Степь отпоёт (сборник)

115. «Сыновеет ночи синева…»

Сыновеет ночей синева,Веет во всё любимое,И кто-то томительно звал,Про горести вечера думая.Это было, когда золотыеТри звезды зажигались на лодкахИ когда одинокая туяНад могилой раскинула ветку.Это было, когда великаныОдевалися алой чалмойИ моряны порыв беззаконный,Он прекрасен, не знал почему.Это было, когда рыбакиЗапевали слова ОдиссеяИ на вале морском вдалекеКрыло подымалось косое.1920

116. Город будущего

Здесь площади из горниц, в один слой,Стеклянною страницею повисли,Здесь камню сказано «долой»,Когда пришли за властью мысли.Прямоугольники, чурбаны из стекла,Шары, углов, полей полет,Прозрачные курганы, где леглаТолпа прозрачно-чистых сот,Раскаты улиц странного чурбанаИ лбы стены из белого бревна –Мы входим в город Солнцестана,Где только мера и длина.Где небо пролито из синего кувшина,Из рук русалки темной площади,И алошарая вершинаСветла венком стеклянной проседи,Ученым глазом в ночь иди!Ее на небо устремленный глазВ чернила ночи ярко пролит.Сорвать покровы напоказДворец для толп упорно волит,Чтоб созерцать ряды созвездийИ углублять закон возмездий.Где одинокая иглаНа страже улицы угла,Стеклянный путь покоя над покоемБыл зорким стражем тишины,Со стен цветным прозрачным роемСмотрели старцы-вещуны.В потоке золотого, куполе,Они смотрели, мудрецы,Искали правду, пытали, глупо лиС сынами сеть ведут отцы.И шуму всего человечестваВнимало спокойное жречество.Но книгой черных плоскостейРазрежет город синеву,И станет больше и синейПустотный ночи круг.Над глубиной прозрачных улицВ стекле тяжелом, в глубинеСвященных лиц ряды тянулисьС огнем небес наедине.Разрушив жизни грубый кокон,Толпа прозрачно-светлых оконПод шаровыми куполамиБылых видений табуны,Былых времен расскажет сны.В высоком и отвесном храмеЗдесь рода смертного отцыВзошли на купола концы,Но лица их своим окном,Как невод, не задержат свет<а>,На черном вырезе хоромСтоит толпа людей завета.Железные поля, что ходят ни колесахИ возят мешок толп, бросая общей кучей,Дворец стеклянный, прямей, че<м> старца посох,Свою бросают ось, один на черных тучах.Ремнями приводными живые ходят горницы,Светелка за светелкою, серебряный набат,Узнавшие неволю веселые затворницы,Как нити голубые стеклянных гладких хат.И, озаряя дол,Верхушкой гордой цвелВысокий горниц ствол.Окутанный зарницей,Стоит высот цевницей.Отвесная хором нить,Верхушкой сюда падай,Я буду вечно помнитьСтены прозрачной радуй.О, ветер города, размерно двигайЗдесь неводом ячеек и сетей,А здесь страниц стеклянной книгой,Здесь иглами осей,Здесь лесом строгих плоскостей.Дворцы-страницы, дворцы-книги,Стеклянные развернутые книги,Весь город – лист зеркальных окон,Свирель в руке суровой рока.И лямкою на шее бурлакаВлача устало небеса,Ты мечешь в даль стеклянный дол,Разрез страниц стеклянного объемаШирокой книгой открывал.А здесь на вал окутал вал прозрачного холста,Над полом громоздил устало пол,Здесь речи лил сквозь львиные устаИ рос, как множество зеркального излома.1920

117. Слово о Эль

Когда судов широкий весБыл пролит на груди,Мы говорили: видишь, лямкаНа шее бурлака.Когда камней бесился бег,Листом в долину упадая,Мы говорили – то лавина.Когда плеск волн, удар в моржа,Мы говорили – это ласты.Когда зимой снега хранилиШаги ночные зверолова,Мы говорили – это лыжи.Когда волна лелеет челнИ носит ношу человека,Мы говорили – это лодка.Когда широкое копытоВ болотной тони держит лося,Мы говорили – это лапа.И про широкие рогаМы говорили – лось и лань.Через осипший пароходЯ увидал кривую лопасть:Она толкала тяжесть вод,И луч воды забыл, где пропасть.Когда доска на груди воинаЛовила копья и стрелу,Мы говорили – это латы.Когда цветов широкий листОблавой ловит лёт луча,Мы говорим – протяжный лист.Когда умножены листы,Мы говорили – это лес.Когда у ласточек протяжное пероБлеснет, как лужа ливня синего,И птица льется лужей ноши,И лег на лист летуньи вес,Мы говорим – она летает,Блистая глазом самозванки.Когда лежу я на лежанке,На ложе лога на лугу,Я сам из тела сделал лодку,И лень на тело упадает.Ленивец, лодырь или лодка, кто я?И здесь и там пролита лень.Когда в ладонь сливались пальцы,Когда не движет легот листья,Мы говорили – слабый ветер.Когда вода – широкий камень,Широкий пол из снега,Мы говорили – это лед.Лед – белый лист воды.Кто не лежит во время бегаЗвериным телом, но стоит,Ему названье дали – люд.Мы воду черпаем из ложки.Он одинок, он выскочка зверей,Его хребет стоит, как тополь,А не лежит хребтом зверей.Прямостоячее двуногое,Тебя назвали через люд.Где лужей пролилися пальцы,Мы говорили – то ладонь.Когда мы легки, мы летим.Когда с людьми мы, люди, легки,Любим. Любимые – людимы.Эль – это легкие Лели,Точек возвышенный ливень,Эль – это луч весовой,Воткнутый в площадь ладьи.Нить ливня и лужа.Эль – путь точки с высоты,Остановленный широкойПлоскостью.В любви сокрыт приказЛюбить людей,И люди – те, кого любить должны мы.Матери ливнем любимец –Лужа-дитя.Если шириною площади остановлена точка – это Эль.Сила движения, уменьшеннаяПлощадью приложения, – это Эль.Таков силовой прибор,Скрытый за Эль.Начало 1920

118. «Москвы колымага…»

Москвы колымага,В ней два имаго.ГолгофаМариенгофа.ГородРаспорот.ВоскресениеЕсенина.Господи, отелисьВ шубе из лис!Апрель 1920

119. Праздник труда

Алое плавало, алоеНа копьях у толпы.Это труд проходит, балуяШагом взмах своей пяты.Труднеделя! Труднеделя!Кожа лоснится рубах.Льется песня, в самом деле,В дне вчерашнем о рабах,О рабочих, не рабах!И, могучая, раскатомПесни падает, покаОзаряемый закатомОтбивает трепака.Лишь приемы откололиСапогами впереди,Как опять Востоком волиПесня вспыхнула в груди.Трубачи идут в поход,Трубят трубам в медный рот!Веселым чародеямШирокая дорога.Трубач, обвитый змеемИзогнутого рога.Это синие гусарыНа заснувшие ножиЗолотые лили чарыПолевых колосьев ржи.Городские очи радуяОгневым письмом полотен,То подымаясь, то падая,Труд проходит, беззаботен.И на площади пологойГулко шли рогоголовцы –Битвенным богомЖелтый околыш, знакомый тревогам.И на затылках, наголо стриженных,Раньше униженных, –Черные овцы.Лица закрыли,Кудри струили.Суровые ноги в зеленых обмотках,Ищут бойцы за свободу знакомых,В каждой винтовке ветка черемухи –Боевой привет красотке.Как жестоки и свирепыСкакуны степных долин!Оцепили площадь цепи,На макушках – алый блин!Как сегодня ярки вещи!Золотым огнем блеснув,Знамя падает и плещет,Славит ветер и весну.Это идут трубачи,С ног окованные в трубы.Это идут усачи,В красоте суровой грубы.И, как дочь могучей медиМеж богов и меж людей,Звуки, облаку соседи,Рвутся в небо лебедей!Веселым чародеямСвободная дорога,Трубач сверкает змеемИзогнутого рога.Алый волос расплескала,Точно дева, площадь города,И военного закалаЧерны ветреные бороды.Золото красными птицамиНосится взад и вперед.Огненных крыл вереницамиБыл успокоен народ.20 апреля 1920

120. Горные чары

Я верю их вою и хвоям,Где стелется тихо столетье сосныИ каждый умножен и нежен,Как баловень бога живого.И вижу широкую вежуИ нежу собою и нижу.Падун улетает по дань,И вы, точно ветка весны,Летя по утиной реке паутиной.Ночная усадьба судьбы,Север цели всех созвездийСозерцали вы.Вилось одеянье волос,И каждый – путь солнца,Летевший в меня, чтобы солнце на солнце менять.Березы мох – маленький замок,И вы – одеяние ивы,Что с тихим напевом «увы!»Качала качель головы.На матери каменьТы встала; он громокМорями и материками,Поэтому пел мой потомок.Но ве́дом ночным небосводомИ за руку зорями зорко ведо́м.Вхожу в одинокую хижу,Куда я годую себя и меня.Печаль, распустив паруса,Где делится горе владелицы,Увозит свои имена,Слезает неясной слезой,Изученной тропкой из оконХранимой хра<ми́н>ы.И лавою падает вал,Оливы желанья увелСуровый потокДорогою пяток.1920

121. Каракурт

От зари и до́ ночиВяжет Врангель онучи,Он готовится в походЗащищать царев доход.Чтоб, как ранее, жирелиКупцов шеи без стыда,А купчих без ожерелийНе видать бы никогда.Чтоб жилось бы им как прежде,Так, чтоб ни в одном глазу,Сам господь, высок в надежде,Осушил бы им слезу.Чтоб от жен и до наложницыИх носил рысак,Сам господь, напялив ножницы,Прибыль стриг бумаг.Есть волшебная овца,Каждый год дает руно.«Без содействия ТворцаБыть купцами не дано».Кровь волнуется баронья.«Я спаситель тех, кто барин».Только каркает вороньяСтая: «Будешь ты зажарен!»Тратьте рати, рать за ратью,Как морской песок.Сбросят в море вашу братью:Советстяг – высок.Конец октября 1920

122. Алеше Крученых

Игра в аду и труд в раю –Хорошеу́ки первые уроки.Помнишь, мы вместеГрызли, как мыши,Непрозрачное время?Сим победиши!26 октября 1920

123. Саян

Саян здесь катит вал за валом,И берега из мела.Здесь думы о бываломИ время онемело.Вверху широким полотни́щемШумят тревожно паруса,Челнок смутил широким днищемРеки вторые небеса.Что видел ты? Войска?Собор немых жрецов?Иль повела тебя тоскаТуда, в страну отцов?Зачем ты стал угрюм и скучен,Тебя течением несло,И вынул из уключинШирокое весло?И, прислонясь к весла концу,Стоял ты, очарован,К ночному камню-одинцуБыл смутный взор прикован.Пришел охотник и разделСебя от ветхого покрова,И руки на небо возделМолитвой зверолова.Поклон глубокий три раза,Обряд кочевника таков.«Пойми, то предков образа,Соседи белых облаков».На вышине, где бор шумелИ где звенели сосен струны,Художник вырезать умелОтцов загадочные руны.Твои глаза, старинный боже,Глядят в расщелинах стены.Пасут оленя и треножатПустыни древние сыны.И за суровым клинопадомБегут олени диким стадом.Застыли сказочными птицамиОтцов письмена в поднебесья.Внизу седое краснолесьеПоет вечерними синицами.В своем величии убогомНа темя гор восходит лосьУвидеть договора с богомПокрытый знаками утес.Он гладит камень своих рогО черный каменный порог.Он ветку рвет, жует листыИ смотрит тупо и усталоНа грубо-древние чертыТого, что миновало.IIНо выше пояса письмен,Каким-то отроком спасен,Убогий образ на березеКрасою ветхою сиял.Он наклонился детским ликомК широкой бездне перед ним,Гвоздем над пропастью клоним,Грозою дикою щадим,Доской закрыв березы тыл,Он, очарованный, застыл.Лишь черный ворон с мрачным крикомЛетел по небу, нелюдим.Береза что́ ему сказалаСвоею чистою корой,И пропасть что́ ему молчалаПред очарованной горой?Глаза нездешние расширил,В них голубого света сад.Смотрел туда, где водопадСебе русло́ ночное вырыл.1920–1921

124. Море

Бьются синие которыИ зеленые имуры.Эй, на палубу, поморы,Эй, на палубу, музуры,Голубые удальцы!Ветер баловень – а-ха-ха! –Дал пощечину с размаха,Судно село кукарачь,Скинув парус, мчится вскачь.Волны скачут лата-тах!Волны скачут а-ца-ца!Точно дочери отца.За морцом летит морцо.Море бешеное взы-ы!Море, море, но-но-но!Эти пади, эти кручиИ зеленая крутель.Темный волн кумоворот,В тучах облако и мраБелым баловнем плывут.Моря катится охава,А на небе виснет зга –Эта дзыга синей хляби,Кубари веселых волн.Море вертится юлой,Море грезит и моргуетИ могилами торгует.Наше оханное судноПолететь по морю будно.Дико гонятся две влаги,Обе в пене и белаге,И волною коковаСбита, лебедя глава.Море плачет, море вакает,Черным молния варакает.Что же, скоро стихнет взаНаша дикая гроза?Скоро выглянет варажаИ исчезнет ветер вражий?Дырой диль сияет в небе,Буря шутит и шиганит,Небо тучи великанит.Эй, на палубу, поморы,Эй, на палубу, музуры,Ветер славить молодцы!Ветра с морем неладыДоведут нас до беды.Судно бьется, судну ва-ва!Ветер бьется в самый корог,Остов бьется и трещит.Будь он проклят, ветер-ворог, –От тебя молитва щит.Ветер лапою ошкуяСнова бросится, тоскуя,Грозно вырастет волна,Возрастая в гневе старом,И опять волны ударомВся ладья потрясена.Завтра море будет о́теть,Солнце небо позолотит.Буря – киш, буря – кши!Почернел суровый юг,Занялась ночная темень.Это нам пришел каюк,Это нам приходит неман.Судну ва-ва, море бяка,Море сделало бо-бо.Волны, синие борзые,Скачут возле господина,Заяц тучи на руке.И волнисто-белой грудьюГрозят люду и безлюдью,Полны злости, полны скуки.В небе черном серый кукиш,Небо тучам кажет шиш.Эй ты, палуба лихая,Что задумалась, молчишь?Ветер лапою медвежьейНас голубит, гладит, нежит.Будет небо голубо,А пока же нам бо-бо.Буря носится волчком,По морскому бога хая.А пока же, охохонюшки,Ветру молимся тихонечко.1920–1921

125. «Как стадо овец мирно дремлет…»

Как стадо овец мирно дремлет,Так мирно дремлют в коробкеБоги былые огня – спички, божественным горды огнем.Капля сухая желтой головки на ветке,Это же праотцев ужас –Дикий пламени бог, скорбный очами,В буре красных волос.Молния пала ни хату отцов с соломенной крышей,Дуб раскололся, дымится,Жены и дети, и старцы, невесты черноволосые,Их развевалися волосы, –Все убегают в леса, крича, оборачиваясь, рукой подымая до неба,На острые зубы зверя лесного, гадов шипящих укус,Как обед для летучего гнуса.Дико пещера пылает:Золото здесь, зелень и синь горят языками.Багровый, с зеленью злоюВзбешенных глаз в красных ресницах,Бог пламени, жениной палкой побитый,Машет дубиной корявой, гнев на селе срывает.Соседи бросились грабить село из пещер.Копья и нож, крики войны!Клич «С нами бог!»,И каждый ворует у богаДубину и длинные красные волосы.«Бог не с нами!» – плачут в лесуДеревни пылавшей жильцы.Как волк, дико выл прадед,Видя, как пепломСтановится хижина.Только угли горят и шипят.Ничего уже больше, горка золы.Смотрят глазами волковИз тьмы. Плачь, жена!Нет уже хижины милойСо шкурами, удочками, копьямиИ мясом оленей, прекрасным на вкус.В горы бежит он проворно, спасаясь.А сыны «Мы с нами!»Запели, воинственные.И сделали спички,Как будто и глупые –И будто божественные,Молнию так покорив,Заперев в узком пространстве.«Мы с нами!» – запели сурово они,Точно перед смертью. –Ведайте, знайте: «Мы с нами!»Сделали спички –Стадо ручное богов,Огня божество победив.Это победа великая и грозная.К печке, к работеМолнию с неба свели.Небо грозовое, полное туч, –Первая коробка для спичек,Грозных для мира.Овцы огня в руне золотомМирно лежат в коробке.А раньше пещерным львомРвали и грызли людей,Гривой трясли золотой.А я же, алчный к победам,Буду делать суровоСпички судьбы,Безопасные спички судьбы!Буду судьбу зажигать,Разум в судьбу обмакнув.«Мы с нами!» – Спички судьбы.Спички из рока, спички судьбы.Кто мне товарищ?Буду судьбу зажигать,Сколько мне надоДля жизни и смерти.Первая коробкаСпичек судьбы –Вот она! Вот она!<1921>

126. «Люди! Над нашим окном…»

Люди! Над нашим окномВ завтрашний деньПовесим ковер кумачовый,Где были бы имена Платона и Пугачева.Пророки, певцы и провидцы!Глазами великих озерБудем смотреть на ковер,Чтоб большинству не ошибиться!<1921>

127. Самострел любви

Хотите ли выСтать для меня род тетивыИз ваших кос крученых?На лук ресниц, в концах печенный,Меня стрелою нате,И я умчусь грозы пернатей.25 января 1921

128. «Тайной вечери глаз знает много Нева…»

Тайной вечери глаз знает много Нева,Здесь спасителей кровь причастилась вчераС телом севера, камнем булыжника.В ней воспета любовь отпылавших страниц.Это пеплом любви так черны вечераИ рабочих и бледного книжника.Льется красным струя,Лишь зажжется троякНа усталых мостах.Трубы ветра грубы́,А решетка садов стоит стражей судьбы.Тайной вечери глаз знает много НеваУ чугунных коней, у широких камнейДворца Строганова.Февраль 1921, начало 1922

129. «Девушки, те, что шагают…»

Девушки, те, что шагаютСапогами черных глазПо цветам моего сердца.Девушки, опустившие копьяНа озера своих ресниц.Девушки, моющие ногиВ озере моих слов.<1921>

130. «Люди! Утопим вражду в солнечном свете!..»

Люди! Утопим вражду в солнечном свете!В плаще мнимых звезд ходят – я жду –Смелых замыслов дети,Смелых разумов сын.<1921>

131. «Помимо закона тяготения…»

Помимо закона тяготенияНайти общий строй времени,Яровчатых солнечных гусель, –Основную мелкую ячейку времени и всю сеть.<1921>

132. Моряк и поец

Как хижина твоя бела!С тобой я подружился!Рука морей нас поднялаНа высоту, чтоб разум закружился.Иной открыт пред нами выдел.И, пьяный тем, что я увидел,Я Господу ночей готов сказать:«Братишка!» –И Млечный ПутьПогладить по головке.Былое – как прочитанная книжка.И в море мне шумит братва,Шумит морскими голосами,И в небесах блестит братваДетей лукавыми глазами.Скажи, ужели святотатствоСомкнуть, что есть, в земное братство?И, открывая умные объятья,Воскликнуть: «Звезды – братья! Горы – братья!Боги – братья!»Сапожники! Гордо сияющийВесь Млечный Путь –Обуви дерзкой дратва́.Люди и звезды – братва!Люди! Дальше окопК силе небесной проложим.Старые горести – стоп!Мы быть крылатыми можем.Я, человечество, мне научуБлижние солнца честь отдавать!«Ась, два», – рявкая солнцам сурово.Солнце! Дай ножку!Солнце! Дай ножку!Загар лица, как ветер, смугол,Синел морской рубашки угол.Откуда вы, моряк?Где моря широкий уступВ широкую бездну провалится,Как будто казнен ЛизогубИ где-то невеста печалится.И воды носятся вдали,Уж покорены небесами.Так головы, казненные Али,Шептали мертвыми устамиЕму, любимцу и пророку,Слова упорные: «Ты – бог» –И медленно скользили по мечу,И умирали в пыли ног,Как тихой смерти вечеря,Когда рыдать и грезить нечего.И чокаясь с созвездьем ДевыИ полночи глубокой завсегдатай,У шума вод беру напевы,Напевы слова и раскаты.Годы прошедшие, где вы?В земле нечитаемых книг!И пело созвездие Девы:«Будь, воин, как раньше, велик!»Мы слышим в шуме дальних весел,Что ужас радостен и весел,Что он – у серой жизни вычетИ с детской радостью граничит.<Начало 1921>

133. «И вечер темец…»

И вечер темец,И тополь земец,И мореречи,И ты, далече!<1921>

134. «“Э-э! Ы-ым!” – весь в поту…»

«Э-э! Ы-ым!» – весь в поту,Понукает вола серорогого,И ныряет соха выдрой в топкое логово.Весенний кисель жевали и ели зубы сохи деревянной.Бык гордился дородною складкой на шееИ могучим холмом на шее могучей,Чтобы пленять им коров,И рога перенял у юного месяца,Когда тот блестит над темным вечерним холмом.Другой – отдыхал,Черно-синий, с холмом на шее, с горбом,Стоял он, вор черно-синей тени от дерева,С нею сливаясь.Жабы усердно молились, работая в большие пузыри,Точно трубач в рог,Надув ушей перепонки, раздув белые шары.Толстый священник сидел впереди,Глаза золотые навыкате,И книгу погоды читал.Черепахи вытягивали шеи, точно удивленные,Точно чем<-то> в этом мире изумленные, протянутые к тайне.Весенних запахов и ветров пулемет –Очнись, мыслитель, есть и что-то –В нахмуренные лбы и ноздри,Ноздри пленяя пулями красоты обоняния,Стучал проворно «ту-ту-ту».Цветы вели бои, воздушные бои пыльцой,Сражались пальбою пушечных запахов,Билися битвами запахов:Кто медовее – будет тот победитель.И давали уроки другой войныИ запахов весенний пулемет,И вечер, точно первосвященник зари.Битвами запаха бились цветы,Летали душистые нули.И было согласное и могучее пение жабВ честь ясной погоды.Люди, учитесь новой войне,Где выстрелы сладкого воздуха,Окопы из брачных цветов,Медового неба стрельба, боевые приказы.И вздымались молитвенниками,Богослужебными книгами пузыриУ квакавших громко лягушек,Набожных, как всегда вечерами при тихой погоде.Весна 1921

135. Пасха в Энзели

Темно-зеленые, золотоокие всюду сады,Сады Энзели.Это растут портахалы,Это нарынчиЗолотою росою осы́палиЧерные ветки и сучья.Хинное деревоС корой голубойПокрыто улитками.А в Баку нет нарынчей,Есть остров Наргинь,Отчего стала противноюРыба морская, белуга или сомы.О сумасшедших водолазахЯ помню рассказыПод небом испуганных глаз.Тихо. Темно.Синее небо.Цыганское солнышко всходит,Сияя на небе молочном.Бочонок джи-джиПронес армянин,Кем-то нанят.Братва, обнимаясь, горланит:«Свадьбу новую справляетОн, веселый и хмельной.Свадьбу новую справляетОн, веселый и хмельной».Так до утра.Пения молкнут раскаты.Слушай, годок: «Троцкий» пришел.«Троцкого» слышен гудок.Утро. Спали, храпели.А берега волны бились и пели.Утро. Ворона летит,И курским соловьемС вершины портахалаПоет родной России Ка,Вся надрываясь хриплою грудью.На родине, на севере, ееЗовут каргою.Я помню, дикий калмыкВолжской степиМне с сердцем говорил:«Давай такие деньги,Чтоб была на них карга».Ноги, усталые в Харькове,Покрытые ранами Баку,Высмеянные уличными детьми и девицами,Вымыть в зеленых водах Ирана,В каменных водоемах,Где плавают красные до огняЗолотые рыбы и отразились плодовые деревьяРучным бесконечным стадом.Отрубить в ущельи ЗоргамаТемные волосы Харькова,Дона и Баку.Темные вольные волосы,Полные мысли и воли.Весна 1921

136. Новруз труда

Снова мы первые дни человечества!Адам за адамомПроходят толпойНа праздник БайрамаСловесной игрой.В лесах золотыхЗаратустры,Где зелень лесов златоуста!Это был первый день месяца Ая.Уснувшую речь не забыли мыВ стране, где название месяца – АйИ полночью Ай тихо светит с небес.Два слова, два Ая,Два голубя билисьВ окошко общей таинственной были…Алое падает, алоеНа древках с высоты.Мощный труд проходит, балуяШагом взмах своей пяты.Трубачи идут в поход,Трубят трубам в рыжий рот.Городские очи радуяЗолотым письмом полотен,То подымаясь, то падая,Труд проходит, беззаботен.Трубач, обитый змеемИзогнутого рога!Веселым чародеямШирокая дорога!Несут виденье алоеВдоль улицы знамёнщики,Воспряньте, все усталые!Долой, труда погонщики!Это день мирового Байрама.Поодаль, как будто у русской свободы на паперти,Ревнивой темницею заперты,Строгие, грустные девы ислама.Черной чадрою закутаны,Освободителя ждут они.Кардаш, ружье на изготовкуРуками взяв, несется вскачь,За ним летят на джигитовкуЕго товарищи удач.Их смуглые лица окутаны в шали,А груди в высокой броне из зарядов,Упрямые кони устало дышалиРазбойничьей прелестью горных отрядов.Он скачет по роще, по камням и грязям,Сквозь ветер, сквозь чащу, упорный скакун,И ловкий наездник то падает наземь,То вновь вверх седла – изваянья чугун.Так смуглые воины горных кочевийПо-братски несутся, держась за нагайку,Под низкими сводами темных деревьев,Под рокот ружейный и гром балалайки.Начало мая 1921

137. Кавэ-кузнец

Был сумрак сер и заспан.Меха дышали наспех,Над грудой серой пеплаХрапели горлом хрипло.Как бабки повивальныеНад плачущим младенцем,Стояли кузнецы у тела полуголого,Краснея полотенцем.В гнездо их наковальни,Багровое жилище,Клещи носили пищу –Расплавленное олово.Свирепые, багряныеКлещи, зрачками, оловянные,Сквозь сумрак проблистав,Как вдоль других устав.Они, как полумесяц, блестят на небеси,Змеей из серы вынырнув удушливого чада,Купают в красном пламени заплаканное чадоИ сквозь чертеж неясной мордыБлеснут багровыми порой очами черта.Гнездо ночных движений,Железной кровью мытое,Из черных теней свитое,Склонившись к углям падшим,Как колокольчик, бьется железных пений плачем.И те клещи свирепыеТруда заре пою.И где, верны косым очам,Проворных теней плетиЛожились по плечам,Как тень багровой сети,Где красный стан с рожденья бедныхСкрывал малиновый передникУзором пестрого Востока,А перезвоны молотков – у детских уст свисток, –Жестокие клещи,Багровые, как очи,Ночной закал свободы и обжигТак обнародовали:«Мы, Труд Первый и прочее и прочее…»Начало мая 1921

138. Иранская песня

Как по речке по Ирану,По его зеленым струям,По его глубоким сваям,Сладкой около воды,Ходят двое чудаковДа стреляют судаков.Они целят рыбе в лоб,Стой, голубушка, стоп!Они ходят, приговаривают.Верю, память не соврет.Уху варят и поваривают.«Эх, не жизнь, а жестянка!»Ходит в небе самолетБратвой облаку уда́лой.Где же скатерть-самобранка,Самолетова жена?Иль случайно запоздала,Иль в острог погружена?Верю сказкам наперед:Прежде сказки – станут былью,Но когда дойдет черед,Мое мясо станет пылью.И когда знамена оптомПронесет толпа, ликуя,Я проснуся, в землю втоптан,Пыльным черепом тоскуя.Или все свои праваБрошу будущему в печку?Эй, черней, лугов трава!Каменей навеки, речка!Май 1921

139. «С утробой медною…»

1

С утробой медноюВерблюд,Тебя ваял потомок Чингисхана.В пустынях белых, с шелестом сухих бумаг,Письменного столаКолючей мысли вьюк несешь –Кузнец случайно ли забыл дать удила? –Туда, где звон чернильных струй,На берега озер черниловодных,Под деревом времен Батыя, копной его ветвей,Нависших на глаза, на лоб писателя,Семьей птенцов гнезда волос писателя,Кто древней Галиле<е>Дал грани большаков и угол.Проносишь равенство, как вьюк,Несешься вскачь, остановивши времяНад самой пропастью письменного стола, –Где страшно заглянуть, –Чтоб звон чернильных струй,Чей водопровод –Дыхание песчаных вьюг,Дал равенство коструИ умному огню в глазахХолодного отца чернильных рек,Откуда те бежали спешным стадом,И пламени зеркальному чтеца,Ч(ей) разум почерк напевал,Как медную пластину – губ ШаляпинаТолпою управлявший голос.Ты, мясо медное с сухою кожейВ узорном чучеле веселых жен,По скатерти стола задумчивый прохожий, –Ты тенью странной окружен.В переселенье душ ты был,Быть может, раньше – нож.Теперь неси в сердцах песчаныхИз мысли нож!Люди открытий,Люди отплытий,Режьте в РештеНити событий.ЛетевшийДревний германский орел,Утративший Ха,Ищет егоВ украинском «разве»,В колосе ржи.ШагайЧерез пустыню Азии,Где блещет призрак Аза,Звоном зовет сухие рассудки.