скачать книгу бесплатно
Она приподнялась на локтях.
– Тебя мучает бессонница?
– Я хочу поговорить с сестрой… – Тихо произнесла Дарина. В её заплаканных глазах всё ещё теплилась надежда. И было очень больно эту надежду рушить. Но нельзя соглашаться с ней, нужно помочь ей понять, что сестра умерла.
Я присел рядом.
– Дарина, – взял её дрожащую руку. – Ты ведь понимаешь, что Алины больше нет? – Осторожно подбирал слова, чтобы ненароком не вызвать её истерику.
– Понимаю… – Ответила Дарина. – Её нет сейчас, она уже спит… Она придёт завтра… Мне нужно поговорить с ней…
Отрицание слишком затянулось. Я отпустил её руку.
– Ложись спать. Утро вечера мудренее.
– Добрых снов, – она притянула подушку к себе.
– Добрых… – Ответил я и вышел из палаты.
Я подошёл к палате номер 23, – оттуда был слышен храп – тихо приоткрыл дверь и убедился, что Филипп спит. Филипп был самым пожилым пациентом больницы. У него болезнь Альцгеймера. Иногда его навещала жена, но он узнавал её крайне редко. Она наблюдала за ним, вытирала слёзы и уходила.
В палате номер 25 находилась очень непредсказуемая пациентка. Катерина, или Кэтти, как мы её звали, попала в больницу с биполярным аффективным расстройством. Сложно было предугадать её настроение, эмоциональность или поведение. Она была молода и гиперактивна, с её перепадами очень сложно справляться и чрезвычайно сложно контролировать. Все её эмоции всегда доходили до предела: она была либо слишком счастлива, либо слишком несчастна.
Я приоткрыл дверь её палаты и обрадовался, когда убедился, что Катерина спит.
А пациент в палате номер 30 был единственным, кто всегда спал по ночам, потому что считал, что в это время суток и только во сне никто не мог слышать его мысли. У двадцатипятилетнего Оливера была шизофрения. Он считал, что окружающие воровали его мысли и составляли против него заговор. Оливер редко покидал стены своей палаты, постоянно что-то записывал в толстую тетрадь и прятал её под подушку. В присутствии людей он шёпотом приказывал своим мыслям замолчать, чтобы никто не мог их прочесть. Также Оливер был единственным пациентом, к которому я ещё не смог найти подход.
Я подошёл к последней палате номер 33, где находился последний пациент больницы. Тридцатитрёхлетний Авраам страдал иерусалимским синдромом, он считал себя Иисусом. И, слава богам, сейчас наш “Иисус” мирно спал на своём ложе.
Мой обход закончился. Уже начинало светать. Звёзды медленно исчезали с горизонта. Я заглянул в палату к Тае – она выполнила своё обещание и сейчас посапывала в своей кровати, держа большой палец правой руки на своём левом запястье.
Я с улыбкой прикрыл дверь её палаты и вышел на веранду, доставая сигарету из пачки. Сейчас я курил один, Инна, скорее всего, спала или читала. Я задумался о той девушке, чьи письма сегодня нашёл в подвале. Кому она писала? О чём она писала? Кем она была? И почему находилась в психлечебнице?..
Мне бы очень хотелось поговорить с ней, понять её душу, найти к ней подход.
Все мы безутешны в своём одиночестве. А самые одинокие пишут письма.
На моей практике был пациент, который свою душу мог доверить только себе. Но ему хотелось кому-то рассказать о своих переживаниях. Он писал письма – себе. И сам отвечал. И был счастлив. Имел ли кто-нибудь право разрушать его счастье? Я только попросил его позволения читать письма. Он вполне осознанно ответил: “Читай, док. Только чтобы я об этом не знал”. Позже он уже писал письма не себе, а мне. А ещё спустя некоторое время смог со мной поговорить.
Одиночество – это тоже болезненное состояние души. Всегда должен быть кто-то рядом. И тем более, когда хочется побыть одному. Человек никогда не может быть один – с ним всегда его мысли, внутренний голос, его страхи и его боль. Мы, люди, не умеем быть одинокими, не умеем отказываться от мыслей и не думать ни о чём и ни о ком.
Я не одинок. Я не один. А сейчас я думал о девушке, чьи письма хотел бы прочесть.
Глава 2. Пусть сердцу вечно снится май
Я докурил и вернулся в свой кабинет. У меня была возможность вздремнуть пару часиков до прихода начальника. И Алевтины. И я воспользовался этой возможностью, устроившись в своём кресле, быстро задремал.
– С добрым утром, – кто-то недружелюбно вывел меня из состояния сна.
Я быстро выпрямился в кресле. Напротив сидела моя сердитая девушка. Это всё же лучше, чем сердитый начальник.
– Езжай домой. Высыпайся, – парировала Алевтина, обиженно сложив руки на груди.
– Аля, даже психиатру не дано читать мысли людей. Что случилось? Почему ты с утра не в духе? – Я зевнул, растирая лицо ладонями, чтобы окончательно пробудиться.
– Ничего, – недовольно фыркнула она и ушла к двери.
– А сразу так и не скажешь.
Алевтина замерла, схватившись за ручку двери, а потом резко развернулась и вернулась к столу.
– Где ты порвал халат? – Она смотрела прямо мне в глаза, опять сердито сложив руки на груди.
– Дверью подвала зажал, – повёл бровью я. Почти уверен, что не это являлось причиной её утренней злости.
– На, – она швырнула на стол белый конверт. – Не забудь написать ответ.
Алевтина опять резко развернулась ко мне спиной и собралась уходить.
– Ты решила общаться со мной с помощью бумажных писем? – Я удивлённо взял конверт, но не взглянул на него, потому что не сводил глаз с Алевтины.
– Это не от меня.
Я напрягся. Конверт в моей руке задрожал. И тут я пробудился ото сна окончательно.
– А от кого тогда? – Вполне искренне спросил я: не в моём характере заводить интрижки, будучи в отношениях. Всегда уважаю свой выбор и свою партнёршу. Даже если в отношениях проблемы. Поэтому я был неподдельно удивлён: если письмо не от Алевтины, то кто ещё мог мне написать и, что ещё страннее, передать конверт через неё?!
– От некой Вайлет. С любовью! – Последнее Алевтина добавила язвительно.
– А с чего ты решила, что это мне?! – Ещё больше удивился я. Тем более, в моём окружении не было никаких «Вайлет».
– Ты меня совсем за идиотку принимаешь?! – Алевтина упёрлась обеими руками в край моего стола и стала напротив меня, сверля сердитым взглядом. – Не путай меня со своими пациентами! Кому ещё может быть адресовано письмо из кармана твоего халата?!
Я опешил и только сейчас взглянул на конверт в своей руке. Сразу узнал его. Это было письмо из коробки Виолетты К. Перевернул конверт обратной стороной. Оно было подписано «Твоя Вайлет. С любовью». Конверт был запечатан. Я прищурился. Если память меня не подводила, то все восемь конвертов, которые были перевязаны алой лентой, были подписаны «с любовью из мая». Откуда взялось это письмо? И, что более странно, но не менее интересно, как оно попало в карман моего халата?!
– Чудесно! Даже не собираешься оправдываться? – Алевтина напомнила о своём присутствии и убрала руки со стола, спрятав их в карманы своего халата.
– Нет оснований. Это не мне. Кто-то перепутал халаты… – Я и сам не верил в то, что говорил.
– Ты не умеешь врать! – Прошипела Алевтина и ушла из моего кабинета, театрально громко хлопнув дверью.
Я сунул конверт в карман и схватил ключи от подвала, которые ещё не успел сдать начальнику. Быстро спустился в подвал и, подсвечивая фонариком на телефоне, отыскал коробку на стеллаже, которая принадлежала «Виолетте К». Открыл крышку и достал конверты, перевязанные алой лентой, подсвечивая себе телефоном, так как свет я не стал включать. Конвертов в связке оказалось семь, хотя я уверен, что их было восемь, когда я перевязывал их этой самой лентой. Не мог же я сам того не осознавая положить один конверт в карман. Нет уж, с этими непонятками нужно покончить сразу. Здесь и сейчас.
Я установил телефон на стеллаже, чтобы свет от фонарика попадал на конверт, и распечатал письмо. Ещё одна странность: конверт был запечатан. Из этого следует, что письмо никто не читал. Даже Алевтина не нарушила авторства, хоть была зла и посчитала, что письмо адресовано мне. Я минуту помедлил, но уже не мог остановить свой интерес.
Письмо было написано от руки тем же ровным аккуратным почерком, которым были подписаны все конверты. По его содержимому я понял, что это было последним письмом той особы, которая его написала.
«Я с тобой прощаюсь. Во внешнем мире станет на одно свободное место больше. И, на что я очень надеюсь, это место займёт кто-нибудь лучше, чем я. Почему я не заслуживаю его? В каждом из предыдущих писем повторяла ответ на этот вопрос, неужели ты совсем меня не читал? Очень некрасиво с твоей стороны. Я каждую ночь писала тебе. А теперь мой Май подошёл к концу. Пусть он вечно снится моему сердцу. Если захочешь поговорить, перечитай мои письма, начиная с самого первого. В них я отвечаю на все твои вопросы. Не надо только меня жалеть! Если бы ты читал меня внимательнее, ты бы понял, что я всё равно добьюсь того, чего хочу. И даже отец не сможет меня остановить. Мне надоело упрекать его в каждом своём письме. В последнем я не посвящу ему ни строчки. Я тебя действительно люблю. Знаешь, почему? Потому что ты мой единственный читатель. Если ты меня читаешь, то вряд ли ты позволишь прочесть меня кому-то ещё. Это слишком личное. Когда перечитаешь мои письма с самого начала и опять вернёшься к этому, сделай мне одно маленькое одолжение, ладно? Напиши мне ответ. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 31, воскресенье».
Пожалуй, пора бить тревогу, так как странности, связанные с владелицей коробки с письмами, прямо-таки сыплются на мою голову: сегодня 31 мая. Правда, вторник. Но это не меняет факта, что всё это весьма странно. Мне было проще убедить себя, что всему этому есть логическое объяснение, чем согласиться, что, сам того не желая, я оказался втянут в некую мистическую историю.
Однако сейчас более странным для меня было содержание письма. Каждое предложение. Можно ли считать, что автор этого письма позволяет прочесть свои другие письма? Но, вопрос, кому, всё-таки, эти письма адресованы, остаётся открытым. Автор просит начать читать с самого первого письма. Как определить, какое из всех первое? Я достал остальные три связки конвертов, которые были перевязаны синей, зелёной и жёлтой лентами. В двух из них было по восемь конвертов, в третьей – семь. Каждый конверт был подписан «с любовью из мая», всё тем же ровным почерком. А дальше были приписаны число и день недели. Я взглянул на семь других конвертов, которые были в связке под алой лентой: после кавычек на каждом тоже стояли число и день недели. Ну и как такое может быть?! Почему, когда эти конверты первый раз оказались в моих руках, я не заметил числа и дни недели? Для меня было спокойнее думать, что я просто не обратил внимания, чем согласиться, что дата была подписана позже. Эти же семь конвертов датировались первой неделей мая. Я вернул остальные три связки в коробку и, закрыв её крышкой, поставил на стеллаж. Семь конвертов засунул в карман, в котором уже лежал восьмой, распечатанный.
Закрыл подвал на ключ и вернулся в свой кабинет. Пожалуй, нужно сделать дубликат ключа и только потом вернуть оригинал начальнику. А ещё нужно залезть в истории бывших пациентов и узнать, кто такая эта загадочная Виолетта К, она же Вайлет.
Я повесил халат в шкаф и уехал домой. Вечером нужно было опять возвращаться в больницу – очередное ночное дежурство никто не отменял.
Уснуть мне так и не удалось. Покоя не давали письма, которые остались в полке рабочего стола. И их автор. Я выпил, наверное, чашки три кофе, чтобы перебить сон вовсе. Распечатанное письмо я всё же забрал домой и перечитал его ещё несколько раз. Думаю, даже успел выучить наизусть. Но ответов в нём не нашёл, а только прибавил вопросов на свою голову.
Вечером я вернулся в больницу. Первым делом зашёл к начальнику и вернул ключ от подвала, чтобы не вызывать подозрений и не отвечать на ненужные вопросы. Дубликат ключа успел сделать перед сменой, и он уже лежал на дне моего кармана.
– А я уже подумал, что тебя затянуло в недра «справедливости», – с сарказмом, но без злости в голосе, ответил Калусовский и забрал ключ.
– Вылетело из головы с утра. – Повёл бровью в ответ я и собрался уходить.
– Загляни к Катерине.
– Что с ней? – Я развернулся к начальнику лицом, но по-прежнему сжимал ручку двери.
– Сегодня она не в лучшем расположении духа.
Я кивнул и вышел из его кабинета. Проходя мимо поста, поздоровался с Инной.
– Уже здоровались сегодня, – усмехнулась в ответ она и подозвала к себе.
Я подошёл ближе, наклонившись, чтобы расслышать её.
– К двадцать пятой?
Кивнул в ответ.
– Пригодится, – она протянула мне закрытый шприц.
– Кэтти сегодня не в духе? – Я спрятал шприц в карман, надеясь, что мне не придётся им воспользоваться.
– Не то слово! За час моей смены Аля уже в третий раз выходила из её палаты с пустым шприцем.
– Сейчас она у неё?
– Да. Калусовский приказал не оставлять двадцать пятую одну до твоего прихода.
Я подошёл к палате номер 25. Дверь была приоткрыта. Кэтти неподвижно сидела в углу палаты, закрыв голову руками.
Алевтина стояла над ней.
– Кэтти, ты меня слышишь? Что тебя расстроило?
Я зашёл в палату.
Алевтина фыркнула, отойдя к двери и буравя мою спину гневным взглядом.
– Кэтти, добрый вечер. – Присел напротив неё на корточки.
Катерина убрала руки от головы и посмотрела на меня:
– Зачем они убрали вазу? Я принесла цветы!
Её карие глаза стреляли молниями. Но смотрела она сквозь меня.
– Про какую вазу она говорит? – Я обратился к Алевтине, не поворачиваясь к ней лицом.
– Во время утренней прогулки санитарка застелила её постель и убрала засохшие цветы. Вместе с вазой. И не успела вернуть вазу обратно до её возвращения в палату. – Безэмоционально отчиталась Алевтина.
– И ты спрашиваешь, что её расстроило?
– Ваза уже на месте! – Алевтина повысила голос.
– Почему она кричит?! – Катерина моментально отреагировала на её эмоцию. – Я не нравлюсь ей! Она сделала это назло мне!
– Держи свои эмоции при себе, – спокойно ответил Алевтине я и обратился к Катерине: – Всё хорошо, Кэтти. Они просто выбросили завянувшие цветы и поменяли воду. Где цветы, которые ты принесла?
– Я могу сделать это сама! Они думают, что я беспомощна?! – Катерина опять закрыла голову руками и замерла.
– Оставь нас, – вежливо попросил Алевтину я.
Но она уже вышла из палаты, не дожидаясь моей просьбы, и закрыла дверь.
– Они больше не поступят так, – уверил Катерину я и медленно убрал руки от лица. – У тебя вчера была очень красивая причёска, ты сама делала её?
Катерина не реагировала на мои слова и всё ещё смотрела сквозь меня. Я привстал и помог подняться с колен ей. Она повиновалась мне.
– А сегодня вам не нравится моя причёска? – С нотками упрёка спросила Катерина.
Я усадил её на кровать. Её длинные волосы неаккуратными прядями спадали с плеч.
– Вчера было интереснее, – подмигнул ей и присел рядом.
– Ну вот ещё! Они считают, что я не могу сама застелить свою кровать! – фыркнула она и с яростью помяла покрывала.
Я не останавливал её. Здесь был её мир. И её правила. Она сама наводила здесь «порядки».
– Кэтти, что ещё тебя сегодня беспокоит?
Она перестала мять постель и заинтересованно посмотрела на меня. Теперь её взгляд не был пустым.
– А я не беспокойна! – Быстро проговорила она. – Сегодня так хорошо на улице!
Она соскочила с места и подбежала к окну, распахнув его настежь.
