельника, но тут появилась целая группа рослых студентов, возвращающихся в общежитие, и долговязые вынуждены были ретироваться восвояси. Лиля с трудом приподняла, едва оправившегося от сильного удара, Виктора и чуть ли не на себе поволокла его к общежитию, до которого, благо, оставалось не более двухсот метров. Вместо того чтобы как-то облегчить нелёгкий, в полном смысле, бурлацкий путь своей подруги, он, упираясь разъезжающими ногами в землю, грозно выкрикивал:
– Прошу тебя, милая, брось меня здесь и, пожалуйста, пристрели, чтоб не мучился.
– Да давно бы уже пристрелила, – устало отшучивалась Лиля, – да только нет у меня пистолета.
В вестибюле общежития, до которого они кое-как добрались, их поджидал заслон в виде непременного аксессуара всех общежитий Советского Союза – злополучной механической вертушки, умело управляя которой, дежурная пропускала по другую сторону барьера только тех, кто проживал в охраняемом ею заведении. Спорить с вахтершей, равно как и с инструкциями, ею выполняемыми, было бесполезно. Но не оставлять же пьяного, дрожащего от холода Виктора на улице. Лиля не нашла ничего лучшего, как попросить кого-то из входящих позвать на выход Ляльку, авось она что-то и придумает. Ляля, мгновенно оценив ситуацию, не давая дежурной опомниться, отчеканивая каждое слово, завопила:
– Это вы что же себе позволяете, Пелагея Матвеевна, кто вас наделил такими полномочиями не пускать секретаря комсомольской организации географического факультета, молодого коммуниста Бровченко в общежитие. Я не думаю, что у вас есть острое желание предстать завтра на ковре у секретаря парткома, который, не ровен час, ещё и уволит вас.
Лялька знала слабое место вахтёрши, она очень дорожила местом своей незатейливой работы. Собираясь с последними силами, Пелагея Матвеевна прошептала:
– Да, ведь он, кажется, пьяный, ваш секретарь.
– А каким ещё ему прикажете быть, – продолжала напирать Лялька, – если он вместе с ректором и деканом встречал делегацию иностранных студентов, уж точно не знаю, то ли из Мозамбика, то ли из Никарагуа, а потом, как сами понимаете, был фуршет в ресторане.
Бедная вахтёрша не блистала такими познаниями в географии, как Ляля, а незнакомое слово фуршет вообще слышала первый раз в жизни, возможно, поэтому тирада Ляльки показалась ей более чем убедительной. Она со вздохом приоткрыла вертушку, пропуская немощного Виктора, неуклюже опиравшегося на нежные плечи Лили и Ляли. Войдя в комнату и усадив Виктора на свободный стул, Лялька, приподняв его подбородок, участливо спросила:
– Это где же тебя так угораздило, пьянь ты моя тропическая.
– Молчи женщина, когда джигиты разговаривают, – еле ворочая языком, пробормотал Виктор и, увидев, почти нагую, проснувшуюся Лару, заключил, – сегодня желаю спать с Лариской.
– Я тебе покажу Лариску, трезвенник ты мой, – заорала ему на ухо Лялька, бросая на пол, неведомо, где раздобытый матрас и, снимая с него обувь и одежду, – утром представишь нам полный отчёт о содеянном.
Утром услужливая Лялька кормила Виктора аспирином, чтобы в оставшееся до лекции времени быстро привести его в исходное состояние. Отчёт за утренним кофе давала Лиля, которая, судорожно всхлипывая, заключила его словами:
– Знаете, девочки, этот злополучный день рождения Виктора я, пожалуй, до конца жизни не забуду.
Так или иначе, перипетии вчерашнего дня только укрепили отношения между Лилей и Виктором, и они стремительно, развивались по восходящей линии. Да и с точки зрения геометрии линия стала намного прямее. Этому способствовали авральные сантехнические работы в общежитии, связанные с недоделками во время сдачи объекта. Лиля оказалась в числе студентов, которых декан попросил временно подыскать себе съёмную квартиру. Такое жильё, которое и стоило бы недорого, и было бы близко к университету, в городе найти было нелегко. Помог его величество случай, которым очень грамотно распорядился Виктор. Жениха его одноклассницы призвали на два года в армию в группу советских войск в Монголии. Жил он вместе с бабушкой в трёхкомнатной квартире. Бабушка осталась одна и подыскивала себе квартирантку, скромную и ответственную девушку-студентку. Лиля полностью удовлетворяла её требованиям, да и цена за квартиру была более, чем скромная, всего десять рублей в месяц. А самым главным во всей этой перипетии оказалось то, что дом, в котором предстояло жить Лиле, оказался напротив дома Виктора, на той же улице. Теперь ему не надо было провожать Лилю в общежитие, находящееся в другом конце города, впрочем, и университет был в четверти часа хода от дома, да и свидания их стали более частыми. Лиле было интересно с Виктором, она быстро вписалась в его компанию, состоящую из эрудированных современных молодых людей, относящихся, в отличие от неё, к сословию исконно городских жителей, проживающих не в угрюмых общежитиях, а в комфортабельных квартирах. К хорошему привыкаешь скорее, чем к плохому. Поэтому, Лиле не представило труда акклиматизироваться на весёлых вечеринках с добротным, не таким, как в незадачливом ресторане «Лето», марочным вином и модной музыкой из магнитофонов. Она стала совсем по-другому одеваться, подражая городским девушкам. Денег на модную одежду катастрофически не хватало, однако Лиля приловчилась сама кроить и шить, и получалось у неё это совсем неплохо. Виктор часто водил её на концерты в филармонию, в драматический театр, на выступления вокально-инструментальных ансамблей. Часто они бывали и в политехническом институте в клубе интересных встреч, где выступали поэты, писатели, артисты и учёные разных специальностей. Лиле нравилась такая полубогемная, насыщенная новизной неординарных впечатлений, жизнь. Ещё больше ей нравился сам Виктор, который, собственно, и ввёл её в эту красивую жизнь. Стоило ему куда-то её позвать, как она бросала всё и вся, и на всех парах мчалась к любимому. Как следствие этому, Лиля меньше внимания стала уделять учёбе и оценки её на последней экзаменационной сессии значительно ухудшились. В расхожей студенческой шутке «Если водка мешает учёбе, то брось её, проклятую, эту… учёбу», Лиля слово «водка» преобразовала в лирическое существительное «любовь». Конечно же, из-за любви к Виктору, трансформированной в ежедневные свидания с ним, она не собиралась бросать университет. Но разве можно было отказаться от интересных вечеринок у друзей Виктора, праздных, до поздней ночи, гуляний в молодёжном кафе, где, среди прочего, играли запрещённый джаз, отвергнуть бесшабашное, с ветерком, катание на «Москвиче», который Виктор часто брал у отца или воздержаться от увлекательных поездок большой и весёлой компанией в заснеженные Карпаты.
Поездка в Карпаты начиналась с субботнего, так называемого «снежного» поезда, который рано утром отправлялся с городского вокзала с тем, чтобы через какие-то полтора часа доставить своих молодых пассажиров в горный посёлок Славское, на следующий день, в воскресенье вечером, этот же поезд успешно возвращал молодёжь в город. Разумеется, субботние лекции и практические занятия Лиля и Виктор пропускали. Да и какие могли быть занятия, когда уже при входе в вагон этого «снежного» поезда ты попадал в тёплую атмосферу безудержного и непринуждённого веселья, которое разгорается при большом скоплении молодых туристов. Билетов, конечно, никто не брал, студенческая братия единогласно полагала, что сэкономленные деньги лучше потратить на спиртное, которое считалось важным атрибутом путешествия. При входе в вагон в тамбуре висел страшный, в угрожающих чёрных тонах, плакат. На нём был изображён череп, на его фоне виднелся автомат Калашникова, к курку которого был прикреплён белый квадрат с пугающей надписью «он тоже требовал билеты». Разумеется, плакат был предназначен для контролёров, проверяющих проездные билеты, которых у студентов не оказывалось в наличии. Если контролёр и входил в вагон, то дело, как правило, заканчивалось тем, что кто-то из студентов пускал по кругу шапку, в которую каждый бросал какую-то мелочь. Как говорится, с миру по нитке – голому рубаха. Неизвестно хватало ли собранных денег на рубаху, но заинтересованные стороны оставались довольными. Студенты были без билетов, а контролёр не выписывал квитанции за якобы заплаченный штраф. А тем временем чей-то приятный баритон под перебор обгоревшей у костра гитары выводил:
А люди идут по свету,
Им вроде немного надо,
Была бы прочна палатка
Да был бы нескучен путь.
Путь был, действительно, нескучен. Поистине Лиле не так уж и много надо было. Просто хотелось держать руку Виктора в своей руке, вместе с ним шагать по свету, находить с милым рай, если не в шалаше, то в простой зелёной палатке и в старой, выштопанной горными ветрами, штормовке задыхаться от щемящего чувства, которое вызывают неизведанные дороги, по которым предстоит пройти. Одна из таких дорог пролегала от небольшого полустанка, затерявшегося между лесистыми карпатских хребтами, к горной заимке, которая представляла собой что-то наподобие небольшого хуторка, вмещавшего в себя три избушки, больше похожих на хижины. Одна из этих деревянных избушек, выстроенная в гуцульском стиле, принадлежала давнему другу семьи Бровченко, заместителю главного архитектора львовского горсовета, любезно уступившему её Виктору в новогоднюю ночь. Таким образом, в последний день уходящего 1966 года весёлая компания друзей, поставленная на беговые лыжи, жизнерадостно отмеривала десятикилометровый маршрут от полустанка к хутору, в котором она и намеривалась встретить новый год. Виктор шёл первый, прокладывая в глубоком, девственно чистом, снегу первую, ещё ненакатанную, лыжню. Лиля, полной грудью вдыхая свежий морозный воздух, двигалась вслед за ним. Всё Лилино естество окутало какое-то невиданное безмятежное спокойствие. Ажурные, тихо ниспадающие с небес, снежинки оставляли свой влажноватый след на её куртке, лыжной шапочке и светящемся от тихой радости лице. Лиля наслаждалась солнечными бликами, которые заливали ярким светом заснеженные альпийские луга, восторгалась вполне ощутимым дыханием причудливых, уходящих далеко за горизонт, лесистых куполов карпатских вершин и ликовала, что впереди шёл любимый ею человек, который своей спиной закрывал её не только от редких порывов ветра, а и защищал от всех жизненных невзгод. А любимый человек, отталкиваясь палками и попеременно передвигая лыжи вперёд, уверенно скользил на них мимо вечнозелёных сосен и елей, обсыпанных, серебристым свежевыпавшим снегом. Он думал, как здорово, что Лиля рядом с ним и как хорошо, что они вместе встретят новый год, что его идея отметить зимний праздник в карпатской глуши претворяется в жизнь. Ещё подсознательно Виктор размышлял о том, как в горной хижине, в которую по его расчётам они должны прибыть через два часа, найти заветный уголок, где можно было бы уединиться с Лилей с тем, чтобы заняться с ней самым интимным. Было бы глупым полагать, что ежедневные поцелуи на парковых лавочках и в последнем ряду кинозала во время последнего сеанса тяготили Виктора. Пухлые податливые губы Лили всегда манили его, совместными усилиями они вкладывали в поцелуй нежность, тонкость и остроту чувств, которые невозможно было передать словами. Знаменитый психиатр Зигмунд Фрейд в своих трудах писал, что природой мужчины устроены так, что каждые пять минут они думают о сексе. Виктор не был фрейдистом: ему не приводилось читать исследований австрийского доктора, да и вряд ли их можно было получить в советских библиотеках. Он и не причислял себя к товариществу сексуально озабоченных и, конечно же, каждые пять минут его мыслительный аппарат не воспринимал информацию о том, что избегали говорить в советских школах. Но старик Фрейд был тысячу раз прав, об интимной близости он думал каждый день, как наяву, так и в невероятных эротических сновидениях, от которых он с трудом отходил, принимая по утрам отрезвляющий ледяной душ. Получалось, что интимные отношения с Лилей существовали только в теории, в силу отсутствия места их реализации. До практики, которая, как известно, является критерием истины, дело не доходило. Сейчас, когда лыжи выкатили Виктора на лесную просеку, обрамлённую хвойными ветвями карпатских смерек, он внушал самому себе, что желаемое должно наступить в грядущую новогоднюю ночь, в которую, по преданию, происходят чудеса. Говорят, что в армии в пищу солдат добавляли бром, чтобы снизить сексуальную активность защитников отечества. Виктор в армии не служил, да и вряд ли ему требовалось понижать своё либидо, скорее молодому мужскому организму необходимо было физиологически освободиться от того, что не только заполнило душу, а и то, что теологи, называют словом плоть. Он справедливо полагал, что секс не является извращением любви, наоборот, он есть не что иное, как её украшение, при условии, что корнями нарастающего физиологического мужского возбуждения и страсти являются всепроникающие и глубокие чувства взаимной привязанности между мужчиной и женщиной.
Эротические размышления Виктора прервали возбуждённые крики, следующих за ним друзей. Они первыми заметили желтоватые, радужно контрастирующие с тёмно-зелёной окраской окружающего леса, крыши деревянных избушек. Через четверть часа вся группа, стряхивая с ботинок налипший слой снега, входила в дом. Громогласное «ура» эхом разнеслось на весь верховинский хребет, простирающийся за резным окном, когда друзья, миновав сени, попали в огромную гостиную, венцом архитектурного интерьера которой являлся камин. Посредине гостиной стоял, большой, сделанный из красного дерева, стол. Характерной особенностью этого столярного произведения искусства являлась инструктированная розоватыми мраморными камешками крышка, откинув которую можно было увидеть, подсвечиваемый желтоватой лампочкой бар. Бар не был пустым, он был заполнен тремя бутылками «столичной» водки, бутылкой армянского коньяка и дефицитными штофами джина и тоника. Видимо, знакомый Виктору архитектор знал толк не только в искусстве, а и в спиртных напитках. Ребята тут же высвободили из своих рюкзаков бутылки, пестрящие красочными этикетками, с трудом раздобытого импортного вина и серебрящееся своими узкими горлышками традиционное советское шампанское. Не переводя духа после нелёгкого лыжного перехода, девушки принялись хлопотать у крестьянской печи с тем, чтобы успеть накрыть праздничный стол. Ребята рубили дрова для растопки печи и камина, украшали ватой и серпантином, стоявшую за окном самую что ни есть живую ель и носили вёдра с водой для чая и кофе. Когда из антикварных часов, висящих на стене, выпорхнула кукушка и прокуковала одиннадцать раз, все сели за стол проводить уходящий год. Вспоминали геодезическую практику на реке Быстрица, смешные случаи на экзаменах во время студенческих сессий, рассказывали весёлые истории, делились планами на будущее, пили искристое вино, прощаясь с пережитым и радостным, что уносил в прошлое старый год. Когда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев заканчивал традиционное поздравление советскому народу и через несколько минут из недр старого транзисторного приёмника «Спидолы» должен был начаться перезвон московских курантов, Виктор попросил разлить шампанское и на правах руководителя мероприятия произнёс тронную речь:
– Дорогие девчонки и мальчишки! Я пока не генеральный секретарь нашей партии, поэтому речь моя будет краткой и не высокопарной, да и времени-то до нового года всего две минуты. Итак:
Я не поэт и не Ильич,
Скажу, друзья, короткий спич.
Скажу, ребята очень просто
Вместо напыщенного тоста.
От ног до самого запястья
Желаю всем я только счастья,
Успехов в предстоящей сессии,
Найти себя в своей профессии,
Дерзаний, творчества, застолья,
Мечты полёт, борьбы, здоровья,
Чтоб были в сердце и в крови
Лучи прощенья и любви.
И я, друзья, открытым кодом
Всех поздравляю с Новым годом.
Едва Виктор закончил, как из приёмника послышался бой часов на Спасской башне Кремля. Дружная и сплочённая компания с возгласами «с новым годом» вскочила со своих мест, звон бокалов с шампанским заглушил мажорную тональность гимна Советского Союза, дребезжавшего из уже никому ненужного радио. Ребята нежно целовали своих подруг, вкладывая в поцелуй свежий новогодний привкус. Лиля обняла Виктора за плечи и мягко прикоснулась к его губам своими шелковистыми устами. Виктор крепко прижал её к себе и долго не отрывался от слегка подкрашенных, сахарных и влекущих губ, пока, начинающий пьянеть коллектив его друзей не начал дружно, в едином порыве, забыв, что они находятся не в далёкой горной хижине, а на комсомольской свадьбе, кричать «горько». Смущённая Лиля резко отстранилась от Виктора. Он хотел было что-то выкрикнуть своим друзьям, но его слова потонули в продолжительных аплодисментах, которые прекратились только тогда, когда стройная брюнетка Наташа повелительным взмахом руки не остановила их и, поднимая бокал с вином, торжественно произнесла:
– Ребята, милые, я поздравляю всех с новым годом, достойную встречу которого организовал нам великий украинский поэт Виктор Сергеевич Бровченко. Не зря мы ему так хлопали, и, возможно, совсем не зря так дружно и яростно кричали «горько». Я пью за Виктора и за Лилю, и поэтому ещё раз «горько».
Виктор привстал из-за стола, покрасневшая Лиля незаметно отталкивала его своими маленькими кулачками. Тогда Виктор прошептал ей на ухо:
– Лиля, ну чего ты, здесь же все свои, да и Новый год на дворе, а я так люблю тебя.
Лиля оттаяла и сложила губы трубочкой для одноразового поцелуя, но сообразительный Виктор притянул Лилю к себе и не отпускал её губы, пока подвыпившая компания не досчитала до двадцати. Кто-то из ребят шутливо бросил:
– Я вижу, Виктор, ты уже поднакопил достаточно опыта, чтобы проделать подобное на своей собственной свадьбе.
Чтобы не вступать в прения с неожиданным оппонентом, Виктор грозно скомандовал, обращаясь ко всем:
– Что же вы, товарищи, как старые деды и бабки, расселись по углам в натопленной хате, для чего я вас сюда привёл. Немедленно одеваться и на свежий воздух водить хороводы у наряженной ёлочки.
Друзья высыпали во двор, зажгли бенгальские огни, вверх взлетели разноцветные конфетти, выпущенные из заранее приготовленных хлопушек. Наташа со своим ухажёром Толиком переоделись в костюмы деда Мороза и Снегурочки и схватившись за руки и, увлекая всю компанию, стали кружиться вокруг наряженного зелёного дерева, припевая, знакомую с детского садика, песенку «в лесу родилась ёлочка, в лесу она росла». Кто-то стал разливать в эмалированные кружки подогретое вино, напоминающее глинтвейн, которое возбудило юношей и девушек ещё больше. Немедленно развели костёр, через который все желающие совершали замысловатые прыжки. Веселье лилось через край, излучая бесшабашные и искренние чувства юных сердец. Снова включился транзисторный приёмник, из которого доносилась лёгкая медленная мелодия. Парни, не сговариваясь, пригласили девушек танцевать и вместе с ними не спеша кружились вокруг заснеженных ёлочек, тихо утаптывая рельефной подошвой горных ботинок тонкую корочку ледяного наста. Старая «Спидола» придавала нежному голосу Майи Кристалинской эротический хрип, который напевал «А снег идёт, а снег идёт, и всё мерцает и плывёт, за то, что ты в моей судьбе, спасибо, снег, тебе». Виктор танцевал с Лилей, согревая её озябшие руки и горячо целуя в подрумяненные морозом щёки. Как и в песне, тихо падал снег, над ними сияла яркая луна, на плечах таяли узорчатые снежинки, а в сердце закрадывалось загадочное и умиротворённое спокойствие. Виктор тихо шептал Лиле на ушко:
– Из песни, под которую мы топчемся на этом снегу, слов не выкинешь. Только спасибо не снегу, а тебе, любимая, что ты появилась в моей судьбе. Я очень тебя люблю. С новым годом.
– И я тебя люблю, – растрогалась Лиля, – спасибо тебе за зимнюю сказку, которую ты мне подарил сегодня.
Раскрасневшийся то ли от мороза, то ли от непомерной дозы коньяка дед Мороз, неожиданно разорвал объятия Виктора и Лили и грубо выкрикнул:
– Танцы, шманцы, обжиманцы – это всё фигня, начинаем традиционное новогоднее катание на санках.
