Трудно быть героем, или Как не дать себя съесть во время подвига

Ратибор, понятное дело, не ответил.

– Тогда слушай. День был ненастный…

История Ваханарской резни, часть 3

День был ненастный. С самого утра дул холодный ветер, который к вечеру принёс мокрый снег. Поверх опавшей листвы повалились крупные хлопья. Они липли ко всему, к чему прикасались: за каких-то полчаса особняк с ветреной стороны стал белым, как неправильной формы снеговик.

Внутри топили печки и затыкали щели в рамах. В каждой комнате стоял вой, заставляющий плотнее кутаться в одежду. Дед-ключник ходил с масляной лампой из комнаты в комнату и бормотал под нос «Эх, небывало. Эх, небывало…», раз пятьдесят по кругу, а потом менял реплику на «Суставы-то ноют. Ноют суставы…» и повторял уже её. Поварёнок – так называли сорокалетнего бородатого мужика – не вылазил с кухни, оправдывая это тем, что запекает гуся по особому «долгому» рецепту, хотя все отлично понимали, что он просто не хочет отходить от тёплой печи. Поэтому на улицу пришлось идти Сашу: закрывать сараи, убирать развешанное бельё, натаскивать дров и всё в этом духе. Кутьяна осталась заниматься домашними делами и тайком поглядывала на возлюбленного из окна. Швея и горничная со странным именем Масуля на несколько дней уехала к родичам – брата хоронить. Тиссан, как обычно, заперся на своём втором этаже и носа оттуда не казал. Занимался исследованиями.

Он вообще был нелюдимый, этот чародей. И если по-честному, то веяло от него какой-то жутью, как и от его исследований. Внешне обычно спокойный и даже иногда приветливый, он мог не выходить из своих комнат неделями, и оттуда такие звуки порой доносились, что Поварёнок пару раз со страху сползал под кровать. Скрежет, хруст, треск, да ещё протяжные, будто что-то большое рвали или крошили. Иногда Саш заходил в те комнаты – когда Тиссан звал помочь – но ничего особенного там не видел. Ну, книги. Ну, приборы. Ну, колбочки какие-то, сумочки, скляночки – что же такие звуки тогда издаёт? Да ещё и посреди ночи.

Но спрашивать у Тиссана никто не решался. Потому что если уж чародей не в духе, то лучше с ним разговора не затевать. Нет, он никогда ни в кого не швырялся магией, но мог так высказать на ровном месте, что хотелось сбежать подальше и хотя бы пару деньков ему на глаза не попадаться. А не в духе он бывал только из-за своей работы – вот о ней и не спрашивали.

Тем более что Аттису нравилась его нынешняя жизнь. Вот прямо такая, какая есть. Им было хорошо со Станой, хоть оба и скучали по городу. Их не одолевали тяжким трудом, не испытывали, не вынуждали зарабатывать себе на краюху хлеба – у Тиссана были деньги, поэтому в особняке царил достаток. Пусть чародеев повсеместно недолюбливали, а то и норовили сжечь, близлежащий городок, Ваханара, с местным магом торговать не брезговал. Аттис с Поварёнком раз в две седьмицы ездили туда на рынок – продать магические безделушки и купить всё для усадьбы. В такие дни бывший вор никогда не упускал возможности прикупить что-то для подруги сердца – и никому до этого дела не было.

Аттис и Стана наконец-то жили в своё удовольствие и ничего не боялись. У них не было целого мира, как мечталось, но был уютный уголок, который вполне мог этот мир заменить.

«Поднимись ко мне, пожалуйста».

Саш всякий раз вздрагивал, когда у него в голове раздавался чужой голос. Тиссан же считал, что использовать магию вместо колокольчика вполне нормально, так что все старались подстроиться. В конце концов, именно чародей содержал поместье, да и владения были его, пусть он никогда не требовал к себе особого отношения.

Поэтому, вздохнув, Саш снял рабочие рукавицы и пошёл в дом. Уже почти стемнело, а у него оставалась работа, которую не хотелось откладывать на завтра, потому что к завтрашнему дню всё позамерзает.

Встретившись в коридоре с Кутьяной, он привычно чмокнул её в макушку и направился к лестнице на второй этаж. Там было тихо. Саш остановился перед дверью, стряхнул снег с головы, коротко постучал и вошёл.

– Звали?

Тиссан стоял напротив двери и как-то странно смотрел на помощника. С болезненным нетерпением.

– Закрой дверь, – потребовал он.

Саш, насторожившись, подчинился.

– Что-то не то я сделал, господин?

– Да нет. Всё хорошо. Просто мне нужна твоя помощь.

И тут Саш ощутил, как отказывают ноги, а потом и руки. Будто со стороны он видел, как валится на пол, цепляясь за косяк, поворачивается, недоумённо глядя на чародея. А у того в выцветших голубых глазах нет ни капли удивления.

– Ты уж прости, – сказал Тиссан, подходя и гладя Саша по волосам. – Но годишься только ты.

Всё тело Аттиса словно одеревенело – мышцы не повиновались, в том числе и язык. Он промямлил что-то и попытался перевернуться, чтобы встать хотя бы на четвереньки.

– Не противься, – попросил маг. – Это только всё усложнит.

А потом одеревенение достигло разума юноши, и он перестал мыслить.

Очнулся в полумраке. Горели свечи и настольный фонарь. Пахло какой-то едкой гадостью и травами – они курились повсюду. А ещё что-то щёлкало. Ритмично, неспешно и чуточку жутко.

Саш лежал на столе, пристёгнутый по рукам и ногам серебряными браслетами толщиной в палец. Тело уже слушалось, но пошевелиться из-за оков не получалось. На нём не было рубашки, и на груди было что-то нарисовано красной краской. Во рту торчал кляп.

Тиссан что-то беспрестанно бормотал, но за пределами видимости.

Саш задёргался, замычал, как мог покрутил головой. В ногах у него стояла чаша, в которой горел огонь, и цвет его менялся непредсказуемо. По бокам на столах темнели кучи чего-то сыпучего. Весь потолок занимала магическая фигура – безобразная, но явно выверенная до волоска. Она неравномерно светилась: пересечения то и дело вспыхивали, пуская волны по линиям.

Стало очень страшно. Чутьё подсказало Сашу, что его приносят в жертву, причём с помощью какого-то ритуала – вот только кому? Впрочем, без разницы, ведь ответ юношу не устраивал в любом случае. Поэтому он не придумал ничего лучше, как рваться изо всех сил и пытаться прожевать кляп.

Тиссан это заметил и тут же подскочил – у него под глазами набрякли мешки, но взгляд всё ещё был горящий. Саш никогда его таким не видел, и это пугало ещё больше.

– А ну не дёргайся! – прикрикнул чародей. – Ты что, не хочешь причаститься к великому и дать жизнь открытию?

Саш неистово замотал головой.

– Потому что ты всего лишь глупый мальчишка! – выплюнул Тиссан ему в лицо. – Конечно ты бы не согласился, конечно… Потому я тебя и не спрашиваю. Лежи смирно! Кому сказал?! Хочешь, чтобы я сюда твою ненаглядную притащил и рядом положил? М?

Услышав угрозу, Саш пронзил предателя ненавидящим взглядом, но дёргаться всё же перестал.

– Так-то лучше, – кивнул маг и снова исчез. – В твоих же интересах идти мне навстречу! Ведь я сегодня ловлю зверя. А ты станешь ни больше ни меньше – клеткой. Если будешь сильно ему сопротивляться, он тебя разорвёт. Если примешь его – кто знает… Может, выживешь.

Судя по интонации чародея, он и ломаного медяка бы за это не дал.

Саш от бессилия зарычал на весь этот сволочной мир. Прозвучало сдавленно и попросту жалко.

– Да не реви, – бросил Тиссан. – Об этой ночи будут в книгах писать, самых разных, в том числе по истории. А ты тут почти главный герой. Не главнее меня, конечно, хе-хе… Ладно. Приступим.

Фигура на потолке вспыхнула, и Саш вздрогнул. Огонь в чаше зачадил непроницаемо чёрным дымом; тот возносился кверху и впитывался в сияющие линии. Огоньки свечей вдруг стали такими тусклыми, что перестали доставать светом до стен – казалось, комната исчезла, осталось лишь бесконечное чёрное пространство, в центре которого был распят Саш.

Тиссан опять начал нести тарабарщину, из которой было не понять ни слова. Спустя пару секунд Саш понял: кто-то повторяет каждое сказанное чародеем слово, и этот второй голос, тихий и надтреснутый, шёл сверху. Он плавно заползал юноше в уши и отражался внутри черепа, множась, заполняя все мысли. Вокруг скапливалась энергия: Саш чувствовал это, потому что она словно была его частью. Эта сила скручивалась в спираль и уходила к фигуре, а потом проваливалась куда-то – и Саш вслед за ней.

Разум нырнул в приоткрывшуюся брешь, и тело, прикованное к столу, выгнулось дугой.

Там, за пределами комнаты, внутри плоской фигуры, пределов не было вообще. Саш не видел, но ощущал миры, которые словно застряли один в другом, хаотично перемешанные, скрещенные, изуродованные; их населяли твари, каких не встречал ни один человек на свете – и слава Богам, потому что трудно было выносить даже одно их присутствие. Сила, которая влекла юношу за собой, приближалась к чудищам, словно бы оценивая, потом огибала их и всё дальше углублялась в слоистое месиво пространств.

Здесь оживало мёртвое, а живое пожирало само себя – бездумно, но с большим аппетитом. Громадное умещалось в малом, холодное – в горячем, пустое – в полном; существование не имело смысла, но шло по кругу, замыкаясь в бесконечность. И были здесь те, кто ничего никогда не хотел, а были вечно голодные, ненасытные и злые. Они не имели глаз, ушей, носа, но всё видели, слышали и наблюдали, принюхиваясь – что за странное создание вторглось на их вотчину? Зачем оно пришло? А съедобно ли оно?

И вот Сила тянется к одному из этих существ, даже не самому жуткому, но стократ более опасному, чем разъярённый огр. Она касается твари, и та заинтересованно подаётся навстречу. Тварь чует Саша. Она признаёт в нём лакомство. Она жаждет набить им утробу; от нетерпения у неё сводит внутренности. Пара мгновений – и существо кидается на добычу.

Вот только у Тиссана другие планы. Сила выдёргивает жертву фактически из-под носа монстра, чем ещё больше его раззадоривает. Тварь бросается следом, и начинается гонка на выживание, больше похожая на безумную пляску среди гротескного кладбища погибших миров. Мимо проносятся леса, состоящие из щупалец, замшелые руины, резные шпили; Сила Тиссана нырнула в остов невиданного чудовища, а вынырнула уже в пустыне, взмыла над ней и оказалась в серых джунглях, растущих сверху вниз. Казалось, такой скорости никто бы не выдержал, но существо и не думало отставать, преследуя заслуженный, как оно думало, обед.

Вдруг впереди появляется прореха. Саш узнаёт её – в такую он провалился, когда его выдернули из физической оболочки, которая осталась, кажется, в другой жизни… И точно: нырнув в воронку, Сила вырвалась из магической фигуры и с размаху швырнула сознание человека в заходящееся в трясучке тело.

Глаза тут же распахнулись. Ставшее непривычным человеческое зрение было примитивным и слабым, но благодаря ему Саш увидел, как Тварь из потустороннего мира, вскрывая потолок, прорывается в комнату. У неё не было постоянной формы – только дымчатые отростки, что приобретали вид гибких конечностей; ими Тварь упиралась в фигуру, словно проталкивая себя сквозь слишком узкий для неё портал.

Она была голодна и безразлична ко всему, кроме своего голода. Она не ведала страха, ибо просто не знала, что это такое. Ей было плевать на окутывающую её магическую вуаль и замершего в благоговейном экстазе Тиссана.

Она собиралась поесть.

Едва вырвавшись из тесноты межпространственного перехода, Тварь обрушилась на свою добычу и проникла под кожу прямо через поры. Сашу в тот миг показалось, что его порвали на куски; тело снова затрепыхалось и заколотилось, но юноша этого уже не ощущал.

В собственной голове он был уже не один. Его сосед, невидимый, но более чем осязаемый, по-хозяйски осматривался и облизывался. Он умел пожирать жертву только одним способом: изнутри. Вот только питался он вовсе не мясом и не внутренностями. По правде, тело его вообще не интересовало. Совсем другое дело – то, что к телу привязано на гораздо более тонком уровне. То есть то, что Аттис имел в виду, когда говорил «я».

Бороться с этой Тварью было немыслимо. Поэтому Аттис попытался сбежать, хоть и не представлял, куда. Он попытался найти уголок в своей голове, куда хищник не добрался, но всюду натыкался на подстерегающий его Голод – словно Тварь играла с ним перед тем, как сожрать. Тогда Аттис решил сбежать наружу.

Он снова распахнул глаза и увидел, что Тиссан стоит, занеся над ним кинжал.

– Не!.. – только и успел промычать Аттис перед тем, как лезвие погрузилось в его грудь по самую рукоять.

Он ещё успел услышать, как взвыла от боли Тварь внутри, и больше ничего уже не мог думать. Человеческая его часть погрузилась в предсмертное оцепенение.

Тварь окончательно взбесилась. Она попыталась выйти и не смогла. Куснула умирающую душу Аттиса – и снова взвыла от боли.

Фигура, которую Тиссан намалевал на груди Саша, раскалилась, расплавила кожу, смешалась с ней, почернела и застыла, как кусок обсидианового стекла. Кинжал торчал в её центре точно ключ в замке́. И при всём могуществе Твари этот замок оказался ей не под силу.

Аттис умирал. Его сердце уже не билось, но последние искорки жизни ещё не затухли до конца в его теле.

– Давай, давай… – бормотал Тиссан в нетерпении, глядя на свою жертву.

Тварь поняла, что её обманули. Она не могла поесть и не могла сбежать. Оболочка, в которой её заперли, умирала, и Тварь не могла этого допустить, чтобы не оказаться погребённой заживо.

Поэтому она властно взяла тело Аттиса под контроль – и то начало меняться на глазах.

Со второго рывка обруч, сковавший левую руку, лопнул. Рука неловко изогнулась, точно неправильно сросшаяся, и с хрустом сломалась, выгнув локоть против сустава. Кисть с удлинившимися когтями вцепилась и вырвала из груди кинжал, а потом бросила его, как какой-то мусор. Рана на груди тотчас затянулась, но заклятие-замок это не разрушило – только треснуло чёрное стекло фигуры.

Одна за другой прочнейшие оковы лопались. Тиссан такого явно не ожидал, но держался смело – главный козырь всё ещё был у него. Поэтому, когда Тварь встала и повернулась к нему, он поднял перед собой заранее приготовленный зачарованный камень и произнёс:

– Добро пожаловать, демон! Я – твой хозяин.

Под влиянием Твари кожа Саша стала белой, испещрённой сеткой красных сосудов. Руки удлинились и обзавелись мощными когтями, а на тыльной стороне ладони образовались толстые костяные наросты. Чёрное стекло высыпалось из груди, и на его месте осталась только фигура, вытравленная прямо в коже. Нижняя челюсть будто оторвалась – она раскрывалась так широко, что опускалась до груди. Ноздри тоже раздувались совершенно ненатуральным образом. И только глаза почему-то остались Аттиса, человеческие.

Правда, сейчас они были налиты кровью от ярости.

Тварь не могла сожрать Аттиса, но сожрать других могла и хотела. Особенно вот эту букашку, которая возомнила себя слишком умной.

Тиссан выкрикнул магическую формулу и приказал:

– Повинуйся мне! Я сильнее тебя, демон!

Тварь даже не шелохнулась. Вид её никак не соответствовал тому, чего от неё требовали. Она сдерживала бешенство лишь потому, что хотела насладиться страхом букашки.

– Повинуйся! – нервно повторил чародей, тряхнув перед собой амулетом.

Но Тварь не повиновалась. Она лишь шагнула магу навстречу. Тот в последний миг изменился в лице, словно ему случилось озарение. У него буквально на лбу было написано: «похоже, я вызвал не того демона…»

Аттис, который как раз пришёл в себя, увидел, как его пальцы проникают в рот чародея, хватают его за нижнюю челюсть и одним движением вырывают её с корнем. Но на этом Тварь не остановилась: когда бьющийся в конвульсиях человек повалился на пол, она наклонилась, схватила болтающийся длинный язык, потянула, приблизив голову Тиссана к своему лицу и попыталась сожрать его умирающее «я».

И несмотря на то, что прежде она делала это только изнутри, снаружи у неё получилось не хуже. Правда, было уже не так вкусно, и наесться не получилось. Однако где-то поблизости она чуяла ещё три подобных букашки…

Когда Тварь распрямилась и направилась к двери, Аттис бросился на захватчика как бешеный пёс. Он хотел только одного: отобрать власть над телом и убить себя, потому что если эта Тварь спустится вниз… нет, лучше убить себя прямо сейчас, на месте!

Демон от его отчаянной атаки лишь отмахнулся, но и этого было достаточно, чтобы лишить сил и без того ослабленного Аттиса. Его будто отшвырнули в угол, спеленали по рукам и ногам, но оставили возможность наблюдать. И дальше Аттис только это и делал: наблюдал. В своём собственном теле он был на правах паразита. Сколько бы он не дёргался, сколько бы не рвался, от него больше ничего не зависело. Ни единого вздоха.

Тварь вышибла дверь и спустилась по лестнице. На улице давно наступила ночь, но зрение демону было не нужнее, чем птице – плавник. Он ощущал мельчайшие энергетические токи, малейшие колебания Эфира, поэтому мир в его восприятии был настолько ярок и детален, что Аттис бы непременно сошёл с ума, если б всё время прислушивался к ощущениям Твари – а они были доступны ему в полной мере.

На свою беду, навстречу демону вышел дед-ключник. Он был измождённым и малоаппетитным, но голод – не тётка, особенно у Твари, поэтому она сожрала его душу, а затем оторвала голову, потому что всё ещё была в бешенстве.

Потом Тварь повернулась, и… увидела стоящую в конце коридора Стану.

Аттис внутри себя взревел и рванулся изо всех сил – отчаяние умножило их настолько, что, казалось, их хватило бы на целую гору. Тварь слегка пошатнулась. И в следующий миг отделала Аттиса так, чтобы причинить как можно больше боли и напрочь отбить желание сопротивляться. Вот только это не помогло. Парень знал, что сейчас у него отнимут самое главное, самое важное, то, без чего он не сможет и не захочет жить, а потому дрался насмерть, невзирая на любую боль.

Жаль, что мог он не так уж много.

Тварь настигла Стану в два прыжка. Раскалывая собственный череп криком, Аттис от первого лица наблюдал, как его же когтистая лапа пробивает грудь девушки и рвёт её сердце на ошмётки. Как глаза Станы широко раскрываются от удивления и прямо так начинают стекленеть. А потом демон, который уже наловчился глотать тающие в предсмертии души, отправляет сущность девушки в свою ненасытную утробу, где та во мгновение ока распадается на кусочки и становится частью сущности Твари.

Больше Аттис не сопротивлялся. Он видел всё, что было дальше, но не мог придать этому хоть какое-то значение. Ему казалось, что его тоже «сожрали». Просто зачем-то оставили ему предсмертное мгновение, которое никак не заканчивалось.

Он видел, как Тварь вытащила из-под кровати перепуганного Поварёнка и «сожрала» его.

Потом металась по особняку в поисках другой пищи, но нашла лишь несколько кур в курятнике, которых тоже перебила.

Потом она вернулась в дом и в ярости расчленила все тела, разбросав их части повсюду, разгромила всю мебель.

А потом Тварь вышла на дорогу, которая вела в Ваханару.

Глава 4

– Как ты понимаешь, до Ваханары она добралась и устроила там такую бойню, что до сих пор байки ходят. Я почему-то до сих пор всё помню до мельчайших деталей. Повезло тебе, что нет таких воспоминаний… Я вот как сейчас вижу, как всю ночь кромсал людей и животных, всех без разбора. Сто шестьдесят девять человек, если быть точным. К рассвету крови на мне было столько, стекала ручьями. Хорошо, что горожане разбежались в ужасе, а то трупов было бы больше. Но демон всё никак не мог насытиться, ему всё было мало. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, ещё немножко и хватит, но нет! Не хватало. От этого он бесился ещё больше, и убивал, убивал, без устали, пока не осталось добычи, а потом опять вышел на дорогу. Встретил ранний караван – сожрал. Патруль – сожрал. Бродячего пса, и того…

Гвин замолчал.

Снаружи давно стемнело. Слушая голос случайного встречного, Ратибор на время отвлёкся и забыл о тяжести своего положения, а теперь вдруг снова оказался наедине с тишиной и темнотой. И ему снова стало страшно – но уже не так, как раньше. Рыцарю очень хотелось, чтобы Гвин снова заговорил, лишь бы не оставаться в этом тёмном густом безмолвии, неотличимом от смерти.

Тот словно мысли его прочитал.

– Он почти дошёл до крупного города, которому Ваханара даже близко не ровня. Страшно представить, чего бы там было, но… судьба повернулась иначе. Встретился демону какой-то чародей на дороге. Демон его даже обнюхал по-особому перед тем, как напасть. А напал – и меня отшибло напрочь. Помню только то, что было, когда очнулся. Именно я очнулся, а не демон, понял? Вот. С тех пор демонею только изредка. Демон, он, знаешь ли, и сейчас со мной. Просто больше он не отбирает у меня тело. Нет, если уж демонею, так я сам…

Гвин не договорил, потому что прямо над ними вдруг зажёгся синий огонь с жёлтой сердцевиной.

Душа рыцаря тотчас захотела оказаться на другом конце света, но дальше пяток уйти не смогла. Гвин же только проговорил, как-то слишком уж спокойно:

– А вот и ужин мой пожаловал.

Глава 5

Ратибор и в самом деле мог видеть и слышать немного. Его восприятие мало того, что было ограничено скудными человеческими возможностями, так он ещё и лежал парализованный. Зато Гвин видел и знал куда больше.

Например, он в первые же секунды после того, как увидел, понял, что за существо эта Злыдня. Он и так знал, что это не просто мутант или химера – энергетический «запах» эта тварь оставляла весьма специфичный. Просто теперь, оказавшись в непосредственной близости, Гвин учуял куда больше.

Злыдня обитала в здешних местах несколько лет, но активно охотиться начала только недавно. Она и в самом деле умела глотать души и «переваривать» их, и с каждой жертвой становилась сильнее. А чтобы не голодать, эта сволочь растягивала удовольствие – тащила к себе и мучила парализованную добычу, приканчивая её за несколько подходов. Для Злыдни самое вкусное было в агонии жертвы, когда душа впадала в предсмертное безумие – так что она научилась ещё и запугивать. От этого страха-то люди и умирали.

Гвин встал и отряхнулся. Гули, с которыми он расправился пару часов назад, для него угрозы не представляли вовсе. Злыдня же была противником куда более серьёзным.

– Эй, синеглазка! – крикнул он наверх. – Ну чего ты там расселась, спускайся давай!

Злыдня не понимала слова, но общий посыл улавливала. Она тоже чуяла, что перед ней не совсем обычный человек, но прежде она таких не встречала, а бояться человекоподобных разучилась. Поэтому спрыгнула на землю в нескольких шагах от дерзкого двуногого и попыталась его для начала припугнуть.

Гвин почувствовал лёгкое помутнение, тряхнул головой.

– Боюсь, боюсь! Ещё немного и в штаны навалю.

Голод уже заметно его нервировал. А Злыдня, стоящая совсем рядом, «пахла» очень привлекательно. У Гвина с «попутчиком» просто слюнки текли. Точнее, демон изнывал от голода, а Гвин привычно боролся с двойственностью, возникающей из-за слияния ощущений Твари и своих собственных.

– А ты, значит, тоже пробавляешься душами, – сказал Гвин, медленно обходя Злыдню по кругу. – А мне вот человеческие не очень. Не могу наесться. Они… безвкусные. Не то, что надо. Нет, моему соседушке подавай экзотику! Вроде тебя. Химеры сверх меры, ха!

Злыдня, поблёскивая синим глазом, тоже шла по кругу. Она думала, как вернее будет напасть, и от предвкушения этого рывка у Гвина даже в голове мутнело.

Он знал, что наконец-то поест. И этой добычи ему точно хватит на добрый месяц.

– Любишь играть с едой, значит, – сказал Гвин и отчётливо услышал, что голос его уже изменился. – Ну ничего, недолго тебе баловаться осталось. Ты уж поверь, я всяких повидал. Сколько раз меня рвали, сколько раз пытались сожрать! Тут ты уж слишком неоригинальна. Но беда твоя не в этом. Ты лакомишься страхом, извращенка гастрономическая. А меня тебе не напугать – вот в чём беда. Зато…

Договорить он не успел, потому что Злыдня прыгнула на него.

Если бы Ратибор мог хоть что-то видеть, он бы точно подумал, что парню конец. Злыдня была крупнее, поэтому смела Гвина с ног, оседлала и уже привычным движением вогнала ему ядовитый шип под подбородок. Паралитический яд попал в кровь, и…

– Ням-ням, – сказал Гвин голосом демона и схватил химеру за то подобие шеи, которым её наделила природа.

Когти вошли под гладкую кожу Злыдни, да так и застыли в мёртвой хватке. Химера от боли смешалась, попыталась вырваться – не тут-то было! Искажённое инородной сущностью белое лицо жадно вглядывалось в синий глаз с жёлтой сердцевиной, предвкушая скорую трапезу.

Только тогда Злыдня наконец испугалась. Она своей звериной системой понятий уловила, что нарвалась на хищника более высокого порядка. Вот только было уже поздно.

В отличие от Злыдни, Гвину было плевать на её страх. Он просто хотел есть.

Швырнув химеру под себя, существо, которое у Ратибора язык бы не повернулся назвать человеком, буквально начало рвать её на куски когтями и клыками. Лежащего неподалёку рыцаря забрызгало и закидало тем, что ещё недавно было страшной Ночной Злыдней, с ног до головы, а Гвин всё не останавливался. Но он делал это не из кровожадности – ему просто требовалось добраться до «начинки». И когда синий глаз тоже улетел куда-то в сторону, изо рта Гвина вылезло дымчатое щупальце и, обхватив энергетическую субстанцию, составляющую сущность химеры, втянула её в утробу.