Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть

Высокопоставленные чиновники были аристократами по происхождению или стали «новыми аристократами» в силу своего богатства и уважения, полученного благодаря занимаемой должности, а иногда благодаря женитьбе (или замужеству) своих детей – как случалось во все времена и везде – на отпрысках тех семей, которые пользовались более давним уважением и известностью, но имели меньше средств. Аристократы также могли бороться как с другими аристократами, так и с бюрократами, так как их собратья-аристократы являлись их обычными конкурентами на самые высокие властные посты и привилегии. И в этом контексте, безусловно, стоит отметить, что некоторые аристократы (а не только бюрократы-функционеры, как у Момильяно) с радостью и вели суды, на которых были осуждены Боэций и Симмах в 520-х гг., и продолжали сотрудничать с властью готов и после их падения. Этих двоих осудили их же коллеги-сенаторы, и люди вроде Либерия не отказались от своей верности готам из-за их падения.

Одним словом, ни деятельность Боэция и Симмаха, ни наша реконструкция общего контекста не дают реальных оснований для точки зрения Момильяно об итальянской политике. И нет никаких признаков приводимого им решающего дополнительного аргумента. Момильяно предполагал, что Боэций был уличен в предательской переписке с Константинополем, в которой побуждал Восточную Римскую империю к вторжению в Италию для восстановления там прямого императорского правления. На ход его мыслей оказал влияние тот факт, что преемник Юстина Юстиниан начал вторжение в Италию через десять лет после смерти Теодориха. Но, как мы увидим в следующей главе, обстановка в Константинополе в середине 530-х гг. сильно отличалась от ситуации в 520-х гг., и в более ранние сроки военная интервенция была просто невозможна. Еще в 519 г. Юстин зашел настолько далеко, что признал выбранного Теодорихом наследника, и восточно-римская летопись, написанная в начале 520-х гг. чиновником со связями при дворе (можно считать, что он отражает официальное мнение власти), с готовностью осудила нападения Анастасия на Италию в 508 г., назвав их «пиратским налетом на братьев-римлян»[86]. Картинка, в которой постоянно диссидентствующие аристократы пытаются спровоцировать военное вторжение сил Византии, просто не складывается. Падение Боэция выглядит не как последнее действие длинной саги о сопротивлении аристократии, а как внезапная ссора властителя и одного из выдающихся деятелей, крутившихся при дворе во время его правления.

Что вызвало этот катастрофический разрыв отношений? Это не может быть чем-то, что повлияло на всех или многих представителей итало-римской знати, так как большинство обычно подозреваемых лиц продолжали служить Теодориху и после этого. И некоторые даже извлекли из этого для себя выгоду: в частности, Кассиодор, который стал magister officiorum сразу же после того, как Боэций впал в немилость. От самого Боэция у нас остался его знаменитый трактат «Утешение философией», написанный во время его тюремного заключения, но там он пишет только, что обвинения ложные, а на самом деле он попал в тюрьму, потому что честная форма правления, которой его философия вынуждала его придерживаться во время пребывания в должности, сделала его врагом при чрезвычайно коррумпированном дворе. Но он не пишет, каковы были реальные обвинения, и в целом «Утешение» не дает нам ничего, чтобы мы поняли, что привело Теодориха и его недавно лучшего друга – magister officiorum Боэция к ссоре[87].

Если отойти от частностей и фурора, окружавшего Теодориха в последние годы его жизни, то есть только один момент, который мог вызвать такой хаос: вопрос наследования. Теодорих полагал, что решил его, выдав замуж Амаласунту за Евтариха, и особенно когда этот брак быстро дал наследника Аталариха. Но здесь собственное долголетие короля привело к обратному результату, так как в семьдесят лет Теодорих пережил своего избранного наследника. Как и следовало ожидать от повествования – или его отсутствия для королевства Теодориха, – точная дата кончины Евтариха неизвестна, но это произошло где-то в 522–523 гг. Разумеется, тут же исход ситуации стал непредсказуем, и банка со скорпионами-наследниками открылась. Аталарих родился в 516 или 518 г., так что ему было самое большее семь лет, и, очевидно, возникли острые разногласия по вопросу, может ли несовершеннолетний унаследовать мантию короля.

Теодорих в конечном счете решил, что может. Мы не знаем, сколько времени ему понадобилось, чтобы принять это решение, но источники недвусмысленно высказываются, что он сделал это. И именно в этот момент во время пребывания Кассиодора в должности magister officiorum вся чушь, которая нам встретилась в предыдущей главе о том, что в жилах членов клана Амалов течет королевская кровь, начала появляться при каждом удобном случае в письмах, которые ему приходилось составлять для своего господина. Преемственность династии была главным козырем в пользу Аталариха, и Теодорих разыгрывал его при каждой возможности, так как чувствовал, что приближается его конец. Но даже непререкаемого авторитета короля было недостаточно, чтобы гарантировать беспрепятственное вступление в права наследования выбранного им наследника, когда тот просто не имел необходимых средств для выполнения главной своей обязанности – быть эффективным военачальником.

Мы также не знаем, рассматривал ли Теодорих другие варианты, прежде чем встать горой за Аталариха, но другие люди их, безусловно, рассматривали. Наверное, самой очевидной альтернативой считался племянник Теодориха Теодахад. Он был совершеннолетним членом клана Амалов и получил очень большую компенсацию в начале правления Аталариха за «послушание»: Теодахад не выступил в качестве кандидата на престол в момент смерти Теодориха, когда вокруг царило смятение. Кассиодор рассказывает нам, например, что в Лигурии – одном из главных мест массовых поселений готов – случились серьезные беспорядки при вступлении Аталариха в права наследника – это явно были волнения в пользу иного кандидата. Остальные люди смотрели в других направлениях. Видного аристократа по имени Тулуин, уже отличившегося на поле боя за поддержку вступления на престол Аталариха, тоже наградили – он стал первым готом в Италии, получившим титул патриция, который в прошлом носили такие знаменитости, как Аэций, долго и упорно трудившийся, чтобы удержать от распада Западную империю в 430-440-х гг. Тулуин тоже получил письмо, в котором его недвусмысленно сравнивали с великим героем-готом прошлых лет. В нем говорилось, что Генземунд, сын Гунимунда, предпочел поддержать трех братьев Амалов, когда те наращивали свою власть, а не продол жать борьбу; что его брат Торисмунд и племянник Беремунд в силу личных качеств продолжали каждый по-своему оставаться независимыми владыками. Тулуин, очевидно, сделал что-то подобное, то есть он не стал настаивать на своих притязаниях. И опять-таки Variae ясно дает понять, что в какой-то момент рассматривалась кандидатура наследника не из рода Амалов[88].

В Испании тоже начали проявляться последствия смерти Евтариха. Одной из причин для выбора его наследником было то, что, как вестгот благородного происхождения, он мог помочь сохранить огромное единое королевство, которое прибрал к рукам Теодорих, вытеснив Гезалеха. Но у Алариха II был еще один сын Амаларих, который являлся внуком короля остготов от дочери Тиудегото. И настолько второстепенным был этот внук для планов Теодориха относительно своего преемника, что он послал одного из своих приближенных – некоего Теудиса в Испанию, чтобы надежно гарантировать, что никто не использует Амалариха для раздувания беспорядков. Однако после смерти Евтариха Теудис начал по-другому оценивать ситуацию. Он нашел себе в Испании отличную партию – римлянку, наследницу огромного состояния и воспользовался ее деньгами для содержания частной армии из нескольких тысяч бойцов. В обстановке неопределенности, возникшей с уходом Евтариха, Теудис теперь действовал все более независимо, не подчинившись нескольким требованиям явиться в Равенну. Вместо того чтобы держать Амалариха под своей защитой, он начал активно отстаивать свое дело, позиционируя себя в качестве «серого кардинала» позади будущего трона, и в конце концов добился своего. После смерти Теодориха Италия и вестготское королевство подверглись переделу, и Амаларих унаследовал вестготское королевство. Но это произошло уже после кончины Теодориха, и это была не та сделка, которую тот санкционировал. Наш главный восточно-римский источник историк Прокопий пишет, что раскол стал результатом договоренности между Аталарихом и Амаларихом после смерти Теодориха, и это было не то, чего хотел старый король. Со своей стороны Теудис подчинялся приказам не из какой-то там преданности своему юному подопечному, а ради своей выгоды. После смерти Амалариха он сам унаследует трон вестготов и будет удерживать его в течение впечатляющего срока – семнадцати лет[89].

Короче говоря, смерть Евтариха поставила Теодориха в положение, аналогичное положению старого президента, работающего после выборов до тех пор, пока новый не приступит к выполнению своих обязанностей. В возрасте около семидесяти лет в последние дни своего пребывания у власти Теодорих изо всех сил старался заставить себя слушать. Все главные игроки при дворе были заняты расчетами: кто может стать подходящим преемником, пока все те, кто беспокоился о потере своих нынешних доходов, искали, кому бы предложить свою поддержку, кто даст им гарантии; а те, кто не сильно преуспел, охотились за кандидатом, который положит конец их нынешним неудачам. Далеко в Испании Теудис так и не посмел бы захватить власть так явно, если бы при дворе Теодориха не царило такое смятение, а он не был бы единственным аутсайдером, который почувствовал, что у него есть шанс. В 522 г. король Бургундии Сигизмунд казнил своего сына и бывшего наследника престола Сергериха. Он был сыном короля от недавно умершей дочери Теодориха Остроготы – и отчасти вся эта история стала попыткой сбросить руководящую длань Теодориха. Аналогично в 523 г. после смерти короля Трасамунда новый король вандалов Хильдерих перебил военный эскорт готов, который остался в Северной Африке вместе с другой дочерью Теодориха Амалафридой, приказав ее арестовать. В конечном счете она умерла в неволе. В обоих случаях частью сюжета стали своевременные смерти на родине, но такой же была и смерть Евтариха и последовавший паралич при дворе Теодориха. Его сателлитам не могло представиться лучшей возможности сбросить его власть, и они с радостью воспользовались ею.

Один из них добился успеха, другой – нет. По имеющимся данным, летом 526 г. готовился флот для карательной экспедиции в королевство вандалов, но после смерти самого Теодориха она так и не состоялась, так что Хильдериху так и не пришлось держать ответ. Бургундам так не повезло. Власть перешла к брату Сигизмунда Годомару, который сел на трон, когда перед ним встала перспектива интервенции и франков, и готов, но Тулуин прибавил еще блеска своей потенциальной кандидатуре, отняв у Бургундии территорию в Провансе и присоединив ее к владениям Теодориха. Так что старый король по крайней мере был удовлетворен, увидев, что заносчивые бургунды получили в какой-то мере по заслугам[90].

Если всего этого было бы недостаточно, то запах крови старой власти в воде привлек еще одну, более крупную акулу – Константинополь. И бургунды, и вандалы стремились укрепить свои новые притязания на независимость от Равенны, вступая в союзы с Восточной Римской империей, которые с готовностью были заключены. В это же самое время власть Юстина начала преследовать живших в пределах границ империи христиан-неникейцев, которые придерживались тех же убеждений, что и Теодорих со своими готами; к этим общинам власть относилась толерантно более века. Теодорих увидел в этом личное неуважение и пригрозил ответными мерами против итальянских католиков. Это могло показаться чрезмерной реакцией со стороны старого короля, если бы не один момент. Власть Юстина отказалась признать его выбор Аталариха наследником, как сделала это в свое время в отношении его отца. Мы знаем об этом, потому что Кассиодор написал письмо императору от имени своего нового господина вскоре после его вступления на престол, в котором просил, чтобы Аталарих был принят как «сын по оружию», как и его отец. У меня нет сомнений в том, что Теодорих попросил об этом, сделав свой выбор, вероятно, довольно быстро после смерти Евтариха и наверняка за год-два до своей собственной. Это подсказывает вывод о том, что власть Юстина намеренно отказывалась удовлетворить просьбу своего давнего союзника, посредничество которого помогло преодолеть Акакианский раскол. Такая позиция могла означать только то, что Константинополь пытается обострить политическое брожение, парализовавшее двор Теодориха, и поддержать всех тех, кто хотел подорвать его власть. На мой взгляд, эта проблема, вероятно, и привела к тому, что папа Иоанн испустил дух в одной из тюрем Теодориха. Ясно, что его посольству не удалось договориться о чем-то таком, чего хотел Теодорих, несмотря на все чествования и рукоплескания, которыми папа римский, как утверждают источники, был встречен в Константинополе. Самая вероятная уступка, которую Теодорих хотел бы получить на этом этапе, было признание Восточной Римской империей его наследника, но этого не предвиделось[91].

Глядя под таким углом зрения, можно понять раздражение старого гота, когда внезапно начались религиозные преследования. Прибавьте к этому союзы с мятежными вандалами и бургундами и непризнание его наследника – и неизбежно следует вывод, что все дружелюбие Константинополя конца 510-х гг. абсолютно ничего не значило. Как только представилась возможность, лживые восточные римляне стали действовать не как союзники, а начали подрывать власть и авторитет Теодориха всеми возможными способами. Я подозреваю, что их целью была – хотя это нигде и не написано – не подготовка вторжения в Италию. Как мы увидим в следующей главе, много воды утечет под таким же большим количеством мостов в течение следующего десятилетия, прежде чем Константинополь всерьез захочет присоединить Италию к своим владениям. На мой взгляд, восточные римляне скорее стремились посеять разногласия в высших политических кругах королевства, чтобы разрушить готскую сверхдержаву Теодориха и отделить от него королевство вестготов. Это имело смысл. Никакая другая отдельно взятая акция не смогла бы больше ослабить того, кто пришел бы к власти в Равенне после смерти Теодориха, а так как эти два королевства объединились лишь недавно, то это была вполне достижимая цель.

Боюсь, что именно в этой паутине хитросплетений, в конце концов, и запутались Боэций и его тесть. Боэций слишком уклончив в своем «Утешении», и мы не можем быть абсолютно уверены в том, почему он встретил такую ужасную гибель. У него были крепкие связи в Константинополе, так что, наверное, подобно папе римскому Иоанну, он вступил в конфликт с решимостью Юстина значительно усилить разногласия в Итальянском королевстве, отказавшись признать выбор нового наследника. Учитывая эти связи, Теодорих вполне мог ожидать, что его magister officiorum добьется признания, которое помогло бы обеспечить преемственность Аталариха и снова стабилизировать политическую обстановку в Равенне. И когда это признание не пришло – немного похоже на ситуацию с кардиналом Вулси, когда ему не удалось добиться того знаменитого развода, – гнев короля был безжалостен.

Думаю, такая трактовка вполне возможна, но есть и вторая, более определенная альтернатива. Боэций, как вы помните, утверждает, что его падение связано с тем, что режим Теодориха отверг философское учение об искусстве управления. Это мог быть свод законов – такое предположение уже высказывалось. Ведь известно, что из различных потенциальных кандидатов на трон после смерти Евтариха Теодахад питал сильный интерес к неоплатонической философии. Нам также известно, что между ним и Боэцием существовала довольно тесная связь. Поэтому главная альтернатива сценарию кардинала Вулси состоит в том, что Боэций погиб, потому что он поставил не на ту лошадь в напряженной политической игре, которая началась после смерти Евтариха[92]. Так или иначе, Боэций оказался вовлеченным в негативные последствия. Важный, но неразрешенный вопрос последних лет жизни Теодориха – о престолонаследии – именно он унес жизнь Боэция.

Римская империя готов

В течение нескольких месяцев после смерти Теодориха имперская аура быстро и решительно улетучилась из его бывших владений. Распад объединенного королевства, состоявшего из Италии, Галлии и Испании, стал главной тому причиной, подкрепленной тем, что король вандалов Хильдерих успешно отверг власть остготов над собой, и отчасти – успешными действиями заявивших о своих правах бургундов. В лучшую пору своего правления, после 511 г., Теодорих действительно создал приличный образец единственной империи, что, по его утверждению в знаменитом письме к Анастасию, стало его целью. Территориальная протяженность владений, которыми он напрямую правил, была огромна, а его гегемония простиралась не только на Северную Африку и Бургундское королевство в долине Роны, но и на Центральную Европу (но в убывающей степени). Стоит подчеркнуть этот момент, потому что его часто не замечают. То, что франкам, как мы увидим чуть позже, было предназначено надолго оказаться на историческом звездном небосклоне, не умаляет тот факт, что при жизни Теодориха его успех затмил успех Хлодвига, и во втором десятилетии VI в. именно власть короля остготов была поистине императорской по своему характеру. Именно его дружбы, а не дружбы Хлодвига искали и главные галльские церковнослужители, вроде Цезария из Арля, и папский престол. Semper Augustus – это не раболепная гипербола, а соответствующий титул величайшего правителя того времени.

Были выявлены многие причины последующего краха его имперского проекта, среди них – влияние потенциального религиозного разделения между арианцами и католиками, и политическая причина, вызванная тем, что его с прохладцей приняли в Риме римляне с голубой кровью, всегда игравшие важную роль. Религиозное разделение превратилось в проблему лишь тогда, когда режим Юстина и Юстиниана начал преследование давних арианских общин в своих владениях, одновременно отказавшись признать выбор нового наследника после смерти Евтариха. После установления дружеских отношений в 510-х гг. и совместного пребывания в должности консула в 519 г. Теодорих совершенно правильно истолковал новую политику Константинополя в отношении религии как проявление на меренного дипломатического неуважения и обоснованно пригрозил ответными мерами. Однако этот вопрос перестал быть таким острым, когда объединенное готское королевство Теодориха не сумело пережить его кончину, и отношения между католиками и арианцами в Италии и на дипломатическом фронте между Равенной и Константинополем быстро вернулись к доброму сосуществованию былых времен. Например, период величайшего влияния Цезария из Арля наступил после смерти Теодориха, особенно на Оранском синоде в 529 г. – в годы правления Аталариха. Попадание в немилость Боэция, его отца и Симмаха аналогично не дает при ближайшем рассмотрении бесспорных доказательств давнего просчета в фундаменте власти Теодориха. Их смерть стала, без сомнения, частью большого кризиса, но это другая история, а не те небылицы, которые обычно плетут вокруг них: чаще о том, как многолетний фаворит деспотичного правителя выпал из строя бывших сторонников режима, не согласившись с ними по важному вопросу, а не о давнем сопротивлении ненавистному тирану.

Настоящая причина потери императорского статуса была гораздо прозаичней: неспособность избранного Теодорихом преемника держаться за огромную военную мощь, представленную объединенными армиями готов как старого Вестготского, так и нового остготского, построенного Теодорихом, королевств. Однако то, что это объединение не сумело пережить его смерть, на самом деле не так уж и удивительно. Просто в 511 г. он соединил две военные машины, но их не связывали ни долговременные узы и традиции сотрудничества, ни даже совместное ведение войн. Даже если бы Евтарих не умер прежде него, очень сомнительно, чтобы Римская империя готов Теодориха действительно могла бы повторить себя в следующем политическом поколении. И когда готы снова разделились, преемники Теодориха оказались не в состоянии соответствовать его уровню политического превосходства в бывшей Западной Римской империи. Потомки тех бойцов, которых он привел в Италию в 489 г., были все еще гораздо сильнее войск бургундов или вандалов и, вероятно, если судить по событиям первого десятилетия VI в., войска перестроенного вестготского королевства. Но как только его преемники полностью объединили новые завоевания Хлодвига к востоку и западу от Рейна, франки, безусловно, стали по меньшей мере такими же сильными. Разделение военных сил готов Италии и Испании в этом широком стратегическом контексте лишило преемников Теодориха возможности уверенно стоять на ногах на территории старой Западной Римской империи так, как это делал он.

Истоки неудачи Теодориха на имперских подмостках, таким образом, кроются в конечном счете в непрочности его власти над самыми недавними – вестготскими – пополнениями его военной мощи. Но в то же время стоит заострить внимание на уравновешивающей продолжительности центральной части политического проекта, которому была посвящена его жизнь, – на объединенной армии, пришедшей с ним в Италию в 489 г. Этот момент несколько затерялся в недавних акцентах, расставленных на всеобщей подвижности отличительных черт так называемой варварской группы в V и VI вв., так что стоит провести краткий обзор основных положений вопроса. Безусловно, последователями Теодориха был не древний «народ», объединенный древней культурной общностью, и до сих пор я не вижу предмета спора с учетом ревизионистских подходов к этой теме. Остготы Теодориха были совершенно новой формацией, образовавшейся из двух главных составных частей – паннонийских готов и фракийских готов-союзников, которые до своего объединения в 480-х гг. имели свои совершенно отдельные истории на протяжении по крайней мере нескольких поколений (да фактически на протяжении веков, так как их предки в IV в. вполне могли жить в разных королевствах готов, расположенных к северу от Черного моря). Однако это не приближает нас к выявлению происхождения армии. Сами паннонийские готы были созданы в 450-х гг. дядей Теодориха из разрозненных военных отрядов, входивших в империю гуннов Аттилы, в то время как фракийские готы тоже, возможно, представляли собой смесь изначально более малочисленных групп различного происхождения, даже если это выглядит так, будто переселение бывших гуннских подданных в 420-х гг. из Паннонии во Фракию и положило начало всему предприятию. И если две главные составные части вооруженных сил Теодориха имели путаное происхождение, то он также набрал множество других беженцев и бродяг, появившихся в результате крушения империи Аттилы, к моменту своего вступления в Италию. Руги из королевства, уничтоженного Одоакром, образовали самую большую такую группу, но гунны-биттигуры тоже появились в Италии, а помимо них и другие.

Имея такую разношерстную основу, Теодорих сумел объединить ее различные компоненты воедино в чрезвычайно эффективную военную машину. Средства, имевшиеся в его распоряжении, были в основном римскими по происхождению – какие-то позитивные, какие-то нерезультативные. С негативной стороны, двурушническая враждебность Зенона дала всем этим новобранцам одну отличную причину действовать вместе. Если бы они этого не делали, то произошло бы их взаимное уничтожение. Но империя дала и более положительную мотивацию, так как, воюя вместе, они имели гораздо больше шансов извлечь для себя долю налоговых поступлений Зенона в форме ежегодных субсидий. И именно эта позитивная сторона ситуации привела к успеху в Италии, где сила объединенной армии позволила Теодориху получить такой тотальный контроль над территорией, что он смог мобилизовать богатства Италии и в форме безвозмездной передачи земли и продолжающихся налоговых поступлений вознаградить своих верных сторонников. Сила их верности ему и абсолютная власть, которые он накрепко соединил, проявлялись в той степени, в какой эта армия позволяла Теодориху властвовать на Восточном Средиземноморье даже еще до присоединения к его владениям вестготов.

Это стало большим достижением, если учитывать происхождение его армии, и, оперируя категориями раннего Средневековья, отмечу, что групповая идентичность созданной им армии была чрезвычайно прочной. Безусловно, не каждый в одинаковой степени испытывал лояльность к своему лидеру. Руги, как мы уже видели, быстро переходили на другую сторону в начале завоевания, но они на тот момент очень недавно присоединились к готам, лишь в 487–488 гг. Аналогично, когда армии Восточной Римской империи вошли в Италию в 530-х гг. – это было поколение, следующее после смерти короля, – некоторые части вооруженных сил готов сдались немедленно[93]. Но это сделало фактически лишь небольшое меньшинство, а, как мы увидим в главе 4, с огромным большинством потомков тех, кого Теодорих привел в Италию, пришлось сражаться до последнего более двадцати пяти лет, прежде чем идентичность этой группы распалась. Данная идентичность не являлась древней; впервые она была создана при жизни Теодориха и не считалась эфемерной. Опыт совместного ведения военных действий и узы общей борьбы сначала с Зеноном, а затем с Одоакром возымели огромное преобразующее действие. Думаю, что прежде всего во главу угла надо поставить распределение материальных ценностей, последовавшее за завоеванием Италии и давшее первоначальным бойцам армии и их потомкам общий и весьма мощный интерес к защите новых привилегий, выпавших на их долю. Результатом была, безусловно, новая групповая идентичность для большей части армии, которая оказалась настолько прочной, что потребовались двадцать лет вооруженной борьбы, чтобы ее разрушить.