Рождественский кинжал

– Никому, – Паула откинула назад волосы, – еще не удавалось организовать меня!

– Если бы вы были одной из моих девочек, – игриво заметила миссис Дин, – я приказала бы вам не быть такой глупой деткой.

Выражение лица Паулы было таким убийственным, что Матильда, чувствуя, что за последние двадцать четыре часа пережила достаточный эмоциональный стресс, встала, пробормотала извинения и вышла из комнаты. Не успела она пересечь холл, как к ней присоединился Стивен.

– Нервы не выдерживают? – спросил он.

– Совсем. Она ведет себя как профессиональная хозяйка водолечебницы.

– Паула утихомирит ее, – безразлично сказал он.

– Не сомневаюсь, но я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы присутствовать при этом укрощении. Давай сразу договоримся, Стивен, если предстоят какие-нибудь тихие игры, я отправляюсь спать с головной болью!

– Их не будет. Я хозяин в этом доме, пусть ненадолго, но сегодня во всяком случае.

– Я извиняю твое извращенное чувство юмора, но мне хотелось бы, чтобы ты не говорил так!

Он засмеялся и распахнул дверь в библиотеку.

– Входи. Я пошлю за чаем.

– Ты считаешь, что так можно? Это будет невежливо.

– Кому какое дело?

– Тебе никакого, это я знаю. Да и мне уже все равно.

Он позвонил, посматривая на Матильду с непонятным выражением лица.

– Не можешь мириться с этим, Тильда?

– Нет, если предстоит еще что-нибудь. Можно только позавидовать Мод. Все это сплошной ад. Что полицейский сказал тебе?

Стивен пожал плечами.

– То, что я и ожидал. Думаю, он пришел ко мне после вдохновляющей беседы со Старри.

– Не нравится мне этот индюк! – сказала Матильда.

– Мне тоже. Если я выйду живым из этой переделки, я уволю его. Вчера я застал его за тем, что он подслушивал, когда дядя Нат разносил пьесу Ройдона. Старри этого так не оставит.

– Всегда думала, что он из тех, кто в состоянии всадить нож в...

Матильда поперхнулась, краска залила ей лицо.

– Продолжай! – поддержал Стивен. – Почему ты остановилась?

Она покачала головой.

– Не могу. Слишком мрачно. Думаю, Старри переврал слова Ната при пересказе.

– Зачем ему перевирать? Дядя же говорил, что не потерпит меня в своем доме.

– Мы все знаем, что это не так.

– Попробуй расскажи это инспектору Хемингуэю. Думаю, я влип, Матильда.

С внезапной безрассудной яростью она произ-. несла:

– Это тебе наказание за то, что ты такой упрямый, проклятый дурак! Какого черта ты ссорился со всеми подряд?

Он не ответил, потому что в этот момент на звонок вошел лакей. Стивен отдал краткие распоряжения относительно чая и минуту или две после его ухода молча смотрел на огонь.

– Извини! – сказала Матильда и удивилась, почувствовав, что дрожит. – Я не хотела.

Стивен коротко рассмеялся, как если бы думал, что ее слова не имеют значения.

– Ты думаешь, это сделал я, Матильда? Девушка достала сигарету из портсигара и зажгла ее.

– Нет, несмотря на все улики, указывающие на тебя.

– Спасибо. Думаю, в своем мнении ты практически одинока.

– Есть еще один человек. Он знает, что ты этого не делал...

– Очень логично, – одобрил Стивен. – Тебя когда-нибудь подозревала полиция? Очень нервирующая ситуация.

– Думаю, мы все под наблюдением.

– Не ты, девочка! Ты не входишь в число подозреваемых.

Матильда решила, что ее сигарета по вкусу напоминает жженое конское копыто, и бросила ее в огонь.

– Стивен, ты не можешь с этим смириться. Ты говоришь так, будто за дверью стоит «Черная Мария»[9], но я продолжаю считать, что у полиции недостаточно улик даже для того, чтобы задержать тебя.

– Надеюсь, ты права. Вскользь я могу добавить, что, если бы я хотел убить кого-нибудь, я начал бы с Джо.

– Допускаю, что он иногда невыносим. Грустно, что слишком большая любовь может вызвать самое дурное в обычном человеке. Приходишь к выводу, что это он во всем виноват. Отвратительные результаты добрых намерений! Если бы не Джозеф, не думаю, чтобы Нат написал завещание, и уверена, он никогда не организовал бы этого праздника. Если бы не Джо, Валерия не узнала бы, что ты наследник, а Ройдон не сводил бы Ната с ума чтением своей пьесы. Незначительные обстоятельства, их поразительный результат нельзя было предвидеть. И все они, по жестокому капризу судьбы, объединились против тебя! Достаточно, чтобы сделаться циником! Но у полиции еще недостаточно фактов против тебя, Стивен!

Как это ни странно, Хемингуэй тоже пришел к подобному заключению, хотя и не разделял слепой веры Матильды в Стивена. В кратком разговоре с инспектором Стивен держался настороженно, и, хотя Хемингуэй понимал, что поведение молодого человека вполне объяснимо, это не расположило его в пользу Стивена. Стивен был сдержан, взвешивал каждое слово. Инспектор, который неплохо разбирался в людях, считал его исключительно хладнокровным человеком и был склонен полагать, что из всего плохо подобранного общества, собравшегося в Лексхэме, он более всех был способен совершить убийство. Но, несмотря на свое постыдное, по мнению его начальства, пристрастие к наиболее причудливым аспектам психологии, Хемингуэй был слишком хорошим следователем, чтобы позволить увести себя в сторону. Он мог – и делал это довольно часто – говорить легкомысленно, высказывая суждения, которые полностью не подтверждались фактами, отдаваться полету фантазии. Но тот, кто поспешно заключил бы, что своей нынешней должностью Хемингуэй обязан просто везению, а не своим основательным достоинствам, скоро бы обнаружил, что в этом случае первое впечатление более, чем обычно, обманчиво.

Инспектор был очень недоволен показаниями Стивена; он не доверял лакею; и, несмотря на то что был не в состоянии что-нибудь доказать, все еще подозревал союз между этими двумя. Держа это в уме, он уже отправил отпечатки пальцев Форда в Лондон и выяснил у него адреса и фамилии двух его предыдущих хозяев. Форд сообщил ему их с такой готовностью, что едва ли было вероятно, что эта линия расследования будет плодотворной. Но инспектор был не такой человек, чтобы что-нибудь упустить.

Форд утверждал, что в предыдущий день он запер все окна в комнате Натаниеля на задвижку. Он добавил, что делал это ежедневно. Покойный мистер Хериард не придерживался распространенного мнения о полезном действии ночного воздуха. Это подтвердил Старри, который сообщил, что не может отчитываться за действия лакея или одной из горничных, но сам он взял себе за правило зимой закрывать все окна в гостиной ровно в пять вечера. – Так распорядился покойный мистер Хериард, – сказал дворецкий.

Хемингуэй принял это утверждение к сведению, но учитывая при этом две возможности. Если лакей был сообщником Стивена, на его показания нельзя полагаться; если нет – Стивен, который вышел из гостиной раньше Натаниеля, мог незаметно подняться в комнату своего дяди и открыть одно из окон.

Инспектор уже убедился, что добраться до окна без лестницы невозможно. Осталось выяснить, есть ли в усадьбе лестница.

Этим занялся сержант Вер и вскоре уже докладывал инспектору:

– В доме нет ничего похожего, сэр, только пара стремянок для горничных, но они слишком коротки. Потом я облазил весь двор, как вы сказали, и нашел еще одну.

– Хорошо, – кивнул Хемингуэй. – Где она?

– В том-то и дело, сэр. Я не могу до нее добраться. Рядом с гаражом есть заброшенная конюшня, шофер мне сказал, садовник хранит там свои инструменты. Только вчера он уехал домой и не вернется до послезавтра, а где он держит ключ, никто не знает. Там есть окошко. Заглянув в него, я увидел эту лестницу.

– Может быть, у садовника есть специальное место, где он оставляет ключи?

– Я все облазил и не смог найти этого места. Шофер считает, что садовник носит их с собой, чтобы никто не брал его инструменты и не подобрался к яблокам – он держит их в погребе.

– Где он живет? – спросил Хемингуэй.

– В деревне, в двух милях к северу отсюда.

– Кажется, мне снова придется поговорить с мистером Высокий стиль.

Правильно заключив, что его начальник имеет в виду дворецкого, сержант Вер сразу же отправился на поиски этой личности. Но Старри, услышав, что инспектору Хемингуэю по непонятным причинам нужна лестница, не мог помочь ему. Он сказал, что сожалеет, но в доме нет ничего подобного. Его тон выражал не сожаление, а необъяснимое презрение к лестницам.

Инспектор понял, что Старри пытается поставить его на место, но не обратил на это внимания, а только подумал, что на сцене из него вышел бы идеальный дворецкий, он явно не понял своего призвания.

– Я и не думал, что лестница находится в доме, – сказал Хемингуэй, – но я видел фруктовый сад, и мои умственные способности – вы их, по-видимому, явно недооцениваете – позволяют мне предположить, что лестница должна быть в поместье.

– Вы, несомненно, говорите о лестнице мистера Галлоуэя, – терпеливо сказал Старри.

– Несомненно! – поддержал инспектор. – Кто такой мистер Галлоуэй?

– Мистер Галлоуэй, инспектор, – старший садовник, очень уважаемый человек. Покойный мистер Хериард нанимал еще двух помощников садовника и мальчика. Но это не в счет.

Судя по тому, что старшего садовника любезно наградили обращением «мистер», он был личностью, с которой надо было считаться, но инспектора не интересовали тонкости социального статуса в среде прислуги, и он невежливо спросил:

– И где этот Галлоуэй держит лестницу?

– Мистер Галлоуэй, – Старри изображал айсберг, – держит свои инструменты под замком. Он шотландец, – добавил дворецкий в объяснение этой особенности.

– Где он держит ключ?

– Я не могу ответить на этот вопрос с уверенностью. – Айсберг не выражал ни малейшего желания растаять.

– Хорошо, а что вы делаете, когда его нет, а кому-нибудь понадобятся ножницы для обрезки деревьев?

– Именно с этим, – ответил Старри, – мистер Галлоуэй и не хочет мириться. Он очень аккуратен, а известно, что джентльмены беззаботно обращаются с инструментами.

Глаза Хемингуэя вспыхнули.

– Вы когда-нибудь читали историю о лягушке, которая лопнула? – спросил он зловеще.

– Нет, – невозмутимо ответствовал дворецкий.

– Вам необходимо прочитать. Старри поклонился.

– Я учту это, если когда-нибудь у меня будет свободное время, – сказал он и, по всем правилам, как вынужден был признать Хемингуэй, удалился.

– Мне жаль тебя, парень, – сказал Хемингуэй сержанту. – Похоже на то, что тебе придется поехать к этому Галлоуэю и узнать, не держит ли он ключ у себя на шее. Но сначала я посмотрю на это место.

Они вместе вышли из дома и прошли по тающему снегу к конюшне. Древняя постройка встретила их закрытыми дверями с угрожающего вида замком и маленькими окнами, изнутри густо покрытыми пылью и паутиной. Через одно из них видна была комната для упряжи; через другое инспектор смог разглядеть лежащую вдоль стены внушительную лестницу, достаточно длинную, чтобы достать до верхнего этажа особняка.

Пошарив под порогом, поискав тайник под нависающей крышей и даже обыскав два сарая с горшками и теплицу, Хемингуэй отказался от поисков ключа и внимательно осмотрел окно в конюшню. Это было небольшое двустворчатое окно, и хотя не требовалось большого умения, чтобы просунуть острие ножа между двумя его половинами и отодвинуть задвижку, даже самый большой оптимист отказался бы от такого предположения. Было ясно, что окно давно не открывали. Это доказывала не только непотревоженная пыль, но и родовая паутина паучьей семьи с тысячелетней историей.

– Теперь, – заключил Хемингуэй, – мы обнаружим, что садовник носил ключ при себе со вчерашнего полудня. Хорошенькое дельце!

Пряча улыбку, сержант сказал:

– Я считал, вы любите запутанные дела.

– Верно, – ответил Хемингуэй. – Но я люблю, когда есть за что уцепиться! А здесь каждый раз, когда я думаю, что наконец-то я что-то нащупал, оно выскальзывает у меня из рук, как в плохом сне. Готов съесть собственную шляпу, если в комнате имеется раздвижная панель; готов поспорить, что не было никаких махинаций с ключом; а теперь вроде бы выясняется, что и окна тоже не трогали. Просто колдовство какое-то! Или я уже разучился работать...

– Да, дохлое дело, – согласился Вер. – Дымовая труба не подходит, я думаю?

Инспектор бросил на сержанта неприязненный взгляд.

– Или крыша? – предположил сержант Вер. – Над спальнями – чердак. Там есть слуховые окна. Может быть, спустились с чердака над комнатой мистера Хериарда и добрались до его окна?

– Этого не может быть, – сердито сказал Хемингуэй. – Никогда не встречал более идиотской идеи. Тебе надо ехать и расспросить этого садовника, но сначала завези меня в участок.

– Хорошо, сэр. Но я не могу отделаться от мысли, что все это время ключ был при нем.

– Разумеется, если это не так, я упаду в обморок, – ответил Хемингуэй.

Они приехали в участок в подавленном молчании. Инспектор Бэкстоун подкреплялся крепким чаем, и Хемингуэй с благодарностью принял чашку божественного напитка.

– Как у вас дела? – спросил Бэкстоун.

– Никак, – честно признался Хемингуэй. – Это напоминает мне лабиринт в Хэмптоне. Неважно, какой путь выбрать: всегда приходишь к тому месту, с которого начал. Мне кажется, я пытаюсь поймать настоящего Гудини. Наручники и закрытые сундуки – ничто для такой птицы.

– Должен сказать, я с радостью передал вам это дело, – признался Бэкстоун. – Честно говоря, расследования – это не мой хлеб.

– К тому времени как я прорвусь через все хитросплетения, это перестанет быть и моим хлебом, – сказал Хемингуэй, потягивая чай. – У меня не меньше четырех верных подозреваемых, три возможных, и у всех нет алиби! И почти у всех жизненно важные мотивы! Будь я проклят, если могу обвинить хоть одного из них.

– Четверо верных подозреваемых? – спросил Бэкстоун, прокручивая это в уме.

– Молодой Хериард, его сестра, Мотисфонт и Ройдон, – перечислил Хемингуэй.

– Вы не считаете, что это могла сделать светловолосая молодая леди?

– Я отметил ее как возможную, но сам не поставил бы на нее ни пенни.

– А кто другие возможные подозреваемые, если вы не возражаете против моего вопроса?

– Лакей и дворецкий.

Бэкстоун выглядел несколько изумленным.

– Старри? Почему вы думаете, что он мог приложить к этому руку?

– Обычная предвзятость, – с готовностью ответил Хемингуэй. – Сегодня днем он наградил меня таким взглядом, что я с удовольствием повешу на него это убийство, если все остальные окажутся чистыми.

Провинциальный инспектор понял шутку и засмеялся.

– Ну, вы скажете! – произнес он. – Сам-то я подозреваю молодого Хериарда. С ужасным характером парень уродился.

– У него самый основательный мотив, – согласился Хемингуэй. – Хотя убийства не всегда совершаются ради самых высоких ставок, заметьте! Далеко не всегда. Есть еще Ройдон, ему нужны деньги для его пьесы.

– Да. Я размышлял над этим до того, как вы приехали, но мне это показалось маловероятным. Конечно, убить могла и мисс Хериард. Не думаю, что она перед чем-нибудь остановится.

– Я охотно арестую ее или Мотисфонта, если вы только скажете мне, как любой из них вошел в комнату, – сказал Хемингуэй.

Бэкстоун покачал головой.

– Да, это загадка. А вы не думаете, что в деле замешана пожилая леди?

– Что? Миссис Джозеф Хериард? – воскликнул Хемингуэй. – Слишком неправдоподобно! Нет, не думаю. Зачем бы ей это понадобилось?

– Не знаю, – признался Бэкстоун. – Просто я подумал, что у нее тоже нет алиби, однако ни вы, ни я ее даже не заподозрили. У нее мог быть мотив.

– Ну, он пока не выплыл наружу, – сказал Хемингуэй. – Более того, если он и есть, то мне не поможет. У меня уже много мотивов, не говоря даже о сокрушительной улике в виде портсигара Стивена. И все это ни к чему, пока я не раскопаю, как было совершено убийство.

– Понимаю, – согласился Бэкстоун. – И по поводу портсигара много неясностей, правда? Молодой Хериард одолжил его мисс Дин, а потом его любой мог подобрать.

– Да, слышал, но на это мало надежды, – сказал Хемингуэй. – Люди обычно не подбирают чужие портсигары, в этих слоях общества по крайней мере. Он принадлежит Стивену, и я не слышал, чтобы на нем нашли отпечатки пальцев кого-нибудь другого.

– Нет, не нашли, – удрученно промолвил Бэкстоун. – Насколько я помню, на нем вообще не было никаких отпечатков.

Хемингуэй опустил чашку.

– Ну, какие-то отпечатки должны были быть! Вы хотите сказать, они настолько стерты, что их не идентифицировали?

Бэкстоун потер подбородок:

– Помню, прошлой ночью я просматривал отчет. В нем говорилось, что вообще нет никаких отпечатков.

– Послушайте! – встрепенулся Хемингуэй. – И молодой Хериард, и мисс Дин, они оба признали, что держали портсигар в руках! Вы хотите сказать, они не оставили отпечатков?

– Ну, я повторяю только то, что было в отчете, – защищался Бэкстоун.

– И вы видели этот отчет и не упомянули такого странного обстоятельства! Почему мне его не показали?

– Вам бы показали, если бы вы попросили. В нем же ничего не было. Мы установили, что портсигар принадлежит Стивену Хериарду, эксперты не нашли на нем никаких отпечатков пальцев. Это все...

– Мне следовало бы все проверить самому, а не полагаться на чужие слова! – Хемингуэй готов был дать себе здоровенного пинка. – Неужели вас не поразило, что это в высшей степени необычно, если не сказать – подозрительно, что на портсигаре нет отпечатков пальцев?

– Думаю, – дошло наконец до Бэкстоуна, у которого котелок варил медленно, – их стерли.

– Да! – Хемингуэй с трудом сдерживался. – Я тоже именно так и думаю! И если вы считаете, что молодой Хериард случайно уронил его, сначала позаботившись о том, чтобы стереть отпечатки, я могу только сказать, инспектор, что у вас прекрасная доверчивая душа.

Бэкстоун побагровел:

– Ну, это ваше дело – находить такие вещи. Не отрицаю, я так закрутился, что просто забыл об отпечатках. Они не могли стереться в кармане у молодого Хериарда?

– Нет, – решительно сказал Хемингуэй. – Они могли смазаться, но следы все равно остались бы. Вы когда-нибудь пытались чистить серебро, чтобы не оставить своих пальчиков? Даю слово, это целое искусство.

– Да, верно, – кивнул Бэкстоун. – То же с медью. Но это же золотой портсигар. Большой, плоский, с монограммой.

– Прежде всего надо посмотреть на него, – вздохнул Хемингуэй, досадуя на самого себя. – Пошли! Давайте поговорим с вашими экспертами!

Но эксперты были не нужны для того, чтобы понять, что портсигар подбросили, не оставив никаких уличающих следов. Теперь он лежал на специальной подставке, матово поблескивая. На его гладкой золотой поверхности не было ни единого пятнышка.

– Будто прямо из магазина, – проворчал Бэкстоун. – Почти как новый, только несколько царапин. Никто из моих людей не мог уничтожить никаких отпечатков, за это я отвечаю!

– Я этого и не предполагал. Этот портсигар тщательно вытерли.

– Ну, тогда конец! Вы считаете, его положили в комнату, чтобы бросить подозрение на Стивена Хериарда?

– Да, что-то в этом роде, – ответил Хемингуэй. – Ясно одно: сам он его там не оставлял.

– Значит, он ни при чем, – с сожалением протянул Бэкстоун. – Должен сказать, я все время думал, что это он. Несколько удручает, правда?

– Я бы так не сказал. – К Хемингуэю, казалось, вернулось хорошее настроение. – На самом деле я считаю, это многообещающее развитие дела.

– Не понимаю, как так? – Провинциал с изумлением посмотрел на лондонского коллегу.

– Я уже было подумал, что в этом деле преступник не допустил ни одного промаха. Ну вот, он его допустил, – сказал Хемингуэй, вытягивая обвиняющий палец в сторону портсигара. – Так же, как многие до него, которые пытались быть слишком умными. Думаю, он подбросил портсигар без предварительной репетиции. Если бы он подумали об этом, когда разрабатывал остальные детали, мы бы нашли на портсигаре отпечатки пальцев Стивена. Можно считать, что мисс Дин говорит правду, она действительно положила портсигар на стол. Наш неизвестный друг увидел его там и решил, что это прекрасная улика против Стивена. Он взял его и, может быть, сунул в карман. Он либо забыл, что нельзя трогать его голыми руками, либо у него не было времени взять его через платок. Но когда пришел момент подбросить улику, такой человек не мог забыть про отпечатки пальцев. Он старательно, как следует протер его. Все это восстановило мою уверенность в изначальной глупости убийц. Они всегда рано или поздно срываются, хотя, должен признать, этот умнее многих.

– Все это прекрасно, но не понимаю, как это вам поможет.

– Кто знает? – Хемингуэй взял портсигар с подставки и посмотрел на него, как отец на сына.

– Что вы собираетесь с ним сделать? – недоумевал Бэкстоун.

– Вернуть Стивену, – невозмутимо ответил Хемингуэй.

– Я не понимаю...

– До сих пор, – прервал его Хемингуэй, – всем было ясно, что фаворитом на этих скачках является молодой Хериард. Настоящего убийцу такое положение дел в высшей степени устраивало, поскольку не требовало никаких дополнительных усилий с его стороны. Ему надо было только затаиться и держаться естественно. Теперь я хочу, чтобы стало известно, что я уже не подозреваю Стивена. Первый ход сделан. И если я что-нибудь понимаю в том, как устроены мозги у убийц, то я должен увидеть интересную реакцию.

Глава 14

Сержант Вер вернулся от Галлоуэя и с унылым видом сказал своему шефу, что все обстоит так, как они и предполагали. Галлоуэй взял ключ с собой, он даже сейчас висит на крюке в кухне.

– Так что непохоже, чтобы наш парень пролез через окно, – сказал Вер. – Думаю, что и вы не обнаружили ничего новенького, сэр?

Когда он узнал, что обнаружил инспектор, то заинтересовался, но был склонен согласиться с Бэкстоуном, что, помимо вычеркивания одного из подозреваемых, навряд ли это сильно поможет в чем-нибудь еще.

– Если вы меня спросите, сэр, я скажу, что человек, который все это сделал, не того сорта, чтобы терять голову, – заявил сержант.

– Я тебя не спрашиваю, но ты волен иметь собственное мнение, – ядовито заметил Хемингуэй. – У меня уже есть доказательство того, что он может сделать глупость. А теперь мы посмотрим, не может ли он немного струсить. До сих пор все было так, как хотел он. Теперь будет так, как хочу я! Посмотрим, насколько ему это понравится.

– Вы снова собираетесь туда сегодня вечером, сэр?

– Нет, – ответил Хемингуэй. – Не собираюсь. Самое время немного подумать в тишине, и пусть эта компания в особняке погадает, что у меня на уме. Ничто гак не расшатывает нервы, как ожидание.

Сержант усмехнулся.

– Вы, конечно, и не вспомните в этой тишине об индейке, которая жарится в «Голубой собаке», шеф? – осмелился произнести он.

– Если я еще услышу от тебя разговоры вне субординации, – сурово отчитал сержанта Хемингуэй, – я найду тебе работу в особняке, она задержит тебя там до полуночи. Я думаю вовсе не об индейке.

– Прошу прощения! – извинился сержант.

– Правильно делаешь. Я думаю о ветчине.

В соответствии с этим планом обитатели особняка были оставлены в покое, но не в мире. Мир не мог поселиться под одной крышей с миссис Дин. Она заставила Джозефа, Мотисфонта, Ройдона и свою дочь играть в какие-то сюрреалистические игры на бумаге, а Стивен, Паула и Матильда вынуждены были спастись бегством в бильярдную. Дом наполнился атмосферой еще большего беспокойства.

Рождественский ужин с традиционной индейкой и сливовым пудингом вдохновил Мод заметить, в какое неудачное время убили Натаниеля, потому что, хотя и кажется бесчувственным наслаждаться рождественскими угощениями, но что же поделаешь, поскольку вот они, здесь, и только испортятся, если их не съесть. Она добавила, что в этом году лучше не зажигать свечи на пудинге, и Старри, одобряя такое решение, внес свою лепту в кампанию самоограничения, убрав с пудинга побег остролиста.

Все разошлись рано, но на следующее утро никто не выглядел так, как если бы долгий ночной отдых пошел ему на пользу. Мотисфонт недовольно бурчал, что не понимает, почему медлит полиция. Этим замечанием, как посчитали все, он хотел сказать, что Стивен давно должен бы сидеть в местной тюрьме. Валерия жаловалась, что всю ночь ее преследовали кошмары. Бледный как полотно Ройдон громко вопрошал, когда полиция позволит им разъехаться по домам. Его риторический вопрос оставался без ответа.

Завтрак не подавали до девяти часов, и, прежде чем все принялись за джем с тостами, в манере древнегреческого хора вошел Старри и объявил о прибытии рока в лице инспектора Хемингуэя.

– Инспектор, – с удовольствием сказал дворецкий, – хотел бы поговорить с мистером Стивеном.

У Матильды внезапно пересохло в горле и неприятно одеревенела шея. Джозеф резко глотнул воздуха.

– Он мог бы дать мне закончить завтрак. – Стивен отложил салфетку. – Где он?