Сезон мертвеца

Спустя несколько секунд женщина – которая, по их данным, была тихим университетским профессором, но никак не атлетом – оказалась на противоположном тротуаре. Не останавливаясь, она обогнула приземистый замок Кастель Сант-Анджело и вполне профессионально продолжила бег – согнутые в локтях руки работали с прежней ритмичностью, ноги упруго отталкивались от асфальта, а длинные полы плаща красиво развевались на ветру.

Через пять минут фигура поравнялась с сидевшей на набережной Тибра, недалеко от моста Кавур, беженкой из Косова. Это была худая юная женщина, на руках она держала десятимесячного ребенка, рядом стояло их импровизированное жилище – палатка из ветхого тряпья и картонных коробок. И без того испуганное лицо окаменело, когда женщина увидела несущегося прямо на нее мужчину в дамском плаще. Изобразив широкую улыбку, тот резко притормозил.

Прижав ребенка к груди, женщина юркнула в самодельную палатку, хотя сразу сообразила, что это не коп, который может прогнать ее с набережной. Ведь полицейские пока не носят дамскую одежду. И не улыбаются так приятно, как по-настоящему счастливые люди.

Мужчина опустился тяжело дыша на корточки и заглянул в палатку. Быстро сняв плащ, платок и дорогие на вид темные очки, он протянул их молодой матери:

– Возьми, пригодится.

Женщина молча кивнула.

Мужчина вытащил из кармана банкноту в пятьдесят евро и тоже предложил ей. Это были большие для нее деньги, и она спросила на ломаном итальянском:

– Чего ты хочешь? Я не...

– Не беспокойся. Это наша семейная традиция. Отец велел мне дважды в день помогать кому-нибудь, – объяснил мужчина доброжелательным тоном. – Надеюсь, в один прекрасный день и мне кто-нибудь поможет.

Малыш зажал деньги в ладошке. Это было больше, чем мать зарабатывала за две недели.

– Как много... – сказала она.

– Я же говорю, дважды в день. А этим утром я был занят и пропустил. Тебе повезло, ты получаешь двойную порцию.

Ее лицо скривилось в нервной улыбке.

– Я люблю, когда мне везет.

Ник попытался прикинуть, сколько ей лет. Пожалуй, не больше семнадцати.

– Только обещай мне кое-что сделать, – сказал он и черкнул пару строк на листке из блокнота.

– Что именно? – Она взяла клочок бумаги.

– Ты должна пойти по этому адресу. Там расположен приют, где тебе помогут.

– Ладно, – тихо согласилась она, но без видимой охоты.

– Я не часто гуляю по этому маршруту, – добавил Ник. – Поэтому не потеряй адрес.

Он выпрямился и спокойным шагом двинулся в сторону Ватикана. Он поднимался по каменным ступенькам моста когда зазвонил мобильный телефон.

– Теперь я ваша должница, синьор Коста, – раздался в трубке голос Сары Фарнезе. Судя по безмятежному тону, ее оставило напряжение.

– Меня зовут Ник. Всегда к вашим услугам. Должен извиниться, я потерял наш плащ и другие вещи.

Женщина рассмеялась. В первый раз он услышал, как она чему-то радуется. Похоже, такой и была настоящая Сара Фарнезе, а вовсе не той холодной, неприступной особой, которой хотела казаться.

– За такой спектакль не жалко потерять и в десять раз больше. Было забавно смотреть, как они бросились в погоню за вами... Ник.

– Итак, вы свободны?

В трубке повисло молчание. Наверное, она задумалась, почему Ник спросил – по службе или по дружбе. Ник Коста и сам точно не знал, хотя его действительно интересовало, что она собирается предпринять. Он даже обругал себя за невольное пожелание: пусть дела сложатся таким образом, чтобы ему пришлось ее сопровождать.

Но Сара лишь обронила на прощание:

– Звоните, Ник. Если понадобится.

12

Мужчина в мешковатом черном костюме, темных очках и кожаных перчатках был средних лет и выглядел весьма мускулистым даже в одежде, слишком теплой для такой погоды. Говорил он с довольно странным акцентом. Галло, несмотря на приличный жизненный опыт, терялся в догадках: откуда он родом, из Сицилии? Впрочем, не важно. Всем своим поведением человек в черном ясно давал понять: от тебя требуется одно – хорошо выполнить работу и отвалить.

Машина в окружении сестер по несчастью ползла по магистрали, ведущей к аэропорту Леонардо да Винчи ди Фьюмичино и далее на побережье. Из автомагнитолы текли расслабляющие звуки джаза: приглушенно стонущий саксофон знаменитого Уэйна Шортера. Галло неплохо знал Остию. Он не раз водил экскурсии по району старого порта и античным развалинам.

– Кто они такие? – спросил он мужчину в черном.

– О ком это ты? – буркнул тот.

– Ну, люди, которых я буду развлекать.

– Приезжие профессора из колледжа. По специальности не археологи, но проявляют интерес. Надеюсь, вы разбираетесь в том, о чем будете им рассказывать?

– Естественно.

Неожиданно машина свернула с шоссе – причем, на взгляд Галло, слишком рано.

– Мы ведь собирались в город, не так ли?

– Да, только чуток погодя. Тут есть одна река. Много веков назад в результате наводнения она отделилась от главного потока. Фьюме Морто[2] – знаешь?

– Нет. – У Галло испортилось настроение. Эти мертвые реки обычно привлекают только отпетых диггеров. Сплошная грязь и тучи комарья. – Надо было заранее предупредить.

На него уставились темные стекла очков:

– А я слышал, вы толковый малый. Но за дополнительное неудобство я готов прибавить. Да и какая вам разница? Банальное туристическое шоу, много времени не займет. После мы сразу двинем в город. А там уж вы включите автопилот, точно?

– Угу, все вроде так, – откликнулся Галло, рассматривая плоскую долину унылой дельты Тибра. От безжизненной болотистой почвы так сильно несло химикатами, что у него запершило в горле. На дороге перед ними было пусто – ни повозки, ни машины, ни мотороллера. Взглянув на соседа, Галло еще раз удивился черным перчаткам. При такой-то жаре!

– А ты что-нибудь слышал о Тертуллиане?

Галло коротко хохотнул:

– Да уж! Душевный был парнишка, полный радости и света. Взять хотя бы его отношение к бабам, которых он называй ianua diaboli, или в переводе с латыни "вратами в ад" Думаю, феминистки от его слов просто свирепеют. Забавный был старикан.

Мужчина долго смотрел на Галло, и тот ощутил холод неподвижного взгляда, хотя и не мог увидеть глаза за темными стеклами очков.

– Я имел в виду другое высказывание.

– Какое именно?

– "Кровь мучеников питает древо церкви".

Галло в удивлении поднял брови. Похоже, его работодатель не так стар, как показалось сначала. По крайней мере движения у него были не менее легкими, чем у самого Джея Галло.

"Вот чертов туристический бизнес! – подумал Джей. – Но все-таки способ подработать". Упоминание о Тертуллиане направило его мысли в научно-историческое русло. Ему представилась редкая возможность блеснуть эрудицией перед знающим собеседником.

– Ох уж эти мне ранние христиане! Знаете, что меня больше всего удивляет? Из-за чего люди пошли за этой идеей? В чем главная причина? – выступил он для затравки.

– Вы имеете в виду, зачем Тертуллиан призывал людей к мученичеству?

– Да нет же! Почему сосунки-неофиты вообще приняли его слова всерьез? С какой стати они соглашались умирать за какую-то... идею?

Водитель задумался.

– А вы видели картину Караваджо в церкви Санта-Мария дель Пополо? "Распятие святого Петра"?

– Ага.

Галло знал этот храм как свои пять пальцев. Это была настоящая, пусть и небольшая, жемчужина среди римских культурно-исторических сокровищ. Часовня, расписанная Рафаэлем по заказу знаменитого рода Борджиа, была удачно расположена неподалеку от Корсо – улицы, где традиционно торгуют аляповатыми сувенирами, которые так любят туристы.

В памяти Галло мгновенно всплыло огромное полотно с изображением святого. Орудие казни удерживают трое ражих мужичков. Скорее всего их наняли в ближайшей таверне. А Петр пристально рассматривает свою левую ладонь, уже прибитую к кресту. Взгляд исполнен решимости и непостижимой для Галло гордости.

– Эта картина все объясняет очень наглядно. Палачи думают, будто казнят Петра, причем весьма жестоким способом. На самом деле чем выше они вздымают крест с мучеником, тем сильнее укрепляют церковные основы и возвышают христианскую идею. Петр это отлично понимает.

Галло лениво махнул рукой:

– Да, да. Он именно такой мученик...

– Более того, – продолжил мужчина в черном, – он купается в Божественном милосердии, буквально затапливающим все вокруг, включая его мучителей. Он умирает добровольно и по-настоящему счастлив, поскольку твердо верит, что его ждет вечная жизнь в Раю. Именно к такому преображению он жадно стремится. Он знает, что попадет на Небеса.

– Бред какой-то... – пробормотал Галло, тряхнув головой.

Темные очки уставились в пустоту перед собой.

Улыбнувшись, Галло вспомнил другую работу Караваджо. Историю, связанную с ней, особенно тепло принимали американцы.

– Тем не менее сам художник в эту чушь не верил. Вспомните, он придал свои черты отрубленной голове Голиафа, узнав, что его приговорили к смертной казни за убийство человека во время – вообразите, дружище, – игры в теннис. Он написал этот автопортрет, чтобы умилостивить папу римского и заслужить прощение. У него имелись веские причины не рассчитывать на спасение души. Он был уверен, что его ждут лишь могила и забвение.

– А вы образованный человек, – признал шофер, к полному удовлетворению Галло. – И что же дальше случилось с Караваджо?

– Его простили. Но очень скоро, возвращаясь из Рима домой, он умер. Вот такая ирония судьбы.

– Может, и так. Звучит правдоподобно. Вероятно, таким путем его настигло заслуженное возмездие.

Но Джей Галло уже не слушал.

– А вот вам еще одна гримаса судьбы. Тертуллиан никогда и не думал следовать собственному призыву. Он спокойно умер в своей постели, дожив до ста двух лет. В общем оказался законченным лицемером. – Вспомнив о ватиканских номерах на их машине, он поспешно добавил: – Разумеется, это не единственная чертовщина, которой так богата любая религия.

– Ты имеешь в виду историю Церкви?

– Да.

Они остановились на болотистом берегу Тибра, несущего в океан мутные ядовитые воды. Вокруг не было ни души. Вообще ничего не было. Все достойные посещения места находились километрах в двух отсюда. Галло вдруг захотелось попасть в какой-нибудь кабачок и выпить кружку пива, рюмку граппы или на худой конец чашку кофе. Его тошнило от вонючих химикатов, незримым облаком висевших в воздухе.

– Они скоро подойдут, – сказал мужчина в черном, словно прочитав сто мысли.

Джазовый альбом подошел к концу. Нажав кнопку, он извлек из проигрывателя компакт-диск и аккуратно поместил в специальный стеллаж рядом с приборной доской. Тщательность, с которой он это делал, показалась Галло неестественной – похоже, машина ему не принадлежала.

– Продолжим дискуссию, не возражаете? – предложил темный сосед. – Насчет Караваджо, полагаю, вы правы. У него были вполне реальные причины для страха. Тем не менее нельзя исключать, что он, или Тертуллиан, или любой из нас – вы или я – являются всего лишь проводниками Божьей воли. Вам не кажется, что так думает любой человек, даже неверующий?

– Вы это серьезно?

– Уж не находите ли вы, что Всевышний использует в качестве инструментов только тех, кто в него верит? А как насчет Пилата? Или Ирода?

Галло почувствовал тревогу. Что-то во всем этом было странное. Вонючая дельта Тибра, пустынный берег, неизвестный бизнесмен, смахивающий на проповедника, туристическая группа, которая хотела посмотреть... Что именно? Поблизости, в радиусе нескольких километров, не было ни одного стоящего археологического объекта. Может, этой компании просто захотелось под прикрытием культурного мероприятия немного оттянуться и выпить на природе? Так сказать, "послушать птичек"? Размять мускулы?

Галло с подозрением взглянул на незнакомца. Тот вполне соответствовал последнему предположению, поскольку, несмотря на небольшой рост, был крепко сбит и подтянут, как профессиональный боксер. За постгарвардские годы у Галло накопился приличный опыт участия в кабацких разборках, и он знал, как себя вести в подобных случаях.

– Уж не дурачите ли вы меня? – спросил он типа в темных очках.

– Синьор Галло?

– Решили подшутить?

Мужчина на мгновение задумался.

– "Кровь мучеников..." Неужели это похоже на шутку?

Но Галло уже потерял терпение: этот человек начал его откровенно раздражать.

– Кончай нести чушь. Какие, на хрен, му...

И тут ему в глаз врезался черный и твердый, как сталь, кулак. Голова Джея запрокинулась, а зрение почти померкло – в сплошной черноте остались лишь узкие щелочки. Странно, но боли практически не чувствовалось, не было и других особых ощущений. Сквозь щелочки зрачков он разглядел, что к нему устремился новый кожаный снаряд, на этот раз угодивший точно в кос. Раздался противный хруст сломанной переносицы, и рот заполнили теплые солоноватые струйки крови.

13

Из резиденции кардинала Майкла Денни открывался великолепный вид на Кортиле ди Сан-Дамаско, квартал частных владений, надежно спрятанных от посторонних взоров за высокой западной стеной площади Святого Петра. Ватикан никогда не предназначался для постоянного проживания, и таких квартир, как у Денни, в папском дворце было не более двухсот. На противоположной стороне площади располагался штаб швейцарских гвардейцев.

Из окон резиденций ватиканских чиновников открывался великолепный вид на архитектурный ландшафт. В число соседей кардинала входили самые знатные фигуры католической церкви. Так, рядом проживал папский камердинер, отвечавший за внутренний распорядок жизни понтифика. Впрочем, последние дни они редко вступали в разговор: Денни прекрасно понимал, что стал персоной нон грата – пленником в золоченой клетке. Иногда он проводил целые часы, с тревогой наблюдая за бликами муранских светильников в огромных зеркалах из позолоченной бронзы, ожидая неминуемого ареста. Он понимал, что со временем ситуация изменится, но от непрестанного ожидания можно было сойти с ума.

И сейчас в его квартире с высокими окнами в стиле восемнадцатого века вокруг старинного обеденного стола из орехового дерева собрались предвестники вожделенных изменений. Ему пришлось потратить много недель и даже месяцев, чтобы заставить трех весьма почтенных джентльменов приехать к нему в Рим для обсуждения важного предложения. Гости представляли триединство интересов, которое – при должной настойчивости и умелой подаче информации – способно вернуть часть утерянных активов банка "Ломбардия", а заодно и восстановить репутацию самого Майкла Денни. Это, надеялся кардинал, позволит ему безбедно провести оставшиеся годы на родине.

Ему казалось, что двоих удастся уговорить без особого труда. У Роберта Атчисона, американского адвоката с кислой физиономией, активно участвовавшего в незаконных банковских операциях на Багамах, хватало причин для принятия предложения. Агенты ФБР уже висели у него на хвосте, подозревая в причастности к отмывке средств, предназначавшихся на проведение теракта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года.

В одной лодке с Атчисоном шел ко дну и Артуро Креспи, подписывавший разрешения на передвижение солидных банковских капиталов. Именно эти операции подорвали устойчивость банка "Ломбардия". Не мудрено, что у министерства финансов была к Креспи уйма вопросов. Ведь это он занимал пост президента банка, а не кардинал Денни, организовавший мощную разветвленную сеть незаконных оффшорных вкладов. Несмотря на скандал, слабовольный Креспи по-прежнему пользовался большим уважением в деловых кругах. Официально его обвиняли в недостаточно высоких доходах от вложенного капитала, что в целом считалось незначительной провинностью. Когда кардинал и иже с ним только задумывали свое дело, такой вариант ими предусматривался как самый приемлемый.

Третий приглашенный стоял у окна, изучая внутренний двор и вдыхая теплый, хотя было раннее утро, летний воздух. Эмилио Нери имел рост выше среднего и в шестьдесят пять лет выглядел здоровяком, старость его едва коснулась. Серые глаза казались безжизненными, длинная челюсть выдавалась вперед, ухоженная шевелюра серебрилась. Как всегда, он был облачен в дорогой костюм из тонкого шелка, под мышками пиджака уже начали проступать темные пятна от пота. Нери редко улыбался, а рот открывал лишь в случае необходимости. Эмилио выглядел преуспевающим римским предпринимателем. У него были роскошный особняк на виа Джулия, молоденькая жена, три сельских усадьбы и квартира в Нью-Йорке. Его фамилия красовалась в списке попечительского совета венецианской Фениче-оперы, которой он помогал добывать средства на реконструкцию, а также других благотворительных обществ под крылом католической церкви.

Лишь однажды произошло событие, бросившее тень на его благопристойную репутацию. Это случилось в середине 1970-х годов, когда радикальная пресса, вырвавшаяся из-под контроля официальных властей и политиков, обрела относительную свободу. Зарвавшийся журналист в полуподпольном издании опубликовал словесный портрет Эмилио Нери, состряпанный главным образом из полицейских домыслов. Читающая публика узнала, что Нери родился на Сицилии в семье местного "крестного отца" и некоторое время занимался рэкетом в сфере проституции и контрабандной торговли сигаретами. Потом он занялся налаживанием связей между коррумпированными властями, ватиканскими чиновниками и главарями преступного мира, который, как и сейчас, процветал за фасадом итальянского государства. Однако ни в каких конкретных преступлениях героя своего очерка автор не уличал. Напротив, он воздавал должное Нери как знатоку и ценителю искусства, подчеркнув что тот посещает все значимые художественные выставки и является завзятым любителем оперы и балета, даже имеет ложу в театре.

А через три недели после публикации статьи журналиста обнаружили на сиденье машины, припаркованной у аэропорта Леонардо да Винчи ди Фьюмичино. У бедняги были выколоты глаза – вернее, выдавлены пальцами – и отрезан язык. На пальцах обеих рук ему отрубили по одной фаланге. Ослепший и немой, он все-таки выжил, но дать какие-либо показания категорически отказался. По слухам, которые в результате расследования, проведенного Денни, полностью подтвердились, это была месть Эмилио Нери, он осуществил ее самолично на собственном складе, расположенном в районе аэропорта. Сразу после расправы над неосторожным репортером он переоделся в вечерний костюм и на частном самолете отправился в Венецию, где вначале прослушал новую постановку "Турандот" с участием Паваротти, а затем в качестве уважаемого гостя посетил дружескую вечеринку. С той поры все печатные издания писали только о благотворительной деятельности Нери.

Денни неплохо разбирался в человеческой натуре и тем не менее очень удивился, узнав, на какой риск решился его партнер. Ведь Эмилио Нери мог убить человека одним движением ресниц. И сейчас, глядя на широкую спину, заслонившую окно, Денни гадал, о чем гость размышляет. А Нери в данный момент хотел одного: вернуть деньги, когда-то переданные Денни. Если это удастся, между ними возобновятся добрые отношения.

Дверь в комнату распахнулась, и Брендан Ханрахан внес поднос с кофе. Бросив в рот мятную таблетку, Нери воззрился на вошедшего:

– Майкл, они что, лишили тебя элементарной обслуги?

– Да нет, просто решил за вами немного поухаживать, – опередил кардинала Ханрахан. – Ведь это частная встреча, джентльмены. Никто из вас, полагаю, не хочет афишировать свое присутствие здесь.

Нери фыркнул и, бросив последний взгляд на архитектурный ландшафт, обернулся к Денни:

– Меня поражает, что у тебя по-прежнему такой роскошный вид из окна. Похоже, Церковь и в самом деле милосердна.

– Не пора ли перейти к делу, джентльмены? – недовольно проворчал Атчисон. – У меня в десять самолет.

– Согласен, – поддержал его Креспи.

Заняв место за столом напротив низкорослого банкира, Нери ухмыльнулся:

– Ты еще не распорядился убрать из банка того клерка, Креспи? Того, который может заговорить любого до смерти.

Банкир побелел от злости:

– Всем моим людям можно доверять. Могу поручиться за любого.

– Это всего лишь слова, дружище, – процедил Нери сквозь зубы. – Ладно, хватит. Ты знаешь мою позицию. На мне лежит гигантская ответственность. Все прочее – пустые разговоры. Итак, ребята, зачем мы собрались?

– Чтобы выбраться из дыры, – ответил Ханрахан и протянул каждому страничку откопированного текста.

Нери быстро просмотрел бумагу.

– Здесь не сказано, когда я получу назад свои деньги.

– Эмилио, – ответил Денни с любезностью в голосе, – я не волшебник. Мы все хотим вернуть свои деньги. И, сдается мне, сие осуществимо. Но само собой ничего не делается. Придется потрудиться.

Атчисон почти не слушал кардинала, ошарашенно упершись глазами в документ.

– Оказывается, осталась еще куча денег. Почему же мы ничего об этом до сих пор не слышали?

Креспи взмахнул короткими ручонками:

– Мы полтора года занимались процедурой ликвидации. Последовательно. Не спеша. Конфиденциально. Иногда... мы просто не знали, что на наши счета приходили платежи. И не хотели без необходимости возрождать чьи-то надежды. Все не так просто, джентльмены. У нас было огромное количество счетов. В самых разных местах, во всех уголках мира. Их все просто невозможно перечислить, дружище, это скучно и ни к чему. Ведь вас интересует, сколько именно удастся вернуть, а не откуда что возьмется, не так ли? – Он перехватил жесткий взгляд Нери. – Именно этого все хотят. Вот мы здесь и собрались.

Нери, еще раз прочитав документ, поинтересовался:

– А кто, кроме нас, знает об этих деньгах? И где они все-таки лежат?

– За исключением присутствующих, про деньги не знает никто, – ответил Ханрахан, глядя прямо в лицо Нери. – Не хочу вас обидеть, но мы слишком безответственно относились к нашим секретам. А где капиталы находятся...

Оказалось, что порядка трех миллиардов долларов заморожено властями США на основании закона об уклонении от налогов и отмывании денег неизвестного происхождения. Это обстоятельство привело Майкла Денни в бешенство, хотя не сказать, чтобы он бедствовал. Креспи выдвинул смелое предложение ликвидировать основной капитал, а неучтенные фонды перевести на новые счета. Если Атчисон и Нери не против.

– Выходит, мы не совсем нищие, – констатировал Нери. – Я уж испугался, что денежки утекли в канализацию. Так вы говорите, мы можем вернуть шестьдесят, а то и семьдесят миллионов баксов? Каким образом?

– Не стоит забивать этим голову, – хмуро посоветовал Ханрахан.

– Мы очень плотно поработали, – добавил Денни, – и сумели уговорить нужных людей. Это было не так легко сделать, поверьте мне.

Нери фыркнул в ладонь.

– Да, я слышал, Майкл, ты потратил немало бабок. Ведь за последние полгода римские шлюхи подняли расценки чуть не на десять процентов.

– Глупая шутка, Эмилио.

– Неужели ничего не истратил на себя? Скажем, на то, чтобы перебраться отсюда в более безопасное место?

Резко перегнувшись через стол, Денни схватил Нери за руку, тот ответил свирепым взглядом.

– Эмилио, – ласково произнес Денни, – я тружусь в наших общих интересах. Мы сможем продолжить наш бизнес. Для начала привлечем новых людей. По нашей просьбе они побеседуют с банковскими воротилами и уговорят их пойти на риск. Мы, оставаясь за сценой, будем только нажимать на нужные кнопки. У нас достаточный опыт в подобных делах, из этой ситуации мы выйдем окрепшими. И богатыми, потому что обзаведемся новыми кредиторами. В конце концов я действительно смогу покинуть Ватикан. Поеду на родину, в Америку.

Хитро улыбнувшись, Нери кивнул Атчисону:

– Слыхал? Мы создаем новый банк. И все это обойдется в какие-то шестьдесят – семьдесят миллионов долларов.

– Этого не хватит, сами знаете, – проворчал Атчисон.

Денни уловил в глазах у обоих алчные искорки.

– Но мы пойдем дальше. У нас остались кое-какие связи. А у этих людей тоже есть свои потребности. Банк "Ломбардия" сел на мель не по нашей вине. Мы пали жертвой рыночных отношений и законов, которых раньше не было и в помине. Поэтому сотрем мел с доски, начнем заново и оторвемся от наших преследователей хотя бы на шаг.

Тут Денни сделал паузу, чтобы подготовить адвоката и бизнесмена к эффектному жесту.

– Для раскрутки этого предприятия понадобятся определенные инвестиции и с нашей стороны. Лично я готов положить в общий мешок все, что имею, до последнего цента. А это немалые деньги. Какое участие примет каждый из вас, зависит только от него. Вы сами знаете, джентльмены, как такой бизнес делается. У вас достаточно опыта. Бесценного опыта. И он не пропадет втуне.

Громко рассмеявшись, Нери хлопнул Денни по плечу:

– Так вот ты о чем, Майкл! Предлагаешь продолжить общее дело. Что за выдумщик, что за славный малый!

– Да, продолжить общее дело, – подтвердил Денни.