Призрак великой смуты

– Ну вот, кажинный раз на этом самом месте… – саркастически улыбнувшись, сказал Вячеслав Николаевич. Оказалось, что он, один раз уже принимал участив в подобной десантной операции там, у себя в будущем, против того же противника и с тем же успехом.

Еще трое суток ушло на погрузку-разгрузку техники и перевозку войск между Новороссийском и Поти. Особые хлопоты при этом доставили бронированные вагоны поездов, для которых на палубах пароходов были настланы рельсы. Грузили их на причале, принадлежавшем Владикавказской железной дороге, паровым подъемным краном в пять тысяч пудов грузоподъемности, предназначенным для погрузки-разгрузки тяжелых паровозов. При этом Вячеслав Николаевич последними словами крыл наших тупых чинуш, не удосужившихся обзавестись на Черном море хотя бы одним морским железнодорожным паромом для прямой связи железных дорог Закавказья и юга России.

Оказалось, что эти паромы – не какое-то изобретение будущих времен, а самая что ни на есть наша современность. На Балтике до войны такие паромы связывали Швецию и Финляндию, а в Америке с середины прошлого века ходили по Великим Озерам. Даже у нас на Байкале ходили два железнодорожных парома ледового класса – «Ангара» и «Байкал».

После того как корпус был полностью высажен в Поти, утром первого февраля, мы выступили в направлении Кутаиса. Закавказский Комиссариат к тому времени успел спешно созвать в Тифлисе так называемый Закавказский Сейм, который объявил о создании полностью независимой от России Закавказской Федерации и русском военном вторжении на ее территорию. Он обратился за помощью к мировым державам, то есть, читай, Британии и Франции. Эти несчастные даже успели объявить что-то вроде всеобщей мобилизации, но все было тщетно. Правительство в Петрограде в лице господина Чичерина объявило, что оно не признает самозваные власти Закавказья, и дало мятежникам три дня, на то чтобы одуматься, сложить оружие и самораспуститься.

В этот же день мы узнали, что одновременно с провозглашением независимости Закавказской федерации в Тифлисе состоялся организованный местными большевиками мирный митинг протеста, который был расстрелян из винтовок и пулеметов грузинскими вооруженными формированиями из состава дислоцированной в Тифлисе так называемой 2-й дивизии.

Одновременно с занятием нами Кутаиса, где передовым частям пришлось даже немного пострелять, второго февраля, в Абхазии и Горийско Душетском округах полыхнули просоветские и антигрузинские восстания, а почуявший сопротивление Вячеслав Николаевич буквально осатанел, и сдержать его не смог даже господин Фрунзе.

– Воевать надо так, как говорил генералиссимус Суворов, Михаил Васильевич – «Кто против меня – тот мертв», – сказал он. – Недорубленный лес опять вырастает. Если кто-то оказывает вооруженное сопротивление – вести бой на полное уничтожение противника.

Впрочем, случаев вооруженного сопротивления оказалось не так уж и много. Основная часть Грузинского армейского корпуса (так пышно именовалось грузинское воинство) воевать с нами не хотела, и либо разбегалась по родным селам, либо сдавалась в плен. Таких мы, разоружив, тут же отпускали по домам, так как пленные нам были не к чему.

Более-менее серьезное сопротивление грузины под командованием подполковника Манзиашвили попытались оказать нам только на перевалах на Военно-Осетинской дороге. Но и тут наспех сформированные отряды не устояли перед натиском прекрасно обученных бойцов нашего корпуса, поддерживаемых огнем морских орудий бронепоездов и тяжелых шестидюймовых гаубиц. При штурме перевалов Манзиашвили был убит осколком гаубичного снаряда, а его войска рассеялись и бежали.

Пятого февраля наш корпус уже вошел в Гори, а сегодня утром, шестого, на плечах удирающей из-под Цхинвала грузинской карательной группировки ворвался в Тифлис. После того, что мы увидели в осетинских селах неподалеку от Гори, даже обычно выдержанный и спокойный господин Фрунзе махнул на все рукой и разрешил Вячеславу Николаевичу действовать по собственному усмотрению. Впрочем, особо тот не свирепствовал, а к проявляющему к нам лояльность грузинскому простонародью отнесся и вовсе с отеческой добротой.

Кстати, самозваное руководство так называемой Закавказской федерации при приближении наших частей разбежалось. Татарские мусаватисты подались к своим соратникам в Гянджу, армянские дашнаки спешно выехали в Еривань, а местные грузинские меньшевики, которым, собственно, уже некуда было деваться, попрятались по щелям как мыши.

После занятия нами Тифлиса было объявлено, что с момента освобождения закавказских губерний от мятежников-сепаратистов в них сразу же начинают действовать все декреты Советской власти, в том числе Декрет о земле и об отмене продовольственной разверстки, что сильно поменяло настроение сельского населения в пользу центрального правительства в Петрограде.

В манифесте, обращенном к грузинскому народу и подписанном наркомом Фрунзе, видным местным большевиком Орджоникидзе и командующим корпусом Красной Гвардии полковником Бережным, говорилось, что «Красная Гвардия пришла на Кавказ не затем, чтобы бороться с живущими здесь народами, а для того, чтобы устранить от власти разного рода проходимцев, которые желают оторвать их от России и тем самым угрожают полным уничтожением со стороны турок».

Военным комендантом столицы Закавказья и начальником тифлисского гарнизона Вячеслав Николаевич назначил полковника Дроздовского, чья Первая стрелковая бригада отличилась в боях на перевалах.

– Михаил Гордеевич, – сказал Дроздовскому подполковник Бережной, – завтра с утра мы убываем в Эрзерум вразумлять генерала Пржевальского и наводить там порядок, пока фронт совсем не рухнул. Вы же остаетесь здесь, в Тифлисе, так сказать, на хозяйстве. Не хочу вас учить, но постарайтесь особо не свирепствовать и дозу насилия отмерять по мере сопротивления. Для создания в Тифлисской и Кутаисской губерниях местных органов гражданской советской власти мы оставляем здесь Григория Константиновича Орджоникидзе. Постарайтесь с ним сработаться. Он не только видный большевик, но еще и дворянин, а также медик, следовательно, культурный человек. Вот главным врачебным принципом «не навреди» вам и предстоит руководствоваться в своей деятельности. Чуть позже, когда ваша бригада приведет себя в порядок и пополнится, мы вас обязательно сменим на кого-нибудь другого.

– Значит, так, Серго, – сказал Фрунзе Орджоникидзе, – приказ партии тебе ясен. Никаких антисоветских выступлений в тылах Кавказской армии быть не должно, как, впрочем, и никаких левацких перегибов. Приказы, как известно, не обсуждают, а выполняют, поэтому делай все, что можешь, и даже то, чего не можешь. Националистическая меньшевистская сволочь должна быть искоренена раз и навсегда, и над этой задачей вы с полковником Дроздовским должны работать совместно.

Потом Фрунзе посмотрел в мою сторону.

– А вам, Антон Иванович, – произнес он, – я попрошу приготовиться к возможному принятию командования Кавказским фронтом. Мы же, со своей стороны, сделаем все возможное для того, чтобы пресечь разложение и восстановить, насколько это возможно, боеспособность армейских частей. Геноцидом армянского и греческого населения турки показали, что они во многом остались варварами, и потому к ним надо и относится соответственно.

10 февраля 1918 года. Вечер. Гельсингфорс. Свеаборг, Старая Крепость. Штаб

Полковник Лесков Андрей Николаевич, начальник корпуса пограничной стражи

Весь январь я буквально разрывался на части, мотаясь по всей территории Финляндии, стараясь в кратчайший срок надежно перекрыть рубежи бывшего Великого княжества. При этом требовалось не только заново организовать пограничную службу, но и создать агентурную сеть в прилегающих к российско-шведской границе селениях.

В этом мне оказал большую помощь представитель ЦК партии большевиков Эйно Рахья. Человеком он был малообразованным, но умным и старательным. У него везде были свои люди. От них-то в штаб корпуса и стали поступать все более тревожные сообщения. Внимательно их проанализировав, я позвонил Эйно Рахья и предложил встретиться с ним и с командующим 2-м корпусом Красной Гвардии генерал-майором Михаилом Степановичем Свечниковым, чтобы обсудить сложившееся положение.

А суть поступившей ко мне информации заключалась в следующем. Весьма подозрительно стали вести себя крупные лесоторговцы и владельцы многочисленных в Финляндии лесопильных заводов, бумажных, целлюлозных, фанерных и катушечных фабрик – словом те, кого в народе метко окрестили «лесными баронами». Выяснилось, что эти люди готовят восстание против советской власти. И это было очень опасно.

«Лесные бароны» – это вам не болтливые интеллигенты, спятившие от национализма. Это – ХОЗЯЕВА. Они не желали терять или делить с кем-то власть, которая безраздельно принадлежала им в их вотчинах: лесных хуторах, селах, и мелких отдаленных городишках. Там эти люди делали что хотели, командуя простыми финскими мужиками – охотниками, лесорубами, рабочими на их лесопилках и заводиках. А те, в свою очередь, считали «лесных баронов» своими благодетелями, которые, как им казалось, давали возможность заработать на принадлежащих этим самым «баронам» предприятиях хлеб насущный и получить крышу над головой. Ведь в случае непослушания «лесные бароны» особо не церемонились и безжалостно выбрасывали строптивца со всей его семьей на улицу, подыхать от голода и холода.

Вот эти-то простые Пекко и Юхо по приказу хозяев пойдут резать глотки своим соотечественникам. Сами же «лесные бароны» не полезут под пули и будут отсиживаться все это время на своих хуторах.

Все это я рассказал, прибыв в Старую Крепость, Эйно Рахья и генералу Свечникову. Нельзя сказать, что мой рассказ их очень удивил. Они признались, что и до них доходили слухи о подозрительной возне «лесных баронов», которые вдруг стали зачем-то скупать оружие, приглашать на коллективные выпивки своих работников, во время которых жаловались на новую власть, и стращали доверчивых финских мужиков тем, что, дескать, «советы» собираются отправить их всех в Сибирь, а их земли и дома отдать русским.

– Только мне непонятно, – Эйно Рахья задумчиво почесал затылок, – почему «лесные бароны» решили начать восстание именно сейчас, в разгар зимы? Могли бы и до лета подождать. Ведь тогда можно будет надежно укрыться в лесу, на охотничьих заимках, и оттуда совершать нападения на органы советской власти.

– Ну, тут вы не совсем правы, товарищ Рахья, – возразил я. – Зимний лес для финнов – дом родной. Лесные дороги и тропки засыпаны глубоким снегом. Передвижение возможно лишь на лыжах. А вы видели когда-нибудь финна на лыжах?

Эйно Рахья и генерал Свечников кивнули. Им не надо было объяснять, что лыжи для финна – то же самое, что лошадь для монгола.

– Так вот, попробуйте сунуться с войском в зимний лес, – сказал я. – Не зная местности, не подозревая о заметенных снегом оврагах, камнях и буреломах, можно переломать не только лыжи, но и ноги. Хороший же стрелок, устроившись на удачной позиции, перестреляет половину вашего отряда, прежде чем вы сможете его обнаружить. А вы видели, как охотники орудуют своим «пуукко» – финским ножом? В рукопашной схватке с таким финном вам тоже придется нелегко. Кроме того, очевидно, их торопят из-за границы. Советская власть с каждым днем усиливается, граница укрепляется, и уже в самом скором времени оторвать Финляндию от Советской России будет практически невозможно.

– Понятно, – мрачно сказал генерал Свечников. – Так что же вы предлагаете, Андрей Николаевич? Неужели нам остается сидеть сложа руки и оставаться сторонними наблюдателями, дожидаясь, пока не начнется мятеж?

– Нет, Михаил Степанович, – ответил я. – Мятеж легче предотвратить чем подавить, поэтому сидеть сложа руки нам нельзя. Мы должны сделать все, чтобы не допустить такого развития событий. А чтобы разобраться с «лесными баронами», нам, похоже, придется попросить помощи у товарища Дзержинского. Как мне удалось выяснить, следы от финских лесных хуторов тянутся за границу. Точнее, в Швецию и Норвегию. Впрочем, заправляют там всеми делами не местные контрагенты «лесных баронов», а люди из британской разведки. По моей информации, через филиалы британских банков в Стокгольме и в Кристиании прошли крупные суммы денег, переправленные, в свою очередь, финским лесопромышленникам. И местные контрабандисты, опять же, по моим данным, сумели привезти с территории Швеции в Финляндию крупную партию оружия. Что характерно, не британского, а трофейного, германского. Карабины «маузер», пистолеты «люгер», пулеметы МГ-08, а также очень много боеприпасов.

– Понимаю, – кивнул генерал Свечников, – британцы, как всегда, стараются убить одним выстрелом двух зайцев. Они вооружают наших врагов, науськивая их на новую власть, и пытаются взвалить всю вину на немцев, с которыми у нас заключен мирный договор. Да, англичане издавна славятся своим коварством и подлостью.

– Именно так, Михаил Степанович, – сказал я. – Потому я и хочу обратиться к товарищу Дзержинскому. Необходимо с помощью наших людей в Норвегии и Швеции выйти на посредников, через которых «лесные бароны» получают британские деньги и оружие, и предупредить их, что если они продолжат свою деятельность против Советской России, то у них в самом ближайшем будущем начнутся крупные неприятности. И не только финансовые.

– А нам что делать с самими «лесными баронами»? – спросил Эйно Рахья. – Ну, перестанут к ним поступать деньги и оружие. Так ведь у них и своих денег хватает. Да и оружие какое-никакое есть. У каждого охотника есть ружье, а то и не одно. А стреляют они – белке в глаз попадают…

– С охотниками и лесорубами вам, товарищ Рахья, придется поработать лично, – сказал я. – Используйте для этого всех ваших однопартийцев-финнов. Пусть они разъяснят простым людям, что «лесные бароны» их обманывают, и никого в Сибирь выселять советская власть не будет. И что восстание, если оно и случится, будет подавлено самым решительным образом, но при этом прольется кровь, очень много крови. Что же касается самих «лесных баронов», то нам без помощи Уполномоченного Совнаркома генерал-майора Маннергейма не обойтись. У него есть немало знакомых среди промышленников и предпринимателей бывшего Великого княжества Финляндского. В их числе и «лесные бароны». Надо попросить Густава Карловича пригласить некоторых из них, самых рассудительных и влиятельных, для беседы к нам. Эти господа хорошо умеют считать и деньги, и риски. В беседе следует им объяснить, что в случае, если начнется мятеж, в Финляндии будет введено военное положение, со всеми вытекающими последствиями. То есть судопроизводством будут заниматься революционные трибуналы – это нечто вроде военно-полевых судов времен премьера Столыпина. А что прикажете делать – на войне как на войне. Пусть даже эта война и гражданская…

Эйно Рахья одобрительно кивнул, а я продолжил:

– Кроме того, господ «лесных баронов» следует предупредить, что все движимое и недвижимое имущество тех, кто в той или иной степени примет участие в мятеже, будет конфисковано или национализировано, а сами они расстреляны или высланы в места куда пострашнее Сибири. Товарищ Дзержинский сказал мне, что в Совнаркоме находится на рассмотрении проект Декрета о военном положении, где предусмотрено именно такие санкции в отношении тех, кто открыто выступит с оружием в руках против Советской власти или примет участие в организации мятежей. Так что мы в данном случае не будем блефовать. И, возможно, Финляндия станет первой территорией, на которой начнут действовать положения этого декрета. Хотя нам очень не хотелось бы стать в этом деле первооткрывателями.

– Товарищ Лесков, – сказал Эйно Рахья, – вы, как я слышал, собираетесь завтра отправиться в Петроград. Я попрошу вас сообщить о том, что у нас происходит, лично товарищу Сталину и товарищу Дзержинскому. И передайте им, что мы, финские большевики, сделаем все, чтобы не допустить контрреволюционного мятежа. Но при этом мы все же надеемся на помощь Советской России.

– А бойцы 2-го корпуса Красной гвардии окажут финским товарищам вооруженную поддержку, – добавил генерал-майор Свечников. – Андрей Николаевич, я попрошу вас передать это товарищам Сталину и Дзержинскому.

– Как только я прибуду в Петроград, непременно доложу обо всем здесь сказанном председателю Совнаркома товарищу Сталину, – сказал я и, встав со стула, надел фуражку, показывая, что наш импровизированный военный совет закончился. – Ну а с товарищем Дзержинским мне все равно придется встретиться, чтобы обсудить с ним первоочередные меры по усилению охраны государственной границы. Думаю, что правительство Советской России окажет нам всю необходимую помощь. Честь имею, Михаил Степанович. Всего доброго, товарищ Рахья. До скорой встречи!

12 февраля 1918 года. Около полуночи. Забайкалье. Окрестности станции Даурия

До станции Даурия спецкоманда старшего лейтенанта Николая Бесоева, и неполная сотня Аргунского полка под командованием подъесаула Ивана Тетери, добирались чуть более недели. Выступили они с 84-го разъезда ранним утром пятого февраля. Шли в обход через перевал Нерчинского хребта, расположенный примерно в тринадцати верстах восточнее того, через который проходила железная дорога. Путешественники пользовались этим путем редко, а уж зимой он считался почти непроходимым. Но, как говорится, «почти» не считается. Казаки Аргунского полка с детства знали в этих местах каждую тропку и каждую расщелину в горах. Здесь зимой они охотились, в том числе и на белку с соболем, а осенью били кедрач.

Экспедиция была замаскирована под обычный санный обоз – чуть больше двух десятков саней-розвальней, запряженных маленькими лохматыми монгольскими лошаденками, за которыми в поводу шли укутанные попонами боевые кони. На розвальни погрузили амуниция и фураж, в них же разместились казаки постарше. Молодежь же, как и экипированные по-походному бойцы из команды Бесоева, встала на лыжи – бить перед обозом занесенную недавним бураном тропу.

Так и тронулись в путь. Провожало их, почитай, все командование Забайкальской бригады: Сергей Лазо, Зиновий Метелица, Георгий Богомягков, Василий Балябин и другие. Обнялись на прощание, помахали вслед уходящему отряду руками и вернулись к своим делам, которых еще было много.

Тем временем на станцию Борзя непрерывным потоком прибывали добровольцы, и этот поток не ослабевал, а только усиливался. Помог этому захваченный Зиновием Метелицей японский капитан Окуномия. Нет, сам он знал не очень много. Кое о чем догадывался или предполагал. Но даже и этой малости, выложенной им как на духу под воздействием «сыворотки правды» хватило для того, чтобы забайкальское казачество вскипело.

Японцев тут не любили поболее иных других. Даже соседи по ту сторону границы с которыми казаки нет-нет да и резались не на жизнь а насмерть из-за угнанного скота, не вызывали к себе такой ненависти. То было зло привычное и мелко-назойливое, с ним уже казаки успели сжиться и сродниться. А вот японцы, с которыми казаки и воевали-то только один раз, ощущались как раз как самое настоящее зло. Новость о том, что Семенов хочет посадить им на шеи «вот энтих косорылых» взбесила всех, за исключением разве что самых богатых и их верных прихвостней, рассчитывающих хорошо устроиться при любой власти, кроме советской.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.