Вампиресса. Ангел смерти

Как только ее дети увидели ее, они с радостью побежали к ней.

– О, мама! Дорогая мама! – закричали оба в одно и то же время, – Мы видели красивую неизвестную даму и поговорили с ней. Она подарила нам эти прекрасные венки из цветов. О, как она хороша!

Эта неожиданная встреча и слова ее детей еще больше возбудили любопытство Элен.

– Тише, милые дети, – сказала она, – не говорите одновременно. Пусть один из вас расскажет мне о том, что произошло, а другой сможет потом дополнить что-то, возможно, упущенное первым.

Это предложение было вполне разумным, но при его реализации возникли трудности. Жюли, очень живая и красивая девочка, казалось, не желала, чтобы говорил ее брат, который, в свою очередь, заявил о своих правах быть рассказчиком маленького приключения. Из-за этого возник серьезный спор. Сначала Элен тщетно пыталась решить всё по-доброму – это не помогло, потому что Жюли не хотела говорить второй, и Вильгельм не хотел молчать. Она, наконец, почувствовала себя обязанной использовать всю свою репутацию, и определенный приказ заставил маленькую девочку замолчать. Жюли надулась и села в угол комнаты, где она закрыла свое хорошенькое личико руками, уверяя, что ее брат расскажет все неправильно, но что она уж точно не откроет рта, чтобы поправить его.

Вильгельм, гордый от награды, которую пожаловала ему мать, улыбнулся и, встав перед ней, начал свой рассказ:

– У меня была мысль, дорогая матушка, спуститься в долину посмотреть на прекрасные цветы, которых так много растет на лугу. Так что я попросил нашего Вернера отвести нас туда, и он согласился. Но едва мы пробыли там несколько мгновений, как Жюли, которая никогда не может оставаться спокойной, изо всех сил побежала к лесу.

– Это неправда! – воскликнула Жюли, рассерженная обвинением брата, – Я бегала за красивой яркой бабочкой, и ты делал то же самое. Теперь ты понимаешь, дорогая матушка, что ничего полезного ты от Вильгельма не услышишь? Итак, я хочу рассказать, что произошло, потому что фрау заговорила со мной первой.

– Я велела тебе молчать, – ответила мать мягко, но серьезно, – и я хочу, чтобы ты слушалась меня, чтобы мне не пришлось повторять свою просьбу в третий раз!

Строгость этих слов, столь мало соответствовавших между тем любви Элен к ее хорошенькой дочурке, причинила последней такую боль, что Жюли расплакалась и обвила ручонками мать за шею. Элен поняла, что была слишком строга, и, не говоря ни слова, погладила рукой красивые белокурые кудри дочери, а затем поцеловала ее в лоб, после чего веселость девочки возвратилась. Тем временем Вильгельм продолжал свой рассказ. Он сообщил, как странная дама вдруг предстала перед его изумленными глазами, когда он уже собирался бежать за своей сестрой, пробравшейся в середину самых густых кустов. Как Жюли держала за руку странную даму, которая затем присоединилась к их играм, хотя, как заметил мальчик, она, похоже, не любила веселья.

– Она всегда была серьезна, и громкий смех Жюли, на который она всегда очень щедра, даже, казалось, вызывал у нее дрожь. Но она отнеслась к нам с необычайной добротой. Напрасно Вернер несколько раз пыталась вернуться с нами домой, она все время удерживала нас, потому что у нее всегда было несколько цветов, чтобы добавить к венкам, которые она делала для нас. Но она удивительно искусна, только я не знаю, почему она всегда носит перчатку на левой руке, это должно быть очень неудобно для нее. Жюли хотела сдернуть ее, но она остановила это очень резким движением и в то же время бросила на нее взгляд, который испугал меня и мою сестру. Он казался нам таким сердитым.

Эту историю во всех отношениях подтвердила маленькая девочка, которая теперь тоже поспешила заговорить. Жюли добавила много подробностей и рассказала матери, что хорошенькая дама вдруг явилась ей посреди кустов, как будто вышла из-под земли.

– Сначала я очень испугалась, – продолжала Жюли, – и, заметив это, дама казалась, была очень огорчена. Затем она подошла ко мне, улыбаясь, и ее добрые слова вскоре сделали меня смелее. К тому же она не задала мне ни малейшего вопроса, как это обычно бывает с теми, кто видит меня впервые. Она говорила только о наших играх и развлечениях и о том, как сильно она хотела бы быть моим другом. Она ни слова не спросила, ни о тебе, ни о нашем отце.

Вернер, которого теперь тоже допрашивали, подтвердил всё, что сказали дети. Но величайшее смятение, казалось, охватило все его существо, и он напрасно пытался скрыть это. Оно стало настолько заметно против его воли, что Элен пришлось обратить на это внимание.

– Ну, Вернер! – сказала она, – Вы не так увлечены странной дамой, как Вильгельм и его сестра. Вы все еще питаете прежнее недоверие к ней или, может быть, даже узнали ее?

– Я! Узнал ее! – воскликнул старый солдат, лицо которого в эту минуту потеряло всякий цвет, – Не понимаю, госпожа, как мое поведение могло вызвать у вас такое подозрение. Я не знаю эту особу; но все же я утверждаю, что ее прибытие сюда слишком таинственно, чтобы ожидать от нее чего-то хорошего. Если бы вы последовали моему совету, вы бы не позволили своим детям так близко знакомиться с ней. Что касается разрешения этой незнакомке переступить порог замка, то вы сами лучше знаете, что с этим делать. Но на вашем месте я бы не позволил ей даже пройти во двор.

– Чтобы так сурово с ней обращаться, – ответила Элен, – мне нужно убедиться, что ее общество мне совсем не подходит, и, может быть, я скоро это узнаю. Но так как вы увидели ее сегодня в первый раз, и так как ваше отвращение к ней не имеет основательной причины, то я могу вести себя вполне согласно сложившимся обстоятельствам. Тем не менее, мой дорогой Вернер, я намерена прислушаться к вашему совету, если вы что-нибудь знаете об этой даме, и убедите меня, что мне опасно иметь с ней дело.

На мгновение Вернер, казалось, не знал, что сказать, но вдруг эта неуверенность исчезла, и тогда он твердым голосом сказал, что его страхи были только предрассудками, что странная дама была ему совершенно неизвестна и что Элен имеет полное право поступать так, как она считает нужным.

Элен знала благородную откровенность старого солдата и не сомневалась в правдивости того, что он сказал. Она приписывала его недоверие естественной рассудительности тех, кто много видел и испытал на свете. Зло являлось им во всех формах, и они всегда боятся найти его там, где его меньше всего ожидаешь. Только в уединении человеческое сердце учится доверять себе, не будучи никем преданным, и только частое общение с людьми учит его бояться.

Глава четвертая

Уверяя Элен, что странная дама ему неизвестна, Вернер слукавил. Такие поразительные черты лица невозможно было забыть. Он знал, насколько та, что была украшена ими, могла вызывать самую нежную привязанность, и трепетал в предвкушении встречи, которая, казалось, предвещала самые страшные бури. Но должен ли он при таких обстоятельствах отравлять спокойствие своей достойной госпожи? Нужно ли было разжигать в ее сердце всепожирающий огонь ревности? К сожалению, в жизни человека бывают случаи, когда о правде необходимо умолчать, а с ложью вступить в союз, чтобы предотвратить великие бедствия. Один из таких случаев как раз и произошел, и Вернер не хотел жертвовать ради него своей природной любовью к истине, поэтому он просто молчал о том, что знал. Но как же ему хотелось, чтобы скорее наступила ночь, чтобы можно было бы спокойно обдумать создавшуюся трудную ситуацию. Врождённое благоразумие подсказывало ему, как важно не допустить, чтобы его внутреннее беспокойство было замечено, ибо если когда-нибудь в душе его госпожи зародится подозрение, к чему это может привести! Поэтому он собрал все свои силы и так строго держал себя, что Элен не могла видеть в его чертах ничего, кроме равнодушия повседневной жизни.

Когда Вернер наконец остался один в своей комнате после одиннадцати часов, он поспешил к своему столу и написал своему хозяину, что произошло.

«Как же вы удивитесь, полковник, когда узнаете, что Лодоиска теперь живет здесь, в Рифенштейне, и является ближайшей соседкой замка. Чего она хочет здесь, сейчас, спустя столько лет? Каковы ее намерения? Я не могу ответить вам на эти вопросы. Она не узнала меня, по крайней мере, не проявила ни малейшего признака, из чего я мог бы сделать вывод об обратном. Пришлите мне ваши распоряжения как можно быстрее, и я выполню их без промедления. Вы хотите увидеть ее снова и договориться о встрече, чтобы узнать о ее намерениях? Или вы предпочитаете, чтобы госпожа и ваши дети немедленно покинули это место? Возможно, это был бы лучший путь, по которому вы могли бы пойти. Вы никогда не будете ни счастливы, ни спокойны, пока эта дама жива или, по крайней мере, пока она не избавит вас от своего присутствия и упреков».

Записывая эти последние слова, Вернер невольно вздрогнул, ибо ему казалось, что он слышит шорох одежды позади себя и чувствует дыхание человека, наклонившегося над ним, чтобы прочитать написанное. Иллюзия была до того осязаема, что он не сомневался, что жена полковника была близко позади него, и, испугавшись этого, не смел сначала ни открыть глаз, ни повернуть головы; но так как по прошествии минуты все еще не было слышно новых звуков, он огляделся и теперь убедился, что ошибся. В его комнате не было видно ни одного живого существа, повсюду царила глубочайшая тишина, лишь изредка нарушаемая уханьем одинокой совы, гнездившейся в старой башне замка.

Эта уверенность в том, что жена полковника не читала его письма, доставила ему величайшую радость, и, наглухо заперев свою комнату, он постарался уснуть, но не смог. Он никак не мог выкинуть из головы загадочную Лодоиску и в гневе на нее ругался вслух, как будто у него был отряд рекрутов, назначенных ему для муштры. Лишь очень поздно его глаза окончательно закрылись, и человеческое существо в нем продолжало жить только благодаря его ночным связям с небесными духами. Обычно Вернер предчувствовал пробуждение зари, но на этот раз солнце уже поднималось над окрестными холмами, когда старый капрал внезапно очнулся ото сна и был поражен тем бессознательным состоянием, в котором он помнил себя. Несомненно, рабочие в поле уже начали работу, а его еще не было. Полный стыда за эту оплошность, он быстро оделся и поспешил на двор, но тут он вспомнил, что оставил важное письмо своему господину на столе, и так как благоразумие советовало ему не оставлять его лежать на виду у всех, он вернулся с целью забрать его с собой, чтобы потом передать курьеру, который ежедневно ездит в город за почтой.

Письма уже не было на том месте, где его оставил Вернер, но он увидел его разорванным на тысячу кусков и разбросанным по полу. Это зрелище, столь же удивительное, сколь и подозрительное, вызвало у Вернера громкое восклицание, а затем повергло его в неловкое раздумье. Кто мог порвать письмо? Кто заглянул в его комнату так ненадолго и посмел повести себя так дерзко? Могла ли это быть госпожа, или Лизетт, или служанка? В это время могли встать только эти три человека. Он вспомнил, что видел последнюю во дворе; он также видел Лизетт через окно на кухне, занятой своей работой, а госпожа, казалось, еще не вставала, о чем свидетельствовали закрытые ставни ее комнаты. Короче говоря, он не знал, что думать об этом необычайном происшествии. И он не мог заставить себя тотчас же снова написать новое письмо, а только осторожно поднял с пола обрывки, чтобы бросить их в огонь.

Весь день Вернер был в очень плохом настроении. Хотя он был уверен, что жена полковника не посещала его комнату, он почувствовал большое смущение, когда впервые за день подошел к ней. Он попытался заставить себя прочесть что-нибудь по лицу Элен, но ее черты были так спокойны, чего не могло быть после такого неожиданного открытия, каким должно было стать для нее письмо. Изумление Вернера становилось всё больше и больше, он терялся в догадках и ему было крайне неловко, когда дети попросили его снова взять их на прогулку в лес, как вчера, потому что надеялись, как они говорили, снова увидеть свою новую подругу.

Вернер охотно отказался бы от этого, но жена полковника присутствовала при этой просьбе, и, прежде чем он успел сказать хоть слово, она дала свое согласие. Благоразумие велело ему скрыть свои истинные мысли, чтобы не вызвать подозрения или страха у его госпожи, и со сдерживаемым негодованием он медленно спустился с холма к месту, вожделенному его юными спутниками.

Едва они дошли до опушки леса, как из кустов вдруг вышла Лодоиска с парой мячей для бадминтона в руках и красивой куклой, которые предназначались детям. Как только они увидели свою новую подругу, они бросились к ней, и Жюли имела наглость броситься прямо ей в объятия. Этот невинный поступок, казалось, глубоко задел незнакомку, она отступила на шаг и бросила на ребенка такой мрачный, зловещий взгляд, что смелый Вернер застыл на месте. Но это сиюминутное движение длилось недолго, легкая улыбка скользнула по лицу незнакомки, и она с величайшей любезностью раздала принесенные с собой подарки.

Вильгельм, в восторге от мяча, тут же побежал на ближайший луг, чтобы попробовать новую игру, а Жюли, совершенно счастливая при виде своей куклы, попросила разрешения нарвать цветов, чтобы украсить ими свою маленькую леди. Незнакомка не возражала и, увидев детей, занятых своими играми, подошла к старому капралу, который, прислонившись к дереву, глубоко задумался, размышляя о прошлом. Он боялся, что новые потери могут нарушить покой его полковника. Он был крайне этим недоволен, но не знал, как упредить надвигающуюся бурю.

Вернер был так занят собой, что не услышал, как дама подошла и вдруг его пробудил от размышлений голос, знакомый ему, но в котором в эту минуту было что-то глухое и торжественное, что охватило его до глубины души.

– Ну, Вернер, – обратилась она к нему, – что я тебе сделала, что ты опять злоумышляешь против меня? Не закончилась ли наконец твоя несправедливая неприязнь ко мне?

Крайне удивленный этими словами, солдат открыл глаза, отошел от дерева, к которому прислонился, и, казалось, мало хотел отвечать. Но он преодолел себя и сказал:

– Что ты хочешь от меня, Лодоиска? Почему ты покинула родину? Что ты ищешь здесь, в Германии? Разве время не повлияло на тебя? Ты всё ещё думаешь так же, как в годы своей юности? Тогда мне жаль тебя или, вернее, я оплакиваю твое безумие.

– Время, – самым торжественным тоном ответила дама, – больше не может мной управлять. Есть жизнь, в которой его сила совершенно прекращается, а ощущения становятся неизменными, как и вечность, частью которой они являются. Не удивляйся моему присутствию, ибо не моя воля ведет меня. Я больше принадлежу не себе, а жестокому, властному господину, который просчитывает каждый мой шаг. Моя старая рана всё ещё кровоточит, и время, как ты это называешь, утратило право лечить ее.

– Но зачем, – возразил Вернер, – терзать себя бесполезными надеждами? Между тобой и полковником все кончено. Возможно, он сделал тебе что-то плохое, но ты должна перестать думать об этом. Уже много лет он является мужем женщины, которая заслуживает его нежности. Хочешь нарушить покой в его доме? Месть заводит тебя так далеко, что ты можешь разбить сердце его жены?

– Ему разрешили жениться, Вернер? Разве твой господин был один, чтобы свободно отдавать себя? Разве он не подписал своей кровью обещание стоять перед алтарем со мной? Разве ты не знаешь всего этого, ты, который так смело говорит о прошлом, что губит неверных? Была ли я менее красива, чем его нынешняя жена, или менее добродетельна? Что плохого я сделала? Было ли это потому, что я отдавала любовь за любовь, полностью отдаваясь чувству, которое считала искренним? Взяла ли я назад свое обещание, которое я также подписала своей кровью? Разве он может быть чужим законным мужем перед Богом? Что плохого я ему сделала? Ты не можешь винить меня!

Пока прекрасная незнакомка говорила это, казалось, что она больше не принадлежит земле. Ее высокая и стройная фигура, ее зыбкий, блуждающий взгляд, признаки неудовольствия, читающиеся в чертах ее лица, придававшие губам ужасное выражение, все это вместе придавало ей вид сверхъестественного существа. Вернер не мог выдержать испытующего взгляда, который, казалось, следовал за его мыслями до самых сокровенных закоулков его сердца. Втайне ему пришлось признать, что его хозяин поступил неправильно, но ничего нельзя было исправить, и Лодоиска, несмотря на справедливость ее требований, должна от него отказаться. Он попытался заставить ее понять это в своем ответе.

Женщина слушала его с презрительной улыбкой, не выказывая ни удивления, ни недовольства. Он уже льстил себе, что убедил ее, и уже собирался закончить свои уговоры, когда она вдруг прервала его, положив правую руку ему на плечо. Это движение, сделанное с какой-то небрежностью, тем не менее произвело на него необычайное впечатление. У него было очень странное чувство в том месте на плече, которого коснулась рука Лодоиски, и ему казалось, что его выбрасывают из раскаленной печи в ледяное море, но это чувство исчезало, как только рука, вызвавшая его, отдернулась.

– Разве я освободила его от его обещания? – спокойно сказала Лодоиска, не отвечая на причины, которые Вернер только что объяснил ей, – У него всё ещё хранится наш подписанный договор?

– Все равно, есть он у него или нет, теперь это не имеет значения. Он может быть в его руках или в твоих, какая от этого польза? Суды вообще не будут это учитывать.

– Возможно, легкомысленный солдат, что человеческие законы ничего не могут сделать против такого рода лжесвидетельства, но есть в том мире неподкупный судья. Он был свидетелем того обещания, к нему я обратилась за справедливостью, и я уверена, что получу ее.

– По правде говоря, Лодоиска, – ответил, улыбаясь, Вернер, – тебе придется долго ждать, прежде чем суд, о котором ты говоришь, свершится. Поверь, лучше всего для тебя, если ты вернешься на родину и останешься там со своей семьей. Можешь быть уверена, что полковник без колебаний обеспечит тебе мирное и беззаботное будущее с достойным годовым окладом.

– Это уже не в его власти, – ответила незнакомка еще более торжественным тоном, чем прежде. – У меня больше нет семьи, вся земля – моя родина, а что касается благ, которые ты мне обещаешь от имени Альфреда, то они мне не нужны. Деньги презренны в моих глазах, и у меня их в избытке. Если ты возьмешь на себя обязательство не сообщать о моем присутствии здесь полковнику, я обещаю тебе богатств больше, чем ты можешь пожелать. Вот, – продолжала она, вытаскивая очень большой набитый кошелек, – возьми это за вычетом того, что ты получишь от меня в будущем.

Странные слова Лодоиски довели изумление старого солдата до предела. Он знал, что она, дочь молдавского крестьянина, небогата, но теперь она представила ему доказательство обратного. Впрочем, это не способствовало его успокоению, но незнакомка не смогла обольстить его.

– Я тоже, Лодоиска, – сказал Вернер, – выше всего этого, и я благодарю тебя за твое щедрое предложение. Мне бы тоже не хотелось писать полковнику, что ты здесь.

– Лжец! – бойко ответила Лодоиска, – Оно у тебя есть, это намерение, и ты уже пытался его осуществить.

Это уверенное утверждение, нанесенное ему как оскорбление, за которое мужчине пришлось бы заплатить своей кровью, почти повергло изумленного Вернера в состояние оцепенения. Он не знал, дать ли выход своему гневу или попытаться подавить его, но буйство его характера увлекло его, и он с негодованием закричал:

– Скажи спасибо что ты женщина, это защитило тебя от моей мгновенной мести! Но какое звание ты заслуживаешь, беспечная дамочка, раз не боишься пробираться в чужие дома и подслушивать дела их обитателей? Впредь ты не должна посещать замок без моего ведома.

Улыбка, смысл которой был совершенно непонятен, была всем ответом Лодоиски. Но потом она сказала:

– Помни, Вернер, что ты принимал активное участие в моем несчастье. Я предупреждаю тебя сейчас, чтобы ты не бежал слепо в бездну погибели. Поверь мне, тебе будет лучше оставаться беспристрастным в битве, которая может вскоре возникнуть. Это единственный способ спастись от приближающейся бури.

При этих словах ее глаза как бы полыхнули огнем, и после этого она поспешно удалилась на узкую тропинку, которая вскоре скрыла ее из виду. Она не слушала голоса двух детей, которые, устав от своих игр, подходили, чтобы поболтать с ней. Вернер стоял как вкопанный, погруженный в глубокие размышления о несчастьях, которые он уже с уверенностью предвидел. Наконец Вильгельм вывел его из задумчивости.

– Разве ты не слышишь гром, Вернер, доносящийся оттуда, из черной тучи? Посмотри, какие красивые вспышки! Обязательно будет гроза.

– Гроза! – воскликнул Вернер.

Неужели ее пророчество сбылось так скоро? Он теперь тоже увидел надвигающиеся черные тучи, из которых часто сверкали молнии, и, так как осторожность не позволяла ему продолжать прогулку дальше, он взял двух своих юных подопечных за руки и кратчайшим путем вернулся в замок.

Глава пятая

Элен, видевшая из своего окна приближающуюся бурю, уже очень волновалась о запоздалом возвращении своих детей и поэтому, полная нетерпения, вышла из замка, чтобы встретить их. Не успела она уйти далеко, как услышала громкий смех маленькой озорной Жюли, а вскоре увидела, как милые создания бегут к ней. Дети говорили только о прекрасной даме и о подарках, которые она им подарила. Элен была матерью и потому уже питала благосклонное отношение к той, кто осчастливил ее дорогих детей. Она спросила, что им сказала незнакомка?

– О, на этот раз, – ответила девочка, – она не болтала с нами подолгу, а говорила только с Вернером, которого в конце концов в гневе бросила.

Эти несколько слов ребенка перевернули все планы, которые унтер-офицер строил в пути. Он сразу понял, что не может возражать Жюли, потому что жена полковника ему не поверит. Но нужно было принять решение, и, несмотря на свое нежелание лгать, он не стал ждать, пока Элен спросит его, а после того, как та отвела детей, сказал:

– Я был совершенно прав, госпожа, что не доверял незнакомке. Поверьте мне, она выбрала свое пребывание здесь, в Рифенштейне, не без опасных намерений. Целый час она держала меня в напряжении, расспрашивая о вашей семье и всех наших соседях. Она хотела знать все, возраст каждого, чин, профессию, и она не уставала пытаться разузнать все это у меня. Сначала я пытался вежливо уклоняться от ее дерзких вопросов, но она не считала себя побежденной и возвращалась в атаку. Вопрос следовал за вопросом, словно непрерывный огонь, пока мне это наконец не надоело. Я собрал свои войска и напал на нее в штыковую атаку, нанеся ей полное поражение. Мое сопротивление настолько встревожило ее, что она в очень плохом настроении отступила.

Эта речь, смешанная с военным лексиконом, заставила Элен улыбнуться. Вопросы незнакомки не показались ей такими дерзкими, как их изображал Вернер, она считала естественным расспросить о семьях тех мест, где она поселилась.

– Я надеюсь, мой дорогой Вернер, что ваши ответы не были оскорбительны. Нужно уважать дам, и даже солдат не должен поступать иначе.

– Это очень хорошо для наших господ офицеров, – ответил Вернер, – но нам, не пользующимся их привилегиями, незачем подражать их любезностям.

С этими словами, которые он нарочно произнес несколько резко, старый солдат ушел, а Элен теперь вернулась к своим детям, в то время как буря приближалась и дождь уже лил большими потоками. Элен боялась грома не больше, чем ее дети, но вот Лизетт и Мари были в величайшем страхе. Они бросились к своей хозяйке, как бы ища у нее защиты, в чем она им не отказала. Тем временем Вернер, будучи невозмутимым, отправился в свою комнату и, несмотря на невольную дрожь, неоднократно поднимавшуюся в нем, сел писать своему господину во второй раз.

Гроза становилась все сильнее и сильнее, а ветры ужасно бились друг с другом, так что в ярости своей грозили сотрясти замок до основания. Время от времени Вернер слышал голоса, смешивавшиеся с раскатами грома и воем бури. Да, он слышал слова, тон которых не был чужд его уху. Несколько раз он невольно переставал писать, но потом, устыдившись своей слабости, собрался с мыслями, и к ужину письмо его к полковнику было готово.

Поскольку он не хотел снова подвергать свое письмо опасности со стороны Лодоиски, он запер его в ящик и положил в свой гардероб. От обоих он забрал ключи, а затем тихо вышел из своей комнаты, уверенный, что его тайна теперь в безопасности. Буря всё ещё бушевала, и Лизетт и Мари чуть не умерли от ужаса. Дети, устав ждать ужина, спали на диване, а Элен читала какой-то роман. Вход Вернера в комнату оживил двух девушек, которые теперь решили идти каждая по своим делам, и запоздалый ужин наконец-то был подан.

Только к полуночи небо снова прояснилось, и постепенно природа успокоилась. Вернер тайком с удовольствием наблюдал за грозой, ибо знал, что несколько дней после дождя гулять нельзя, и он надеялся, что за это время может возникнуть какое-нибудь обстоятельство, которым может быть сведено на нет новое знакомство детей полковника с Лодоиской. Да, он льстил себе, что ответ полковника на его письмо может изменить всю жизнь семьи.