скачать книгу бесплатно
Принципы сравнительной психологии
Ники Хейс
Университетское образование
Учебное пособие Ники Хейса содержит сводку данных по истории становления, развитию и современному состоянию сравнительной психологии. Основной акцент сделан на выделении принципов построения данной научной дисциплины, ее основных понятий, теорий и методов.Систематичность изложения, критический анализ популярных теорий и результатов многочисленных экспериментов, многоуровневость анализа,рассмотрение всех научных фактов сквозь призму поведенческого разнообразия и «эволюционной целесообразности» – все это делает данную книгу полезной не только для студентов и специалистов, но и для всех,кто хочет больше узнать о психике животных.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Ники Хейс
Принципы сравнительной психологии
Предисловие
Книга Ники Хейса продолжает издающуюся в настоящее время в России серию современных зарубежных университетских учебников, охватывающих основные области психологии. Пользуясь этими книгами, наши студенты, научные работники и преподаватели получают возможность не только познакомиться с новейшими достижениями зарубежной психологической науки, но и со стилем преподавания психологии в университетах Западной Европы. Несмотря на значительное расхождение отечественных и зарубежных научных и учебных традиций, а может быть, именно благодаря этому, данная серия учебников удачно дополняет используемые в нашей стране учебные пособия по психологии. Это касается сравнительной психологии, которая, в отличие от большинства других отраслей психологии, серьезно страдает от недостатка научной и учебной литературы, особенно современной.
Учебник Н. Хейса написан в русле принятой в настоящее время в западной психологии парадигмы изучения психики и поведения животных: синтез когнитивной психологии, пришедшей на смену классическому бихевиоризму, и современной сравнительной этологии, активно разрабатываемой в современной зарубежной науке. Основные области исследования, положенные в основу структуры этого учебника, были очерчены еще в середине XX века основоположником сравнительной этологии и нейро-этологии Нико Тинбергеном. Это: эволюционная значимость приспособительного поведения животных; изучение механизмов регуляции поведения (соотношение генетически детерминированного и приобретенного поведения, сенсорно-перцептивных и мотивационных систем); индивидуальное развитие поведения; организация сообществ; коммуникации у животных и высшие познавательные способности, «не укладывающиеся» в рамки дихотомии «инстинкт – научение». Такая структура изложения учебного материала принята уже в течение полувека в зарубежных учебниках по данной дисциплине, ряд которых был издан в нашей стране (учебники «Поведение животных» изд-ва «Мир»: Р. Шовен, 1972; Р. Хайнд, 1975; Д. Дьюсбери, 1981; О. Меннинг, 1982; Н. Тинберген, 1969 и 1985; Д. Мак-Фарленд, 1988). У отечественного читателя, привыкшего к достаточно строгому подходу в отношении определения предмета исследования, при чтении зарубежных книг по поведению животных создается двойственное впечатление: с одной стороны, присутствует общепринятая структура изложения, единство терминологии, цитируемых подходов и экспериментальных исследований, а с другой стороны, остается не ясным, что же является предметом изучения: эволюция приспособительного поведения (предмет сравнительной этологии), физиология нейро-гуморальных и сенсорно-перцептивных систем, физиология высшей нервной деятельности, когнитивные способности животных? Ответ мы находим в первой главе данной книги: автор определяет предмет сравнительной психологии как синтетическую науку о поведении животных, в которую входит тщательное описание феноменологии, приспособительной значимости поведения и его эволюция (сравнительная этология), с одной стороны, и изучение механизмов поведения (инстинкт и научение, нейроэтология и физиология сенсорно-перцептивных систем и ВНД) – с другой. Нельзя не согласиться, что в качестве комплексной науки о поведении животных – это приемлемый и, видимо, перспективный подход. Однако в этом случае Н. Хейс следует старой и неоднократно оспариваемой в психологии парадигме бихевиоризма, принимающего поведение в качестве не только объекта, но и предмета исследования психологии. Таким образом, мы не только вновь сталкиваемся с не потерявшей до сих пор актуальности проблемой определения психики как предмета психологии, но и касаемся одной из самых сложных психологических проблем, «закрытой» еще в XIX веке с появлением «объективной психологии»: интерпретации субъективного мира животных, не поддающегося объективному исследованию. В последних главах книги Н. Хейса уже затронута эта проблематика, но до целостной теоретической концепции в этой области психологии, видимо, еще далеко. Для этого, как минимум, надо договориться о том, что такое психика, и разрешить разногласия по поводу не только терминологии (что такое психика, душа, деятельность, субъективность), но и возможности применять эти понятия в эволюционном контексте. А это означает разработку целостной концепции эволюции психики или, другими словами, – очередное обращение к поиску «общепсихологической теории», периодически возобновляющееся в психологии. Видимо, возврат к этим проблемам будет происходить еще неоднократно, и еще не раз появится повод вспомнить слова Л. С. Выготского о том, что предмет психологии – психика – это самое сложное, что есть в мире. В настоящий же момент книга Н. Хейса представляет с самых современных позиций целый ряд проблем, необходимых для продвижения в понимании психики животных. Ведь именно психика в целом является механизмом регуляции поведения, поэтому, планомерно изучая различные аспекты этой регуляции, мы неуклонно продвигаемся к более полному и глубинному знанию о самой психике.
Построение учебника Н. Хейса отличается четкостью изложения, представлением большого спектра исследований и научных парадигм. Четко прослеживается позиция автора, основанная на строгой научности, добросовестности и объективности в изложении учебного материала: представлены альтернативные взгляды, вплоть до «поп-научных» (удачное определение автора!), причем последовательно выдержана критика не только этих последних, явно не строго научных воззрений, но и вполне «солидных», но допускающих различные «уклонения» от строгой доказательности, например игнорирование данных, не укладывающихся в собственную теорию, а также некритичного следования традиционным, общепринятым научным парадигмам (например, канону Ллойда – Моргана). Все это очень полезно для обучения студентов и воспитания их научного мышления.
Общей особенностью книги является известное расхождение с принятой в отечественной психологии терминологией. Особенно это касается таких понятий, применяемых относительно психики и поведения животных, как «понимание», «категоризация опыта», «символическая коммуникация», «формирование понятий» и т. п. Однако этими терминами обозначаются именно те феномены, которые наиболее трудны для интерпретации и их объяснение требует тщательного концептуального анализа, а возможно, и пересмотра используемых в психологии категорий и их применения только по отношению к человеку. Нельзя не отметить и еще одну особенность данной книги, которая, несомненно, не оставит равнодушным отечественного читателя. Практически полное отсутствие исследований психики и поведения животных, проведенных в нашей стране, как экспериментальных, так и теоретических, хотя в других областях психологии, например возрастной, психофизиологии, нейропсихологии, исследования наших ученых известны за рубежом. Следует отметить, что в нашей науке есть немало параллелей и альтернативных продуктивных подходов, позволяющих обогатить представление о психике и поведении животных. По крайней мере, в отечественной психологии присутствует обращение к анализу эволюции психического отражения и возможности интерпретации внутреннего, субъективного мира животных. Я полагаю, это обстоятельство делает предлагаемую книгу Н. Хейса особенно интересной для наших читателей: они получат возможность самостоятельно сравнить наш отечественный и зарубежный экспериментальный материал и объяснительные модели.
Учебник Н. Хейса «Принципы сравнительной психологии» включает шесть глав. В первой главе представлены основные взгляды на изучение поведения животных (в рамках сравнительно-этологического и сравнительно-психологического подходов, определяемых автором как традиция сравнительного изучения поведения животных, идущая от американского бихевиоризма) и заявлена методологическая основа данного учебника. Она базируется на трех основных «китах»:
• эволюционный подход и последовательное отстаивание идеи сложности процессов развития, не поддающихся объяснению с позиций линейного (механистического) детерминизма (что можно рассматривать как приближение к эволюционно-системному подходу);
• необходимость демонстрации различных взглядов на каждую проблему, по возможности наиболее полное представление разных концепций, объяснительных моделей, экспериментальных обоснований и демонстрация новых данных, заставляющих пересматривать устоявшиеся взгляды;
• последовательная критика недостаточно научных, популярных позиций, некритического и необоснованного перенесения результатов частных исследований на общие закономерности, в первую очередь с животных на человека, а также позиций авторов, не учитывающих всю сложность и многообразие фактических данных, выборочно использующих научные факты в «пользу» своей концепции.
На протяжении всей книги Н. Хейс последовательно придерживается заявленных позиций, в каждой главе иллюстрируя их конкретными примерами. Причем автор предпринимает критику определенных взглядов и объяснительных моделей не с позиции какой-либо политической идеологии. Как раз наоборот, в некоторых главах, особенно посвященных изучению сообществ и коммуникации у животных, Н. Хейс убедительно демонстрирует взаимосвязь идеологических и научных позиций некоторых ученых и примеры неблагоприятных для науки и общества последствий такого «альянса». В частности, это касается этологических взглядов К. Лоренца, некритичного применения закона рекапитуляции развития и некоторых других. Здесь же мы обнаруживаем интересную и не вполне понятную точку зрения на советскую науку первой половины и середины XX века (когда были известные сложности с развитием в нашей стране генетики и психологии). Видимо, в данном случае сказалась общая неосведомленность и фрагментарность представлений зарубежных ученых о нашей науке, что отразилось, в частности, в утверждении о неприятии эволюционной теории Ч. Дарвина в связи с политической идеологией, господствовавшей в те годы в СССР. Действительность явно не была таковой, особенно если мы вспомним, что именно в это время появились истинно эволюционные (именно в дарвиновском плане) исследования Н. Н. Ладыгиной-Котс, А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца и других, основанные на работах В. А. Вагнера, А. Н. Северцова и заложившие основу отечественной зоопсихологии и сравнительной психологии, а также развивалась еще более выраженная эволюционная антропологическая линия Г. З. Рогинского и других биологов, продолженная позднее нашими антропологами и физиологами Ю. И. Семеновым, Л. В. Крушинским, Л. Г. Ворониным, Л. А. Фирсовым и другими исследователями. С другой стороны, в советские времена господствовала точка зрения, подчеркивающая качественное отличие психики человека от животных (и это продолжается до сих пор), и тенденция к углублению разделяющей их пропасти. В этом отношении позиции отечественной и зарубежной сравнительной психологии значительно разнятся, их можно символически охарактеризовать как «разные концы одной палки», что нашло свое отражение в высказываниях двух основоположников сравнительной психологии начала XX века В. Келера и Н. Н. Ладыгиной-Котс (о последней Н. Хейс даже не упоминает, хотя ее имя известно зарубежным ученым) по поводу сравнения психики шимпанзе и человека. В. Келер сделал вывод о том, что шимпанзе – почти человек. Полемизируя с ним, Н. Н. Ладыгина-Котс писала, что шимпанзе не только не «почти человек», но ни в коем случае не человек.
Вернувшись к первой главе, мы видим достаточно строгое и системное изложение теорий и подходов к изучению поведения животных американской и западно-европейской школ, однако без упоминания некоторых широко известных подходов в этой области психологии, например классической сравнительно-психологической школы Р. Йеркса и особенно исследований психики низших животных (одноклеточных, низших многоклеточных), представленных в других учебниках (например, Р. Шовена), а также гештальтпсихологического подхода к изучению интеллекта животных (который упоминается только как «научение путем инсайта» во второй главе книги Н. Хейса), ну и, конечно, нет даже упоминания об исследованиях наших отечественных ученых. Несмотря на это, создается достаточно целостное представление об общей структуре подходов к изучению поведения животных, на которых базируется данный учебник. Некоторые положения для нашего читателя будут явно полезными, например краткое и доступное изложение теории эволюции с современных позиций, теорий рекапитуляции, неотении (незавершенность эмбрионального развития человека до рождения и изменение стратегии постнатального развития, связанное с постнатальным дозреванием мозга), критический анализ теорий социобиологии и механистического биологического детерминизма Лоренца (последнее просто совпадает с подобной критикой в нашей психологической литературе середины и третьей четверти XX века!). Очень доступно и понятно автор объясняет разницу в использовании терминов «генетическая передача», «ген» в генетике и социобиологии, а также различие методологических подходов с позиций применения аналогий и гомологий.
В последующих главах последовательно разбираются феномены и объяснительные принципы поведения животных. Во второй главе изложены основные механизмы регуляции поведения в традиционной парадигме «врожденного – благоприобретенного». Для нашего читателя очень актуальным представляется подробный анализ базовых этологических теорий инстинкта (классических – Н. Тинбергена и К. Лоренца) и современное понимание инстинктивного поведения с позиций генетической передачи опыта и закономерностей его реализации в индивидуальном развитии. К сожалению, в отечественной психологии (да и биологии поведения) далеко не всегда понимается, что понятие инстинкта как наследуемого поведения уже давно изжило себя, уступив место другим моделям и другой терминологии, которая хорошо представлена в данной главе (врожденные паттерны движений, фиксированные последовательности действий и т. п.), а также пониманию того, что генетически фиксируется лишь метаболизм клетки, а онтогенетическое преобразование этих процессов в реальное поведение – долгий и сложный путь индивидуального развития. Следует отметить, что автор учебника остается в дихотомической парадигме «инстинкт – научение», трактуя интеллект животных как «научение путем инсайта», что в корне расходится со взглядами автора этого подхода, В. Келера, рассматривавшего интеллект как самостоятельный вид приобретения опыта, основанный на понимании, проникновении в ситуацию посредством оперирования элементами прошлого опыта. В. Келер как раз и изучал «операции мышления», что радикально отлично от бихевиористской традиции изучения процессов ассоциативного научения. Кстати, в отечественной психологии Н. Н. Ладыгиной-Котс разрабатывался сходный подход к изучению «мышления» животных, активно используемый современным направлением изучения элементарной рассудочной деятельности животных в Московской школе ВНД, основанной Л. В. Крушинским.
В третьей главе рассматриваются процессы размножения и индивидуального развития. В целом эта глава наиболее «этологична»: автором в основном используется терминология эволюционной этологии, с позиций которой главным является биологическая польза поведения, и нередко описание выглядит так, будто животное «понимает» эту пользу. Это наиболее распространенное в биологической литературе о поведении животных «соскальзывание» с субъективного (истинно психологического) аспекта на биологический. Самому животному в отражении не представлена биологическая польза поведенческих актов. Задачей психологии как раз и является объяснить, как эта биологическая польза реализуется в субъективной представленности, то есть «изнутри» психического отражения. Выше уже отмечалась сложность такой интерпретации. В целом в этой главе представлен большой спектр феноменологического материала и объяснительных подходов к стратегиям размножения и развития. Следует отметить последовательное проведение автором идеи о сложности детерминации развития, представление тех примеров, которые не вкладываются в интерпретацию с позиции «инстинкта». Материал этой главы заставляет о многом задуматься, особенно в отношении объяснения биологических основ развития человека (и в частности механизмов формирования его репродуктивного поведения!).
Четвертая глава посвящена организации сообществ животных, и в ее содержании явно прослеживаются наболевшие проблемы зарубежной сравнительной психологии, которые касаются и нашей науки тоже. В первую очередь – это опасность механического переноса закономерностей регуляции и развития поведения животных на человека, а также соблазн применения подобных аналогий для объяснения политических и идеологических процессов в обществе. Автор справедливо отмечает, что сравнение группового поведения человека и животных необычайно популярно и жестко встроено в идеологию, политику и бытовое сознание. И в данном случае очень хорошо, что много места уделено разбору социобиологических концепций, концепций агрессивности и сексуальности. Материал этой главы являет собой прекрасный образец сравнительного изучения поведения животных, а также демонстрации методологических ошибок исследователей, основанных на элементарной узости знаний. Все это убедительно демонстрирует недостаточность образования в данной области и в наших вузах, в частности практически полное отсутствие представлений современных российских студентов-психологов о феноменологии и закономерностях группового и полового поведения животных. Многолетний опыт преподавания психологии в разных вузах позволяет мне говорить о том, что это ведет к вопиющей безграмотности в объяснении психики человека. Надеюсь, что данная книга поможет восполнить этот пробел в обучении наших студентов.
Подобное суждение может быть высказано и о пятой главе книги, посвященной процессам коммуникации у животных. Традиционно это хорошо проработанный раздел сравнительной этологии. В главе полноценно и доступно представлен материал о способах и каналах коммуникации, содержится обширная феноменология коммуникативного поведения животных. Однако объяснение дается также в русле традиционного этологического подхода, хотя именно в этом плане интересно было бы сопоставить эволюционный смысл поведения и его регуляцию со стороны субъективного отражения самого животного. Некоторые материалы этой главы приближаются к подобной точке зрения, например касающиеся коммуникаций у высших млекопитающих.
Наиболее «психологизированной» является последняя, шестая глава книги. В ней рассматриваются феномены и объяснительные модели когнитивных способностей животных, и помимо большого спектра новых исследований, раскрывающих сложность поведения высших животных, присутствует интерпретация того, в какой форме информация представлена самому животному. Очень интересны данные о навигационных системах птиц, когнитивных картах пчел, их возможностях по сопоставлению получаемой информации и имеющегося опыта, что явно выходит за рамки модели «реакций на ключевые стимулы». В этой главе автор не избежал сложностей, связанных с интерпретацией способности животных к высшим формам абстрагирования и обобщения, которые в последнее время трактуются как формирование «элементарных понятий» или «естественных категорий». Разумеется, это общая для данной области проблема подходов и дефиниций, которая возникла под напором целой лавины новых данных о коммуникативных и интеллектуальных способностях высших животных. В отечественной литературе эта проблема подробно обсуждается в книге З. А. Зориной и И. И. Полетаевой «Элементарное мышление животных», изданной в 2001 году. Экспериментальные данные, представленные в этой главе книги Н. Хейса, новые и очень интересные. Некоторые эксперименты полезно было бы сопоставить с отечественными исследованиями, например проведенными еще в сороковых годах Л. И. Улановой, и сходными результатами исследований, опубликованными в работах Н. А. Тих об обучении искусственным коммуникативным средствам низших обезьян, результатами обучения дельфинов и тюленей использованию «символических языков», также описанными в нашей литературе. Особо следует отметить описанный Н. Хейсом оригинальный эксперимент с дельфинами по использованию принципа «нового движения». Такое же исследование было осуществлено Н. А. Тих с низшими обезьянами на полвека раньше; разумеется, оно не было известно автору данной книги. Можно провести и другие параллели с отечественными исследованиями. При обсуждении высших когнитивных способностей животных за рамками рассмотрения автора оказались и обширные исследования рисования высших млекопитающих (высших обезьян, слонов, дельфинов), что интересно было бы именно с психологической точки зрения: ведь это сильно отличается от «приспособительного» поведения животных и плохо укладывается в этологические концепции! Тем не менее, в этой главе есть такие материалы, которые восполняют некоторые явные пробелы нашей психологической литературы. Например, подробное обсуждение обучения понгид (высших антропоидов – горилл, орангутанов и шимпанзе) искусственным языкам, критический анализ «крайних» точек зрения на эту проблему и достаточно объективное представление различных интерпретаций, в частности системы критериев языка Хоккета.
В конце книги рассматриваются основные сложности и перспективные направления сравнительной психологии (не будем забывать, что автор понимает под ней комплексное изучение поведения животных). Н. Хейс делает акцент на требованиях к теориям и подходам, соблюдение которых позволяет избегать ошибок (как со стороны упрощения, так и со стороны усложнения) в объяснении поведения животных, и главное – позволяет учитывать многообразие, сложность и неоднозначность механизмов его регуляции. На примере сензитивных периодов и их роли в развитии индивидуального поведения демонстрируется относительность разделения «инстинкта» и научения в регуляции поведения и необходимость поиска новых путей исследования в этой области. В целом автор демонстрирует позицию открытости как новым экспериментальным данным, так и новым объяснительным моделям, но при этом он придерживается позиции строгой научности, позволяющей как принимать новое, так и критически его оценивать.
Несомненно, данная книга являет собой пример добротного зарубежного учебника, дополняющего отечественный учебный материал и во многом восполняющего имеющиеся в нем пробелы. И, разумеется, невозможно воздержаться от соотнесения представленного в ней материала с нашей отечественной сравнительной психологией, имеющей более чем вековую традицию (ведущую свое начало от работ Карла Рулье, И. М. Сеченова, В. А. Вагнера и других наших ученых).
В целом, книга Н. Хейса оставляет впечатление, что отечественная наука просто никак не существует и никогда не существовала в представлениях зарубежных ученых (даже при изложении классического условного рефлекса И. П. Павлов упоминается лишь вскользь). Как это можно оценить? Я думаю, в плане учебных задач это очень полезно. Представляется возможность взглянуть на развитие науки с очень интересных позиций: два разных направления, самостоятельно развивающиеся «сами в себе», что позволяет проводить параллели, искать разные точки пересечения и сопоставлять альтернативы. Учебник Н. Хейса просто подталкивает к этому. Прекрасный материал для преподавателей в плане рефератов, творческих заданий для студентов и т. п. После всего сказанного хотелось бы адресовать читателей к классическим исследованиям (и учебникам!) отечественной сравнительной психологии, например, В. М. Боровского, Н. Н. Ладыгиной-Котс, Н. А. Тих, которые нисколько не потеряли своей значимости. Их переиздание позволило бы заполнить не только историческую, но и методологическую и экспериментальную брешь в этой области психологии. Частично этот пробел заполняется недавно изданными книгами С. Л. Новоселовой, учебными пособиями и научными изданиями в смежных со сравнительной психологией областях: физиологии ВНД (З. А. Зорина и И. И. Полетаева), антропологии (Л. А. Фирсов, М. А. Дерягина), отечественной сравнительной этологии и социобиологии (Е. Н. Панов, М. Л. Бутовская) и др. В отличие от зарубежных теорий, прекрасно представленных в книге Н. Хейса, которые в основном следуют парадигме когнитивной психологии и сравнительной этологии и стремятся объяснить эволюционный смысл поведения животных и механизмы его регуляции, в работах наших сравнительных психологов, продолжающих традиции отечественного деятельностного подхода, а теперь и эволюционно-системного, психика понимается как субъективное отражение объективной реальности, и присутствует прямое обращение к пониманию и интерпретации истинно психологического содержания: того, как психический образ представлен самому животному, как эволюционирует эта представленность и как она формируется в онтогенезе. Подобные представления можно обнаружить и в книге Н. Хейса, особенно в главах, посвященных коммуникациям у животных и познавательным способностям.
Все это отражает необыкновенную сложность изучения психики животных, и особенно интерпретации их субъективного мира. В предлагаемом нашим читателям учебнике Н. Хейса делается очередной шаг к разгадке этой старой тайны психологии, которая долгое время оставалась за печатью «ненаучности», наложенной на нее объективной психологией XIX–XX столетий.
Г. Г. Филиппова, доктор психологических наук
Литература:
1. Боровский В. М. Психическая деятельность животных. – М.-Л., 1936.
2. Бутовская М. Л., ред. Этология человека на пороге XXI века. – М., 1999.
3. Вагнер В. А. Сравнительная психология. – М.-Воронеж, 1998.
4. Воронин Л. Г. Сравнительная физиология высшей нервной деятельности. – М., 1957.
5. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч., т. 1, 1982.
6. Дерягина М. А. Эволюционная антропология. – М., 1999.
7. Дьюсбери Д. Поведение животных. – М., 1985.
8. Запорожец А. В. Избранные психологические труды. – М., 1986.
9. Зорина З. А., Полетаева И. И. Элементарное мышление животных. – М., 2001.
10. Келер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. – М., 1930.
11. Крушинский Л. В. Биологические основы рассудочной деятельности. – М., 1986.
12. Ладыгина-Котс Н. Н. Предпосылки человеческого мышления. – М., 1965.
13. Ладыгина-Котс Н. Н. Развитие психики в процессе эволюции организмов. – М., 1959.
14. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. – М., 1972.
15. Леонтьев А. Н. Эволюция психики. – М.-Воронеж, 1999.
16. Мак-Фарленд Д. Поведение животных. – М., 1988.
17. Меннинг О. Поведение животных. – М., 1982.
18. Новоселова С. Л. Генетически ранние формы мышления. – М.-Воронеж, 2002.
19. Новоселова С. Л. Развитие интеллектуальной деятельности приматов. – М.-Воронеж, 2001.
20. Панов Е. Н. Поведение животных и этологическая структура популяций. – М., 1983.
21. Рогинский Г. З. Психика человекообразных обезьян. – Л., 1945.
22. Рулье К. Избранные биологические произведения. – М., 1954.
23. Северцов А. Н. Эволюция и психика. – М., 1922.
24. Семенов Ю. И. Как возникло человечество. – М., 1966.
25. Сеченов М. И. Психология поведения. – М.-Воронеж, 1997.
26. Тинберген Н. Поведение животных. – М.: Мир, 1969.
27. Тих Н. А. Предыстория общества. – Л., 1970.
28. Уланова Л. И. Формирование у обезьян условных знаков, выражающих потребность в пище // Исследование высшей нервной деятельности в естественном эксперименте. – Киев, 1950.
29. Фабри К. Э. Основы зоопсихологии. – М., 1993.
30. Фирсов Л. А. Память у антропоидов. – Л., 1972.
31. Хайнд Р. Поведение животных. – М., 1975.
32. Шовен Р. Поведение животных. – М., 1972.
Моей племяннице Оливии с любовью
Благодарности
Эта книга – итог почти двадцатилетних исследований в области сравнительной психологии, и мне хотелось бы поблагодарить Дж. Райта из Университета Лидса за ободрение и поддержку в течение всего этого периода. Я глубоко признателен за помощь, которую мне оказал Саймон Грин при подготовке окончательного варианта текста. Я благодарен также Джону Роджерсу из Университета Лидса, Питу Сандерсу, Стивену Роузу и многим другим преподавателям психологии А-уровня[1 - Уровень совершенствующихся в психологии студентов. – Примеч. пер.] за их помощь, комментарии и поддержку.
Ники Хейс
1. Сравнительная психология и эволюция
Сравнительная психология как наука занимается систематическим изучением поведения животных. На протяжении всей истории психологии специалисты в этой области знания проявляли интерес к животным частично потому, что результаты наблюдения за животными могут помочь нам понять самих себя, а также потому, что животные являются интересными объектами. В этой книге мы рассмотрим некоторые основные теории и накопленные сравнительной психологией факты, а также возможные применения этих теорий для объяснения поведения человека.
Животные и люди
История отношений человека и животных прослеживается с глубокой древности. Животные жили рядом с людьми, работали на них, а люди их охраняли; люди охотились на животных и наблюдали за ними. В легендах и обычаях всех дотехнологических обществ можно встретить множество описаний отношений людей и животных, а также животных друг с другом, можно встретить и объяснения того, как возникли столь разные типы поведения и почему они такие, какие есть. Этот интерес к другим созданиям, населяющим нашу планету, сохранился и в технологических обществах: снимается множество телевизионных документальных фильмов о поведении животных, люди заботятся о своих питомцах, ходят в заповедники и зоопарки, чтобы посмотреть на животных.
Интерес человека к животным имеет давнюю традицию. Совместное с животными участие в охоте, выслеживание добычи или поиск пищи существовали с незапамятных времен. Люди использовали собак, свиней, казуаров в повседневной жизни, извлекая выгоду из их склонностей и особенностей поведения, и наблюдали за поведением других, диких, видов, чтобы определить время, благоприятное для поиска источников пищи.
С развитием сельского хозяйства изменилась природа взаимоотношений человека и животных. Жизнь сообществ охотников-собирателей зависела от знаний и удачи в поиске нужных растений, произрастание которых зависит от случая, хотя и подчиняется географическим и экологическим закономерностям. Но это вовсе не значит, что люди были пассивны. Например, коренные австралийцы в течение более 30 тысяч лет регулярно применяли огонь для восстановления продуктивности земель, а коренные американцы, умело используя ресурсы равнин и лесов, могли содействовать приумножению видов растений и животных. В итоге эти сообщества имели дело с целостными природными системами и сохраняли окружающую среду в почти неизменном виде.
Сельскохозяйственные сообщества по мере своего становления буквально брали отношения с природой в свои руки. Они решали, что, где и как должно расти. Это привело к новому типу взаимоотношений людей с природой, к нарушению их партнерства. Сходные изменения произошли и в отношении систематического использования животных, ставшего более специализированным; примером этому может служить использование лошадей и крупного рогатого скота в фермерстве, появившемся с возникновением сельскохозяйственных сообществ. Капризы погоды вносили свои неконтролируемые коррективы, и люди научились работать в затрудненных условиях, диктуемых средой обитания, но их взаимоотношения с природой тем не менее были уже качественно иными.
По мере того как сельскохозяйственные общества сменялись технологическими, эти отношения становились все более эксплуататорскими: по аналогии с землей, водой и растительностью животные тоже стали рассматриваться как «ресурсы». Несмотря на то, что люди продолжали относиться к животным как к своим спутникам и, более того, как к партнерам, этот новый подход становился социальной нормой. И только совсем недавно люди начали задавать себе вопросы о природе наших взаимоотношений с остальным миром.
Западная философская традиция
Картезианский дуализм
Западная философская традиция, берущая начало от древнегреческих философов, установила концептуальные рамки для этих новых взаимоотношений. Гераклит высказал мысль о том, что люди качественно отличаются от животных и превосходят их, поскольку имеют душу, которой нет у животных. Это понятие стало значимой вехой в западной философской мысли и в конечном итоге стало частью важного противопоставления, проведенного Декартом. В сущности, Декарт не только повторил эту точку зрения, но и предположил, что животные в отличие от человека не думают и что их поведение полностью детерминировано физиологическими механизмами и инстинктами. Декарт признавал, что люди тоже обладают также и психологическими механизмами – его работа по изучению структуры и функции глаза часто рассматривается как одно из самых первых психологических исследований. Но он пошел дальше, предположив, что человеческая психика представляет собой отдельную и вместе с тем независимую от тела сущность.
Такое противопоставление имело много далеко идущих следствий, таких, например, как легитимность внедрения фабричной системы в производстве (если психика человека является отдельной сущностью, тогда не имеет значения, что делают с его телом), а также оказало влияние на медицину и сравнительную психологию. Картезианский дуализм постулирует определенную систему отсчета для сравнительной психологии, признавая, с одной стороны, что животные отличаются от людей во всем, что касается чувств и мыслей, и потому нет нужды беспокоиться об их боли и страдании, и, с другой стороны, подчеркивает важность изучения животных, поскольку можно предположить, что в основе физиологических механизмов животных и человека лежат сходные принципы.
Нужно помнить, что не сам Декарт вывел эти следствия. Его теория оказала столь сильное влияние на общество, что оно вполне благосклонно отнеслось к такого рода выводам. Существовавшие же во многих нетехнологических обществах альтернативные представления (например, что животные могут чувствовать, ощущать и обращаться с предметами, как люди, хотя и не столь умело) приводили к совершенно иным следствиям.
С появлением эволюционной теории, выдвинутой Чарльзом Дарвином в 1859 году, существование качественных различий между людьми и животными было подвергнуто серьезным сомнениям, что привело к большим потрясениям в общественном сознании. Указывая на прямую эволюционную связь между животными и людьми, теория Дарвина ставила под вопрос саму идею превосходства человека над животными, составлявшую к тому времени один из главных устоев западного индустриального общества, раскачивать который было совершенно недопустимо. По мере признания эволюционной теории она была быстро переформулирована в терминах «прогресса», и были предприняты многочисленные шаги для того, чтобы «показать», что люди находятся на вершине эволюционной лестницы и потому все-таки возвышаются над другими животными. Некоторые «популярные» варианты эволюционной теории стали использоваться в политических дебатах, и хотя они очень слабо напоминали теорию, предложенную Дарвином, порой их влияние распространялось не только на социополитические, но и на научные воззрения, в частности, на сравнительную психологию. Поскольку понятие эволюции является фундаментальным для сравнительной психологии, лежит в основе этой дисциплины и принимается как аксиома, мы еще вернемся к нему в этой главе.
Эмпиризм
Декарт был лишь одним в ряду тех, кто заложил основу представлений западного технологического общества. Другие философы-эмпирики XVI–XVII веков выдвигали идеи, которые также вошли в общественное сознание. В частности, они основывались на представлении, что люди имеют доступ только к пяти типам информации, которые обеспечиваются пятью чувствами: зрением, слухом, вкусом, обонянием и осязанием. Отсюда вытекали определенные допущения о природе объективной реальности, а также идеи о том, как можно выйти за пределы этой реальности – знать о ней и вместе с тем быть независимым от нее. Это представление оказало сильное влияние на методологию и теорию психологии.
Но сегодня как физиологам, так и психологам известно, что существуют еще и внутренние, кинестетические ощущения, которые обеспечивают организм информацией о внутренних состояниях и реакциях тела. Мы не просто воспринимаем вещи вне нас, но и определенным образом реагируем на них, а также получаем информацию (хотя и бессознательно) о наших реакциях. Более того, наше восприятие активно: мы выбираем, на что обращать внимание, и выстраиваем получаемую информацию в соответствии с уже имеющимися представлениями и идеями. Действительно, для человека невозможно быть вне мира: наши реакции являются частью нашего опыта и, таким образом, мы являемся частью этого мира, а не отделены от него. Хотя эти рассуждения и могут выглядеть как отклонение от темы, они важны, поскольку представление о том, что люди отделены и возвышаются над всем остальным миром, оказали сильное влияние не только на развитие психологического знания, но и на все общество.
Ассоцианизм
Философ-эмпирик Джон Локк утверждал, что при рождении человека его психика представляет собой чистую доску – tabula rasa – до тех пор, пока опыт не начнет наносить на нее свои письмена. Локк полагал, что только наш опыт делает нас такими, какие мы есть и какими станем, и потому делал вывод, что в процессе приобретения того или иного опыта формируется будущий характер людей. Эти идеи оказали глубокое влияние, особенно на жителей новых американских колоний, где предпринимались сознательные попытки созидания нового общества. Это новое общество должно было существовать в системе отношений, отличной от европейской культуры, которая была основана на системе феодальных отношений, где место человека в обществе было почти полностью определено от рождения, и потому наибольшее внимание уделялось именно врожденным качествам людей. Сделанный Локком акцент на важности опыта для формирования человека создавал оптимистическую основу для тех, кто пытался построить новое общество.
Локк считал, что столь всестороннее влияние опыта становится возможным благодаря механизму ассоциации. Если внешний стимул (например, чашка) вызывает у человека определенную реакцию (желание пить), то между ними (данным стимулом и реакцией) образуется связь. Это и будет заученной ассоциацией. Такой тип научения формирует основу человеческого опыта: одна частичка опыта соединяется с другой, а та, в свою очередь, может объединиться с третьей, и так до тех пор, пока не будут выстроены длинные последовательности заученных ассоциаций. В конечном счете, в результате образования цепочки ассоциаций человек приобретает довольно сложный опыт, например, способность узнавать кого-либо по его изображению.
Бихевиоризм
Локковский ассоцианизм лег в основу предложенного Дж. Б. Уотсоном в 1913 году подхода, известного как бихевиоризм. Уотсон выдвинул положение, что понять людей и животных можно только через их поведение, поскольку все остальные попытки догадаться о том, что происходит в их внутреннем мире, в сознании, ненаучны и не поддаются объективной проверке. Изучение поведения, по мнению Уотсона, должно представлять собой описание ассоциаций между внешними стимулами и поведенческими реакциями и способов объединения таких цепочек стимулов и реакций в сложные последовательности поведенческих актов и действий.
По мнению Уотсона, единица «стимул-реакция» является «атомом» психологии. По аналогии с моделью атома в физике или биологической моделью простой клетки Уотсон считал, что психология должна начинать исследование с изучения самой простой формы связи между стимулом и реакцией. А научение у животных, как он утверждал, относительно менее зависимо от других побочных факторов и потому может стать наиболее подходящим полигоном для формирования основ новой науки. Если связь между стимулом и реакцией является базовой единицей поведения, то тогда все связи между стимулами и реакциями должны иметь сходное строение по аналогии с принципиальным сходством разных атомов в физике или клеток в биологии.
Бихевиоризм заложил концептуальную основу сравнительной психологии. Он доминировал в американской и британской (но не европейской) психологии на протяжении почти всего XX века. По существу, бихевиоризм сделал исследования животных одним из основных направлений психологии: использование понятия «организм» при описании индивида стало общим для этой дисциплины, тем самым подчеркивалось принципиальное сходство между психикой человека и психикой животного. Хотя сейчас психология в целом и отошла от этой точки зрения, ее влияние все еще заметно как в методологии, так и в практике многих областей исследования.
Направления и традиции в сравнительной психологии
Американская сравнительная традиция
Перспективы и теоретические подходы, которые были только что очерчены, оказали сильное влияние на возникновение и развитие сравнительной психологии. В отношении ее собственной недавней истории можно сказать, что эта ветвь психологии сформировалась на стыке двух сильно различающихся традиций академической мысли. Одна из них идет от только что описанной бихевиористской традиции. Исследования поведения животных, особенно в Америке, были связаны с лабораторными экспериментами, в которых изучались разные типы стимул-реактивного научения, а также поведенческие аспекты мотивации, такие, как любопытство и исследовательское поведение. Представление о связи между стимулом и реакцией как о «чистой» форме научения привело к идее, что исследование этого вида научения в лабораторных условиях может способствовать выявлению существенных характеристик научения, общих для всех организмов.
Поскольку предполагалось, что причинные характеристики поведения могут быть установлены только при проведении исследований в наименее «зашумленных» условиях, то в этих экспериментах стали активно использоваться стандартные лабораторные животные, такие, как голуби и мелкие грызуны, в особенности белые крысы, хотя некоторые исследования проводились и на обезьянах, в том числе человекообразных. В этот период были установлены два фундаментальных психологических принципа – классическое и оперантное обусловливание, которые будут рассмотрены в главе 2.
Европейская этологическая традиция
Вторым традиционным направлением современной сравнительной психологии является европейский этологический подход. Его развитие на протяжении XVIII–XIX веков во многом обязано наблюдениям натуралистов-любителей, которые составляли подробные описания поведения животных, время от времени предоставляя свои отчеты ученому сообществу и публикуя их в журналах. В начале XX века этот подход был систематизирован и превращен в более формализованную дисциплину, которая постепенно завоевала авторитет в первую очередь благодаря работам европейских этологов Конрада Лоренца и Нико Тинбергена.
Как научный подход этология опирается на изучение поведения животных в естественных условиях. Поведение животных, считают этологи, должно изучаться не в лабораторных условиях, а в их собственной среде обитания, где учитываются взаимодействия животного со средой и с другими особями своего вида. Хотя этологи иногда и проводят простые эксперименты для уточнения предполагаемых функций какого-либо поведения, в большинстве своем этологические исследования носят характер наблюдений и связаны с регистрацией и установлением связей между различными характеристиками поведения в конкретных условиях.
Как можно видеть, сравнительная и этологическая традиции достаточно различны, но приблизительно с 1950-х годов они стали сближаться, поскольку исследователи стали все больше перенимать опыт друг друга. Современная сравнительная психология опирается на обе указанные традиции, и в этой книге мы будем рассматривать исследования, проведенные в рамках обоих подходов, поскольку каждый из них внес существенный вклад в наше понимание поведения животных.
Уровни объяснения
Сам процесс описания поведения не всегда так прост, как это может показаться на первый взгляд. Наблюдая что-либо, мы в то же время интерпретируем увиденное – это неизбежная особенность процесса восприятия. Поскольку эти интерпретации во многом определяют наши оценки, психологи, занимающиеся сравнительными исследованиями, всегда старались как можно точнее описывать наблюдаемое ими поведение в каждый момент времени. Хайнд (Hinde, 1970) считал, что в рамках научного описания поведения необходимо различать два разных уровня. Первый и, возможно, наиболее важный для сравнительных психологов уровень характеризуется простым описанием отдельных действий. Например, Лоренц (Lorenz, 1958) провел серию наблюдений за стереотипными ритуалами ухаживания уток, показав, что в данном поведении каждый раз выполняются одни и те же действия. Эти наблюдения включали подробное описание движений, совершаемых утками, – движений как результата сокращения определенных мышц. На этом уровне описания, как правило, используются такие слова, как «бег», «глотание» или «покачивание головой».
Описания на втором уровне сфокусированы на тех воздействиях, которые животное оказывает на свое окружение. Слова «питье», «нажатие на рычаг» или «убегание» обращены вовне: они подчеркивают контекст действия и не являются просто описанием мышечных сокращений. Очень важно помнить данное разграничение, потому что легко смешать эти два уровня описания и в результате исказить то, что имеется в виду, вплоть до изменения смысла высказывания. Описание утки как «кивающей головой своему партнеру» не означает, что цель поведения этой утки уже известна. Изучая ту или иную форму поведения, лучше не торопиться с выводами о том, для чего эта форма поведения предназначена. Второй тип описания будет полезен в том случае, когда нам необходимо создать обобщенное представление о происходящем явлении, что так же важно для сравнительной психологии, как и тщательные наблюдения.
Такое представление об уровнях объяснения является еще одной важной чертой современной сравнительной психологии, как и всей психологии в целом. Суть его в том, что поведение можно рассматривать с самых разных сторон и по-разному: от мельчайших подробностей до широких контекстуальных обобщений, но каждое из этих описаний может быть полезным в зависимости от фокуса интересов. Если, скажем, мы интересуемся механизмами коммуникации у животных, то нам будет полезно подробное описание действий, которые, например, совершает собака при встрече с другой собакой. Но если мы стремимся выявить основные закономерности поведения, как, например, территориальность или доминирование, тогда мы, скорее всего, будем больше заинтересованы в обобщенном описании результатов поведения двух собак, нежели в детальном перечислении их конкретных действий. Оба эти уровня описаний полезны и могут быть в ряде случаев объединены для понимания данного явления в целом. Это не та ситуация, когда только один уровень объяснения будет правильным, а остальные неверны, однако мы должны ясно понимать, какой уровень объяснения мы используем и с какой целью.
