скачать книгу бесплатно
– Времена меняются, доченька, – пожал плечами Лука. – Скоро буду и живыми брать, и невинными. Прошлый раз взял за проезд туда, а теперь… за проезд обратно! Ты же через Ростов едешь?
– Да, Лука, – кивнула Софья. – Только одна. Этот малец дома остается. Если ты отойдешь, то я его туда и отвезу.
– А как же поедешь? – озабоченно спросила борода.
– Хрен знает, Лука! – ответила Макаренко, раздражаясь. Очередная задержка вновь отодвигала месть. Сначала Руслан со своим желанием непременно ехать с ней, теперь ни живой, ни мертвый старик с эдаким жутко дебильным подобием подката. – Наверное, очень быстро.
– Да не… ты не поняла! – протянул тот.
– Да не! – перебила Софья. – Как раз все поняла! Лука, и не пытайся! Не заманишь! Мальчишку я тебе не отдам!
– Да не нужен мне твой мальчишка! – замахал вдруг руками старик. Да так, что черный рваный балахон весь затрясся, с него начал осыпаться… пепел? – Я не затем здесь, чтобы Руслана Озимова, – при упоминании его имени мальчишка вздрогнул, – с собой тащить! Не затем.
– А зачем? – Сова наклонилась вплотную к капюшону.
– Не вози мальца домой! Не вози!
– Это с какого еще перепуга? – фыркнула девушка. – С какой стати мне тебя слушаться?
– Я пропущу вас обоих через Ростов, только возьми его с собой!
– То есть, – Макаренко удивленно развела руками, – ты тут весь такой потусторонний нарисовался, чтобы не дать мне отвезти Руслана домой? Откуда такая забота?
– Да не о нем забота, – капюшон покачался из стороны в сторону, – а о тебе.
– Обо мне? – удивилась Сова, не зная, что еще ответить на такое откровение.
– Да! То есть нет! Э-э-э… – Лука явно занервничал. – Ну, не могу тебе сказать! Не проси! Только возьми его с собой, и заблудшие тени в Ростове обойдут вас стороной. Идет?
– Странная, если честно, сделка, – пожала плечами Макаренко. – А ты не завлекаешь ли? Там точно ловушки не будет?
– Считай это моим подарком тебе, – уныло промямлил старик. – Подарком в кубе, если что. Ведь я за это точно поплачусь, но зато с тобой, дочка, ничего не случится.
– Эх, темнишь ты чего-то, Лука! Темнишь! Но… помня твои честные голубые глаза…
– Этого ты помнить не можешь…
– Да ладно! – отмахнулась Софья, словно старик давно уже был как минимум другом. – Идет! Давай! Где подписывать?
– Да не надо ничего подписывать! – замахал Лука руками. – Просто поворачивай и, что бы ни происходило в Ростове, не обращай внимания. А, да! И из машины не выходи! Не выходите оба!
– Это что? Для тебя проблема?
– Для меня? – тот замотал головой и захихикал. – Нет! А вот для города… Короче! Не забивай мне голову! Езжай, пока обстановка благоприятная! Давай! Давай!
– Ладно! Ладно! – воскликнула Сова, закрывая окно. Она завела автомобиль и развернула «Хаммер». Руслан из груды баулов вытаращил глаза, а девушка ему бросила:
– Ходят тут кто ни попадя! Спасу нет! Командуют! Туда не ходи, сюда не ходи! Задрали, честно! Никакой свободы передвижения!
В ответ на долгий вопросительный взгляд Руслана Сова пожала плечами.
– Не смотри на меня так. Сама не знаю, что происходит, и объяснить не могу! Зато ты теперь едешь со мной, шкет! Радуйся! И… э… устраивайся поудобней. Только учти! Отработать придется по-взрослому. Недаром этот чудик тебя со мной направил. Что-то назревает, и ты сыграешь свою роль.
Макаренко быстро глянула в зеркало заднего вида. Никого: то ли Лука растворился в воздухе, то ли настолько сильно шел снег, что успел скрыть старика от Совы.
Глава 3. Новость
Ноябрь 2033 г.
Когда из ярко освещенного помещения выходишь в темноту, на короткое мгновение зрение перестраивается. В этот миг ничего не видишь и замираешь, словно слепой и беззащитный новорожденный котенок. Это и есть ослепительная тьма.
Потом глаза привыкают, и ты идешь вперед, осматриваясь, по техническому туннелю огромного подземного комплекса. Еле слышно шлепаешь маленькими босыми ступнями и пугаешься каждого нового звука, отскакивающего от стен.
От щелканья механических реле подскакиваешь и ускоряешь шаг, от металлического скрипа и усталого стона железобетонных конструкций вздрагиваешь и зябко обнимаешь плечи, а от далекого детского крика на глаза наворачиваются слезы.
Сглатываешь комок в горле, сжимаешь зубы и стараешься не так громко топать по холодному металлическому полу босыми ногами.
А потом часто-часто мигающая вдалеке лампочка становится ближе, и ты уже в комнате с низким потолком без окон. Кругом блестящие и холодные даже на расстоянии металлические столы и огромные стеклянные колбы с жидкостью, подсвеченные изнутри. В них что-то плавает, темное и неприятное. Ты спотыкаешься, падаешь, больно ударяешься лбом о ножку стола. Нечто падает на тебя сверху, сваливается с потревоженного стола. Ты весь дрожишь, но, превозмогая боль и паралич, вызванный страхом, переворачиваешься, слепо ищешь в полутьме руками. Поднимаешь что-то к лицу и в ужасе отбрасываешь прочь окровавленную маленькую руку. Стараешься не заорать, из горла вырывается только сдавленный гортанный хрип. Мысли парализованы.
Ты вскакиваешь, шатаясь, идешь искать выход из страшной комнаты и чуть не стукаешься головой об стеклянную колбу, наполненную жидкостью. Слабый свет наконец-то падает на темную субстанцию внутри, и ты видишь… тело маленького мальчика! Мертвого мальчика!
Курносый, широко открытые темно-карие, почти черные глаза, тонкие губы и плавно извивающиеся в жидкости, словно щупальца живой медузы, черные волосы. Ты несколько долгих секунд всматриваешься в глаза, будто стараешься отыскать в бездушном теле жизнь, потом тебя рвет на пол остатками еды, и ты идешь дальше, слегка пошатываясь. И тут же утыкаешься рукой в прозрачную стену. И не сразу осознаешь, что это не стекло, а зеркало, а с той стороны на тебя смотрит мальчик, как две капли воды похожий на мертвого, плавающего в колбе. Только мальчик, что на тебя смотрит, – это ты!
Кровь стучит в висках, в глазах темнеет, словно туннель сливается с сознанием, высасывает его, но ты идешь. Надо. Надо… Надо!
Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп!
Маленькие ножки уже не чувствуют ни боли, ни усталости, ни холода. Просто отказываются идти. Ты несколько раз падаешь, кричишь, пытаешься плакать, но слезы высохли. Все.
Как… Как этот милый старик – Кизляк, – которого они считали родным папой, превратился в монстра? Когда? Хотя на последний вопрос ответить проще простого. Когда братьям стукнуло по пять лет. Всем двадцати пяти! Он словно ждал этой даты, специально не трогал детей, пока они росли, холил и лелеял, чтобы… обрушить на них всю свою дьявольскую жестокость, до поры до времени скрытую глубоко внутри?
Все-таки слезы есть – не все еще стекли из глаз и впитались в металлический пол. В том отсеке, откуда тебя еле унесли ослабшие ноги, все мертвы. Умерли не своей смертью. Кизляк явно проводил над братьями опыты. Резал, колол чем-то, скармливал что-то, стравливал друг с другом, погружал в жидкость или в пустую камеру, убивающую невидимыми лучами.
Все мертвы! Все! Все! Все!
Ты падаешь на пол, не в силах подняться из-за эмоций, переполняющих маленькое тельце. Там, позади, ты насчитал двадцать трех мертвых братьев. А теперь самое страшное: выводы! Остался ты и еще один! Он, возможно, уже тоже мертв… Ты встаешь и идешь, пошатываясь…
Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп!
Ноги студит ледяной пол, голый торс обжигает холодный воздух, а плечи сотрясаются от неуемных рыданий. Почему вдруг все так изменилось? Здесь год назад Кизляк рассказывал маленьким братьям, что они будут жить на поверхности, как счастливая семья. Папа и дети. Даже показывал красивую цветную фотографию, где смеющийся мужчина в широкой шляпе и два улыбчивых мальчика в разноцветных кепках с какими-то надписями собираются играть в неизвестную игру, держа в руках маленький мяч и две большие палки.
А потом… а потом… а потом…
Яркий свет бьет по глазам, выныривая из-за поворота. Ты стараешься утихомирить предательски шлепающие ступни, подкрадываешься и смотришь из-за угла.
Седовласый старик Кизляк! И… братик! Последний! И мужчина собирается мучить его!
Ты звереешь! Наполняешься злостью и яростью, которые распирают изнутри, а потом взрываются, выпуская зверя! И ты орешь и крушишь все на своем пути… А Кизляк падает без сознания и лежит без движения на холодном полу. А привязанный к холодному металлическому вертикально стоящему столу мальчик испуганно хлопает глазами, уставившись на тебя. Он не понимает, что происходит. Почему отец Кизляк привязал его вниз головой? Зачем взял в руки блестящую и острую иглу? Почему вдруг упал? И почему теперь на него смотришь ты?
– Пойдем! – говоришь ты, отстегивая кожаные ремни. – Надо уходить отсюда!
Полутемный туннель, длинный-длинный, а пол – холодный-холодный. Теперь ты не один, вы вдвоем шлепаете по металлическому полу босыми ногами! Из всех двадцати пяти братьев ты нашел и спас только одного! И того-то Кизляк подвесил вверх ногами и вводил в вену на шее иглу, чтобы выкачать всю кровь… Ух и разозлился же ты! Отец Кизляк должен был умереть!..
Но не получилось. Старик остался лежать на полу без сознания, а братика ты вызволил, и теперь вам надо бежать! Без оглядки, без остановок! Гулко топая босыми ногами по металлическим плитам, покрывающим пол туннеля! И вот за мигающим светом впереди маячит свобода! Но… не только…
Путь вам преграждает огромный силуэт охранника. Страшный, ужасный, чужой! Злость вновь переполняет тебя!.. Надо смести преграду с пути, а лучше… лучше заставить охранять! И охранник падает, хватается за голову и вдруг смотрит на тебя ясным и добрым взглядом, недоуменно спрашивает:
– Сын? – потом видит рядом второго мальчика и повторяет: – Сыновья?
И добавляет, поднимаясь:
– Пойдемте, надо валить отсюда! Больше я вас в обиду не дам!
Этот кошмар всегда приходил отрывками, будто некто незримый не желал, чтобы Вит помнил все детали своей и брата жизни. Вит и сам не желал этого. Каждой ночью он мысленно просил небеса позволить ему навсегда забыть ужасное прошлое, о котором им напомнил Черномор четыре месяца назад. Но оно не хотело покидать Вита и всякий раз возвращалось отрывками, словно заплатками из ткани вдруг начавших всплывать воспоминаний. И хотя к мальчику вернулись не все обрывки прошлого, но уже можно было сложить примерную картину произошедшего восемь лет назад в городе Переславль-Залесский. Воспоминания брата приходили в голову Вита, не давая забыть случившееся.
И вот корова, как обычно по утрам, своим сатанинским воем вновь выдернула Вита из очередного такого лоскутка прошлого, пришедшего вместе со сном и повторявшегося, и повторявшегося… уже четыре месяца. На верхней койке двухъярусной кровати зашевелился брат. Через пару минут через край свесилось его улыбающееся лицо, и довольный голос возвестил:
– Вит! Там опять снег идет! Айда мыться!
– Вчера мылись, – пробурчал брат, натянул на голову шкуру волка, служившую одеялом, и из-под нее пробубнил: – Там теперь всегда снег идти будет. До лета – точно. Ведь ноябрь неделю уже как.
– Ну, Вит! – тут же заканючил Вовк. – Давай! Давай! Давай! Давай!..
Интересно, он помнит, что вчера они мылись? Помнит, конечно. Теряются только воспоминания о событиях до их побега из бункера Кизляка.
– Да у нас мазута не хватит, чтобы потом греть кунг! – прикрикнул Вит. Он ненавидел это счастливо-довольное состояние брата, потому как сам не мог погрузиться в нечто подобное уже четыре месяца – после встречи с Черномором. Может, слишком сильно хотел, поэтому и не мог? Вон, Вовк после рассказов брата все же вспоминал прошлое, но потом всегда забывал, будто метелью из головы вынесло.
– Ну, так мы сегодня у нефтяников купим! – уверенно закивал головой брат. – Ведь сегодня встречаемся же?
– Так зима может дольше длиться! И на все время нам не хватит топлива! Надо экономить.
– Ну, Вит! – Вовк скорчил печальную и дебильную одновременно моську, которой не было сил сопротивляться. – Давай! Давай! Давай!..
– Ладно! Ладно! – замахал руками Вит. – Только сегодня мазут подкидываешь ты!
– Ура! – радостно заорал Вовк и тут же соскочил с верхней полки и затопал босиком по полу кунга в угол, где стояла буржуйка. В ведре рядом еще хватало мазута вперемешку с битумом, чтобы пару дней хорошо отапливать кунг. А сейчас, раз уж мальчики хотели помыться, надо было разогреть внутреннее пространство градусов до тридцати. Ну и ладно! Пусть радуется. Сегодня выторгуют у нефтяников еще, можно себе позволить.
– Эй! – крикнул вдогонку Вит. – Корову сначала покорми!
– Э-э-э… – Вовк пытался придумать, почему именно ему сегодня этого делать не надо, но не смог. – Ладно!
Он быстро оделся, схватил кусок вяленого мяса и выскочил из кунга. Дверь открылась, впустив рой снежинок, и закрылась, вновь погрузив дом близнецов в полутьму. Вит вздохнул и поднялся с нижнего яруса кровати. Ему уже давно надоело быть единственным здравомыслящим братом в семье, но с Вовком он ничего сделать не мог. Разум того жил какой-то своей странной жизнью, то приоткрывая мальчику прошлое, то стирая его начисто, делая ребенка гораздо младше, чем на самом деле. И все происходило после редких вспышек необычных особенностей брата-близнеца.
Вот, например, вчера после бани он совершенно серьезно сказал Виту, что Черномор и Кизляк умерли. И откуда узнал, ведь эти два человека находились неизвестно где? Но мальчик повторил, а потом оказалось, что Вовк ничего не помнит из событий восьмилетней давности, которые постоянно снились Виту. После таких «чудес» Виту приходилось рассказывать в подробностях сны о прошлой жизни близнецов. Вот и теперь придется напомнить Вовку о перенесенных испытаниях. Рассказать, как Кизляк держал их с братьями в качестве подопытных кроликов. Вот только…
Вит вздохнул. Наверное, он подождет с рассказом до окончания встречи с нефтяниками, назначенной на вечер. Пусть брат пока порадуется, побудет немного счастливым, не обремененным ужасным прошлым. Была бы возможность, Вит оставил бы все как есть навсегда и позволил бы брату забыть, но… В том-то и дело, что воспоминания когда-нибудь вернутся, только постепенно, не сразу, и принесут Вовку куда больше боли.
Еще четыре месяца назад Вит ненавидел Вовка за его неуклюжесть и несобранность, вечную скованность членов и медлительность в принятии решений, от быстроты и правильности которых порой зависели результаты охоты или бегства от рейдеров и нефтяников, зависели их жизни. Вовк очень часто подводил отца с Витом. Но только этим летом, когда отца не стало, Вит узнал, наконец, почему Вовк такой неуклюжий. Нечто, проявившееся в мальчике восемь лет назад, когда ужасный Кизляк мог расправиться с братьями, помогло сбежать и одновременно лишило Вовка концентрации.
Только мальчик был не виноват! Он, можно сказать, принес свой разум в жертву, чтобы у последних из двадцати пяти братьев был шанс сбежать и забыть страшные дни в Переславле-Залесском. И именно благодаря воле Вовка у сбежавших детей все это время был отец.
Виктор Соколов – охранник и помощник Кизляка – забыл, кто он есть, и восемь лет воспитывал детей как своих, пока мстительный зверь не убил его. А потом Вит вспомнил, как Вовк вытащил его из Переславля-Залесского, а Вовк тоже вспомнил, но тут же, когда чистил разум Черномора, снова забыл. И так несколько раз! Только Вовк воспользуется своим мозгом – заставит кого-нибудь из охотников или рыбаков что-нибудь забыть, или почувствует приближение опасного зверя, или освободит дорогу от преградившего путь ствола дерева, или, вот как вчера, узнает то, что случилось в сотнях, а, может, тысячах километрах от места их нахождения, – и все… Время, проведенное в обители Кизляка, как и умершие там двадцать три брата, как и пытки и мучения, выветриваются из головы мальчика.
Там словно сидит маленький человечек и при любых умственных нагрузках ребенка начинает мести метлой, подметая всегда именно ту область памяти, которая отвечает за детство Вовка до пятилетнего возраста. Будто опускается некая чугунная заслонка, и тогда для мальчика оказываются вновь живыми придуманная когда-то давно мать и умерший четыре месяца назад отец. Вовк вновь превращается в счастливого чудака, который своей нелепостью затмевает сам себя. Он уже не способен различать реальность и вымысел и будто возвращается в то далекое детство, когда мальчикам все еще было по пять лет и они могли днями напролет только играть и веселиться.
Вит, как обычно, злился, но теперь, после откровения в темном туннеле, когда он вспомнил часть прошлой жизни, мальчик уже не мог ненавидеть брата. Вовк пожертвовал гораздо большим для Вита, чем просто жизнью. Не каждый взрослый решился бы лишиться памяти только для того, чтобы спасти одного из двадцати пяти. Теперь Вит жалел Вовка и старался обходиться с ним как можно более мягко, но не всегда получалось, к тому же он понял, что своими рассказами о прошлом, которое теперь урывками являлось во снах, он быстрее приводит разум брата в нормальное состояние. Поэтому, едва заметив неестественное поведение Вовка, Вит начинал рассказывать ему о прошедших днях. И брат вспоминал и преображался, и жизнь катилась вперед по накатанной колее без особых опасностей на пути и подводных камней, описание которых содержалось в Списке Смерти.
Там же теперь появилась и запись-предупреждение: «Чтобы не умереть, как отец, всегда изучай, на кого охотишься, и следи за всеми подходами, вдруг смерть зайдет с черного хода?»
Вит нахмурился. Воспоминание об отце разрывало душу, но ведь он сам учил детей меньше вспоминать об умерших. Они – лишь пример того, как нельзя делать, если хочешь выжить. Ни больше, ни меньше. Любой человек на пути, любые действия по отношению к нему или окружающему миру должны продлить в первую очередь твою жизнь, а об остальных принято думать, как о героях учебника истории. Спасибо им. Спасибо, что умерли вместо тебя, позволив пожить подольше. И хоть отец не был родным, что раскрылось четыре месяца назад благодаря Вовку, он заботился о мальчиках восемь лет и учил их всему, что знал или узнавал от окружающих. И именно благодаря ему братья спокойно жили в мире, где охотники могли устроить смертельную охоту на продавцов оружия.
Лишь время «Ледового перемирия» было способно сплотить множество семей охотников и рыбаков и заставить их на полгода прекратить вражду, объединиться и на короткое время создать нечто, похожее на общину. И это время подошло. Сегодня Вит с Вовком встретятся с нефтяниками, и можно спокойно ехать в Рыбинск – присоединяться к сотням похожих семей кочевников, чтобы с ними перезимовать и разъехаться к лету по своим делам.
О возможности найти новую семью и разделиться с Вовком парень уже не думал. Теперь мальчик не мог оставить брата, не мог допустить, чтобы кто-то, незнакомый с его судьбой, взял контроль над Вовком, когда-то вызволившим из лап смерти и Кизляка Вита. Его же никто не поймет! В столь суровых условиях выживания и борьбы за место под яростным солнцем никто не будет разбираться в причинах странностей Вовка. В лучшем случае его убьют, в худшем – его ждет жалость и миска рядом с трехногой собакой, все еще значимой для хозяев, но уже не способной выполнять свои собачьи обязанности. Поэтому Вит не допускал мысли о разделении. Ведь витающий меж прошлым и настоящим мальчик не мог за себя постоять, не до конца осознавал, что реально, а что – нет.
Снаружи горько заплакала корова, словно девушка по только что умершему жениху. Так она выражала удовольствие от приема пищи. Значит, сейчас Вовк зайдет в кунг и вновь начнет канючить помывку. Как бы Виту ни хотелось продлить пятнадцатиминутную утреннюю негу, дольше валяться нельзя. Мир диктовал свои условия.
Мальчик вылез из постели и потер бляху ремня, лежащего на полочке, – это было все, что осталось от отца. Вит каждый день гладил блестящий металл с изображением звезды и благодарил папу за то, что научил жить, и за Список Смерти, который обязал выучить. Теперь многих вещей удастся избежать, просто следуя этому списку, а остальных опасностей ему поможет избежать Вовк. Так и будет дальше. Он оградит Вовка от всего людского и злого, а тот, взамен, Вита – от всего противоестественного и неожиданного.
Буржуйка источала жар, успевший разойтись по всему кунгу. Даже внизу воздух успел прогреться. В принципе, уже можно было искупаться и отчаливать. За день нужно много успеть сделать. После купания навестить схрон, погрузить в кунг мясо и шкуры и ехать в условленное место для встречи с нефтяниками из Ярославля, чтобы обменять товар на горючее. Пары бочек вязкого мазута должно хватить на зиму, если она, конечно, не растянется на два года. А потом вернуться, загрузиться мясом и шкурами заново и ехать на зимовку в Рыбинск, чтобы завтра утром уже объединиться с рыбаками и охотниками на Рыбинском водохранилище.
Внизу, напротив печки, с противоположной стороны от двери зашуршало. Вит прислушался и улыбнулся. Проснулся Каин – домашний паук. Каин – так назвал его отец – уже два года жил в кунге и был любимым питомцем мальчиков. Вит постучал по полке ниже той, где находился отцовский ремень: «Тук! Тук-тук! Тук!» По углам кунга зашуршало.
Каин приближался, используя собственные тропы. Через несколько секунд на полке, по которой постучал мальчик, возник крупный, в две ладони Вита, мохнатый паук. Он сделал стойку на задних лапах, а четырьмя передними приветствовал мальчика. В его многочисленных глазах отражался свет, а черно-золотистая шерсть с ярким алым крестом на спине топорщилась в предвкушении, что мальчик погладит. Хелицеры[7 - Хелицеры, или челюсти, – ротовые придатки паукообразных и некоторых других членистоногих, по наличию которых эта группа получила название хелицеровых. Обычно состоят из двух или трех члеников и имеют вид клешней.] же хищно раскрылись – маленькое чудовище знало, что Вит обязательно накормит его. И мальчик не заставил себя ждать. Он протянул пауку небольшую полоску сухого мяса и, пока тот перебирал еду хелицерами, протянул руку и несколько раз погладил по спине, отчего Каин жутко заскрипел хитином, выражая удовольствие.
Скрипнула входная дверь, впуская Вовка. В проеме мелькнула кирпичная стена церкви Спаса Всемилостивого в селе Спасс, неподалеку от Рыбинска. Отец выбрал это место для маскировки кунга на временных стоянках, а корова своим демоническим подвыванием сделала окрестности необитаемыми в радиусе почти пяти километров. Развалины церкви и потусторонний хохот и плач коровы угнетающе действовали на местную живность и привили всем тварям инстинктивное желание бежать и прятаться при виде святых руин. А братья спокойно заводили кунг между стен из красного кирпича. Рухнувшая крыша церкви имела одно неоспоримое преимущество перед крышами других зданий: она уже больше никогда не рухнет. Да и у посторонних желание соваться в опасное здание отпадало начисто. А вот кунг себя отлично чувствовал меж стен из красного кирпича с пустыми оконными проемами.
Корова лиловым глазом покосилась назад, на скрывающегося в двери Вовка. Ее лицевые щупальца зашевелились, а из-под них раздался до ужаса печальный вздох.
Каин оторвался от еды и одному ему известным маршрутом метнулся к двери – поприветствовать второго мальчика. Вовк же, вместо того чтобы погладить питомца, стряхнул на него целый сугроб снега, отчего Каин, смешно и недовольно подпрыгивая, ретировался на свое место на полке.
– Все! Покормил! – возвестил радостно Вовк. – Ты слышал ее довольное урчание?
– Конечно! – кивнул Вит. – Ее довольное урчание, как всегда, пол-Спасса слышало. Это же здорово!
– Ага. Отец пришел? – вдруг спросил Вовк, спрятав улыбку. Он стал серьезным в один миг, будто все утро от мальчика скрывали, куда же делись родители. – А Ма когда придет?
– Э-э-э… – Вит чуть не ляпнул сгоряча, что отца, а тем более матери, вместе с ними давно уже нет. Но вовремя прикусил язык. – Скоро будут, Вовк! Скоро будут! – и сразу сменил тему. – Ты готов искупаться?
– Всегда готов! – закивал брат, и его словно подменили. В глазах загорелся задорный огонек, радостная улыбка осветила порозовевшее после улицы лицо.
– Тогда скидывай шмотки! – воскликнул Вит. Каин жевал в сторонке сухое мясо и с огромным неодобрением смотрел на ребят. Он совершенно не понимал, зачем они так внезапно начали скидывать с себя шкуры. Почему вдруг голыми выбежали на улицу, туда, где сверкающий пушистый снег кусался и жалил? А тринадцатилетние мальчишки под удивленным взглядом выпученных фиолетовых глаз коровы минут десять голышом ныряли в нанесенный у одной из стен сугроб. Они подставляли тела летящему снегу, набирали его полные ладони и кидали на себя, растирались и орали так, словно за ними бежал сам дьявол. Даже корова, наблюдающая за этим безобразием, слегка ошалела. Потом Вит и Вовк быстро забежали в теплый кунг, обмотались сухими волчьими шкурами и как минимум час согревались. Довольные и чистые, счастливые от того, что они есть друг у друга.
Пока Вовк опять не спросил:
– А Па с Ма когда будут?
* * *
