скачать книгу бесплатно
– Она сказала, что ей птица на хвосте принесла.
Да, не сомневаюсь, что она именно так и сказала.
– Это всегда немного раздражало в ней. Верно?
– Да. Настоящая всезнайка. – Губы брата искривляются в болезненной улыбке.
И это разбивает мне сердце.
– Джеффри… – начинаю я, желая рассказать о рае и том, как я видела маму, но он перебивает меня.
– Главное, что она знала, – говорит он. – И даже подготовила кое-что для меня.
– Но, может, я…
– Нет. Мне не хочется, чтобы ты сейчас портила мне жизнь. – Он слегка хмурится, словно только что осознал, как это прозвучало. – Я хочу сказать, что должен во всем разобраться сам, Клара. Хорошо? У меня все в порядке. И именно поэтому я и пришел сегодня. Тебе не о чем беспокоиться.
– Хорошо, – бормочу я внезапно осипшим голосом. А затем прочищаю горло и начинаю: – Джеффри…
– Мне пора идти, – перебивает он.
Я киваю, будто нет ничего странного в том, что он куда-то торопится в пять утра.
– Тебе нужны деньги?
– Нет.
Но все же соглашается подождать, пока я сбегаю в свою комнату за бумажником, а потом берет у меня немного наличных.
– Если тебе что-то понадобится, обязательно звони мне. Я не шучу.
– Чтобы ты могла начать мной командовать? – интересуется Джеффри, но в этот раз слова звучат добродушно.
Я провожаю его до входных дверей в общежитие. На улице прохладно, и меня охватывает беспокойство, что у него нет пальто. Что сорока двух долларов, которые он взял у меня, будет недостаточно, чтобы заполучить еду и ночлег. Что мы никогда больше не увидимся.
– Отпусти уже меня, – просит он.
И я заставляю себя разжать пальцы.
– Джеффри, подожди, – зову я, когда он начинает удаляться.
Но он не останавливается и не оборачивается.
– Я позвоню тебе, Клара.
– Только попробуй этого не сделать, – кричу ему вслед.
Он заворачивает за угол здания, и мне удается продержаться на месте лишь три секунды, прежде чем я бросаюсь ему вслед. Но когда я добегаю до угла, Джеффри уже нет.
Дурацкий ворон объявляется вновь, когда я прихожу на урок счастья. Усевшись на ветку прямо за окном, он смотрит на меня. Сейчас время медитации, а значит, мне следовало бы, как и всем остальным шестидесяти студентам, выбрать позу поудобнее и отпустить все мирские мысли и прочие тревоги. Но это невозможно, потому что я тут же начну светиться, словно солнце. Еще мне полагается держать глаза закрытыми, но я то и дело открываю их, чтобы посмотреть, улетела ли птица. Но каждый раз она все так же сидит на ветке и смотрит на меня, как бы спрашивая: «Ой, какая досада, и что ты теперь будешь делать?»
«Это совпадение», – думаю я. Птицы наверняка разные. Не верится, что одна и та же птица следит за мной. Да, они похожи, но, как по мне, все вороны одинаковые. Чего бы ей от меня понадобилось?
И эти мысли, конечно же, мешают мне обрести внутренний покой.
– Отличная работа, ребята, – потягиваясь, говорит доктор Уэлч. – А теперь я дам вам несколько минут, чтобы вы могли сделать записи в дневнике благодарности, после чего мы приступим к обсуждениям.
«Улетай, – глядя на птицу, думаю я. – Не вздумай оказаться Чернокрылым. Ты – обычная птица. Мне не хочется сейчас разбираться еще и с ними».
Ворон склоняет голову в сторону и, каркнув, улетает прочь.
Я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю. «Я просто схожу с ума, – говорю себе я. – Это всего лишь птица. Дурацкая птица. Хватит себя изводить».
Успокоившись, я достаю свой дневник и, чтобы выпустить пар, пишу: «Я благодарна, что медитация закончилась».
Сидящий рядом парень косится в мою тетрадь, а затем ухмыляется мне.
– У меня тоже не особо получается медитировать, – признается он.
Эх, если бы он только знал почему. Но я, кивнув, улыбаюсь ему в ответ.
– Ты ведь Клара, верно? – шепчет он. – Я запомнил тебя по дурацкой игре-знакомству, в которую мы играли в первый день в общежитии.
Доктор Уэлч прочищает горло и многозначительно смотрит на нас, намекая, что нам следует писать благодарности, а не болтать.
Парень ухмыляется и слегка поворачивает ко мне дневник, чтобы я могла прочитать его запись: «Я Томас, и я благодарен, что по этому предмету ставят зачет, а не оценку».
Улыбнувшись, я вновь киваю ему. Я тоже знала его имя. Про себя я называю парня Неверующим Фомой[2 - Фома (лат. Thomas) – один из двенадцати апостолов. Он не мог поверить в Воскресение Христово до тех пор, пока своими глазами не увидел Христа воскресшим. Неверующим Фомой называют человека, которого сложно в чем-либо убедить.], потому у него всегда найдутся уточняющие вопросы на любое из утверждений преподавателя. Например, на прошлой неделе доктор Уэлч сказал, что мы должны перестать гоняться за материальными вещами и больше радоваться тому, что имеем. И Томас тут же поднял руку, а затем сказал: «Но если мы будем довольствоваться тем, что имеем, то перестанем стремиться к чему-то большему. Конечно, мне хочется быть счастливым, но я поступил в Стэнфорд не для того, чтобы обрести счастье. А чтобы стать лучшим из лучших».
Прям настоящий скромняжка.
Мой телефон начинает вибрировать, и доктор Уэлч вновь косится на меня. Подождав, пока он отвернется, я достаю сотовый из кармана. На экране высвечивается сообщение от Анджелы, в котором она просит меня встретиться с ней в Мемориальной церкви.
Дождавшись окончания урока, я спускаюсь по главной лестнице библиотеки Майера, где проводятся уроки счастья, когда слышу за спиной голос Томаса:
– Клара, подожди!
Я тороплюсь, но все же решаю остановиться. И, пока он приближается ко мне, нервно оглядываюсь по сторонам в поисках таинственного ворона. Но не вижу ничего необычного.
– Эм… ты… – Томас замолкает, словно забыл, что собирался мне сказать. – Не хочешь сходить перекусить? За магазином «Тресиддер» есть кафе, где готовят вкуснейшие куриные буррито. Они кладут в них рис, бобы и pico de gallo …[3 - Пико-де-гайо (исп.) – разновидность сальсы, которая готовится из нарезанных помидоров, лука и чили. В зависимости от рецепта повара добавляют к ним лайм, лимон, авокадо, огурец или редис.]
– Я не могу. Мне нужно кое с кем встретиться, – перебиваю я, пока он не начал озвучивать все меню.
Конечно, судя по описанию, буррито должны быть вкусными… Но я действительно встречаюсь с подругой, к тому же мне не хочется обедать с Неверующим Фомой. Совершенно не хочется.
Его лицо вытягивается.
– Ну, тогда в другой раз, – говорит он и пожимает плечами, словно мой отказ никак его не задел.
Но я ощущаю, что невольно уязвила его гордость, и слышу его внутренний протест: «Да кто она такая?» И от этого мое чувство вины стихает.
Я разворачиваюсь и ускоряюсь, помня о сообщении Анджелы: «Клара, встретимся в МемЦер. в 5.30. Это важно». Мои шаги гулко разносятся под сводчатыми арками галереи. В своих видениях подруга находится в Стэнфорде – именно это оказалось главной причиной нашего поступления сюда, – поэтому «важно» может означать нечто грандиозное. Взглянув на часы, я понимаю, что опаздываю уже на пять минут, поэтому несусь на всех парах через двор, не обращая внимания на окружающую меня красоту церкви, ее сверкающей мозаики и кельтского креста на вершине купола, которыми привыкла любоваться. Толкнув плечом тяжелую деревянную дверь, я захожу внутрь и на мгновение замираю посреди передней, чтобы глаза успели привыкнуть к полумраку.
Мне не сразу удается разглядеть Анджелу среди немногочисленных студентов. Большинство из них медленно шагают перед алтарем в определенной последовательности. Я направляюсь к ним по проходу, застеленному красной дорожкой, мимо выстроившихся в два ряда скамеек из красного дерева, пока по коже расползаются мурашки от множества изображений ангелов. Они повсюду – на витражах, на настенных мозаиках, на фресках в сводах потолка – с распростертыми крыльями взирают на прихожан. Уверена, среди них есть и Михаил. Так что все, что мне нужно, чтобы оказаться поближе к отцу, – это прийти в церковь.
Наконец я замечаю Анджелу. Она вместе с остальными студентами шагает по огромному ковру, расстеленному на ступенях перед алтарем. Он темно-синего цвета с белым, петляющим узором, наподобие лабиринта. Она не видит меня, устремив взгляд в пол, а ее губы еле заметно двигаются, словно она что-то шепчет, но трудно расслышать, что именно, из-за шарканья ног и шороха одежды студентов. Она останавливается в центре ковра и на мгновение склоняет голову, отчего волосы закрывают ее лицо. А затем снова медленно идет вперед, покачивая руками.
Эмпатия вновь просыпается во мне. И я вдруг ощущаю чувства всех окружающих меня людей. Девушка слева от меня тоскует по дому, по маленьким сестрам, по большому городу и семейным прогулкам в Бруклин. Парень в центре ковра отчаянно хочет сдать первую контрольную по высшей математике. Другой парень думает о блондинке с урока киноведения, мечтая узнать, считает ли она, что у него хороший вкус в кино, и нравится ли он ей. Но тут же одергивает себя из-за того, что вообще думает о подобном в церкви. Их эмоции переплетаются с мыслями и, словно дуновения ветра, овевают меня то жаром, то холодом, то страхом, то одиночеством, то надеждой, то счастьем… Но затем я замечаю, что все они стихают, будто чувства, завладевшие их разумом, медленно затягиваются в центр нарисованного лабиринта, как вода в сток канализации.
И над всеми ними поднимаются чувства Анджелы. Сосредоточенность. Нацеленность на предназначение. Решимость. Яростное желание отыскать истину.
Я опускаюсь на скамью в первом ряду и, наклонившись вперед, закрываю глаза, пока жду подругу. В голове вдруг вспыхивает воспоминание, как мы в детстве ходили с церковь с мамой и Джеффри. И как он заснул во время проповеди. Мы с мамой с трудом удержались от смеха, когда он завалился на спинку и едва не захрапел. Маме пришлось ткнуть его в ребра, отчего он резко выпрямился.
– Что? – прошептал он. – Я вообще-то молился.
На губах появляется улыбка от этого воспоминания. «Я молился». Какая блестящая отмазка.
Я открываю глаза и вижу, как кто-то, сидя рядом со мной на скамье, надевает пару потертых черных ботинок с потрепанными шнурками. Это же обувь Анджелы. Я поднимаю взгляд и смотрю на подругу. Она надела черный свитер и фиолетовые легинсы. Но мое удивление вызывает то, что на ней нет и капли косметики. Она даже не обвела подводкой глаза. А на ее лице застыло выражение, которое я не раз видела в прошлом году, пока она решала, куда поступить: смесь тревоги и воодушевления.
– Привет, – здороваюсь я, но Анджела шикает на меня и указывает на дверь.
Я выхожу вслед за ней из церкви навстречу свежему воздуху и радуюсь внезапно появившемуся солнцу и ветру, который играет с листьями пальм на окраине двора.
– Долго же ты сюда добиралась, – бурчит Анджела.
– А что это за ковер посреди церкви?
– Это лабиринт. Ну, или его имитация, потому что они могут в любой момент свернуть ковер и перенести его. Но рисунок на нем сделан по образцу огромных напольных каменных лабиринтов, которые часто изображали в церквях в Европе. Его смысл в том, что пока ищешь путь, ты освобождаешься от лишних мыслей и настраиваешься на молитву.
Я выгибаю бровь.
– Но я думала о своем предназначении, – говорит она.
– И как? Сработало? Освободилась от лишних мыслей?
Она пожимает плечами:
– Сначала мне показалось это бредом, но в последнее время мне трудно сосредоточиться. – Анджела прочищает горло. – Так что я решила попробовать и, к своему удивлению, ощутила невероятную ясность ума. Это так странно. Словно нужные мысли сами подкрадываются к тебе. И в какой-то момент я поняла, что могу таким образом вызывать видения.
– Вызывать видения? Специально?
Подруга усмехается:
– Ну конечно, специально.
От осознания этого мне тут же хочется вернуться в церковь и попробовать самой. Может, мне удастся увидеть что-то, кроме тьмы. Удастся разобраться в своем видении. Но в глубине души просыпается страх при мысли о том, чтобы добровольно шагнуть в ту темную комнату.
– Но я написала тебе не поэтому, – переводит тему Анджела, и ее плечи напрягаются. – Я наконец-то узнала необходимые слова.
Я пристально смотрю на нее, и она раздраженно всплескивает руками.
– Слова! Ну же, слова! Все это время – в течение многих лет, Клара, – я видела это место в своих видениях и понимала, что должна сказать что-то парню. Но никогда не слышала, что именно. И это бесило меня все сильнее, особенно после того, как мы переехали сюда. К тому же я понимаю, что это произойдет довольно скоро – думаю, в ближайшие года четыре. Я всегда считала, что стану посыльным, но никогда не слышала, что именно мне требуется передать. А теперь услышала. – Она делает глубокий вдох и, закрыв глаза, медленно выдыхает. – Услышала эти слова.
– И что же это?
Анджела открывает глаза, и ее радужки вспыхивают золотом.
– Наш – это седьмой, – говорит она.
Ладно.
– И что же это означает?
Ее лицо вытягивается, будто она ожидала, что я расскажу это ей.
– Ну, я знаю лишь, что число семь самое весомое из всех чисел.
– Потому что в неделе семь дней?
– Да, – с невозмутимым видом отвечает она. – В неделе семь дней. В музыке – семь нот. В спектре – семь цветов.
Она явно одержима этим числом. Что неудивительно, это же Анджела.
– Ха. И в твоем видении тоже оказалось число семь, – шучу я, потому что не могу престать думать об «Улице Сезам», где в каждом эпизоде рассказывали о новой букве или цифре.
– Клара! Я серьезно, – возмущается она. – Семь – число совершенствования и божественного завершения. Это число Бога.
– Число Бога, – повторяю я. – Но что тогда означает: «Наш – это седьмой»?
– Не знаю, – нахмурившись, признается она. – Я подумала, что это может указывать на какой-то предмет. Или, возможно, встречу. Но… – Она хватает меня за руку. – Пойдем.
Анджела тащит меня через двор по тому же маршруту, по которому я бежала сюда, вплоть до галереи арок с несколькими статуями из темного камня – копиями скульптурной группы Родена «Граждане Кале». Она изображает шесть мужчин с веревками на шеях. Я не дружу с историей и уж точно не знаю, куда они идут, но впереди их явно ждет смерть, поэтому у меня всегда вызывало беспокойство и тревогу, что они стоят посреди шумного кампуса Стэнфорда. На мой взгляд, слишком депрессивно.
– Они есть в моем видении, – говорит Анджела, уводя меня от «Граждан», пока мы не оказываемся наверху лестницы, лицом к парку Стэнфорд-Овал, окруженному Палм-драйв – длинной улицей, засаженной гигантскими пальмами, которая ведет к воротам в университет.
Солнце клонится к горизонту. Студенты в шортах, футболках, солнцезащитных очках и шлепанцах кидают друг другу фрисби в парке. А кто-то разлегся под деревьями и наблюдает за происходящим. Воздух наполняют пение птиц и скрип велосипедов. По дороге едет машина, к крыше которой привязана доска для серфинга.
«Вот такой октябрь в Калифорнии», – думаю я.
– Это происходит здесь. – Анджела останавливается и топает ногой. – Именно здесь.
Я опускаю глаза.
– Прямо на этом месте?
Она кивает.
– Я прихожу с той стороны. – Она машет рукой влево. – А затем поднимаюсь по этим пяти маленьким ступеням. И кто-то ждет меня прямо здесь.
