скачать книгу бесплатно
– Томас Швайкер. Между прочим, почти ваш земляк – из Швабиш-Халля.
– А зачем такое рисовать?
– Это автопортрет. Швайкер нарисовал сам себя.
– Где его руки? – Это было первое, что произнесла Агата за все время их поездки.
– Их нет. – Разговор на эту тему почему-то ужасно развеселил Кристофа. Вероятно, ему нравилось наблюдать за тем, как вытягиваются в недоумении лица гостей. – Швайкер таким родился.
– А где он сейчас?
– Прямо сейчас очень болен и, вероятно, вскоре умрет.
– Тогда его положат в очень узкий гроб?
В тихом голосе Агаты звучало любопытство. Кристоф Вагнер от души расхохотался.
Потом они бродили по ярко освещенным залам, и хозяин дома радостно указывал то на одну, то на другую диковинку, которые привозил из своих многочисленных путешествий: картины, разрисованные веера, уродливые маски… Казалось, он побывал повсюду. Слушать его было интересно, но Урсула с ног валилась от усталости. Хотя дорога была куда короче, чем она думала, тело от нее стало тяжелым, точно мешок с зерном. А еще в доме царила небывалая жара. В каждой печи, каждом камине, что они встретили, потрескивали поленья.
Третий этаж занимали спальни. Они выглядели совсем обычными, но все равно кое-что удивило Урсулу в этом доме. Если не считать их четверых, он был совершенно пуст. Даже слуги, что приехали вместе с ними, куда-то подевались. Несколько раз девушке казалось, что она слышит цоканье когтей и собачий лай, но стоило прислушаться, как все звуки исчезали, оставался только шум леса за окном.
«Деревня далеко, – думала Урсула, медленно шагая следом за Ауэрхэном и Кристофом по мягким коврам. – Вокруг только лес, где живут медведи и волки. Больше ничего. Ни души».
* * *
Ужинали тоже вчетвером в большой столовой. На ковре поближе к печке лежали три черных брылястых пса размером с теленка. При виде Кристофа они вскочили, радостно виляя хвостами, но, разморенные, быстро вернулись на свои места и больше не поднимали голов.
Длинный стол был застелен белоснежной скатертью, свет дюжины свечей плясал на зубцах серебряных вилок, каких Урсула прежде никогда не видела. На круглом блюде красовался запеченный ягненок, а в кувшинах дожидалось подогретое вино. Но ни одного лакея не было видно. Кто же накрывал на стол? Урсула спросила, где ужинает прислуга, но Ауэрхан заверил ее, что сегодня она может составить компанию господину и его воспитаннице за общим столом.
Кристоф ел быстро и без особого аппетита – чтобы насытиться, а не распробовать лакомство. Он ловко орудовал вилкой, а вот Урсула от прибора отказалась: так она только вернее заляпает платье и скатерть, да и «вилы дьявола» не внушали ей доверия. Еда оказалась очень вкусной, мясо таяло на языке, а от вина клонило в сон. Она заметила, что Агата тоже клюет носом.
– Комната для тебя и фройляйн Гвиннер уже готова, – заметил Кристоф. Дома он казался не таким уж развязным. Может, дело было в длинном бархатном халате с меховой опушкой, но вид у него, скорее, был расслабленный и спокойный. – Если что-нибудь понадобится, обращайтесь к Ауэрхану.
– А я смогу завтра познакомиться с остальными слугами? – уточнила Урсула.
– Если хочешь, – пожал плечами Кристоф и взглянул на Агату, которая уже дремала, свесив голову на грудь, но так и не выпустила ложку из рук. – Ты грамотная?
Урсула смутилась. Ауэрхан уже задавал ей этот вопрос, когда нанимал на работу, но, вероятно, не передал ничего своему господину.
– Нет.
Когда у тебя шесть сестер, тут уж не до азбуки. Пока всех накормишь, обштопаешь, отмоешь да сопли вытрешь, уже на дворе глубокая ночь. Урсула вспомнила, как засыпала за занавеской под одним одеялом с сестрами, и неожиданно затосковала по дому. Справляется ли там матушка? Помогают ли ей?
– А сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
Кристоф неожиданно улыбнулся:
– Когда мне было столько же, сколько тебе, я тоже ни черта не знал. Глуп был как пробка, зато смазлив и ловок. Отец все дождаться не мог, когда я уеду из дома, чтобы глаза его меня не видели. Твои родители тоже мечтали тебя вытурить?
Урсула мотнула головой:
– Нет. Отец с матерью меня очень любят, господин. Полагаю, им сейчас грустно без меня.
Когда она подняла взгляд, Кристоф хмыкнул и подмигнул ей, чуть заметно кивнув в сторону Агаты:
– Тогда ты в меньшинстве, пташка.
* * *
У Урсулы никогда не было своей комнаты и, как она думала, никогда не будет. Она знала, что сначала будет жить с родителями и сестрами, потом выйдет замуж, а через год уже свои детки пойдут. Где тут уединяться? Урсула даже не могла вспомнить, когда в последний раз была одна. Наверное, никогда.
Но хозяин этого дома в глубине темного леса мог остаться один в любой миг, когда бы ни пожелал. Интересно, каково быть Кристофом Вагнером? Ужинать из фарфоровых тарелок, сидеть перед камином, зная, что завтра ты целый день сможешь провести в праздности и не таскать самому воду, не начищать медь, не выгребать золу из печи, не смотреть за детьми… Урсула никогда раньше не прислуживала в богатых домах, а потому и не завидовала их обитателям. Легко не завидовать, когда не видишь, как живут толстосумы. Но теперь она это узнала, и нутро ее вспыхнуло от желания стать кем-то другим.
Она внимательно оглядела комнату, где предстояло жить им с Агатой. В просторной спальне почетное место занимала большая дубовая кровать с балдахином на четырех столбиках. В углу жарко натопленная печка с изразцами. Издалека казалось, что она покрыта обычным пестрым узором, но, если присмотреться, с каждой плитки пялилась оскаленная красная морда с рогами и высунутым языком. Урсула поежилась. Зато резной золоченый сундук в углу был разрисован облаками и пухлыми ангелочками. Он был пуст, и Урсула сложила туда их с Агатой одежду.
На маленьком столике у кровати ждали кувшин с теплой водой и пара полотенец. Но Урсуле не хотелось раздевать и умывать Агату. Выискалась хозяйка! Еще вчера бегала в грязных башмаках, а сегодня уже нос задирает. Пускай сама укладывается, не маленькая… Девушка отошла к окну, попыталась отпереть его, чтобы впустить немного прохлады, но рама была заколочена. Она вздохнула и обернулась.
Агата сидела на кровати и болтала ногами, поглядывая украдкой на свою новую няньку. Взгляд был чересчур пристальный для ребенка. Урсула хотела помочь девочке снять башмаки, но та мягко уперлась рукой ей в плечо.
– Не нужно, я сама.
– Сама так сама, – буркнула Урсула и распрямилась.
– Отвернись.
– Чего я там не видела?
Агата пожала плечами, развязала передник и аккуратно повесила его на спинку кровати, затем скинула юбку и осталась в одной нижней рубашке. Тогда-то Урсула поняла, почему девочка просила не смотреть. Ткань сползла, и показался край острой детской лопатки, на которой багровел рубец. Агата повела плечами, словно взгляд Урсулы причинил ей боль. «Значит, не зря отец отмалчивался», – полыхнула мысль.
Стараясь не смотреть на шрамы, девушка достала гребень, чтобы причесать воспитанницу. Как бы там ни было, отец – человек подневольный, это его работа… Черные волосы Гвиннер струились между пальцами, как вода, и слегка завивались на концах.
– Больно было? – не выдержала Урсула и тут же отругала себя за глупый вопрос. Конечно, больно! Но как? Как когда крышка сундука падает тебе на пальцы? Или как обжечься горячим жиром? У боли сотни оттенков, и каждый не похож на другие.
Но Агата беззаботно ответила:
– Я уже и не помню. Наверное, да.
– Как это – «не помню»? У тебя вон вся спина изуродована!
– Сильно? – тихо переспросила та.
Урсула смутилась:
– Бывает и хуже… Да и кто там твою спину увидит? Разве что муж, но до тех пор все заживет.
Желая поскорее свернуть разговор, она заплела Агате косу, велела ей забираться под одеяло и затушила свечу.
* * *
Агата не спала, но притворялась спящей. Что-что, а притворяться она научилась превосходно. Стоило закрыть глаза, и ей мерещилось, что кровать объята пламенем. Сперва занималось одеяло, затем огонь поднимался выше, пока не достигал подушки. Все это время языки не жалили Агату, а лишь дразнили обещанием невыносимой боли, даже сильнее той, что довелось пережить в подвалах с мейстером Гансом. Только когда жар смыкался у нее над головой, кожа наконец вспыхивала и начинала обугливаться.
Агата вздрогнула и открыла глаза. Как бы она ни старалась, кошмары не уходили. Глубокий сон без сновидений поглощал ее лишь тогда, когда уже не было сил держаться на ногах. Он заставал ее в самых неожиданных местах: за обеденным столом или во время прогулки, за разговором или в карете на пути в Шварцвальд… Агата словно исчезала на мгновение из этого мира, а потом снова появлялась.
Если бы матушка была жива, Агата бы написала ей, что поселилась в новом богатом доме, где стены увешаны картинами, а из комнаты в комнату бродят большие черные собаки. Но матушка отныне должна была жить в самом дальнем чулане ее головы.
Агата тихо выбралась из постели, подошла к печке и опустилась перед ней на колени. Открыла заслонку и придвинула лицо близко-близко, чтобы жар обжег щеки, а тонкие волоски вокруг лба задрожали от горячего воздуха. Она должна подготовить себя к тому, что ждет ее в аду. Туда попадают те, кто предал своих матерей…. Агата глубоко вдохнула, ощущая, как горячий воздух проникает внутрь.
Но тут в кровати завозилась Урсула – не проснулась, просто перевернулась с боку на бок. Такие, как она, спят крепко, их не будят ни чужой храп, ни детская возня, ни собачий лай. Тело приказывает им спокойно спать, чтобы завтра вновь приниматься за работу. Агата вернулась под одеяло и всмотрелась в лицо своей новой няньки. Без чепца, с небрежно заплетенной косой, Урсула выглядела очень нежно. По-матерински.
Про саму себя Агата знала, что она отвратительна. Ей нужно стать кем-то другим: лучше, умнее, усерднее… Стать такой, какой хочет ее видеть Кристоф Вагнер. Сделать что угодно, только бы ее не схватили снова и не сунули в ледяной карцер. Она закрыла глаза, ощущая, как пламя начинает подниматься от ступней вверх до колен. Никто никогда не должен узнать, о чем на самом деле думает Агата Гвиннер.
Глава 4
Когда жемчужный рассвет тронул верхушки елей, Агата окончательно смирилась с тем, что не уснет. Она встала тихо, чтобы не потревожить Урсулу, оделась, переплела волосы и спустилась в кухню в надежде найти что-нибудь поесть.
За приоткрытой дверью начиналось царство горшков и сковородок. В воздухе пахло мукой, но еды не было нигде: ни на столе, ни в шкафах, ни в ящиках. Отчаявшись, Агата толкнула створку печи[2 - В те времена кухни были снабжены большой печью, занимавшей целую отдельную комнатку и служившей основанием дымохода. Она использовалась для приготовления пищи и обогрева дома. В некоторых печах были встроенные цистерны с водой.]. Там было темно и тепло. За ночь дрова прогорели, оставив после себя лишь горячую золу. Стараясь держаться подальше от цистерн, девочка осторожно вошла внутрь.
Утренний свет из кухни свободно проникал в печь. В резких солнечных лучах кружились струпья золы, потревоженные ее башмаками. Запах растопленного жира и вчерашней рыбы заставил живот заурчать. Неужели даже тут не найдется ни крошки? Вдруг сквозняк поднял с пола пепел: кто-то вошел в кухню. Дверца печи дрогнула и захлопнулась.
Хищная темнота схватила Агату, заползла в уши. Перед глазами метнулись алые пятна, от спертого воздуха пересохло в горле, в висках зазвенело, а тело покрылось липким потом. Агата открыла рот, пытаясь вдохнуть поглубже, но ничего не выходило. Руки шарили по стенам в попытке отыскать дверь. На мгновение ей показалось, что из угла слышны писк и крысиная возня. Писк делался все громче и громче, пока не разорвался прямо у нее в голове.
В этот миг кто-то распахнул дверь и впустил свет. Агата вывалилась из печи прямо под ноги Кристофу Вагнеру.
Господин Вагнер мало напоминал взрослых, каких Агата встречала до того. Он много и весело говорил, не носил черное, а глаза у него блестели, как начищенный медяк. Агата тонула в его словах и мыслях, которые не успевала даже ухватить за хвост, чтобы рассмотреть, не говоря уж о том, чтобы понять. Вот и сейчас он разочарованно протянул:
– О, ну это совсем не напоминает мой завтрак! Ты выглядишь совершенно несъедобной. Хотя Ауэрхан бы поспорил… Однако меню Ауэрхана мало меня тревожит. Что ты там делала?
Она все еще хватала ртом воздух, точно не могла надышаться. Наверное, когда открылась входная дверь, сквозняк захлопнул дверцу печи. Вот как все просто! Если бы она не суетилась, хватило бы одного толчка, чтобы освободиться. Никто не запирал ее здесь.
Агата оглядела себя: на юбке остались пятна сажи. Матушка пришла бы в ярость, и Урсула тоже наверняка разозлится. Зато Кристоф Вагнер к испачканной одежде не проявил ни малейшего интереса.
– Я искала еду.
Он хлопнул в ладоши:
– Вот так совпадение! Я тоже. Правда, для таких поисков вовсе не обязательно запираться в печи и визжать, как поросенок, но у каждого свои способы. В этом доме предостаточно народу со странностями. Если бы я каждый раз выяснял, что у кого в голове, то в моей собственной не осталось бы места. Итак, еда!
Он несколько раз хлопнул в ладоши и, обернувшись, довольно крякнул. Сами собой на столе появились кровяная колбаса, головка сыра и кувшин с пивом. Агата не успела заметить, откуда взялось съестное.
– Так-то лучше. Возьми колбаску.
Кристоф Вагнер уселся за стол и с аппетитом откусил большой кусок сыра. Сегодня он ел руками и с большим аппетитом. Агата посмотрела на угощение. Колбаса блестела от жира и выглядела маняще.
Чтобы стать сильной, нужно хорошо есть, напомнила себе она и без промедления схватила колбасу. Оба ели с жадным утренним удовольствием, которое приходит к людям только после голодной ночи. Завтрак показался Агате куда вкуснее ужина, который проходил чинно, на фарфоровых тарелках, с ложками и вилками, которые только удлиняют путь к еде.
– Почему вы не едите в столовой?
Вагнер с удивлением взглянул на колбасу у себя в руке, как если бы Агата задала этот вопрос ей.
– А станет ли эта колбаса вкуснее в столовой?
– Думаю, что нет.
– Тогда к чему перемещать снедь из комнаты в комнату? Только зря силы тратить. Вот ты выглядишь бледной и обессилевшей. Ты больна?
Агата прислушалась к себе:
– Нет.
– Это хорошо. Но наверняка твой чахлый вид связан с тем, что и в каких количествах ты ешь. Один мой товарищ из Швейцарии заверял, что одна и та же пища может служить как ядом, так и лекарством в зависимости от дозы и времени применения. По его словам, в человеке циркулируют три жидкости: соль, сера и ртуть. Если один из этих соков отделен от другого, возникает болезнь. Для излечения необходимо ввести вещество той же природы: горячую болезнь нельзя лечить холодным и наоборот… Запомнила?
– Нет.
– Понимаю. Мне тоже эта чертовщина никогда не давалась. Уж сколько раз мой учитель пытался вколотить в меня науку, но я сопротивлялся, как мог.
– Ваш учитель много знает?
– Знал. – Он сделал большой глоток пива. – Его это не спасло. Я своими глазами видел, как его мозг прилепился к потолку, точно сгнивший фрукт ко дну корзины. Мозг, который вмещал целую вселенную… Так что свой я стараюсь не забивать без надобности.
Агата поерзала на стуле. Она попыталась представить себе вселенную, но не сумела.
Кристоф Вагнер взглянул на нее с неожиданной строгостью:
– Так или иначе, выучить это все равно придется. Что ж, не будем тянуть. Сядем за книги сегодня же!
«Девочки не садятся за книги. Их удел – шитье и готовка». Едва эта мысль образовалась у Агаты в голове, как она поразилась, насколько та нелепа. Поэтому спросила лишь:
– Чему же я буду учиться?
Кристоф Вагнер широко улыбнулся и, поставив локти на стол, склонился к ней:
– Всему. А теперь идем!
* * *
Урсула привыкла подниматься с рассветом, но в эту ночь совсем заспалась. Она села в кровати и с удивлением обнаружила рядом с собой пустое место. Значит, Агата уже встала.
В утреннем свете еще ярче засверкала вчерашняя роскошь: позолота и серебро, резные шкафы из орешника и изящные складные стулья с маленькими шелковыми подушечками… Во всем этом сквозила равнодушная небрежность, как если бы хозяин обставил дом красивыми и модными вещами, но настоящего удовольствия от своего богатства так и не получил. На стульях не сидели. В шкафах пылились дорогие безделушки, которые никогда не доставали на свет.
Одевшись, Урсула спустилась вниз. На первом этаже было прохладнее, чем наверху. За дверью кухни слышались возня и тихие раздраженные голоса, будто там кого-то отчитывали. Урсула обрадовалась. Вчера ей показалось, что единственные живые люди в доме, кроме нее и Агаты, – это Вагнер и его молчаливый слуга.
Она тихо постучала. Открыли не сразу. Сначала в кухне воцарилась тишина, а затем дверь распахнулась, обдав Урсулу знакомым ароматом горячего хлеба. Кухаркой оказалась крепкая молодая женщина. Первое, что бросалось в глаза, – ее подозрительно опрятная одежда: белоснежный передник и чепец, ровнехонько завязанный корсаж и пышные рукава… Урсула на мгновение устыдилась своего вида и отругала себя за то, что вчера уснула, вместо того чтобы как следует позаботиться о своих вещах.
– Ранехонько ты, – заметила незнакомка, кивком приглашая Урсулу внутрь, – ну проходи. Не помню, чтобы кто-то в этом доме поднимался в такой час. Хотя господин-то, конечно, еще не ложился.
Кухарку, как выяснилось, звали Берта, и она была из тех громкоголосых добродушных людей, которых так любила Урсула. Берта все время улыбалась, будто готова была прямо сейчас услышать что-то смешное или радостное. Она усадила Урсулу за стол и поставила перед ней хлеб, молоко и сыр.
