Коминтерн и Латинская Америка: люди, структуры, решения

Значительный вклад в исследование характера, форм и методов интернациональных связей Коминтерна и его латиноамериканских секций внесли западногерманский ученый Б. Гольденберг[44] и бывший английский дипломат и историк С. Клиссольд[45], попытавшиеся изучить проблему с объективистских позиций. Гольденберг впервые подверг обоснованной критике «официальные» версии датировки основания компартий. Правда, и ему не удалось установить точные даты создания некоторых партий. Опираясь на более широкий, чем у его предшественников круг источников, немецкий ученый сумел показать отдельные формы и методы взаимодействия латиноамериканского коммунистического движения и Коминтерна, но и ему по объективной причине (отсутствие доступа к архивным документам) не удалось создать полной картины формирования и эволюции интернациональных связей. С. Клиссольд впервые опубликовал ряд документов коммунистического движения, сделавшие его книги важным для того времени источником анализа взаимоотношений латиноамериканских компартий и Коминтерна.

Указанная проблема – одна из серьезнейших для марксистской историографии. Очевидно, что даты создания ряда компартий, как и список их основателей, подверглись за долгие годы серьезной ревизии (отражая интересы группировок, одержавших победу во внутрипартийной борьбе) или не опирались на достоверные источники из-за тяжелых условий существования партий (подполье, репрессии, в некоторых случаях приводившие к уничтожению руководителей, обладавших информацией; отсутствие архивов). Поэтому и упрек бывшего сотрудника Госдепартамента США, профессора Калифорнийского университета Р. Поппино, обвинявшего компартии в «нежелании писать собственную историю», с одной стороны, имеет весомые основания, так как в этой истории были «неудобные» эпизоды, с другой же стороны, эти обвинения игнорируют объективные обстоятельства, не позволявшие ряду партий всерьез заняться воссозданием собственной истории[46].

Для многих работ 1960-х – 1970-х гг. характерно преувеличение значения деятельности «агентов Коминтерна». Было бы наивным сегодня отрицать наличие этого фактора в функционировании международной коммунистической партии. Речь о другом: необоснованная документально, такая точка зрения выглядит как стремление подогнать факты под концепцию, практически не видоизменявшуюся с 1920-х гг. Так, например, исследователь Джорджтаунского университета Л. Агилар утверждал, что лидеры кубинской компартии Х.А. Мелья и Р. Мартинес Вильена «не знали основных положений марксизма», а теоретической деятельностью партии руководил иностранец Гробарт, игравший «важную и неясную (!) роль». Он бросил КПК, «небольшой партии, все члены которой могли обраться в одной комнате», не соответствующее истине обвинение в том, что, слепо следуя стратегии борьбы Коминтерна, она с 1927 г. отказалась сотрудничать с другими революционными группами», совершенно игнорируя повстанческие планы Х.А. Мельи 1927–1929 гг.[47] Такая же тенденция характерна и для изданной в 1970 г. в Майами работы А. Авилы и Х. Гарсия Монтеса, до сих пор остающейся единственной работой, претендующей на освещение всей истории КП Кубы [48].

Серьезную попытку показать динамику истории международного коммунистического движения через биографии ее лидеров предприняли Б. Лазич и М. Драшкович, югославские эмигранты, жившие в США, в «Биографическом словаре Коминтерна», изданном Гуверовским институтом[49]. На долгие годы справочник стал незаменимым источником для исследователей всего мира. Однако ограниченность их возможностей недоступностью архивных документов привела к значительным фактическим ошибкам в биографиях лиц, участвовавших в деятельности латиноамериканских компартий, или работников высших инстанций Коминтерна, курировавших их в Москве. Особенно это касается первоначального периода деятельности компартий. Да и удельный вес биографий латиноамериканских коммунистов в словаре Лазича и Драшковича был ничтожно мал[50].

В книгах венесуэльского историка М. Кабальеро сделана серьезная заявка на демонстрацию взаимоотношений Коминтерна и компартий Латинской Америки[51]. Тщательно проанализировав доступные ему источники, автор значительно расширил круг лиц, участвовавших в деятельности организации на континенте, осветил работу некоторых структур III Интернационала, курировавших латиноамериканские проблемы, но этот анализ не стал систематическим и не позволяет судить обо всем механизме функционирования Коминтерна в Латинской Америке. Кабальеро допустил и ряд фактических ошибок, например, назвав Ч. Филлипса (Х. Рамиреса) делегатом Мексики на III конгрессе Коминтерна, в то время как таковым являлся М. Диас Рамирес, что выяснено в ранее опубликованных работах[52]. Автор отнес начало работы Секретариата латинских стран ИККИ к концу 1922 г., хотя данная структура начала действовать по крайней мере за полгода до того. М. Кабальеро также необоснованно поставил под сомнение задолго до того установленный факт работы Катаямы в Мексике в качестве представителя Панамериканского бюро. Следует отметить серьезный недостаток исследований на Западе – их авторы практически игнорировали и продолжают это делать и в настоящее время (или по идеологическим соображениям, или из-за незнания русского языка) работы советских (российских) ученых, чем лишают себя возможности ввести в научный оборот факты и оценки известных специалистов. В то же время для отечественных историков оценка работы предшественников была и остается обязательной. И хотя в прошлом это была зачастую «критика буржуазных фальсификаций», сам анализ позволял судить об основном содержании работ западных ученых.

Уже первый опыт оценки характера отношений Коминтерна с его латиноамериканскими секциями самими коммунистами показал, что в международной компартии крайне негативно расцениваются попытки раскрыть механизм функционирования III Интернационала. После издания бразильским делегатом IV конгресса Коминтерна А.Б. Канелласом «Отчета делегации в Россию»[53], в котором подробно излагалось обсуждение вопроса о приеме компартии Бразилии в качестве национальной секции, ЦИК КПБ исключил его из партии, обвинив в несанкционированной публикации книги.

И если в 1920-е гг. еще появлялись работы, в которых эта сторона деятельности III Интернационала хоть как-то затрагивалась[54], то с начала 1930-х гг. практически все попытки анализа функционирования всемирной компартии сводились к оценкам идейной борьбы с врагами коммунистической идеологии, оппортунистами и ренегатами. Из документов Коминтерна и партий в литературу были перенесены сектантские оценки видных деятелей коммунистического движения («рекабарренизм», «пенелонизм», «престизм», «мариатегизм»). Характерным стало замалчивание или неверная трактовка роли многих основателей и лидеров компартий[55]. Однако именно в данный период были предприняты первые попытки проанализировать развитие революционного движения континента. Эта работа в значительной мере послужила основой для послевоенных исследований советских латиноамериканистов[56].

Такая тенденция, хотя и в разной мере, отразилась на работе по изучению истории коммунистического движения, которую начали проводить с конца 1940-х гг. некоторые латиноамериканские партии, создавшие исследовательские группы с участием руководителей и ветеранов партий[57]. Уделяя значительное внимание влиянию большевистской революции, интернациональной солидарности, отмечая важную роль Коминтерна в формировании компартий, авторы этих работ оставили за пределами своих исследований характер взаимоотношений латиноамериканских секций III Интернационала с Москвой, даже не пытались показать механизм взаимодействия латиноамериканского коммунистического движения и всемирной партии коммунистов. Из истории исчезли имена людей, в 1920-е гг. олицетворявших коммунистическое движение, или же им были даны оценки как ренегатам и предателям дела мирового пролетариата.

В некоторых случаях давались односторонние характеристики роли руководящих органов и отдельных работников Коминтерна. Так, в очерке «Тридцать лет борьбы Коммунистической партии Колумбии», в «Отчете о вражеской деятельности Оскара Крейдта», подготовленном Национальным комитетом защиты и реорганизации Парагвайской компартии, в книге члена Политкомиссии ПКП У. Кампоса «Панорама Парагвая» отмечались «догматические тенденции» в работе Южноамериканского секретариата[58]. Парагвайские коммунисты, не имея возможности восстановить историю своей партии по собственным архивам, которых они просто не могли иметь из-за того, что ПКП несколько раз подвергалась разгрому, десятки лет работала в подполье, была вынуждена обратиться к архивам Коминтерна, чтобы попытаться восстановить подлинную историю. Однако анализировались архивные документы в духе того времени, и выводы не во всем были объективными (в первую очередь это касалась оценки деятельности репрессированных в 1930-е гг. работников Коминтерна). В поисках исторической истины партийные историки ПКП совершенно справедливо расценивали как фальсификацию стремление О. Крейдта представить дело так, будто партия возникла в результате его действий в 1933 г. [59] Но тенденция не замечать предыдущие этапы деятельности и тем самым вольно или невольно извращать историю характерна и для партийных исследователей, которых трудно причислить к категории «ренегатов», описывавших зарождение коммунистического движения в ряде других стран.

Данная схема в целом характерна для «официальных партийных историй» и начала формироваться еще в 1940-е гг., когда была предпринята первая попытка создания истории аргентинской компартии. Первостепенной причиной такого подхода было участие в создании партийной истории людей, принадлежавших к фракциям или группам, одержавшим победу в межпартийной борьбе (В. Кодовильи и Р. Гиольди). Подготовленный комиссией ЦК КПА «Очерк истории Коммунистической партии Аргентины» игнорировал деятельность ЮАСКИ, функционировавшего на базе КПА, и возглавлявшего его Х. Пенелона, что сделало эту работу практически бесполезной для изучения развития международных связей партии. Конечно, это было обусловлено и временем выхода очерков (1947), и личной незаинтересованностью Кодовильи и Р. Гиольди в создании правдивой версии партийной истории[60]. Но и почти через сорок лет в монографии Э. Корбье «Истоки аргентинского коммунизма» почти не рассматриваются контакты аргентинских коммунистов с Коминтерном [61].

Попытку отойти от сложившейся схемы, найти баланс между догмами и новыми подходами предпринял У.З. Фостер. С одной стороны, лидер компартии США в привычном духе проанализировал пути формирования компартий и развитие их борьбы против «антимарксистских течений», с другой, отметил выдающуюся роль Л.Э. Рекаберрена, Х.К. Мариатеги в основании КПЧ и КПП, что было в то время смелым отступлением от сложившейся в коммунистическом движении трактовать их деятельность как оппортунистическую, рассказал о сотрудничестве коммунистов США и Латинской Америки в антиимпериалистической борьбе[62].

В изданной незадолго до его смерти книге «Формирование КПБ» А. Перейра предал гласности некоторые эпизоды международных связей бразильских коммунистов в 1920-е гг., в том числе упомянул контакты с компартией Уругвая, Бюро коммунистической пропаганды, факты оказанной ими помощи в объединении марксистских групп Бразилии, о поездках делегатов КПБ в Москву[63]. При этом один из основателей партии не решился или не счел нужным раскрыть детали этих контактов, назвать имена, например, М. Александровского, который был ментором первого генерального секретаря КПБ А. де Некете во время поездки последнего в Монтевидео.

Исследуя истоки коммунистического движения в Чили, Э. Рамирес Некочеа указал на связь КПЧ с момента своего основания с международным коммунистическим движением, «означавшую выражение революционной воли наиболее передовых чилийских трудящихся». Одним из важнейших выводов Рамиреса Некочеа являлась мысль о том, что партия, верная марксистским принципам, пользуясь поддержкой Коминтерна, его Южноамериканского секретариата и братских партий, сумела отразить в своей деятельности и программных документах «социально-экономические и политические условия Чили и Латинской Америки», выразить свой национальный характер[64]. Историк-коммунист оценил вхождение КПЧ в Коминтерн как в высшей степени позитивное. При этом он дал аргументированые объяснения предоставления КПЧ статуса полноправной секции международной компартии только в 1928 г., «когда партия вступила в решительный этап большевизации», несмотря на прием в качестве «симпатизирующей» еще в 1922 г., что само по себе свидетельствовало о сложностях во взаимоотношениях между ИККИ и чилийской партией[65].

Признавая роль предшественников в революционном движении 1920-х гг., бывший генеральный секретарь КПВ Х.Б. Фуэнмайор все-таки начал отсчет времени формирования партии с деятельности «поколения 28 года», к которому принадлежит и сам[66]. Тенденция не замечать деятельность Г. Мачадо, С. де ла Пласы и др. в Венесуэльской Революционной партии, которая осушествлялась в прямом контакте с Коминтерном и КПМ и которую невозможно расценивать иначе как коммунистическую, характерна для большинства работ по истории КПВ. И коммунист Ф. Кий Санчес, и критик коммунизма Р. Александер предпочитали рассматривать исторический путь партии с 1931 г. – времени начала деятельности в стране «первой ячейки КПВ»[67]. И только анонимные авторы брошюры, изданной комитетом КПВ Маракайбо, превратили этот важный эпизод венесуэльской истории в оружие внутрипартийной борьбы, обрушив на основателей ВРП (и КПВ!) Г. Мачадо и С. де ла Пласу обвинения в стремлении внедрить «мелкобуржуазные критерии оценок движущих сил буржуазно-демократической революции и роли рабочего класса и его партии в колониальных и полуколониальных странах», «каудильизме», организации «авантюры на Кюрасао, вопреки справедливым советам III Интернационала»[68].

Лидеры компартий считали своим долгом отметить влияние III Интернационала на коммунистическое движение Латинской Америки. Выдающуюся роль Коминтерна в «интернационализации большевизма», «революционном укреплении компартий, а также распространении их влияния в массах» отмечал аргентинец Р. Гиольди[69], подчеркивавший важность международной солидарности, обмена мнениями и обобщения опыта мирового рабочего и коммунистического движения, не терявшие свою значимость, а только менявшие формы[70].

О высокой исторической миссии Коминтерна писал кубинец Б. Рока, подчеркивая, что «рабочие всего мира обязаны ему самыми действенными уроками в отношении вопросов стратегии, тактики и методов организации национальной и всемирной борьбы против фашизма и империализма»[71]. Историческую заслугу Коминтерна в содействии теоретическому, политическому и организационному строительству коммунистических партий, подготовке и закалке партийных кадров отмечали первый секретарь ЦК КПУ Р. Арисменди и кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарев[72].

Историки, не имевшие собственного опыта партийной работы в те годы, придерживались общепринятой в коммунистическом движении точки зрения, тем более что опровергнуть её было невозможно из-за отсутствия доступа к документам. Как справедливо отмечал М. Кабальеро, коммунисты постоянно находились между Сциллой и Харибдой гордости за принадлежность своих партий к единственной мировой партии с центром в Москве и боязни признать присутствие за действиями компартий внутри страны «руки Москвы»[73]. Разоблачение «измышлений» и «гнусных фальсификаций воинствующих антикоммунистов, утверждавших, что Коминтерн вмешивался в дела компартий Латинской Америки, что международное коммунистическое движение, в том числе и в странах Латинской Америки, управляется из Москвы», стало традицией марксистской историографии[74]. Было невозможно даже пытаться анализировать международную составляющую функционирования любой компартии, находящейся в подполье или действовавшей легально, т. к. это автоматически привело бы к обвинениям в подрывном характере ее деятельности, инспирированной извне. Такое лавирование означало, по сути, отказ от главного принципа, положенного в основу самого существования всемирной компартии, – международной партийной дисциплины, предусматривавшей и получение директив из центра, и обязанность исполнять эти директивы, и определенные организационные и финансовые отношения между штаб-квартирой III Интернационала и его секциями.

Попытки оспорить утверждения о единстве действий компартий, строящемся на «приказах из Москвы», на строжайшем исполнении указаний «находящегося в руках Москвы Коминтерна», приводили или к голословному отрицанию такой взаимосвязи, или к невольному подтверждению тезиса, подвергавшегося критике. Яркий пример последнего показала книга заведующего международным отделом ЦК Венгерской Социалистической Рабочей партии Ф. Пуйя «Единство и дискуссия в международном коммунистическом движении». Утверждая наличие права отдельных отрядов коммунистического движения, действующих иногда в отличающихся условиях, на различные взгляды по тем или иным вопросам движения, венгерский коммунист указал среди важнейших основ монолитного единства на демократический централизм. В качестве другой основы единства Пуйя выделяет признание руководящей роли КПСС: «.опорой монолитного единства было наличие руководящего органа, “центра” коммунистического движения, который был создан коммунистическими партиями и функционировал также на добровольной основе… Коммунистические партии принимали оценки, решения и постановления Коминтерна и считали их обязательными для себя, в том числе, как правило, и те партии, которых касались эти оценки или решения. Естественно, и в период монолитного единства проявлялись идеологические и политические разногласия между той или иной коммунистической партией и остальными партиями. Для разрешения разногласий использовались различные методы: дискуссии, критика, убеждение, но, к сожалению, и административные меры – принятие решений, в которых клеймились отдельные партии, смена руководства отдельных партий, роспуск некоторых партий и даже их “исключение” из коммунистического движения. Хотя эти жесткие меры означали порой вмешательство во внутренние дела соответствующих партий [здесь и далее в цитатах, если не оговорено иное, курсив наш. – В.Х., Л.Х.], коммунисты, как правило, соглашались с этими мерами даже в тех случаях, когда принимались ошибочные решения и постановления». Из всего этого делается совершенно парадоксальный вывод: «Монолитное единство коммунистического движения ни в коем случае не может рассматриваться как нечто насильственно навязанное движению. С одной стороны, тогдашний этап развития коммунистического движения требовал такого единства, и никакое другое единство не могло бы существовать. С другой стороны, коммунистические партии и вообще коммунисты добровольно принимали и считали для себя обязательными сущность монолитного единства и методы его поддержания»[75].

Невозможно отрицать добровольную основу присоединения компартий, в том числе и латиноамериканских, к III Интернационалу и, следовательно, принятия на себя жестких условий подчинения международной дисциплине. Но в этом то и состоит двусмысленность позиции отрицания верности позиции т. н. антикоммунистической историографии. Признание действия принципов демократического централизма и остальных условий приема в Коминтерн автоматически означает согласие с тезисом о руководстве коммунистическим движением из Москвы и подчинение решениям Коминтерна, даже если это противоречило мнению партий и специфическим условиям развития революционного движения в стране или во всей Латинской Америке.

В некоторых компартиях взгляд на свой исторический путь стал меняться в 1980-е гг. Первыми к необходимости пересмотра устаревших концепций партийной истории пришли мексиканские коммунисты. Во многом это было связано с процессами, происходившими в самой партии, её сближением с позициями «еврокоммунизма». Нельзя не упомянуть работу многолетнего руководителя компартии Мексики А. Мартинеса Вердуго «Коммунизм в Мексике»[76]. Автор получил доступ к фондам архива III Интернационала еще в 1970-е -1980-е гг. [77] и в отличие от аргентинских коммунистов использовал ряд важных сведений в своей книге, что сделало её ценным исследованием истории компартии Мексики и ее связей с Москвой, не потерявшим своего значения до сего дня.

Почти в то же время вышли две работы, в которых была сделана попытка составить хронологию исторического пути КПМ, показать основные вехи ее участия в международном коммунистическом движении и политической жизни Мексики[78]. Свои исследования Г. Пелаэс и М. де Неймет провели на основе анализа опубликованных документов Коминтерна и КПМ, партийной прессы, литературы. Издание «Хронологий» стало важным этапом в изучении истории КПМ и всего левого революционного движения страны, при этом не обошлось и без идеологических клише из прошлого. По привычке критикуя «антикоммунистических», «троцкистских», «реформистских» и т. д. «лжецов и фальсификаторов», настаивающих на искусственном происхождении КПМ, основанной на «золоте Москвы», или утверждающих, что КПМ – «деформированное сознание» мексиканского пролетариата и «исторически» не существует, Пелаэс не пытался опровергнуть их концепции. И если М. де Неймет хотя бы пунктиром, основываясь на доступной информации, обозначала участие КПМ в деятельности Коминтерна, то Пелаэс сводил к минимуму освещение сюжета о влиянии III Интернационала на формирование и развитие коммунистического движения в стране. Так, например, подчеркивая важность выяснения момента создания компартии, он проигнорировал факт основания КПМ Л. Гэйла, которого назвал «авантюристом», никак не обосновав такую характеристику.

Обе «Хронологии» обошли своим вниманием миссию Бородина в Мексике, только отметив факты деятельности Латиноамериканского бюро и Американского агентства; совершенно упустили из виду работу представителей Коминтерна. Конечно, подробно исследовать международную составляющую деятельности партии обоим авторам не позволила ограниченная источниковедческая база, но в их распоряжении были некоторые документы, полученные А. Мартинесом Вердуго в Москве, но они предпочли эти сюжеты обойти.

В послевоенных исследованиях Латинской Америки в СССР проблемы коммунистического движения 1920-х гг. заняли одно из ведущих мест. А.М. Зорина в первой опубликованной после войны статье выдвинула ряд положений, которые легли в основу последующих исследований советских латиноамериканистов. Отметив влияние Первой мировой войны на возрастание политического веса Латинской Америки в международной политике, углубление межимпериалистических противоречий, развитие экономического кризиса и рост политической активности масс, она подчеркивала, что Октябрьская революция стала стимулом развития классового сознания. В статье показаны различные пути формирования компартий, «рождавшихся в борьбе с анархо-синдикализмом и национал-реформизмом»[79]. В более поздних работах, посвященных революционному движению Кубы, исследовательница отмечала большое влияние Коминтерна на развитие кубинского пролетариата, «содействие росту его политической и классовой сознательности и развитию чувства пролетарской солидарности» [80].

Первая в советской историографии оценка роли VI конгресса Коминтерна для развития коммунистического движения континента была дана в работе М.В. Данилевич, отметившей, что документы конгресса указывали на необходимость учета специфических условий при определении путей революции, и обратившей вместе с тем внимание на сектантскую оценку конгрессом роли национальной буржуазии. Первую конференцию коммунистов континента М.В. Данилевич охарактеризовала как «важную веху в освободительном движении этого периода»[81].

Анализ работы конференции занимает в советской историографии важное место. Ее значение для идейного и организационного укрепления партий отмечал Н.М. Лавров[82]. Определив характер революции в Латинской Америке, конференция заложила «фундамент для верной революционной политики компартий в странах Латинской Америки», подчеркивали Б.М. Лейбзон и К.К. Шириня [83]. А.Ф. Шульговский отмечал, что рассмотрение конференцией итогов забастовки 1928 г. в Колумбии свидетельствовало о понимании коммунистами усиления роли рабочего класса в антиимпериалистической борьбе. Проанализировав обсуждение расовой проблемы, он подчеркивал творческий характер дискуссии по вопросу о праве индейцев и негров на самоопределение. Указывая на историческое значение конференции, он указывал на «неточные, односторонние оценки значения различных социальных сил в революционных движениях», на то, что некоторые проблемы, выдвинутые конференцией, длительное время «не разрабатывались латиноамериканскими марксистами, не всегда правильно ими истолковывались».

В.И. Ермолаев исследовал эволюцию латиноамериканского рабочего движения; привел факты, подтверждающие деятельность пролетарских марксистских организаций в Латинской Америке в XIX веке, распространение марксизма в рабочей печати еще в период I Интернационала и позволяющие опровергнуть тезис о занесении коммунистических идей на континент «большевиками и красными агитаторами» лишь после Октябрьской революции. В книгах и статьях В.И. Ермолаева были предложены принципы научной периодизации латиноамериканского революционного движения, показаны особенности формирования некоторых компартий. Советский ученый отметил роль деятельности Л.Э. Рекабаррена, С. Катаямы, Х.А. Мельи в становлении компартий Аргентины и Мексики, показал некоторые формы интернациональных связей[84]. Будучи одним из немногих исследователей, имевших доступ к документам архива Коминтерна, Ермолаев допустил, однако, в своих работах и серьезные ошибки. Так, он считал компартию Аргентины «первой секцией III Интернационала в Латинской Америке»[85], что противоречит фактам: КПА, хотя и являлась первой компартией, созданной еще до основания Коминтерна, формально была принята в международную компартию только во время работы III всемирного конгресса, а компартия Мексики – уже на II конгрессе.