Рождественский кинжал

– В последний раз повторяю, – с угрозой сказал Стивен. – Я – не – трогал – эту – книгу!

– Хорошо, старина, оставим это, – поспешил согласиться Джозеф.

После этого инспектор, сопровождаемый сержантом Вером, покинул дом. На пути в город он был необычно молчалив, и сержант, украдкой бросив взгляд на патрона, увидел, что тот насупился. На всем протяжении завтрака в «Голубой собаке», состоявшего из холодной индейки и ветчины, Хемингуэй продолжал хмуриться до тех пор, пока сержант не осмелился спросить его, что он думает о сегодняшнем утре.

– У меня появились очень странные мысли. – Хемингуэй ковырял прекрасный стилтонский сыр. – Очень странные. Не удивлюсь, если у меня скоро начнутся галлюцинации.

– А я думал о том, что вы мне как-то сказали, – медленно проговорил сержант.

– Если бы ты больше думал о моих словах, ты бы уже стал инспектором, – ответил Хемингуэй. – Так что я сказал?

– Вы как-то сказали мне, что вы любите, когда дело стопорится и становится почти безнадежным, потому что это значит, что-то должно произойти.

– Не скажу, что это неправда, потому что очень часто так оно и бывает, но тебе не стоит запоминать подобные замечания, от этого не будет никакой пользы, – строго заметил Хемингуэй.

– Так вот, сэр, это дело уже достаточно застопорилось?

– Да, – подумав, согласился Хемингуэй. – Пожалуй.

– Вы что-то нашли?

– У меня есть ощущение, что для кого-то этим утром все случается раньше времени, – сказал инспектор. – Не спрашивай, откуда у меня это предчувствие, это то, что называют flair. Поэтому меня и сделали инспектором.

Сержант Вер вздохнул и терпеливо ждал.

– Пока я сегодня шатался по дому, более походя на бойскаута, чем на полицейского, я хорошенько, не торопясь, обдумал это дело. – Хемингуэй подцепил ломтик сыра и поднес его ко рту. – И рассматривая то одно обстоятельство, то другое, увязывая их вместе и руководствуясь flair[10] и знанием психологии, я пришел к выводу, что меня водили за нос. Ну, а этого я очень не люблю. Более того, это и начальству не понравится. – Он отправил сыр в рот и стал жевать.

– Кто водит вас за нос? – не понял Вер. Хемингуэй запил сыр пивом.

– Добрый старый дядя Джозеф, – ответил он. Сержант нахмурился:

– Пытается сбить вас со следа молодого Хериарда? Но...

– Нет, – покачал головой Хемингуэй. – Со своего собственного следа.

– Но, боже мой, шеф, вы же не думаете, что это сделал он? – задохнулся сержант.

Хемингуэй с жалостью рассматривал подчиненного.

– Ничего не поделаешь, если у тебя нет flair, ведь это французское слово, ты не понимаешь его, – поднял он палец, – но ты же в состоянии понимать простую арифметику.

– В состоянии, – пробурчал уязвленный сержант. – Прошу прощения, сэр, но я, как и все, могу сложить два плюс два и сказать, что это равняется четырем. Но пять я получить не могу. Может быть, французы и могут.

– Нет, – невозмутимо сказал Хемингуэй. – Это должно быть озарение, парень. У тебя его нет.

– Нет, но я знаю, что это такое, – непочтительно ответил сержант. – Это когда что-то мерещится.

– Когда-нибудь я разозлюсь на тебя, – предупредил Хемингуэй. – Тебя, вполне вероятно, понизят в чине.

– Но, шеф, он просто не мог это сделать!

– Ну если в этом дело, никто из них не мог.

– Я знаю, но Джо единственный, у кого есть алиби с того момента, когда Хериард пошел к себе, и до того, когда его нашли мертвым!

– Ты мне так это преподнес, что я даже не понимаю, почему я не заподозрил его с самого начала.

– Он разговаривал с мисс Клар через общую дверь в ванной. Вы же не хотите сказать, что она тоже в этом замешана? – с отчаянием сопротивлялся сержант.

– Нет, не хочу. Я собираюсь сказать, что если у тебя куча подозреваемых и только один из них был достаточно умен, чтобы обеспечить себе алиби, то надо смотреть за ним в оба глаза. Признаюсь, я не сделал этого, но скорее всего потому, что это ты меня отвлек.

Вер вздохнул.

– Скорее всего, – горько согласился он.

– Правильно, – сказал Хемингуэй. – Прекрати дерзить и подумай. В этом деле куда ни поверни, везде натыкаешься на Джозефа. Ты должен был это заметить. Возьми само сборище! Чья это была блестящая мысль? Можешь спросить у всех в усадьбе, и все дружно ответят: Джозефа! Я никогда не встречался с покойным Натаниелем, живым, я хочу сказать, но слышал о нем предостаточно. Я совершенно уверен, не такой он человек, чтобы любить рождественские приемы. Нет, это добрый старый дядя Джозеф придумал, как хорошо будет устроить настоящее старинное Рождество, когда воздух дышит доброжелательством, все забывают старые ссоры и до конца своих дней живут счастливо. Молодой Хериард не поладил с Натаниелем из-за своей красотки! Паула замучила его до полусмерти, добиваясь денег на пьесу Ройдона! Мотисфонт рассердил его незаконной продажей оружия в Китай. И поэтому у Джозефа родилась блестящая идея пригласить всех троих и тех двоих, из-за которых возникли неприятности, в Лексхэм. Если хочешь, можешь сказать, что сделал он это из лучших побуждений, хотя и бестактно. Но, с другой стороны, можешь немного расширить свой горизонт и спросить себя, не собрал ли он всех тех, кто вероятнее всего мог поссориться с Натаниелем, просто для того, чтобы обеспечить себе прикрытие.

– Ну, сэр, он не больше чем старый мягкосердечный дурак! – возразил сержант Вер. – Я таких не раз встречал!

– Он и хотел, чтобы ты так думал, – торжественно выпрямился Хемингуэй. – Ты забываешь, Джозеф был актером. Ну вот. Я немного знаю сцену. Вернее, много. Джозеф сколько угодно может говорить мне о том, что он играл Гамлета, Отелло и Ромео! Я не верю ему! Больше того, никогда не верил! У него на лице написано, что он не трагический и даже не комедийный, а характерный актер. Он играл бедного старика отца, который не мог выплатить ренты, в «Нечестивом бароне» или в «Что случается с девочками в восемьдесят лет». Он был дворецким в полусотне комедий. Он был первым могильщиком в «Гамлете»! Он был...

– Хорошо, я понял! – дошло до сержанта.

– И если я не очень ошибаюсь, – продолжал Хемингуэй, – наиболее удачная его роль – роль доброго дядюшки в мелодраме под названием «Рождество в Лексхэме» или «Кто убил Ната Хериарда?». Должен признать, очень талантливая игра.

– Не понимаю, как вы все увязываете, сэр! Правда, не понимаю! Я еще мог бы понять ваши подозрения, если бы он заставил своего брата написать завещание в свою пользу. Но он этого не сделал! Он заставил Натаниеля оставить все деньги Стивену Хериарду.

– В этом он умнее тебя, мой мальчик. Несмотря на то что он начал свою карьеру в конторе поверенного, он забыл маленькую формальность: свидетели не видели, как подписывалось завещание. Не надо многое знать о законах, чтобы понимать, что подпись на завещании должны засвидетельствовать. Ты слышал, мисс Хериард сказала, он забыл вписать какой-то пункт. Она имела в виду пункт о заверении завещания. Если его нет, то для того чтобы завещание утвердили, свидетели должны присягнуть, что они видели, как его подписывали. Так что, если бы Стивена и не признали виновным в убийстве, у Джозефа в рукаве был козырь. Спустя соответствующее время, когда дело было бы закончено, выяснилось бы, что завещание не в порядке.

– Да, но выяснилось-то не спустя соответствующее время, – возразил сержант. – Выяснилось сегодня, а дело еще совсем не закрыто.

– Да, – подтвердил Хемингуэй. – Не закрыто. Я говорил: у меня предчувствие, что все происходит быстрее, чем кто-то рассчитывал. Добрый дядя Джозеф не учел мистера Высокий стиль. По каким-то причинам, которые у меня не было времени выяснить, все выплыло наружу и Старри проболтался. Не думаю, что Джозеф этого хотел. Он не хотел, чтобы Старри вылезал со своей репликой раньше времени.

Сержант Вер почесал в голове:

– Когда вы говорите об этом, сэр, – звучит правдоподобно. Но я бы сказал, слишком это хитроумно для такого парня, как Джозеф Хериард.

– Это потому, что ты думаешь, он просто бездарный актер с золотым сердцем. Но ты не должен упускать и такую возможность: он может быть чертовски хорошим актером на сцене и при этом бессердечным в обычной жизни. Сопоставь все, что мы слышали об этом Рождестве! Ты же сам узнал массу всего от слуг.

– Ну, я не придаю большого значения тому, что они сообщили, – с сомнением сказал сержант.

– Я тоже не обращаю внимания на то, что, как они сами считают, они нам сообщили. Но слуги рассказали тебе много всего, чему они сами не придают никакого значения. Именно это и ценно! Что ты скажешь о том, что Джозеф развешивал гирлянды и ветки остролиста по всему дому, пока не довел Натаниеля до такого состояния, что тот готов был убить его?

– Ну и что из этого? – изумился сержант.

– Все сходится, – продолжал Хемингуэй. – Добрый дядя Джозеф старался изо всех сил, чтобы создать веселую и радостную атмосферу для тех людей, которые хотели этого не больше, чем Натани-ель. И это даже он должен был понимать! Фактически добрый дядя Джо довел своего брата до белого каления. Он действовал Натаниелю на нервы. Этого он и добивался. Он делал все, что не нравилось Нату, начиная с украшения дома и заканчивая похлопыванием по спине, когда у того разыгрался ревматизм.

– Да, но он из тех, кто всегда наступает на мозоль, – заспорил сержант.

– Он и хотел, чтобы все так думали, – сверкнул глазами Хемингуэй. – Подожди, и я докажу тебе, что бестактность дяди Джозефа – доминирующая черта этого дела. Собрав воедино всю информацию, которая у нас есть, что мы получим?

– Джозеф старается поддержать мир, – с готовностью ответил сержант Вер.

– Ни в коем случае! Джозеф подливает масла в огонь! Вот это более похоже на правду. Человек, который хочет мира, не приглашает совершенно несовместимых друг с другом гостей к старому скупердяю с плохим настроением, у которого уже вырос огромный зуб на большинство из них.

– Но все говорят, что Джозеф всегда пытался смягчить ссоры!

– Спасибо, я сам слышал, как он это делает. Никогда не видел такого расчетливого умения заставить рассерженного человека бегать в поисках топора! – распинался Хемингуэй. – Он даже мне действовал на нервы! Но я еще не закончил, до этого далеко. Приведя всю компанию в такое состояние, когда могло случиться все, что угодно, он изливает свой псевдоутешительный бальзам на блондинку Стивена, намекая ей, что состояние Натаниеля перейдет к Стивену и ее дело унять жениха. Если посмотреть с твоей точки зрения – еще одна попытка поддержать мир. С моей же – это гвоздь в гроб Стивена. Ни один человек не может быть настолько глуп, чтобы не сообразить: все, что он говорил такого рода девице, выплывет наружу в самый неподходящий момент. Джо хотел, чтобы мы точно знали: Стивен имел основания считать себя наследником.

– Послушайте, сэр, это уж слишком! – воскликнул сержант. – За милю видно, что он просто души не чает в своем племяннике! Посмотрите, как он настаивает, что убийство совершил кто-то со стороны! И на том, что его брат сам принес портсигар Стивена в свою комнату!

– Я обдумал эти теории, – мрачно сказал Хемингуэй. – Глупее мне еще не попадались. Они бы не убедили и младенца.

– Но вы же не можете отказаться от факта, что он любит Стивена!

– Я и не собираюсь, – ответил Хемингуэй. – Мне тычут этим в нос при каждом удобном случае. Единственное, чего я до сих пор не удостоился увидеть, так это причину такой бурной любви. С тех пор как я приехал в Лексхэм, я достаточно понаблюдал за добрым дядей Джозефом и его племянником. Стивен только и занимается тем, что втаптывает его в грязь. Этому молодому человеку ненавистен сам вид Джозефа, и он даже не заботится о том, чтобы скрыть это. Я встречал грубых клиентов, но с грубостью Стивена по отношению к Джозефу не сравнится ничто. Однако то, что говорит Стивен, не имеет никакого значения: Джозеф не обижается, он продолжает любить своего дорогого племянника.

– Ну, в конце концов, он же его племянник, и когда вы знаете парня почти что с пеленок...

– Ну, ты хватил! – скривился Хемингуэй. – Когда Стивен был ребенком, Джозеф колесил по миру, производя сенсации мастерским исполнением ролей хозяина гостиницы Гартер или своего парня плотника, очень возможно, первого гражданина, не говоря уже о правдолюбце и Вильяме, парне из деревни. Он был за две тысячи миль отсюда. Если Джо и знал о существовании племянника, то это все, что он знал о Стивене до тех пор, пока не осел у Натаниеля пару лет назад. И если ты собираешься сказать, что тогда между ними родилась близость, не сотрясай понапрасну воздух! У Стивена никогда не было времени для доброго дяди Джо! Это то и дело повторяет вся прислуга. Он всегда лез из кожи вон, чтобы нагрубить ему. И после этого я должен поверить в то, что Джозеф просто души не чает в племяннике. С моей точки зрения, он переборщил со своей любовью. Людям несвойственно обожать тех, кто только и делает, что оскорбляет их. Именно здесь первоклассно организованный план Джозефа и терпит полное фиаско. Стивен не поддержал его. Однако Джозеф рассчитывал на полоумных вроде тебя, которые подумают, что он святой, и всему поверят. Вся сложность в том, что я не полоумный и не верю в святых, которые ведут себя так, как Джозеф. Он же все время работает на публику, чувствуешь, что просто обязан похлопать.

– Когда вы так все представили... – медленно начал сержант Вер.

– Молчи и слушай. Я думаю, Джозеф с самого начала хотел повесить это убийство на Стивена, но на всякий случай, если что-нибудь сорвется, проследил за тем, чтобы и завещание его брата, когда придет время его утверждать, оказалось незаконным. Во-вторых, он обеспечил нам еще несколько подозреваемых, чтобы было на кого свалить, если дело против Стивена не выгорит. Поэтому у нас под рукой оказались мисс Хериард и ее доходяга драматург, не говоря уже о поставщике оружия Мотисфонте. И, если я не ошибаюсь, именно Джозеф убедил Ройдона читать вслух свою пьесу накануне Рождества, хорошо зная, что этим доведет Натаниеля до бешенства.

– У вас нет никакого основания утверждать это, сэр, – возразил сержант.

– Есть: он не остановил Ройдона! Могу поспорить, Джо смог бы это сделать, если бы захотел. Он позволил ему читать – бах! В результате взрыв. Натаниель уже поссорился с Мотисфонтом, теперь он ссорится с мисс Хериард и бросает несколько злобных колкостей Стивену, просто к слову. Добрый дядя Джозеф хорошо удобрил почву, после этого ему только и оставалось, что всадить нож в Натаниеля и спокойно смотреть, как мы разыгрываем из себя дураков.

– Но вы не знаете, как он смог всадить этот нож! – вмешался Вер.

– Нет, не знаю; я отложил этот вопрос на некоторое время. Справедливости ради нельзя не отметить, что сделал он все чертовски умно, так что я до сегодняшнего дня был в растерянности. Джозеф выбрал время, когда все переодевались к ужину и поэтому не могли предъявить алиби; больше того, себе он алиби обеспечил, переговариваясь с единственным человеком, который был вне подозрений.

– Может быть, дело в двери, – задумчиво протянул сержант.

– Какой двери?

– Двери между спальней и ванной, которая была общей с мисс Клар. Я хочу сказать, она же не видела его, правда?

– Если ты имеешь в виду, что она слышала магнитофон, то это вариант. Но не очень похоже. Более того, я не нашел в доме магнитофона.

– Хорошо, но если Джо все время находился в своей комнате, то как он это сделал?

– Неважно как. Мы доберемся и до этого. Сейчас я хочу проанализировать его поведение с момента убийства. Сначала дядя Джозеф организовал все так, чтобы его племянник был одним из трех, кто обнаружил тело. Это дает ему возможность в подходящее время сказать мне, что Стивен и бровью не повел, когда нашел своего дядю мертвым. – Он вам это сказал?

– Ну не так грубо. Он сказал, что его дорогой племянник не из тех, кто обнаруживает свои чувства, и у меня это должно было оставить впечатление, что мистер Стивен довольно бессердечен. Но не тут-то было! У меня мнение о людях складывается гораздо быстрее, чем думает Джозеф. К тому времени я уже уяснил себе, что Стивен был очень привязан к дяде Натаниелю и был расстроен его смертью гораздо больше, чем показывал это. Но, разумеется, Стивен нужен был в комнате Натаниеля не только за этим. Пока Джозеф притворялся, что оплакивает своего брата, Стивен осматривал окна и двери, как сделал бы любой на его месте. Таким образом была обеспечена вероятность того, что Стивен схитрил с замками. Джозефу только и осталось сказать мне, что он уверен, – окна были заперты. Когда я его спросил, как мне и полагалось, проверял ли он это сам, Джо сказал – нет, но его дорогой племянник проверил, а это одно и то же. Он знал, что это далеко не одно и то же, но прозвучало это хорошо. Так и должен был сказать мягкосердечный старый дурак. О, в этом на него можно положиться!

– Это выставляет его совсем уж в черном свете, – со страхом сказал сержант Вер.

– Ну, ты же не считаешь, что человек, который убил собственного брата, святой с нимбом над головой?

– Но, сэр, я все еще не могу придерживаться только вашей точки зрения! Я могу поклясться, Джозеф больше всего боялся, что мы припишем убийство Стивену! Я хочу сказать, он из кожи вон лез, чтобы убедить нас, что за грубостью Стивена ничего не стоит! Он всегда поддерживал его!

– Ну, разумеется, поддерживал! Это была его роль, и он сыграл ее очень хорошо. Но разве он убедил тебя, что Стивен непричастен к этому делу?

– Нет, не могу сказать, что убедил...

– Дело в том, – сказал Хемингуэй, – что те объяснения, которые Джо придумал для Стивена, были настолько неправдоподобны, что только заставили нас еще больше подозревать его, в этом и состоял его план. Все наиболее гибельные для Стивена факты я узнал либо от его дяди, в процессе бесхитростного разговора, либо с его помощью, как тогда, когда выяснилось, что он намекнул мисс Дин, будто Стивен – наследник. Он даже позаботился намекнуть об этом Мотисфонту, зная, что Мотисфонт, как только ветер подует в его сторону, сразу же расколется.

– Однако у вас на руках нет ничего, за что можно было бы ухватиться.

– Нет. Я же говорю тебе, мы имеем дело с очень умным клиентом.

– Да, но... Послушайте, сэр, а как же завещание? Если Джозеф настолько умен, как вы говорите, он должен был заранее знать, что деньги будут делиться между троими, когда окажется, что завещание незаконно! И он получает не так много, только половину!

– Ну у тебя и аппетиты! – удивился Хемингуэй. – Если ты считаешь, что восемьдесят тысяч фунтов – это пустяки, то Джозеф так не считает! Он был нахлебником у своего брата в течение двух лет, а это значит, он разорен или почти разорен, что одно и то же! Для него восемьдесят тысяч фунтов – такой же хороший повод для убийства, как и сто шестьдесят тысяч.

– Ну не знаю. Я бы предположил, что он заставит брата написать завещание в свою пользу.

– Никогда не становись преступником, парень, сразу видно, ты с этим не справишься! Если бы к Джо перешло все состояние, а не половина, это выглядело бы подозрительным. Я думаю, он даже не пытался получить все. Слишком хитрая бестия...

Казалось, сержант Вер обдумывал сказанное, не сводя со своего начальника серьезного немигающего взгляда. После длительного задумчивого молчания он сказал:

– Не отрицаю, ваши слова звучат убедительно, сэр. Вы умеете вычислить нужного человека.

– Flair, – холодно напомнил ему Хемингуэй.

– Хорошо, пусть flair. Не отрицаю, я никогда не подозревал мисс Хериард, или Мотисфонта, или этого мистера Ройдона. Но вот что я хочу сказать, сэр. У вас нет ни малейшего доказательства против Джозефа, потому что вы не знаете, как он это сделал и когда.

– Именно это, – сказал Хемингуэй, – нам еще предстоит выяснить.

– Надеюсь, что выясним, сэр, но мы занимаемся этим уже два дня, однако еще и близко не подошли к раскрытию преступления. Все, что у нас было, или вернее, мы думали, что у нас было, оказалось непригодным. Ключ от двери никто не трогал, лестницу взять никто не мог, потайного входа в комнату нет. Будь я проклят, если знаю, как мы сможем продвинуться хоть куда-то.

– Ничего, – хохотнул Хемингуэй. – Меня нисколько не удивит, если окажется, что с самого начала ключ к разгадке лежал у нас под носом. Может быть, все настолько просто, что сообразил бы и инспектор Бэкстоун. Такова жизнь.

– Если все так просто, то даже странно, почему вы до сих пор не догадались, – усмехнулся сержант.

– Наверное, для меня это слишком просто, – объяснил Хемингуэй. – Я надеялся, может быть, ты найдешь разгадку.

Вер пропустил его слова мимо ушей.

– Если бы у нас были хотя бы отпечатки пальцев! – протянул он. – Но все так тщательно продумано, кажется, бесполезно работать в этом направлении. Я думал, может, кинжал что-то даст, но рукоятка чиста как стекло. И ясно, что второй кинжал не трогали, и ножны того кинжала, который использовал убийца, тоже. Мы же видели, как легко его можно вынуть, а потом вложить обратно. Когда я снимал его для вас, то, если бы захотел, мог бы и не трогать ножен. На самом деле, как я сейчас вспоминаю, я вообще левую руку не использовал. Готов поспорить, он тоже!

– Минуточку! – нахмурился Хемингуэй. – Думаю, в этом что-то есть!

– Что есть, сэр?

– Твоя левая рука. Ты помнишь, что ты с ней делал, когда поднялся на стул?

– Ничего не делал, только... – сержант остановился, разинув рот. – Боже мой!

– Когда ты вытянул правую руку, чтобы снять кинжал, ты оперся левой рукой о стену. И десять к одному, парень, что дядя Джозеф сделал так же, инстинктивно думая об этом столько же, сколько и ты. Пошли, нужно будет заняться отпечатками пальцев!

Сержант поднялся, все это время он о чем-то напряженно размышлял.

– Подождите минутку, сэр! – сказал он. – У меня вопрос. Мне пришлось здорово вытянуться, чтобы достать до этого кинжала. Джозеф не смог бы добраться до него, если бы он встал на стул.

– Значит, он стоял не на стуле, – нетерпеливо ответил Хемингуэй. – Никогда не встречал такого, как ты, мастера вставлять палки в колеса!

– Что же тогда он использовал?

Хемингуэй быстро соображал. И снова его великолепная память оказала ему услугу.

– Рождественские украшения! Стремянка! – воскликнул он. – О нее еще споткнулся Натаниель перед ужином. Пошли!

Глава 16

Когда невеселая компания поднялась из-за обеденного стола, Мод, как обычно, отправилась к себе отдыхать, а Мотисфонт с помощью простого приема захватил библиотеку: он вытянулся в самом удобном кресле и погрузился в дремоту. Паула утащила Ройдона обсуждать распределение ролей в «Горечи полыни». Миссис Дин, которую утренние события повергли в глубокую задумчивость, сказала, что ей надо поговорить «с нашим дорогим Стивеном» теперь, когда все так счастливо изменилось, и предложила ему пойти в кабинет для небольшого интимного разговора. Это показалось неприличным даже Валерии, потому что она откровенно сказала:

– Мама, это уж чересчур!

Стивен стойко выдержал нападение несостоявшейся тещи, ответив, что отправляется на прогулку с Матильдой. При этом он посмотрел на Матильду таким угрожающим взглядом, что она покорно отправилась надевать удобные туфли и теплое пальто.

Они гуляли по саду, который переходил в небольшой парк. Земля была вязкой от тающего снега, небо серо. С голых ветвей капала вода, но Матильда вздохнула полной грудью и сказала:

– Здорово снова выбраться на свежий воздух. Мне кажется, атмосфера в доме слишком гнетущая. Ты считаешь, ты совсем вне подозрений, Стив?

– Миссис Дин считает, – ответил он. – Ты поняла, что эта волчица снова хочет связать меня с Валерией?

– Ну а ты, конечно, слаб и беззащитен, как ягненок...

– Да, если в ход идет таран.

– Зачем тебе это было надо? – спросила девушка.

– Обручаться с Валерией? Я никогда этого не хотел.

– Маленький джентльмен! Не слишком честно по отношению к ней, ты не находишь?

– Я не могу даже польстить себе мыслью, что она осталась с разбитым сердцем.

– Нет, – согласилась Матильда. – Хотя ты обращался с ней очень грубо. Ты не на любой вкус, Стивен.

– Ни в коем случае. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – А как я на твой вкус, Матильда?

Минуту или две она не отвечала, просто шагала рядом, засунув руки в карманы пальто. Когда девушка решила, что может доверять своему голосу, то сказала:

– Это предложение?

– Не разыгрывай невинность, Матильда, любовь моя! Разумеется, да.

– Рановато, тебе не кажется?

– Нет, оно как раз запоздало. Я должен был сделать его пять лет назад.

– Почему же не сделал?

– Не знаю. Воспринимал тебя как должное, наверное.

– Просто как хорошего человека?..

– Ты... чертовски хороший человек. Я всегда смотрел на тебя как на вторую сестру.

– Ты дурак, Стивен, – сердито сказала Матильда.

– Да, я понял это, как только увидел тебя рядом с моей хорошенькой дурочкой.