скачать книгу бесплатно
Алый парус для енотов
Фирдауса Наилевна Хазипова
Вы держите в руках сборник драматических реальных событий об отношениях между людьми. Персонажи застигнуты в момент жизненного перелома. Автор «выдергивает» читателя из уютного комфортного бытия, напоминает ему, что мир несправедлив и непредсказуем, что судьба слепа – в любой момент может ударить любого.
Возможна ли в жизни гармония? Как определить желанную «золотую середину»? Автор не даёт ответа, лишь погружая читателя в судьбы героев, предоставляя ему самому поразмышлять на данную тему.
Герои рассказов и ситуации являются вымышленными, любые совпадения считать случайными.
Фирдауса Наилевна Хазипова
Алый парус для енотов
© Ф. Хазипова, 2022
© Издательство «Четыре», 2022
Часть 1. Там, где летают бабочки
На берегу Непростой реки…
Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он – маленькая бабочка, весело порхающая среди цветов.
Проснувшись, философ не мог решить, Чжуан-цзы ли он, видевший во сне, что он бабочка, или же бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы?
День первый
Августовское утро тепло заглянуло в настежь распахнутые окна. Обычную больничную палату с высокими потолками и крашеными светло-зелёными стенами залил ровный свет разгорающегося дня. Проснувшись, Фируза огляделась вокруг. Молодёжь вроде ещё дремлет.
– Доброе утро, – сказала она несколько отстранённо, откидывая потную простыню и нашаривая в тумбочке умывальные принадлежности. – Народ надо будить, скоро завтрак.
– Да мы не спим, – сонно произнесла Таша и повернулась на другой бок.
Тишина вновь повисла в палате. В который раз Фируза с опаской взглянула на потолок. Над тумбочкой застыл тёмный паук. Вчера она попросила санитарку убрать это создание. Та шваброй чиркнула по стене, и паук полетел вниз. «Ну молодца», – с досадой подумалось ей. Искать его не стала: он мог затеряться в продуктах на тумбочке, а мог затаиться в пакете с вещами, который стоит под кроватью у стены. Сегодня паук опять прилип к стене над головой. Его собратья тёмными пятнами с тонкими ломаными лапами висят на противоположной стене над окном, выходящим во двор больницы.
– Дайте мне мешок овса и ведро воды, – громко произнесла Фируза в потолок. И, дождавшись, когда недоуменные головы повернутся к ней, добавила: – Я здорова как лошадь…
Все вяло, полусонно рассмеялись. Да, это смешно. Особенно в палате городской инфекционной больницы, куда поступают со всеми вытекающими последствиями пищевых отравлений. Но ей было не до смеха. Её беспокоило подавленное настроение, с которым она проснулась. Что-то в это нежно-прекрасное летнее утро было не так. Что-то царапало душу и не давало покоя.
Аномальная жара в регионе загнала в инфекционку и молодых, и пожилых. Так, волею случая, оказались здесь, в замкнутом пространстве палаты, пятеро женщин. На улицу не выйти, даже на другой этаж не попасть: все заблокировано замками, дежурными, которые строго бдят, чтоб инфекция не полетела дальше.
Слоняясь по коридору, можно подивиться тому, сколько здесь спортивной симпатичной молодежи. Но жемчужиной среди всех считается Шахрият. Эта знойная девятнадцатилетняя красавица целыми днями в основном спала: то на животе, то свернувшись калачиком, то закинув длинные ноги на подоконник. Если не спит, то, лежа на кровати в коротеньких шортах и топике, задумчиво смотрит в смартфон, изредка проводя изящным пальцем по экрану.
В углу – кровать Кристи, невзрачной бледноватой девочки пятнадцати лет. Недавно она стала сиротой, и из районного центра должна перебраться в столичный город в семью брата. Справа восседает на кровати Таша, студентка с обесцвеченными волосами. Как обычно, она уже густо намазала ресницы и, склонившись над маленьким зеркальцем, ищет недостатки у себя на подбородке.
На самом солнечном месте под окном, выходящим на юго-восток, стоит кровать Вали-кондуктора. Лучи солнца подбираются к ее простыне после завтрака и долго лежат на ней жарким золотым покрывалом. Валя – это крупное лицо, крупное тело и живой взгляд карих глаз. С первой минуты, как поступила сюда, она издёргала Фирузу своей рожей на ноге, упорно пытаясь её показать, но та не менее упорно отводила взгляд: терпеть не могла подобных зрелищ.
Ещё две кровати по обеим сторонам двери, бесстыдно оголённые до матрасов скорбного вида, пустовали: некоторые больные предпочитают селиться в коридоре, где жара ощущается меньше.
Фируза потерла ноющий правый висок. Второй день болит голова, ни одна таблетка не помогает. Вчера врач после нескольких попыток унять боль предложила свою личную таблетку.
Сон! Настроение резко упало, и организм слегка содрогнулся, как это бывает, когда внезапно подскакивает давление. Она вспомнила его в деталях, и от этого он показался реалистичным и зловещим. Всё, забыть, не думать о нём, приказала себе мысленно…
Завтрак прошел незаметно для желудка. Если что и легло туда, то хлеб с маслом и чай. Она достала из тумбочки светло-коричневый том Максима Горького.
– «А я иду такая вся»…
Началось. В коридоре на разные мелодии заверещали телефоны.
– Сынок. Я же в больницу попала, – громко заныл женский голос. – Вчера вечером привезли в инфекционную больницу. Да. Поела что-то. Да, не пошло. Не знаю. Рвало, тошнило. Капельницу поставили, таблетки дают. А? На завтрак? Кашу овсяную…
Еще громче продолжала вторая:
– Рвало, тошнило, понос, резь в животе. На завтрак поела каши, желудок болит, прямо резь в животе. Принеси мне ночнушку и трусы, а то я тут голая лежу.
– Принеси туалетной бумаги побольше, – на весь коридор заговорила третья. – Нет, из продуктов ничего не надо. Кроме сухарей и бананов ничего нельзя. Ну, принеси курочку. Да, и пельменей.
Бодро заиграла башкирская плясовая мелодия.
– Да, тошнота, рвота. Капельницу. Таблетки. Еда не очень. Нет, отсюда не выпускают. Окно с торца здания найдешь, я выгляну. Передай пакет, напиши номер палаты. Лифтёр принесет.
В коридоре и соседних палатах на все мелодии пели телефоны и трындели тетки, подолгу и в сотый раз рассказывая, как им внезапно поплохело; шел подробный перечень того, что поела, как летели из них рвота и понос. Это пережёвывание скудных событий будет продолжаться целый день.
Фируза перелистнула страницу, и глаза выхватили строчки, которые развеселили: «Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», – об этом они больше и охотнее всего говорят»…
Ну классик! Знал бы он, что в двадцать первом веке стилистика жалоб изменится, но суть останется прежней.
Здесь, в палате № 1, редко звонят смартфоны. Вчера крепкая деревенская женщина перед выпиской так резко отчитала молодежь, что они все, видимо, перешли на sms-сообщения. Фируза, конечно, не поэтому написала sms-ку сестре со списком того, что надо принести. Просто так удобнее. Но и позвонить Ольге надо.
– Привет. Я в инфекционку попала. Не знаю, что случилось. Ездила на Иремель. Представляешь, поднялась на самую вершину! Ощущения – не передать. Потом расскажу. Еле дотащилась до дома, вызвала врача. Она в такую панику ударилась и меня напугала. «Немедленно в больницу, а вдруг у вас сальмонеллёз». Ну я и поскакала на такси в больничку, даже багаж не распаковала. Я тебе написала, что мне принести. Сама понимаешь, кинула в сумку, что пришло в голову. Нет, вкусненькое нельзя. Хочется быстрее на волю, поэтому не буду рисковать…
Кстати, подумала Фируза, я так и не поняла, с чего мне поплохело. Так всё было хорошо в походе.
Над деревней у подножья Уральских гор со всех сторон нависают хребты со звучными названиями: Зигальга с озером Зюраткуль, Малый и Большой Иремель, Бакты. Каждый день группа шастала по горам, топча гигантские змеевидные корни деревьев, распластавшиеся по тропинкам. Поднимались на вершины, которые казались недосягаемыми.
Но в последний день организм коварно сказал: «Опаньки!» И поехало! В разгар прощального ужина, когда студёная водочка поплыла внутрь, следом за ней пищевод протаранили арбуз и сливы, а потом подоспела курица гриль, которой захотелось присоединиться к такой разнообразной компании, Фирузу тряхнул озноб. Нешуточный озноб. Подумала, курточка оказалась хиловатой. Пошла спать. Накинула на себя парочку одеял.
Утром проснулась рано и помчалась вытряхивать банкет из желудка. Летело содержимое отовсюду со скоростью пробки от шампанского. Позавтракать не удалось, потому что опять быстрым шагом пришлось идти высвобождаться.
Через час группа погрузилась в газельку для возвращения домой. Пять часов в пути, как их вынести? Сразу же прислонила голову к стеклу окна и задремала, чтобы обмануть организм. Предварительно пришлось накинуть на себя плед, потому что в топике, несмотря на жару, было холодно. На стоянке опять летело содержимое, которому уже просто неоткуда было взяться.
Дома градусник показал «38». Вызванный врач потребовала немедленно ехать в больницу. Так Фируза очутилась здесь.
День второй
В палату, прихрамывая, вошла врач. Кристя умоляюще уставилась на неё:
– Когда меня выпишут?
Поворачиваясь вокруг своей оси и квадратом кривя рот, врач поясняла:
– Пока не придут результаты основного анализа, никого не выпишу. Он готовится пять дней. Терпите. Так, Сизова, как ваше рожистое воспаление на ноге? Я вам выпишу… Анализы у вас нормальные, ждем основной. Катаева (студентка ожидающе уставилась на нее), завтра выписываетесь. У вас обнаружили синегнойную палочку. У вас (ткнула ворохом бумаг в сторону Шахрият) нашлась эшерихия…
Наткнувшись на умоляющий взгляд Кристи, чётко проговорила:
– Решение приму только после результатов анализа. У всех что-нибудь находится.
Кристя опустила глаза на экран монитора и смахнула слезу.
Врач вышла из палаты, неся кипу папок в руках.
– Посмотрите, вот рожа у меня на ноге, вылезла недавно, ничего не помогает, – послышался голос справа. Фируза неохотно подняла взгляд от книги и снова опустила вниз. Чуть не в пятый раз соседка пытается показать ей свою болячку, и уже закипало внутри. «Ну не лечу я рожи! А также хари и морды! И смотреть на это не хочу», – раздраженно думала она. Нахамить ей, что ли?
Фируза решительно повернула голову в сторону кондуктора. На кровати уютно расположились 120 кг живого весу. Они лежали на боку лицом к обществу, накрытые ярким солнечным пледом. В больших карих глазах светилась симпатия к ней или к миру в целом, даже признаки влюблённости можно было разглядеть.
Ну как нахамить такому взгляду?
Невозможно читать. Фируза обреченно отложила книгу, достала ключворд и начала заполнять клетки разгаданными словами.
Вся проблема в том, что в подобной больничке есть только три возможных положения: лежать/сидеть на кровати; ходить туда-сюда по коридору, заставленному койками с больными; в столовой смотреть телевизор (если одержишь победу в споре с мужчинами, желающими смотреть спорт или какую-нибудь фигню) или наблюдать жизнь улицы. Но у всех занятий большие минусы: подоконников на всех не хватает, остальные положения долго не выдержишь.
– Я в душ. Кто составит компанию? – спросила студентка, ощупывая крашеные волосы.
О, очень кстати, потому что жара начала уже донимать.
Про компанию объяснение простое – дверь «душевой» не запирается изнутри, и надо, чтобы кто-нибудь снаружи караулил.
Ой, как хорошо! Так легко стало… Как мало человеку надо. Еще бы сны так не тревожили душу. Опять царапнуло воспоминание о ночном видении.
Отношение к этому у Фирузы настороженное. И неспроста. В её жизни случались сны, которые повторялись из года в год, как будто настойчиво что-то хотели внушить. Они были похожи на реальность, и все переживания и поступки во сне казались реальными. Но когда просыпаешься, понимаешь, что на самом деле это сон, просто похожий на реальность, сдвинутую по фазе. То ли это реальность, похожая на сдвинутый по фазе сон.
Она все время хотела понять, распознать символы: что сны хотят сказать или о чём предупредить, или они приходят просто так. Но тревога охватывала, когда вспоминались видения, в которых картины вдруг поворачивались непонятной стороной.
Самая трагичная ситуация была связана с вещим сном, который приснился матери и впоследствии превратился в реальность-кошмар.
Всё, больше ни слова о сегодняшнем сне, приказала она себе в который раз за день. Но настроение все равно испортилось.
В конце коридора около своей палаты Фируза и Таша увидели даму, которая, сложив длинное тело пополам, лежала на подоконнике пузом и смотрела на улицу. Дама удивляла: она по-простецки – в чём спит, в том и стоит. Видны только длинные стройные ноги, над которыми белеет крохотный треугольник трусиков.
– Вы хоть бы деньги брали за стриптиз, – ехидно проговорила Фируза, сворачивая в свою палату. Дама подняла голову, повернулась к ней и простодушно улыбнулась. Большие выразительные глаза ее смущенно потупились. Да что же за народ тут собрался, обезоруживают своей простотой, просто под дых бьёт их безобидность!
– К нам женщину переводят из коридора, – оживленно встретила их Валя.
Они невольно взглянули в угол у двери, где убого смотрелась раздетая до клеенчатого матраса кровать.
Фируза вытащила из глубины тумбочки спрятанный кипятильник: хоть чаю попить, может, на душе полегчает.
А мир за широко распахнутыми окнами прекрасен! Высоко в небе сияет солнце, и город мягко тает под его лучами. В палате светло и прозрачно. Над дверью пошумливает кондиционер. Кристя с лицом землистого цвета серьёзным взглядом уткнулась в экран ноутбука, Шахрият тихо сияет знойной красотой во сне, Таша по-турецки сидит на подоконнике, высматривая кого-то на улице. Невозмутимые тёмные пауки размером с десятирублевую монету с непомерно длинными, тонкими, изломанными под углом, лапами торчат над окном.
В раскрытые окна летят приглушенные звуки улицы и шелест листвы. Юго-восточное окно выходит на улицу, на противоположной стороне которой стоят деревянные домики с припаркованными к заборам легковушками. Иногда лязгнет ручка колонки и донесётся живительный звук воды, звонко бьющей по пустому дну ведра. Из другого окна можно увидеть заасфальтированный двор больничного комплекса.
Тишина, покой. Лето! Ничего нет лучше летнего дня и звуков простой незамысловатой жизни. Жизнь…
Фируза потёрла ноющий висок. В памяти снова всплыли воспоминания о том страшном дне, предвестником которого был сон матери.
Мать жила на похожей улочке в центре города в частном доме. Так же сияло лето на улице с высоченными пышными берёзами и тополями. Во дворе дома по праздникам выставлялся большой длинный стол. Так же звонко звякала ручка колонки и весело звенела вода в ведре. Никогда не унывающая, жизнерадостная, гостеприимная, мать любила компании, была общительной. К ней часто заходили соседки, приходили подруги, дочери с семьями. Вкусная еда, оживлённые разговоры, песни… Река её жизни – не без порогов, стремнин, опасных поворотов, житейских переживаний и радостей – в последние годы слегка помутнела из-за кризиса 1998 года, когда долги, взятые в валюте, выросли в рублях в непомерную сумму. В целом жизнь на пенсии её не тяготила и не казалась скучной.
Но последние полгода была грустна, пыталась говорить о том, что скоро умрёт. Все отмахивались. Что за глупости, бабушка прожила девяносто лет, а мама ещё молодая, заболеваний, угрожающих жизни, у неё нет. Но она как будто знала свой срок. Быстро оформила документы по наследованию, подарив дом двум младшим дочерям. Пыталась распределить остальное имущество, но недоумевающие дети не слушали её.
Фируза вспомнила тот последний, шестьдесят седьмой день рождения матери. Хоть и было лето, стол почему-то накрыли в не очень просторном доме. Было тесновато, как всегда, оживленно. Но все заметили в её глазах потустороннюю грусть. И опять разговоры, что скоро уйдет… Все удивлялись: откуда такие мысли?
Через пять дней Фируза вернулась с работы позже обычного, и уже с порога услышала трезвон телефона. Звонила племянница Вика.
– Нанайку[1 - Бабушка (тат.)] убили, – без предисловий сказала она.
Слова показались нелепостью, как будто фразы прорвались из случайного сериала: что значит убили, подумала Фируза, она же не бизнесменка какая-нибудь.
Механически вызвала такси, механически разговаривала с водителем. В середине пути вдруг поверилось в непоправимое, и она отчаянно разрыдалась. Такси слегка вильнуло в сторону, но тут же выправилось…
Во дворе и в доме были люди. После рассказа о случившемся первой её мыслью была, скажем, нелепая: «Она не заслужила такой смерти». Как будто кто-то другой на подобный конец имел причины. Видимо, она повторяла это вслух, потому что вдруг услышала ясный голос младшей племянницы Динары: «Она не заслуживала такой смерти». Потом вспоминается, как увидела большое бревно у забора, и начала подкатывать его к калитке убийцы, чтобы эта семья не могла проходить по двору мамы. К ней присоединилась сестра, стала помогать. Они подкатили его и плотно припёрли к соседской калитке. А там, во дворе, поигрывая веточкой, в тени яблони сидел парень в джинсах. И как сквозь оглушающий ветер прорвались пояснения: «Убийца убежал. Этот милиционер выжидает его»…
Фируза помнит, что ничего не помнит. Точнее, из тумана просто вырываются отдельные яркие картины или чьи-то чёткие фразы. Как дикая метель, в мозгу толкались мысли: «Как за полгода мама могла знать, что рано уйдет? Могла ли она предвидеть, что в жаркий полдень макушки лета (не осенью, не весной!) у молодого соседа произойдет сдвиг по фазе, который страшным рикошетом ударит по ней. Вот она с удовольствием поела курицу, вышла из калитки, свернула в проезд, чтобы выбросить собакам косточки. А из дыры в заборе выскочил сосед и начал кромсать её ножом. Она будет кричать: «Петенька, за что?» Из окон двухэтажного деревянного дома, у крыльца которого творилось душегубство, будут смотреть на происходящее две соседки, оцепеневшие от страха…»
Душа мамы, съёжившись от ужаса и боли, улетела в небеса. Она пересекла Непростую Реку, не оглянувшись назад, потому что никто не реанимировал тело в этом почти безлюдном в жаркий рабочий полдень частном секторе. Напротив домов – неширокая колея и глухой забор министерских гаражей. Там всё как положено: охрана, телефон.
– Почему никто не обеспокоился? – спросила она потом у сестры.
– Да вон в том доме постоянно пьянствуют и дерутся. Наверно, подумали, что опять эти дебоширят.
– Откуда мама знала, что скоро уйдет?
– Ей в январе сон приснился: она стоит на улице, поодаль от неё собрались умершие братья и еще кто-то, и говорят, указывая на маму: «Когда будем забирать?»…
Через десять лет Альбина скажет старшей сестре: «Я скоро умру. Никому я здесь не нужна».
Она говорила об этом с той же потусторонней обречённостью, без эмоций, как и мама. И вновь чей-то страшный выбор из другого мира, ткнувший пальцем в сорокадевятилетнюю женщину, выглядевшую девчонкой, унёс её в неведомое. Мать и дочь встретились там, где нет теней, горестей, суеты. Где светлое сияние пушит волосы золотым нимбом, а лучи солнца теряются в белых складках одежд и листве невиданных растений…
Но сегодня ночью они обе пришли к Фирузе. И от этого отмахнуться не получается. Сон встревожил мысли и чувства.
В палату зашла молоденькая санитарка. Она деловито заправила постель в углу, протёрла тумбочку. «Неспроста такие приготовления, – подумала Фируза. – Наверняка тяжёлую больную поселят».
Опять неприятно кольнуло воспоминание о сне. Он помнился коротким, но весь был насыщен символами и предсказаниями.
…В углу комнаты на корточках сидят мама и сестрёнка. Фируза стоит перед ними, а позади неё – кто-то невидимый. Полутёмная комната, полупустая. В дальнем углу белеет шапка сугроба. Альбина перелистывает паспорт, в который вклеены полупрозрачные матовые листы типа кальки. Она медленно всматривается в контуры лиц, как бы начертанные синим.
– Мы ждём под четвертым этажом, – поясняет мама, тоже глядя на графические изображения людей, а сестрёнка продолжает листать страницы.
– Тебя с таким паспортом никуда не выпустят, – говорит Фируза. Кто-то, стоящий позади нее, подтверждает эти слова…
Целый день царапало это «под четвертым этажом». Пугало и ужасало…
