Глаза звездного цвета

Меня отвлек шорох в кустах около сгоревшего дома. Еле слышный, но это явно был не ветер. Мне стало дико страшно, но в этот раз страх придал сил. Не думая ни секунды, я рванул в сторону дома, а Бим бежал за мной следом. Успокоился я только тогда, когда спрятался за своими воротами. К счастью, я не шумел, поэтому ни бабушка, ни дедушка не проснулись; раздевшись, я лег в кровать, унял готовое вырваться из груди сердце и тут же заснул.

Утро встретило меня всеобщей тревогой. Когда я проснулся, до моих ушей донесся приглушенный голос дедушки; ему что-то ответила бабушка. Я испугался, что речь идет о моем ночном приключении, но, прислушавшись, с облегчением убедился, что это не так. Речь шла о какой-то пропаже. Затем хлопнула дверь, и я увидел, как двор пересекает дедушка, облаченный в привычную уже походную одежду.

Я натянул на себя холодную кофту, и, ежась в ней, как в новой змеиной шкуре, подошел к окну. На улице, к моему удивлению, собралось много народу; сбившись в большой круг, они о чем-то совещались. Среди них было много знакомых лиц: родители друзей, их родственники, почти все соседи. Дедушка, махнув им рукой, пошел по улице и вскоре пропал из вида.

Я спустился в столовую. Бабушка в одиночестве сидела за столом, о чем-то крепко задумавшись, и жевала пирог. На столе стоял дымящийся чайник. При виде этой картины во мне тоже мгновенно проснулся аппетит.

– Слышал, Мишка? – Встретила меня бабушка. – Васька твой пропал.

– Пропал? – Еще ничего не соображая, спросил я.

– Пропал, – подтвердила бабушка. – Не вернулся вечером домой. Вы ведь вместе вчера играли. Не помнишь, куда он потом отправился?

– Мы играли в прятки, – пробормотал я.

В голове была глупая мысль, что Васька все еще продолжал играть. Но такого быть не могло. Даже его упрямство имеет пределы.

– Вот и остальные ребята так же говорят. – Бабушка встала, взяла прихваткой горячий чайник и разлила кипяток по кружкам. – А видели-то его когда в последний раз?

Я рассказал ей, чем закончилась наша игра. Не упомянул только про то, что именно из-за моих слов Васька решил спрятаться так хорошо. Бабушка замолчала, задумавшись.

– Видимо, спрятался где-то, да там и застрял, – вздохнула она. – Может, в каком-нибудь сарае. Не смог выбраться и заснул. Ой, батюшки, лишь бы все в порядке с ним было… Ладно, ешь пирог давай.

Все еще не до конца осознав, что произошло, я сел за стол и прикоснулся к пирогу. Аппетит почему-то так же мгновенно, как появился, пропал. Тут мне вспомнились события прошлой ночи. А что, если шорох в кустах был из-за Васьки? Безумная мысль, но все же… Я не верил, что он был настолько бесстрашным, чтобы всю ночь просидеть в этом безлюдном месте. Но что, если это действительно был он?

И получается, это все произошло из-за меня, из-за моих глупых слов, которые я сказал, совсем не подумав! Эти обидные слова упали на горячий характер Васьки и вызвали то, что в итоге произошло. Я искренне надеялся, что все обстояло так, как предположил дедушка. Но вдруг с ним произошло что-то серьезное? Что, если он, скажем, спрятался в каком-нибудь опасном месте, серьезно поранился и истек кровью? Или вовсе умер? Я никогда не прощу себе такого. Получается, вся ответственность, хоть этого никто и не признает, будет лежать на мне…

– Ты чего притих? – Оказывается, все это время я смотрел в одну точку, и бабушка это заметила. – Не волнуйся, найдут его. Иннокентия находят же каждую зиму… Кстати, отец за тобой едет. Можешь собираться.

И правда, спустя пару часов к нашему дому подъехал папин белый автомобиль. Под шум его телефонного разговора я поймал на себе несколько взглядов из той толпы, которая образовалась на улице – особенно долгим взглядом нас провожала бабушка Васи, тетя Надя, которая стояла почти в центре неровного круга, крепко скрестив руки. Из ее дома я увидел личико Дашеньки, печально наблюдавшей за всем происходящим на улице. Увидев меня, она прижала ладошку к стеклу, и я помахал ей в ответ. Я загадал желание, что, когда приеду сюда в следующий раз, снова увижу Ваську, и с ним все будет в порядке.

Весна

Когда я вернулся домой, меня встретила неприятная новость: оказывается, теперь мои родители жили раздельно. Переварив ее ночью с тихими слезами и молчанием, я решил крепко взяться за учебу. Не знаю, что придало мне такую решимость: возможно, это наконец-то заработавшие наставления от родственников, а может – рассказ бабушки о заводе, который я усвоил только сейчас.

Теперь я жил с мамой в старой квартире бабушки и дедушки, из которой они давно переехали в свою деревню. Раньше она сдавалась семье с тремя детьми, и их следы можно было заметить повсюду: надорванные обои, забытые, покрытые пылью игрушки, оставленные своими хозяевами на милость новых владельцев, рисунки на стенах и даже пара испуганных тараканов. В первый же день мама с усердием принялась наводить в отчем доме порядок, и ее бодрое веселье передалось и мне, хоть и ненадолго: ровно до того момента, пока однажды ночью я не проснулся от ее тихого плача. Я не стал лезть к ней с вопросами, потому что прекрасно понимал, из-за чего она плакала: ее, как и меня, пугали тараканы.

Иногда отец забирал меня после школы к себе домой. Он спрашивал про маму, про мою учебу, про друзей, и я исправно рассказывал ему и местами даже привирал, чтобы он мог немного погордиться мною. Дома он угощал меня сладостями, которые мне запрещала мама, и макаронами с курицей. Повсюду можно было заметить газеты с японскими кроссвордами, к которым папа, видимо, уже успел пристраститься; я с восхищением разглядывал картинки, составленные из папиных крестиков, а на одной из газет даже увидел комету, напомнившую мне о событиях минувшей осени. Когда наступал вечер, папа вел меня к маме; они встречались у дороги, но стояли на разных ее сторонах, будто на своих берегах, боясь перейти реку и поручая это мне. Когда я пересекал эту реку вместе с зеленым человечком и брал маму за руку, папа, засунув руки в карманы и не оглядываясь, уходил прочь.

Так прошла вся зима.

В марте мама радостно сообщила мне, что они с папой все-таки помирились и даже собираются вместе ехать в отпуск, в какую-то далекую теплую страну. Учитывая это и мои начавшиеся каникулы, было решено отправить меня в деревню. Я был только рад, но тут же со стыдом понял, что совсем забыл узнать о судьбе Васи. Мама успокоила меня, сказав, что его нашли, и он даже в деревне, поэтому мне не будет там скучно. Напоследок она немного обеспокоенным голосом прибавила, что дедушке нездоровится. Похоже, он снова гулял под дождем, понял я.

Дорога за городом была совсем разбитой. Папин автомобиль гудел, ворчал и рычал, но это не помешало ему застрять в весенней грязи. Пришлось бежать до ближайшей деревни и вызывать трактор. Когда мы все-таки доехали до пункта назначения, отец решил не задерживаться, высадил меня на въезде в деревню и уехал обратно, сказав, что уже давно опаздывает на важную встречу. Мы попрощались, и я побрел по главной улице, сжимая в руках пакеты со своими вещами.

Деревня, как и всегда по весне, казалась пережившей недавнюю бомбардировку. На входе меня приветствовал древний автомобиль, оставленный тут еще, наверное, до прихода наполеоновского войска – по его бокам катились капли, смешиваясь с остатками ржавчины и грязи. Дорога была разбитой, с ямами и рытвинами, старые дома постарели еще сильнее, и лишь зеленеющие деревья и упрямо пробивающаяся из черной земли трава напоминали о том, что весна – это время новой жизни.

Людей на улице я не заметил, но пару раз встречал автомобили, а в нескольких домах слышал возню – значит, деревня все-таки была обитаемой. Когда я добрался до своего дома, то оглянулся назад, на дом Васьки, и с удивлением увидел, что тот как раз выходит на улицу.

– Васька! – радостно воскликнул я и побежал к нему.

Васька, кажется, совсем мне не удивился. Он осторожно перешагнул порог, закрыл дверь и дождался, когда я подбегу к нему. Он был каким-то непривычно спокойным.

– Ну, здорово, – сказал я и протянул руку.

– Привет, – ответил он ровным голосом.

Рука у него была вялой и слабой. Я заметил у него на лбу какую-то полоску, не то шрам, не то недавнюю ранку, но ничего про это не сказал.

– Ты давно тут?

– Да, всю зиму с бабушкой жил.

– Всю зиму? – Удивился я. – А школа?

– Родители сказали, что пока мне лучше отдохнуть в деревне.

– Дела…

Я стоял, не зная, как продолжить разговор. Больше всего меня, конечно, удивило поведение Васьки – таким спокойным и даже равнодушным я его еще никогда не видел.

– А Дашенька тут?

– Ага. Вчера приехала. И ребята почти все здесь. У вас каникулы начались, да?

– Да… – Я немного помолчал, затем спросил: – Слушай, а что с тобой тогда произошло? Ну, осенью? Куда ты пропал?

Васька замолчал, присел на скамейку и уставился на забор, как будто подыскивая слова. Когда я уже хотел переспросить, он тихо ответил:

– Я был в лесу.

– Всю ночь? И… и тебе не было страшно?

Он внимательно поглядел на меня и так же тихо ответил:

– Мне больше никогда не будет страшно, Миша.

Отчего-то мне стало не по себе после этих слов. Пугающим было все: изменившееся поведение Васьки, его стеклянный взгляд, его слова, этот лишенный эмоций голос.

И что это за шрам на лбу?

– Миша!

Это звала бабушка. Я оглянулся: она стояла на пороге, в своем длинном кухонном фартуке, и у меня почему-то появилось смутное ощущение, что она уже какое-то время наблюдала за нами. Попрощавшись с Васькой, я пересек улицу и зашел в дом.

Бабушка готовила обед. Я уселся за стол, рядом с булькающим на плите супом, и стал пить налитый ею чай с печеньем. Печенье было старым и твердым, но все еще очень вкусным. Бабушка стала задавать привычные вопросы, на которые у меня уже давно были заготовлены ответы. Особенно ей понравилось, что я наконец-то взялся за учебу.

– Папка-то твой где? – Поинтересовалась бабушка, нарезая овощи для салата.

– Он уехал, – ответил я. – Ба, а где дедушка?

– Спит. Не ходи к нему пока. Он еще не выздоровел.

– Хорошо. А где Бим?

Обычно, когда в доме появлялись гости, им приходилось сталкиваться с радостным псом, норовящим лизнуть в самое лицо. Со временем старость взяла свое, и Бим просто утыкался мордой в ноги и шумно дышал. Теперь я понял, как сильно мне не хватало старого пса.

Бабушка вздохнула.

– Убежал.

– Убежал? Куда?

– Да вот сами не знаем. Куда-то в сторону леса. Может, помирать пошел. Может, просто забылся. Он ведь все-таки уже очень старый. – Бабушка одним решительным движением закинула овощи в кастрюлю. – Я ходила его искать, но бесполезно. Может, еще вернется.

– Понятно…

Я допил чай и вышел во двор. Подошел к конуре Бима, вгляделся в темноту, ожидая увидеть уставшие и добрые собачьи глаза. Стало как-то грустно. Еще и дедушка болеет. Дача всегда была для меня образцом неизменности, местом, куда ты мог вернуться в любое время и понять, что с тех пор, как ты был тут в последний раз, ничего не изменилось. Но всего за одну зиму время добралось и сюда.

В конуре лежала старая искусанная палка, которую я дал Биму еще летом. Я взял ее в руки, подержал немного, затем положил обратно и решительно вышел на улицу.

Васьки больше не было – наверное, ушел домой. Я взглянул на окна его дома, но они были затянуты привычными бледно-голубыми занавесками, за которыми нельзя было ничего разобрать. Что же случилось с Васькой в лесу? Почему он стал таким странным?

И тут я вспомнил, что сопровождало его пропажу. В ночь перед этим я увидел падающую звезду – и был уверен в том, что однажды мне уже довелось встретить ее. Неужели Вася добрался до нее? Это было единственным ответом. Но почему он стал таким… странным? Я тоже видел ее, как и дедушка, и это на нас никак не повлияло.

От мыслей меня отвлекли Паша и Валентин: они шли по дороге и что-то очень оживленно обсуждали. Я обрадовался, что ребята тоже здесь – без них неделя каникул была бы совсем тоскливой.

– Дядя Кеша пропал, – сообщил Паша после приветствия. За то время, пока мы не виделись, он здорово подрос и расширился. В их тени я выглядел совсем маленьким.

– Пропал?

– Ага. Охотники пытались искать, но уткнулись в лес. Дальше следы исчезают. – Паша сплюнул себе под ноги и растер плевок носком сапога. – Мы вот думаем сходить туда, поглядеть на его дом.

– Дом – это слишком громко сказано, – сказал Валентин. – Скорее, землянка.

– Я с вами, – мгновенно ответил я, и мы пошли.

Дом дяди Кеши был на самом отшибе деревни – тропинку туда совсем заросла, а протаптывать ее было некому. Лишь примятая в некоторых местах буйная трава и следы сапог, отпечатанные в грязи, свидетельствовали о том, что кто-то недавно озаботился судьбой деревенского алкоголика и все-таки решил его навестить. Когда последний нормальный дом скрылся за деревьями, Паша, воровато оглядываясь, достал из кармана смятую пачку сигарет, зажигалку и деловито закурил. Валентин неодобрительно глянул на него, но ничего не сказал.

– Уже видел Ваську? – выпустив изо рта дым, спросил Паша.

– Видел. Что с ним такое?

– Да мы и сами не знаем. Держится так, будто сам себе на уме.

– А мне кажется, – сказал Валентин, – он все еще обижается на нас. Ну, из-за того случая осенью. Помнишь, когда он поспорил с тобой, а мы потом его найти не смогли и по домам разошлись?

– Да, наверное, – задумчиво ответил я, хотя понимал, что их предположения, скорее всего, ошибочны. Впрочем, не рассказывать же им про звезду?

Вскоре из-за деревьев показались развалины, в которых жил дядя Кеша. Покосившаяся дверь печально скрипела на единственной петле, раскачиваясь на ветру. В окнах не хватало стекол – их осколки щедро устилали прижатую к земле чьими-то шинами грязную траву. Неподалеку с важным видом ржавел старенький "москвич"; наверное, когда-то на нем ездил дядя Кеша – хотя нет, на нем катался Иннокентий, у которого были жена, дети и настоящая жизнь, а не тот, кем он стал после всего, что с ним приключилось. Никаких звуков, выдававших здесь присутствие человека, до нас не доносилось.

Мы разбрелись по окрестностям, внимательно изучая каждую деталь. Заброшенное место мгновенно возбудило в нас дикое любопытство, как и в любом мальчишке – с видом опытных детективов мы внимательно приглядывались к любой мелочи, осторожно перешагивали через препятствия и делились друг с другом находками.

– Смотрите! – Паша поднял с земли выцветшую бледно-розовую тряпку и расправил ее – тряпка оказалась платьем. – Дядя Кеша, похоже, скрывал от нас свои секретики.

Валентин хохотнул.

– А это, наверное, его семья, – сказал я, приглядевшись к пожелтевшей фотографии, валявшейся около входа, вернее, спуска в дом. На фотографии было четверо – красивая женщина в том самом платье, двое черноволосых мальчишек и сам Иннокентий, которого было совсем не узнать – тут он был молодой, высокий и с широкой улыбкой. Ребята подошли, чтобы посмотреть повнимательнее.

– Точно. Вот это его старший, он лет на пятнадцать нас старше, – Паша показал на одного из мальчиков. – Его, по-моему, Стас звали. А второго не помню.

– Кажется, Дима, – сказал Валентин, что-то припоминая. – Мне мама говорила.

А я все глядел на фотографию, на отца семейства и никак не мог поверить, что время и горе так сильно способны изменить человека – превратить его в тень самого себя, мрачное отражение, которым все мы знали дядю Кешу. Знал ли он тогда, как может измениться? И как смирился с этим изменением – молча и безропотно? Я не раз глядел на фотографии своих родственников, и замечал только внешние изменения – чуть меньше морщин, чуть выше рост, но глаза и улыбка не менялись никогда. Сейчас я глядел на то, что меняет человека сильнее времени. И возникла еще одна мысль: можно ли умереть до того, как ты, собственно, умер? Умереть внутри, но поддерживать иллюзию жизни? Мне вдруг стало жаль дядю Кешу – жаль, что я так и не смог узнать его получше, не узнал про его жизнь, про его детей. С другой стороны, захотел бы он со мной говорить? Даже если он и не забыл о прошлой жизни, утопив ее на дне бутылки, вряд ли бы он захотел обсуждать со мной все свои горести.

Еще какое-то время мы бродили по окрестностям и даже отважились спуститься вниз, в недра жилища. Там нас встретили все тот же безобразный бардак, мусор и застарелая вонь, и совсем ничего интересного. Уходя, я вдруг понял, что меня насторожило в самом начале – что за автомобиль здесь ездил? Следы колес были широкими, будто принадлежали внедорожнику, и уводили в сторону леса. Вряд ли такие следы мог оставить старый автомобиль дяди Кеши, даже если бы он воскрес хотя бы на одну поездку.

Возбужденно обсуждая увиденное, мы вернулись обратно в деревню. Ребята вспоминали кучу слухов, услышанных ими от своих родственников, соседей и друзей – Паша предполагал, что Иннокентия похитили инопланетяне, а Валентин был убежден, что однажды тот просто ушел в лес и умер. Перед тем, как разойтись по домам, мы присели на скамейку, где нас нашла подошедшая Дашенька.

– Привет, мальчики, – тоненьким голосом произнесла она. Мы удивленно замолчали: эта девочка редко заговаривала с нами. – У Васьки завтра день рождения, он хотел бы, чтобы вы все пришли. Если надумаете, то приходите к семи часам. Будет много гостей и вкусностей.

Мы сказали, что подумаем и передадим остальным.

Все ребята согласились пойти на день рождения.

Я тщательно подготовился, почистил одежду и ботинки и даже умылся. В качестве подарка бабушка приготовила коробку печенья – оно было очень вкусным и рассыпчатым, Васька любил такое. Да и я любил, что уж тут хитрить. Бабушка от приглашения отказалась, сославшись на усталость, и лишь попросила передать всем привет. Утром я хотел поговорить с дедушкой, но когда вошел к нему в комнату, он начал надрывно кашлять, и я, испугавшись, выбежал оттуда.

В семь вечера я вышел из дома с коробкой печенья в руках. Было еще очень светло, но в небе уже отчетливо было видно луну – она вышла пораньше, чтобы поторопить пришествие ночи. Я постучался в резные ворота Васькиного дома, дождался, когда тетя Надя откроет, и шагнул внутрь.

Просторный двор перед домом встретил меня смесью запахов – в основном, не очень приятных: у тети Нади водилось много животных. Мы прошли мимо курятника, в котором наседки оживленно обсуждали новых гостей, и сарая, из которого периодически раздавалось протяжное "му-у-у-у-у". В отличие от нашего красивого дворика, засаженного травой, этот двор был просто огромной грязевой лужей – неудивительно, что Васька каждый раз торопился как можно быстрее выбежать отсюда на улицу. Добравшись до крыльца, я снял обувь и зашел в дом.

В зале – так называлась самая большая комната в доме – уже было довольно много гостей – в основном, взрослых, но были и ребята: Паша, Валентин, Саня и Санек. Они, как и я, неуютно чувствовали себя в окружении такого большого количества старших. Васька сидел в центре стола, немного сгорбленный, а на лице у него было все то же странное выражение лица, на котором застыла отстраненная удовлетворенность.

– Ну, давайте я скажу, – поднялся со своего стула невысокий дядя Коля – дедушка Васи и Дашеньки, который редко выходил на улицу и разговаривал с соседями, предпочитая сидеть дома и заниматься хозяйством. Остальные гости замолчали, позволяя ему произнести тост. Я с легким удивлением отметил, что сейчас, с рюмкой в чуть дрожащей ладони, он выглядел куда более веселым и оживленным, чем обычно. – Я всегда поднимал стакан только за две вещи: незыблемость российской государственности и здоровье своих любимых детей и внуков…

– Ага, конечно, – прервала его тетя Надя и под общий смех стала перечислять: – А еще: за Русскую революцию, за сменяемость времен года, за яблоню во дворе, за кур и их золотые яйца…

– Ну-ну, Надя, не перебивай, – отмахнулся дядя Коля. – Так вот. Хочу пожелать тебе, Васенька, богатырского здоровья и чтобы ты и дальше оставался таким же веселым, жизнерадостным и – главное! – находчивым мальчиком. А все остальное, как известно, приложится.

Все дружно зашумели, в воздухе поднялся радостный стеклянный звон, а я украдкой глянул на неизменившееся выражение лица Васьки и понял, что его дедушка либо слепой, либо глупый.

Вскоре все приступили к еде и разговорам. Периодически кто-то поднимался со своего места, все более пьяным голосом сплетая слова нового тоста, словно колдун – новое заклинание, получал свою порцию стеклянного звона и слов одобрения, а я каждый раз глядел на Ваську, которого почти полностью заслонила от меня могучая фигура его бабушки, и понимал, что эти заклинания никак на него не действуют – то ли из-за того, что в них было слишком мало веры, то ли из-за количества выпитого взрослыми алкоголя.

Стены зала не были почти ничем украшены – повсюду висели только портреты каких-то известных личностей, мне незнакомых. Дядя Коля давным-давно работал учителем в школе в соседнем селе, пока ее не закрыли. Из-за этого комната больше напоминала музей, а не жилое помещение. Моя комната мне нравилась куда больше – там были павлины и дворцовый фонтан, и игрушки, и разноцветные книжки…

– Как у тебя дед поживает? – прервал мое наблюдение дядя Гриша, сидевший по соседству со мной. Раньше они с дедушкой часто общались, пока дядя Гриша не утонул в заботах о хозяйстве. У него в усах застряла квашеная капуста, что меня немного забавляло. – Все болеет?

– Ага, – вздохнул я. – Спит и кашляет.

– Ничего, выкарабкается, – обнадежил меня дядя Гриша. – И не такое проходили… Когда мы с ним последний раз-то встречались? Уже и не упомнишь… А, осенью виделись, как же. Когда грибы у меня покупал. Здоровый был, как сейчас помню. Только гулял все время по лесу. С бабкой поссорились, что ли?

Я неопределенно пожал плечами.

– Ну, это правильно. Нечего сор из избы выносить. – Дядя Гриша смахнул с усов капусту. – И Бимку жалко, что уж тут… Хороший был пес.

Дядю Гришу толкнула в бок его жена.

– Да он еще найдется, – резко ответил я. – Всегда дорогу домой находил. Он же без нас не может.

Дядя Гриша внимательно и с неуместным сочувствием поглядел на меня, потом натужно рассмеялся и сказал:

– Конечно, найдется! Ты меня-то не слушай, Мишка. Совсем уже все из головы вылетело с этими внуками…

Я с каким-то раздражением доел несчастную куриную ногу и встал из-за стола.

– Ой, ребятишки-то заскучали совсем с нами, стариками, – всплеснула руками тетя Надя и выскочила из-за стола. – Дашенька, Васенька, идите поиграйте с ребятишками в мяч. Только за домом, ладно?

Мы с ребятами согласились. Конечно, никому сейчас не хотелось играть, но зато так можно было незаметно разойтись по домам.

Тетя Надя достала из сарая приличный футбольный мяч – подарок родителей, как она сказала – и мы отправились за дом, где была расчищенная полянка. Быстро разделились на команды – я оказался в одной с Васькой и Пашей – и стали играть. Дашенька, как всегда, заняла позицию наблюдателя.

Довольно быстро выяснилось, что Васька, которого Паша решил поставить на ворота, не был заинтересован в игре. Он пропустил абсолютно каждый удар по воротам, нисколько не стараясь отбивать их, а когда мяч оказывался в воротах, лишь безучастно смотрел на него. Всем было очевидно, что игра ничем хорошим не закончится.

Вскоре кто-то из ребят отправил мяч далеко за границы поля. Я, чертыхнувшись, побежал за ним. Когда после героической борьбы с дикими зарослями крапивы я наконец вернулся на поле, почти все участники уже собирали вещи. Дашенька и Васька стояли у ворот, а ребята собирались уходить, когда я их окликнул.

– Пашка! – Я подбежал к ребятам, которые тут же прекратили о чем-то шептаться. – Вы чего, уже уходите?

– Да брось ты, Мишка, – шепнул Валентин, злобно оглянувшись на Ваську из-за плеча. – Всем понятно, что Васька не хочет играть. Обиделся на что-то, вот и ведет себя так странно. Я-то думал, раз на день рождения звал, то все закончилось… Тьфу. Идем, парни.

Вскоре они ушли, и мы остались втроем на уходящем в послезакатную темноту поле. Васька сел на землю и уставился куда-то перед собой. Дашенька молча смотрела то на меня, то на брата. Я медленно подошел к Ваське и сел рядом с ним.

– Ребята ушли, – сказал я первое, что пришло в голову. И зачем-то соврал: – Говорят, устали.

– Ага, – равнодушно ответил Васька. – Уже темнеет.

Мы долго сидели на траве, которую покидало последнее тепло, и смотрели вдаль, туда, где сизым туманом покрывался лес. Между нами троими повисло молчание, которое никто не хотел прерывать. В доме, напротив, веселье переливалось через край, гости хором затянули какую-то песню – один раз оттуда даже выскочил дядя Коля, босыми ногами прошелся по двору, посмотрел в небо и, напевая все ту же песню, забежал обратно в дом.

– Васька, – сказал я, решившись. – Посмотри на меня.