скачать книгу бесплатно
– Да, давай. Только продиктуй адрес, – ответила Йенни и открыла заметки в телефоне на случай, если номер дома или название улицы вылетят у нее из головы.
– Лучше я тебя встречу, окей? – Йенни удивленно распахнула глаза, но Аксель тут же поспешил объясниться: – Просто я живу рядом с пляжем, а там очень легко потеряться. Оскар как-то раз два часа петлял по району, пока я его не нашел.
Йенни улыбнулась и кивнула.
– Отлично тогда. Лекция будет проходить в музее кино. Неожиданно, правда? И закончится где-то в пять.
Не успела она договорить, как Хильма объявила об окончании урока. Ребята повскакивали из-за парт и кинулись к двери.
– Ладно, в пять буду ждать тебя у музея, хорошо? – поднимаясь с места, уточнил Аксель. – Задания тогда давай тоже распределим вечером?
– Да, отлично. Спасибо.
– За что спасибо? – спросил Аксель. Он нагнулся над партой, чтобы расслышать, что собиралась сказать ему Йенни. Его брови были сведены на переносице, удивленный взгляд – направлен прямо на собеседницу.
– За то, что тебе не пофиг, доберусь ли я до твоего дома, наверное, – смущенно ответила Йенни и пожала плечами.
Аксель разразился бархатным, солнечным смехом. Когда он смеялся, лицо его приобретало совсем детское, мальчишеское выражение.
– Да не за что. – Аксель подмигнул и снова улыбнулся, а затем вышел из класса.
* * *
Ровно без десяти минут пять Аксель подошел к невысокому зданию из красного кирпича, что располагалось на развилке между тремя улицами. По обеим сторонам от главного входа в музей на ветру развевались темно-синие флаги с надписью Filmmuseum[11 - Музей кино (швед.).]. А слева, вдоль фасада здания, прямо на земле, стройным рядом выстроились черные полутораметровые трафареты букв, составляющие слово Cineteket.
Музей кино был запечатлен в памяти Акселя яркими мазками незабываемых впечатлений. Он часто приходил сюда на экскурсии в младших классах. Одновременно острые и расплывчатые, болезненные и счастливые воспоминания – какими могут быть только воспоминания о детстве – навалились на него в одночасье. Тогда все казалось таким простым и понятным. Тогда не было проблем, мысли о которых не давали бы спать ночами. Тогда он не знал, каково это – жить, сжавшись в комок от ужаса и усталости, при этом на виду у людей сохраняя лучезарную улыбку. Тогда он не знал, каково это – стать чужим самому себе.
В пять часов из-за массивных деревянных дверей музея показалась Йенни. Она выглядела бодрее и счастливее, чем утром, улыбалась – то ли машущему ей Акселю, то ли своим мыслям. Завидев одноклассницу, он быстрым шагом направился ей навстречу.
Ребята обменялись приветствиями и устремились в строну пляжа.
Вдруг Аксель сказал:
– Ты выглядишь такой счастливой. Видимо, тебе понравилась лекция?
– Да, было круто!
– А что за режиссер приезжал?
– Рой Андерссон, – быстро ответила Йенни и перевела взгляд с дороги на Акселя. Тот выглядел слегка озадаченным. – Ты вряд ли знаешь его. Он снял «Песни со второго этажа» и «Шведскую историю любви» – фильм детства моей мамы.
– Я даже о существовании таких фильмов не знал. Единственные древние фильмы, которые я смотрел, – это «Крестный отец» и какой-то фильм Линча с Джеком Нэнсем.
В ответ на его реплику Йенни снисходительно улыбнулась и пожала плечами, как бы уверяя: «Шведская история любви» – вовсе не тот фильм, который нужно обязательно увидеть.
Какой-то отрезок пути они прошли молча, даже не глядя почти друг на друга. Йенни наслаждалась легкой прохладой, что приносил с собой вечерний бриз, думала о словах, услышанных на лекции, и мысленно искала способ использовать полученные знания в недавно придуманной короткометражке.
Аксель шел по левую сторону от нее и мучительно искал тему для разговора, но мысли путались, ускользали. Причина была в том, что благодаря ветру, дувшему с моря, Аксель отчетливо слышал шлейф парфюма Йенни. Его поразило чувственно-сладкое сочетание карамели, малины, пачули и роз. Аромат был слабым и ненавязчивым, но таким по-домашнему теплым – Акселю захотелось вдруг остановиться и уткнуться носом Йенни в шею, и эта странная мысль заставила его смутиться и отвести взгляд от задумчивого лица одноклассницы.
– Йенни, ты голодна? – спросил Аксель, радостный оттого, что нашел способ прервать затянувшееся молчание.
Йенни повернула голову в его сторону, заправила за уши выбивающиеся из прически пряди. Она смотрела как будто бы поверх плеча Акселя, не осмеливаясь встречаться с одноклассником взглядом.
– Нет… ни капли.
Аксель медленно покачал головой.
– Ты знаешь, что для человека, который два года ходил в театральный кружок, ты просто катастрофически плохо врешь?
– Я же не на сцене играла. Я писала сценарий и ставила пьесы с Альмой! – парировала Йенни.
– Ах вот оно что… Ну это меняет дело. Тогда у тебя есть полное право так неубедительно врать.
– Ой, да иди ты, Экланд! – воскликнула она, и чистый смех ее разнесся, разлетелся по улице, точно аромат цветущей вишни в мае.
– Нет, ну а если серьезно, то это одна из причин, почему меня так притягивает кино, – сказала Йенни негромко, взгляд ее нерешительно скользнул по лицу Акселя. – Я вот даже не могу соврать, что я не голодна или притвориться, что мне плохо, чтобы не идти в школу. А кто-то может сыграть перед камерой миллионы самых разных эмоций! Прожить целую жизнь! Ты видел, как, к примеру, актеры, исполняющие главные роли в «Шепотах и криках», поразительно передали весь ужас, весь трагизм происходящего в фильме? Я просто прилипла к стулу, во все глаза уставившись в экран. Мне было физически больно его смотреть. Конечно, тут еще и драматургия, и какие-то кинематографические приемы играют огромную роль, и шикарная операторская работа… Но это же все равно волшебство какое-то! У тебя, кстати, очень здорово получается играть. Я еще тогда осенью, во время съемок, хотела сказать, что из тебя бы получился отличный актер.
Аксель с интересом вслушивался в ее негромкий волнующий голос, смотрел, как удивительно эмоции на лице Йенни сменяют друг друга. Он откровенно ею любовался. Любовался ее неимоверной живостью, трогательной искренностью и детской непосредственностью. Но отчего-то он невольно подумал о том, что жизнь и у нее все это отнимет. Причем отнимет с той пугающей невозмутимостью, с какой опытные коллекционеры засушивают бабочек.
– Ты просто пытаешься быть вежливой, – отмахнулся Аксель, пожимая плечами.
– Что? Нет, ничего подобного! Ты что, правда не видишь, что ты играешь почти как профессиональный актер? Крупный план твоего лица занимает процентов сорок хронометража. И при этом ни единой фальшивой эмоции я не увидела. Иначе я и не стала бы снимать такие крупные планы.
«Последний год у меня каждый день как представление в театре, но с одной и той же ролью. Может, в этом весь секрет моего “актерского профессионализма”?» – подумал Аксель, мрачно усмехнувшись про себя. Он не умел воспринимать происходящее с ним иначе – только через иронию и несмешные шутки, иначе пережить это было бы невозможно.
– Хорошо, врать ты, может, и не умеешь, но перескакивать с темы на тему у тебя получается просто блистательно. – Аксель убрал с лица челку и взглянул Йенни в глаза, которые та сразу же опустила. – Итак, почему же я спросил, не голодна ли ты? Недалеко от моего дома есть кондитерская. Если хочешь, можем купить что-нибудь там. Ужин я еще не готовил, а пока буду готовить, ты умрешь от голода.
– Я не настолько голодна, чтобы умереть, но мимо кондитерской, наверное, не пройду. Понимаешь ли… я безвольное существо, которое не может жить без сладкого.
– Тогда ты просто обязана согласиться. Как только ты попробуешь их миндальное печенье, то поймешь, что такое зависимость в чистом виде. Готов поспорить, ничего вкуснее ты не ела.
Кротко вздохнув, Йенни опустила свою маленькую ладонь Акселю на плечо. Ее губы дрогнули в мягкой усмешке:
– В таком случае за мои лишние килограммы ответственность будешь нести ты.
* * *
Аксель и Йенни шли по влажному песку, который звучно хрустел под ногами. Мелкие белые песчинки прилипали к выцветшей ткани кедов, забивались в ромбовидный рисунок на подошве. Йенни оглядывалась по сторонам, вслушивалась в симфонию разнообразных звуков, плотным облаком расстелившихся по пляжу. Она поспешила наглухо запахнуть куртку и приобнять себя за плечи. Здесь было прохладнее, чем в других частях города: промозглый ветер с моря пронизывал до костей, сдувал последние частицы тепла с предзакатного города.
Неспокойно было и само море. Волны сердито вздымались и с сокрушительной силой разбивались о берег, рассыпаясь в белоснежную пену. Йенни вздохнула полной грудью, улыбнулась.
– Как, наверное, круто жить в этой части города, – сказала она, глядя на тонкую складку горизонта, где заканчивался туго натянутый холст неба и уже волновались сине-черные воды. Солнце почти село.
– Да, не жалуюсь. – Аксель сделал пару шагов в сторону дома, но, заметив, что Йенни нет рядом, остановился. – Ты идешь?
– Ага, секундочку.
Йенни быстро вытащила из рюкзака старенький фотоаппарат, с которым почти никогда не расставалась, и дважды нажала на кнопку затвора. Только после этого она двинулась с места, довольно глядя однокласснику в спину.
Ребята прошли еще немного. Они не отходили далеко от кромки воды, не приближались к разноцветным деревянным домикам, что тянулись вдоль берега. Спустя некоторое время Аксель все же свернул, и, когда ребята обошли сзади огромный отель, Йенни наконец увидела дом Акселя.
А жил он в миниатюрной одноэтажной вилле в типично скандинавском стиле. Снаружи она была облицована светлым деревом, металлическая крыша пылала яркими закатными красками. Также к дому прилегала небольшая веранда, где располагались два деревянных шезлонга и обеденный стол на шесть персон. Стол одинокий, покрытый дождевыми разводами. Стол, за которым никогда уже не соберется семья.
Обогнув веранду, ребята оказались у главного входа. Аксель отворил дверь и пропустил Йенни вперед. Сам вошел следом.
В прихожей Йенни проворно стянула с ног кеды, даже не развязывая шнурков, и встала посреди коридора. Она пробежалась взглядом по комнате, пока Аксель разувался и замыкал дверь.
Стены и потолок были выкрашены в пастельные цвета, но созданное ими ощущение больничной стерильности разбавлялось немногочисленными стеклянными, медными и деревянными предметами, легкими тканями. Пространство казалось воздушным, уютным. Добавь счастливую семью, и получится фото из каталога «Икеи».
– Что ты будешь есть? – спросил Аксель, заходя в ближайший к нему дверной проем, который, как оказалось, вел в кухню.
– Не знаю, – безучастно ответила Йенни и проследовала за ним. – Все что угодно.
– А любимое блюдо у тебя есть? Может, я смогу приготовить его сейчас?
– Вообще, я всеядна, – усмехнулась Йенни. – Но за карбонару или болоньезе душу продам.
– Ну, сейчас я могу приготовить карбонару. У нас как раз лежит в холодильнике отличная панчетта. Идет?
Аксель оперся руками о столешницу и особенно выразительно посмотрел на Йенни.
– Ты шутишь, что ли? Я же сказала, что за карбонару душу продам! – Затем она добавила тихо, как будто смутившись: – Правда, ты вовсе не обязан готовить для меня…
– Я знаю. Просто тебе повезло, что я люблю и – самое главное – умею готовить.
Йенни застенчиво глядела то на свои замершие сложенные вместе руки, то на надпись «Парк Юрского периода» на черном худи Акселя.
– Везет же твоей маме, – улыбнулась она. На слове «мама» Аксель поджал губы, из-под слегка нахмуренных бровей метнул в сторону тоскливый взгляд. – Меня практически невозможно заставить готовить. Каждый раз, когда я умудряюсь сотворить что-то… ну, ты знаешь… съедобное, то я заношу это событие в список личных подвигов.
Аксель беззвучно рассмеялся и полез в один из кухонных шкафов за пачкой спагетти.
– Слушай, если я все равно не нужна тебе здесь… Скажи, пожалуйста, где я могу поставить свой компьютер на зарядку?
– Ну, во-первых, ты всегда мне нужна, – с доброй иронией ответил Аксель. – А на зарядку ноутбук можешь поставить у меня в комнате. Вещи свои тоже спокойно можешь там кинуть. Первая дверь слева после гостиной.
– Спасибо. Я скоро вернусь, раз уж я тебе «всегда нужна».
Йенни вышла из кухни, легким шагом ступая по деревянным половицам.
Дверь в спальню Акселя узнать было нетрудно – в глаза сразу бросилась ярко-красная табличка: This room is a disaster area[12 - «Эта комната – зона бедствия» (англ.).]. Йенни бесшумно надавила на ручку и вошла в комнату. Она казалась обманчиво просторной из-за белоснежных стен и высокого потолка. Справа от двери находилась двуспальная кровать, застланная белым постельным бельем.
На первый взгляд ничего особенного в комнате не было. Но стоило Йенни приглядеться повнимательнее, и она обнаружила кипу изрисованных листов на поверхности письменного стола. В основном Аксель изображал героев комикса, о котором она никогда не слышала. Скорее всего, он придумал его сам.
Поддавшись любопытству, Йенни подошла к столу вплотную и склонила голову, рассматривая рисунки. На ближайшем из них был изображен обнаженный юноша, похожий на одну из тысяч дистрофичных, болезненно изломанных фигур с полотен Шиле[13 - Эгон Шиле – австрийский живописец и график, один из ярчайших представителей австрийского экспрессионизма. Ученик Густава Климта.], рухнувший на колени, вцепившийся намертво руками в волосы. На его лице белели пустые безумные глаза, чернела резкая полоска напряженного рта. Фон составляла десятки раз продублированная надпись: «Обнуленный смертью герой». На рисунке рядом этот же юноша прижимал ладони к кровоточащим ушам и, лежа ничком на земле, ногами отбивался от кляксоподобных черных силуэтов в жутких ритуальных масках. В выноске была лишь одна фраза: «Верните мне мою тишину».
Это был тот самый момент, когда следовало отвернуться, сделать вид, будто ничего не видел. Но Йенни продолжала вглядываться в лицо на рисунках, в уверенные и стремительные линии его образовывающие. Она одними губами повторяла: «Обнуленный смертью герой», и чем глубже вонзались эти слова в сознание, тем страшнее ей становилось глядеть на рисунки.
Но сильнее того страха был обрушившийся на нее стыд. Ей стало совестно за то, что она увидела, за то, что не сумела вовремя отвернуться. Йенни понимала, что Аксель никому не собирался показывать этих работ, и оттого не могла не испытывать чувства вины перед ним.
Подняв наконец взгляд с рисунков, она наткнулась на фотографию в стеклянной рамке. Снимок стоял на самом краю стола, робко спрятавшись за разбросанными повсюду листами бумаги, тетрадями и учебниками. Йенни дрожащими пальцами дотронулась до холодного стекла и провела невидимую линию от верхней грани фото к нижней.
Судя по всему, снимок сделали во время одной из семейных вылазок на пляж. Акселю там было всего тринадцать или четырнадцать. Его влажные волосы кучерявились, песочными волнами спадали на лицо, а насыщенно-красные обветренные губы расплылись в широченной улыбке. На загорелой коже мальчика, точно крохотные драгоценные камушки, сверкали прозрачные капли. Аксель стоял в одних шортах, обняв рукой старшего брата. На лице второго юноши сияла добродушная улыбка, и он щурился от нещадно палящего солнца. За мальчиками стоял их отец, на вид лет пятидесяти, и над чем-то смеялся, глядя прямо в объектив. Его блестящие, радостные глаза были одного цвета с бутафорской синевой неба, виски тронула легкая седина.
В двух шагах от радостной троицы застыла вполоборота девушка. Ее белоснежное платье до щиколоток развевалось на ветру, руками она придерживала соломенную шляпу с широкими полями, что скрывала глаза. Тонкие губы Флер, сестры Акселя, были изогнуты в легкой улыбке.
От фото веяло соленым запахом моря, свежестью бриза и безграничным, ускользающим счастьем. Йенни с минуту не могла от него оторваться. Ее брови жалостливо сошлись на переносице, в глазах заблестели слезы.
Пересилив себя, Йенни наконец отвела взор в сторону и сделала маленький шаг назад. На стене справа она увидела плакаты Pink Floyd и Metallica. А под ними пристроилось огромное кресло-мешок синего цвета, на котором лежала раскрытая книга, перевернутая обложкой вверх. «Невыносимая легкость бытия», – проговорила Йенни про себя. В углу комнаты она заметила черную акустическую гитару, гордо красовавшуюся на отполированной металлической стойке.
Нужная ей розетка обнаружилась возле кресла. Быстро поставив на зарядку ноутбук, Йенни вышла из комнаты, предварительно обведя ее печальным задумчивым взглядом.
Аппетитный запах жареного бекона уже витал по всему дому.
– М-м-м… какой аромат, – прокомментировала Йенни, появившись в дверях кухни.
Аксель посмотрел на нее и улыбнулся.
– Все для тебя. Если хочешь есть, перекуси печеньем. Даже не прошу не наедаться перед ужином, потому что в случае с этим печеньем это невозможно.
– Я лучше потом. У нас же тут карбонара намечается! Тебе помочь чем-нибудь?
– Нет, я почти закончил. Слушай, тебе больше нравится классический вариант или вариант со сливками? – спросил Аксель, натирая пармезан в голубую чашку.
Йенни встала рядом, оперлась руками о столешницу. Она молча наблюдала за уверенными движениями Акселя. Он выглядел таким серьезным и сосредоточенным, что Йенни не смогла сдержать улыбки. Боковым зрением Аксель заметил это, и уголки его губ тоже приподнялись.
– Я больше люблю со сливками. Правда, не дай бог это услышит хоть кто-то из моих знакомых-итальянцев. – Йенни задумчиво покрутила в руках упаковку двадцатипроцентных сливок. Вскоре Аксель забрал ее для готовки. – Мне кажется, по степени тяжести этот грех идет сразу после пиццы с ананасами.
– Нет, ну пицца с ананасами – самое настоящее извращение! Даже для меня!
– Наверное, я с тобой соглашусь. Хотя, знаешь, Луи вот любит пиццу с ананасами. Он даже пытался убедить меня, будто это вовсе не так уж и по-извращенски.
– Мне кажется, людям, которые любят пиццу с ананасами, нужно запретить въезд в Италию. Или как минимум запретить им рассказывать о своих пристрастиях местным, – рассмеялся Аксель. Он несколько раз стукнул теркой о края чаши, очищая ее от остатков сыра, и начал взбивать яйца с пармезаном.
– Слушай, я хотела спросить… тебе не стыдно во всем быть таким талантливым? Я там видела… У тебя стол завален рисунками, и рисуешь ты очень круто! Только ты не подумай, что я специально в твоих вещах рылась. Просто не заметить ту гору рисунков было нереально.
– Да ничего особенного. Это так, баловство. Рисую, когда есть настроение.
Еще минут десять Аксель колдовал над ужином. Он перевел тему на проект, стал рассказывать о своих идеях насчет исследовательской работы для доклада. Йенни стояла рядом, привалившись бедром к столешнице. Она обнимала себя за плечи и внимательно слушала Акселя, глядя в пол.
Когда с готовкой было кончено, Йенни уговорила Акселя, чтобы он позволил ей разложить спагетти по тарелкам.
– Только не падай в обморок. Это итальянские порции, а не моя прихоть, – оправдывалась Йенни, неся блюда с еще дымящейся пастой к обеденному столу.
– Ну да, раз уж мы решили есть пасту, то не имеем права отступать от итальянских традиций, – с нескрываемой иронией произнес Аксель. – Я-то вполне осилю такую порцию. А вот насчет тебя я чего-то сомневаюсь.
– Это был вызов, Экланд, м? – Йенни угрожающе понизила голос, но Аксель на это лишь усмехнулся. – Не переживай, за месяц в Италии я научилась съедать такие порции, что эта – нефиг делать. – Йенни озорно улыбнулась и села за стол. – Ты идешь?
– Да, только у меня появилась идея… Раз уж мы решили устроить настоящий итальянский ужин, может, выпьем хорошего итальянского вина? В мини-баре есть одно, и оно просто идеально подходит к пасте. «Таурази» две тысячи девятого. Понимаешь, насколько это будет круто?
