скачать книгу бесплатно
Я определенно люблю природу, люблю походы, возможно, рыбалку и охоту, и умею обращаться с оружием. Мне около тридцати лет, рост около ста восьмидесяти пяти сантиметров, телосложение среднее. Это все, что я мог констатировать о себе на сегодняшний день.
У меня снова дико болит голова, лежа на боку, я открываю глаза, лицо щекочет трава. Чувство дежавю не оставляло меня, но нет. Вместо улицы я обнаружил устланный соломой пол в каком-то темном помещении. Единственным источником света было маленькое окно без стекла под самым потолком.
– Очнулся, деда, очнулся.
Я открыл глаза и постарался привстать. Напротив меня стоял мальчик лет двенадцати, светловолосый и очень худой, в длинной рубахе в пол и с босыми, грязными от земли, ногами.
– Обожди, – послышался низкий и медленный голос, к мальчику подошел старик, он был в похожей одежде, тоже босой, худое и вытянутое лицо было покрыто морщинами, седые волосы и густая борода. Он напоминал какого-то почтенного старца из старорусских народных сказок. Какое-то время они смотрели на меня, после чего дед сказал:
– Меня звать Тимофей Ильич, это мой внук, Егорка.
– Эм-м, я, если честно, не помню, как меня зовут и где я нахожусь.
– Ты из города, ведь ты из города? – сгорая от нетерпения, тараторил Егорка.
– Цы, кому говорю, – сказал старец, задвигая мальчика за свою спину и продолжая смотреть на меня. – Ты поднял тут немалый переполох, последние дни только и разговоров про тебя.
– Что говорят-то? – спросил я с надеждой получить ответы хоть на какие-нибудь вопросы.
– А говорят, из города живой нарисовался, так машину, как увидели, так Миша сразу своих холопов за тобой послал. Машина пустая, следов куча… эх, и наследил ты, однако.
– Кто такой Миша и что значит из города живой?! – вопросов у меня только прибавлялось.
– Да точно, ты же на голову слаб, – сказал Тимофей Ильич, прикладывая руку к виску и морща лицо.
В этот момент дверь открылась. Снаружи прозвучал низкий голос:
– Утро! На выход!
– Пошли, потом договорим, – сказал шепотом Тимофей Ильич.
Мы вышли на улицу. Это была большая территория, огороженная железным забором высотой около двух метров. В одном углу стоял небольшой одноэтажный дом из неотделанного газоблока, в другом – два небольших деревянных сарая, из одного вышли мы, из другого четыре женщины, одетые, как дед с мальчиком. Все они были в почтенном возрасте, стояли около входа в сарай и о чем-то шептались между собой, глядя на меня. Голос, который велел выйти на улицу, принадлежал очень высокому и полному мужичку лет сорока. Он не имел каких-то отличительных особенностей, кроме своих размеров. Еще двое парней – разглядеть их мне не удалось – они сидели в углу, прижавшись спиной к стогу сена, и о чем-то увлеченно беседовали, рядом с ними стоял цыганенок и молча смотрел на меня. Мгновением позже толстяк взял меня за шкирку и, практически полностью оторвав от земли, потащил в сторону дома. Он обладал просто нечеловеческой силой, это все, что мне пришло в голову. Я перебирал ногами практически в воздухе, едва доставая до земли, пока мы не подошли к входу.
– Раздевайся! – прозвучала команда в мой адрес. Прошло несколько секунд моего ступора, он, видимо, решил не дожидаться моей реакции и быстрым движением стянул с меня кофту. Не чувствуя сил сопротивляться, я покорно поднял руки вверх, чувствуя себя ребенком, которого раздевает нелюбящий родитель.
– Штаны, обувь! – пробурчал толстяк.
Я снял, не дожидаясь реакции. Я не ел уже больше суток и плохо спал, каждую ночь мне снились кошмары, которые тесно переплетались с реальностью. Сил не было.
– Все снимай!
После того как я полностью разделся, прямо в центре двора, на виду у всех, он начал меня вращать, внимательно осматривая. Я лишь прикрывал руками достоинство, чувствуя себя абсолютно нелепо. Процедура заняла меньше минуты, после чего мне было велено одеться и войти в дом. Это был очень странный обыск, думал я. Зачем это надо было делать повторно, меня уже наверняка обыскивали перед тем, как запереть. Но я заблуждался, и это был не обыск, а кое-что похуже. Мы вошли в дом. За столом сидел мужчина с ярко-рыжими волосами и такой же бородой. Он пил чай из блюдца и, кажется, не обращал на наше присутствие никакого внимания, но это только на первый взгляд.
– Михал Степаныч, привел, как вы и просили, – сказал толстяк, в его голосе звучали нотки неуверенности в себе.
– Осмотрел?
– Осмотрел, чист.
– Свободен, скажи бездельникам, пусть работают, а то замерли, как черти, чтоб их!
– Слушаюсь, – толстяк кивнул и вышел. Михал Степаныч перевел взгляд на меня, одной рукой он теребил свою бороду, другой держал блюдце, его зелены, с хитрым прищуром, глаза бегали по мне, внимательно осматривая.
– Ты проходи, садись, чего стоишь?! «Ты мой гость!» – сказал он.
– Да вроде не напрашивался, в гости-то по своей воле ходят, – ответил я, ожидая, что мой ответ его разозлит. Но он лишь ухмыльнулся и показал жестом на стул напротив себя. Я сел.
– Времена такие настали, никто ничего уже по своей воле не делает, Господь располагает. Тебя вот почему-то спасти решил, – продолжал он.
– Я не совсем понимаю, о чем вы.
– Еще бы… Мне сказали, что ты ничего не помнишь, грешником был, значит, но не потерянным, грехи твои смыли вместе с памятью, шанс дали на искупление. Бога благодари, мало кому в наше время такой шанс выпадает.
– Вы можете объяснить, что вообще происходит, где я нахожусь?
– Могу и расскажу. Люди давно перестали ценить то, что имеют, воюют, воруют, убивают. Нарушая все заповеди Божьи. Чем и вызвали на себя гнев Господень. Ад вышел наверх. Черти пожирают плоть грешников, утаскивая их с собой. У нас и так была глухая деревня, человек пятьдесят, не больше, а здесь на постоянной основе жило и того меньше. Вся наша связь с миром – телевизор да радио, ну иногда с продуктами в местный магазин экспедитор какие-то новости подкидывал. Тем утром телевизор и радио замолчали навсегда, продукты не завезли, у нас и раньше связь пропадала, но электрик из райцентра устранял, за неделю точно, а в этот раз не приехал. На второй неделе люди начали уезжать: кто в райцентр жаловаться, кто к детям, кто к друзьям, а все одно – не вернулись.
– А сколько времени с того момента прошло? Ну, как все отрубилось?
– Ну, посчитай сам, зимой началось, а нынче июнь заканчивается… с полгода, выходит.
«Бред! Какие черти? Какой апокалипсис? Что за бред?!» – подумал я, но говорить это не стал.
– Вижу, сомнения у тебя, могу тебя понять, нужно время и смирение. Новые времена наступили – темные. Но ты можешь быть спокоен, пока ты здесь, тебе ничего не угрожает. Данила покажет тебе, где ты будешь жить, и расскажет правила.
– Если я в гостях, значит, я могу уйти? – спросил я с явной долей надежды на положительный ответ. Но в ответ услышал лишь смех:
– Уйти? Не-е-ет, уйти ты не можешь, по твоим следам черти нас выследить могут, уйти нельзя, жить будешь здесь и работать, за это безопасность и еду тебе гарантирую… Данила! – прокричал он в конце своей речи, явно не желая слушать мой ответ. В комнату зашел здоровяк и жестом показал мне на выход. Я вышел на улицу, Данила положил тяжелую волосатую руку на мое плечо.
– Слушай и запоминай: каждое утро ты выходишь на работы, что делать, тебе расскажу я. Кто не работает, тот не ест. Во время работ говорить с другими нельзя, отдыхать без команды нельзя, покидать двор без разрешения нельзя. К Михал Степанычу напрямую обращаться нельзя. За непослушание будешь наказан. Все понятно?
– Это похоже на рабство, разве нет?
– Не задавай глупых вопросов и скажи спасибо Михал Степанычу за то, что не наказал тебя за убийство Гоши на заправке. Берешь сейчас косу и идешь косить траву. Потом относишь ее в угол и утрамбовываешь.
Я с косой в руках я растеряно побрел выполнять работу. В моей голове уже был план побега. Днем отработаю, усыплю бдительность, а ночью сбегу.
Руки не слушались меня, и коса лишь приминала траву, то и дело застревая острым носом в земле. Я периодически опускался на коленки и дергал траву руками, чувствуя на себе взгляды и насмешки. Все были заняты разной работой: кто-то возился в огороде, совершая непонятные для меня действия, кто-то подметал двор, кто-то мыл окна в доме. Очевидно, что сельскохозяйственные дела были для меня чужды. День пролетел очень быстро. Два трутня у сена в углу так и не пошевелились, просидев весь день на месте. Ближе к вечеру во двор вышел Данила и скомандовал: «По домам!» Все послушно сложили инструменты и разбрелись по сараям. Данила раздал каждому по паре вареных картошек и захлопнул дверь, засов снаружи задвинулся, перекрыв все мои планы на ночной побег. Я взял картошку, сел на пол, оперся спиной на прохладную стену сруба и начал жадно есть. В углу стояло деревянное ведро, наполовину наполненное водой, пол был из досок, посыпанных сухой соломой. Поев и осмотревшись, я подошел к Тимофею Ильичу, чтобы продолжить утренний разговор.
– Что происходит здесь? Вы можете рассказать?
– А что ты хочешь услышать? Ты же с Михаилом Степановичем разговаривал уже, он должен был рассказать. Я хоть и не верую ни в Бога, ни в черта, но люди, действительно, исчезают после того, как телевизор, радио и сотовая связь пропали, мы тут совсем оторванными от мира стали. Егорку-то, – он махнул рукой в сторону играющего в сене мальчика, – после каникул родители не забрали, так жена моя в город и поехала узнать, происходит чего, да так и не вернулась, как и остальные. У Михаила ведь тоже жена пропала, тоже уехала, да и не вернулась.
– А вы почему не поехали жену искать, узнать, что там случилось?
– Странные обстоятельства у оставшихся здесь страх вызвали, да и куда мы поедем? Здесь, кроме Егорки, старики одни, всем за семьдесят. Что мы можем?
– Михаил Степанович – кто? Почему он здесь всем заправляет? Вы же как в рабстве у него.
Дед почесал затылок, тяжело выдохнул и продолжил:
– Да как тебе сказать, он фермер, ну или был им, во всяком случае, у него большое хозяйство, парней во дворе видал? Дети его, Ферка сам к нему пришел, говорит, родители его пропали, жить за работу попросился. Все ведь с этого и началось, мы старые, хозяйств уже почти ни у кого нет, запасы кончились, и начали приходить к нему. Он говорит, мол, ты работай на меня, а я тебе еду. Вот потихоньку до такой рабской формы самовольно и докатились. Бугай Данила, брат его двоюродный, ходит тут на манер надсмотрщика. Не бьет никого – и то ладно, да и не за что, работают все хорошо, кормят, а что еще на старость лет надо? Я вот что думаю. Ты молодой, тикать тебе отсюда надо, нечего тебе тут делать. Мы свой век доживаем, а у тебя вся жизнь впереди.
– А Егорка?
– А, что, Егорка? Куда я его дену? Я в ответе за него сейчас, – дед бросил кусочком шкурки от картофеля в спящего калачиком цыганенка и подозвал его к себе.
– Я надеюсь, ты еще помнишь про должок?
– Конечно, помню, а чего делать-то надо? – ответил сонный Ферка.
– Его вывести надо, чтобы ушел отсюда по-тихому, – сказал Тимофей Ильич, кивнув головой в мою сторону, перейдя на шепот, периодически посматривая на Егорку, чтобы убедиться, что он спит и не слышит их разговора.
– Что-нибудь придумаю.
– Ну да, долг платежом красен, а теперь иди спать! – скомандовал ему дед.
– Что за долг-то? – спросил я, не скрывая своего любопытства.
– Помог я ему, было дело, когда табор еще неподалеку от нашей деревни стоял. Давай спать, утро вечера мудренее, – проговорил Тимофей Ильич, зевая во весь свой беззубый рот.
Это была первая ночь, в которую мне ничего не снилось, я был настолько вымотан, что сразу после разговора отключился. Проснулся от прикосновений к моему плечу, открыл глаза, передо мной стояли Тимофей Ильич и Ферка.
– Ферка выведет тебя и покажет направление, куда идти, там километров 30 ходу, будет другая деревня, Кочнево, запомни, там тоже есть люди, во всяком случае, так говорят, своими глазами не видал. «К вечеру должен добраться», – сказал дед.
– Давай-давай, только по-тихому, – быстро говорил шепотом цыган.
Мы подошли к дальнему углу избы, он отодвинул в сторону солому и две доски на полу. В стене образовался лаз, который вел за территорию селения. Сарай стоял, как я уже говорил, в углу, но не был огорожен забором, сам выполняя его роль. Я по-пластунски пролез в отверстие, стараясь делать это максимально тихо, выбравшись, сел на корточки, Ферка высунулся по пояс, лежа на земле, какое-то время вглядывался в еще темный, несмотря на ранний рассвет, лес, после чего уверенно показал пальцем на узкую тропинку, коих здесь было много, и сказал:
– Пойдешь по этой тропинке, никуда не сворачивай, она кончится перед полем, ориентир в конце поля – высокая ель, сразу увидишь ее, она выше остальных деревьев. После нее будет дорога для машин большая, пойдешь налево по ней, зайдешь в большое село, в нем на горе есть церквушка, от нее видно будет нужную тебе деревню.
– Понял, спасибо, – я пошел в лес. Удаляясь, услышал в спину: «Удачи!»
Только после того, как деревня скрылась из виду, мне в голову начали закрадываться мысли о коллективном сумасшествии, в которое я окунулся. Эти люди явно больны, не в себе. Самое странное, что они искренне верили в то, что говорили. Сейчас до меня дошло, там, на заправке, я убил человека, просто взял и застрелил его. Из-за чувства страха от произошедшего во мне боролись два желания: быстрее попасть в больницу, выяснить, что с моей памятью, и сделать явку с повинной в полицейский участок. Я шел настолько быстро, насколько позволяли мои уставшие ноги. Мысль о том, что уже был подъем, меня спохватились и ищут, не давала мне покоя. Только удалившись достаточно далеко, пройдя несколько часов, я позволил себе сделать привал, присел на поваленную сосну, достал отложенную вчера картофелину. Мысли о странности происходящего не покидали меня, если отсутствие адекватных людей и цивилизации я мог объяснить тем, что я забрался достаточно далеко, то мертвые леса, в которых я не встретил никаких животных и даже признаков их существования, кроме лося, конечно же, вводили меня в ступор. Я продолжил путь, день пролетел незаметно. Еще до восхода солнца я вышел к обозначенному селу. Оно было не просто большим, а огромным, расстилавшимся на двух холмах, все они были усеяны небольшими деревянными домиками, огороженными деревянными заборами, с огородами и банями. Уже на подходе к деревне я увидел знакомую картину: отсутствие признаков жизни и многочисленные следы мародерства. Все это не оставляло мне желания попробовать что-то найти здесь. На подходе к церкви я увидел парня, который выходил из близлежащего дома. Не зная, что ожидать, я рефлекторно отступил в сторону и прижался плечом к дому, но делал это слишком неуклюже, и был замечен.
– Эй! – Я услышал крик, явно обращенный в мою сторону.
Я вытянул шею и медленно выглянул в его сторону. Он смотрел на меня и, безобидно вскинув одну руку, махал мне. Другая его рука была за спиной, и, что в ней, я не видел. Он медленно направился в мою сторону и, когда расстояние между нами сократилось, сказал:
– Ты меня слышишь? Я тебя вижу.
Я отошел от стены и встал перед ним.
– Привет.
– Привет, дай угадаю: твоя десятка?
– Да.
– Это просто невероятно, как тебе удалось вырваться и добраться сюда? – спросил он, глядя на часы на руке.
Я собирался продолжить свой рассказ и, не чувствуя опасности, пошел в его сторону. Но, к моему удивлению, он сделал несколько больших шагов назад, сохраняя расстояние, между нами, и, вытянув одну руку вперед, сказал:
– Не подходи ко мне, так надо, я потом объясню.
Я был растерян, но рассказал ему свою историю, которая с каждым днем обрастала новыми невероятными поворотами, параллельно рассматривал его: ничего особенно, парень как парень, моего возраста, немного ниже и худощавый, с гладковыбритым лицом и смугловатой кожей, за весь мой рассказ он не произнес ни слова, только периодически смотрел на часы и на меня. Закончив свой рассказ, я спросил:
– А дальше что?
– А дальше мы еще стоим три минуты.
Эти три минуты были наполнены для меня неизвестностью, а ожидание тянулось вечность. Взглянув в очередной раз на часы, он вытащил из-за спины вторую руку, в которой был пистолет, поставил его на предохранитель и убрал в черную кобуру на поясе.
– Гриша! – сказал он, подойдя ко мне, и с улыбкой протянул мне руку.
– Очень приятно, – сказал я, пожав его руку.
– Я иду в деревню Кочнево, ты знаешь, где это? – спросил я.
– Зачем тебе туда? – прищурив одну бровь, спросил Гриша.
– Тимофей Ильич… – я сделал небольшую паузу и, не увидев никакой реакции на произнесенное имя, продолжил: – Он сказал, что там есть люди, которые могут мне помочь.
– Возможно, я оттуда.
Дальнейший путь мы проделали молча. Через полчаса мне открылось очень странное сооружение. Настоящий средневековый частокол из толстых бревен с заточенными верхушками, все бревна были подобраны приблизительно одного размера, высотой около трех метров, и стояли очень близко друг к другу, над забором возвышались две смотровые вышки в разных по диагонали в углах, с людьми внутри, к тому моменту, как мы подошли, распашные ворота открылись, они были очень массивные и внушали доверие. Внутри был обычный двор, в котором кипела жизнь, в середине двора стоял двухэтажный деревянный дом. Навстречу нам вышел мужчина среднего роста, с черными волосами, с еле заметной сединой, аккуратно зачесанными вбок. Он был среднего роста, руки держал в замке за спиной и внимательно смотрел на меня. Когда мы подошли, он посмотрел на Гришу, тот, не дожидаясь вопроса, сказал:
– Я проверил, он чист.
– Андрей Геннадьевич, – сказал мужчина и протянул мне руку.
– Я не помню, кто я, и совершенно не понимаю, что здесь происходит, мне нужно в больницу, я могу от вас позвонить?
– Батя, он от Кафтанова сбежал, – вмешался в мой рассказ Гриша.
– От Кафтанова, говоришь, я думал, он там уже окончательно с катушек съехал…
– Это рыжий… как его там… Михаил Сергеевич, а Степанович? Ну да он близко к этому, людей у себя держит как крепостных, развел средневековье, шизик он, чистой воды шизик!
– Может, и так, но он выжил, людей, которые у него, уберег, да и нам дорогу не переходит, уживаемся, одним словом. Устал с дороги? Пошли в дом, там поговорим.
Я разулся и прошел, внутри были чистота и порядок, мы сели на диван, аккуратно прикрытый накидкой, и продолжили разговор.
– Ты помнишь хоть что-нибудь до того, как пришел в себя?
– Нет, я пытался, но там полнейшая тьма, вы можете рассказать мне, где я и что происходит?
– Пф-ф-ф… Да я-то могу, вопрос, как ты это переваришь…
