Метро 2033: На краю пропасти

скачать книгу бесплатно

– Стойте! – пока вояки застыли на пороге, Игорь быстро стряхнул с нар матрац и бросил в угол. – Теперь аккуратно положите, – попросил он.

– Да на хер она нужна такая! – возмущенно воскликнул один, и они все же кинули брыкающуюся, завернутую в одеяло Ольгу в угол, после чего вышли.

– Не ест, не пьет, когда приближаешься – огрызается, моих парней два раза укусила, сука, – хмуро заметил Гром.

– Ну, а вы чего от нее хотели? – возмутился было Игорь, но Олег прервал его.

– Эй! Не надо тут праведника включать. Не все еще здесь опустились, Потемкин, – Гром помолчал, сверля глазами странника. – А знаешь, лучше мы ее тебе оставим! Вместе жить будете! Вот и веселитесь, сколько влезет. А мне дикарка в Юрьеве не нужна. Еще дел каких натворит, а мне разруливать.

– Хорошо, – успокоился лекарь, искоса посмотрев в угол, где тюк из одеял перестал шевелиться. – Мой мешок вернете?

– Держи, – начальник охраны Воеводы вытянул из-за спины вещмешок Игоря и протянул мужчине. – Забирай. Только оружие, что у тебя было, не получишь, пока не решишь быть с нами.

– Поесть принесите…

– Принесут тебе поесть, не беспокойся.

– Не только мне, но и Ольге тоже.

– Не ест она, Потемкин. Уже пытались накормить.

– Ничего, справлюсь как-нибудь, – буркнул Игорь. – Если не сейчас, то вечером покушает.

– Смотри сам, – махнул рукой Гром, выходя из камеры. Дверь с лязгом захлопнулась, а Джордж, внимательно посмотрев на закутанную в одеяло девушку, скрылся из вида. После до Потемкина долетело восклицание Грома: – Твое дите-то, придурок, тебе с ним и возиться…

Эти слова что-то зацепили в душе Игоря, хоть он и скривился недоверчиво, глянув в угол камеры. Вспыхнула перед глазами яркая картина гибели детей и птер, улетающий к трубам ТЭЦ, но за пять лет Потемкин научился держать себя в руках. Сейчас есть дела поважнее, чем оплакивать ушедших. «Ребенок» теперь пытался освободиться, елозя по полу. Игорь подошел и дернул за край одеяла. Девушка, увидев перед собой незнакомое лицо, отшатнулась. Перекатилась к стене и начала выпутываться самостоятельно. Потемкин продолжал сидеть рядом, не двигаясь. Ольга, освободившись и затравленно оглядевшись, отползла в угол.

– Меня зовут Игорь, а тебя? – хоть Потемкин это и знал, но ему было важно сейчас разговорить девушку. Войти к ней в доверие, дать понять, что он не опасен, а, наоборот, желает только добра. Ольга не ответила. Попытавшись приблизиться, лекарь лишь ухудшил ситуацию. Девица дернулась и прижалась всем телом к каменной кладке.

– Не подходи ко мне. Не подходи ко мне, – зачастила она, словно заклинание, повторяя шепотом одну и ту же фразу. – Не подходи ко мне.

Следовало как-то заставить ее говорить, отвечать на вопросы. А что лучше может подействовать, чем стресс? Игорь отошел к своей койке и начал рыться в рюкзаке. Содержимое было на месте, кроме колюще-режущих предметов. Даже скальпель забрали, уроды. Но у лекаря были свои секреты. Из тайного кармана в широкой лямке, усиленной пластмассовой вставкой, мужчина выудил складной нож. Узкий и прочный, годный для всякого: от нарезания хлеба до вспарывания глотки. Потемкин отложил его на койку и еще чуть-чуть порылся в сумке, после чего, специально оставив нож, встал и подошел к решетке, краем зрения отмечая пристальный взгляд Ольги, устремленный на забытое мужчиной оружие.

– Джордж! – прокричал Игорь, просунув руки через железные прутья.

Мужчина подскочил со стула. И, осторожно подойдя к решетке, вопросительно уставился на пленника.

– Я все спросить хотел… Чего это ты мне в прошлый раз свет не включил, а сунул какой-то древний фонарик? – Игорь вопросительно поднял бровь, ожидая ответа. Слух уловил шуршание за спиной. Первая фаза лечения началась. Девушка уцепилась за наживку.

– Так я это… – замялся было Джордж, но потом извернулся. – Так не положено. Было не положено.

– А теперь положено, что ли?

– Ага, – охранник осклабился, обнажив гнилые зубы. Оно и понятно: нехватка витаминов и кальция, полная антисанитария, нет должного ухода…

– Да ладно заливать-то! – от Потемкина не укрылось, что тот, потупившись, уткнул взгляд в пол. – Интересно же было. Скажи? Ну, ведь было?

– Как вы с Ольгой? – зашептал мужичок, все ближе подходя к клетке. Глаза загорелись, кожу покрыл румянец возбуждения.

– Ну да, – Игорь окончательно заинтриговал охранника.

– Расскажешь? – облизав губы, елейно спросил тот.

– А тебе очень этого хочется? – Потемкин хитро сощурился.

– Ага, – Джорджик быстро-быстро закивал большой головой, сидящей на тонкой шее.

– Посмотрим… – лицо охранника изменилось, приняло обиженное выражение, как будто его только что жестоко обманули. – Но шанс есть. Подумай об этом. – Джордж заулыбался, словно понял намек. Так, и этот на крючке. Немного поработать, и будет своим в доску. Осталось сложить еще пару комбинаций, и можно будет претворять план в жизнь. Игорь подмигнул охраннику и отошел внутрь камеры.

Девушка вновь сидела у стены, но теперь на койке не было ножа. Что ж, первая фаза лечения завершилась, можно приступать ко второй. Главное сейчас – дать Ольге понять, что, хочет она того или нет, но ей придется выбраться из скорлупы и начать содействовать лекарю. Кашель не прошел, инфекция все еще пыталась побороть организм, поэтому надо действовать быстро и решительно, пусть и против ее воли.

Игорь медленно приблизился к девушке, которая сразу же напряглась, выставив вперед нож. Короткий клинок, сверкнувший в слабом свете, в руках безумца мог стать опасным оружием. А с той психологической травмой, которой наградил девушку отец, она была подобна зверям, бродящим сейчас за воротами.

– Не подходи ко мне! – снова начала она.

– Эй, тихо, тихо… Не поранься!

– НЕ-ПО-ДХО-ДИ-КО-МНЕ!

– Слушай, Оль, я тебе не враг, но могу и руку сломать для профилактики… – тихо, ласково, очень нежно.

Эти слова странным образом подействовали на девушку. На что, собственно, и рассчитывал Игорь. В испуганных глазах сначала отразилось удивление: откуда этот странный мужчина, которого она видела первый раз в своей жизни, знает, как ее зовут? Угадал? Потом удивление сменилось недоверием и яростью. Девушка вскочила, словно пружина, метнула руку с ножом, стараясь попасть мужчине в горло, но лекаря уже на месте не было. Лишь большая, грубая ладонь перехватила и сжала запястье, отчего нож выскользнул, а затем завела предплечье назад. Ольга сама не поняла, как оказалась на матраце лицом вниз с заломленной назад и ноющей от боли рукой. Потемкин навалился всем телом на девушку и прямо ей в ухо, пока не прошел шок, начал медленно выговаривать слова:

– Я спас тебя. Я забрал тебя у отца. Еще немного, и ты умерла бы, если бы, опять же, не я. Кто угодно в этом мире враг, но не я…

– А кто ты? – прошептала с ненавистью девушка, силясь выдавить воздух из сжатой грудной клетки.

– Я лекарь и помогу тебе. Но если ты этого не хочешь, то можешь лечиться сама. А я просто понаблюдаю, как ты медленно зачахнешь, выплевывая кровь из своих больных легких. Нам, врачам, видишь ли, иногда очень интересно наблюдать за ходом болезни, чтобы своевременно понять, как у других это вылечить заранее. Что ж, можешь умирать, если тебе того хочется… – он отпустил Ольгу, забрав и спрятав нож. Отошел к койке и с невозмутимым видом принялся копаться в рюкзаке.

Она некоторое время лежала, не шевелясь, переваривая услышанное. Видимо, слова мужчины проникли в ее сознание, что-то изменив. Потом Ольга перевернулась на спину и, глядя на тусклую лампу, заговорила голосом, полным отвращения и боли, словами, неожиданно красивыми для девушки, извлеченной на свет из какой-то темной грязной избы в этом полном захолустье:

– Нет в этом мире никого, кому бы я верила. Небеса отвернулись, ад забыл давно обо мне. Тела матери и братьев съели червяки, а сына, что породил ОН, – пиявки в колодце, а я моего мальчика даже подержать не успела, глянуть в маленькое личико. Еще ОН не дал мне умереть, когда я захотела уйти вслед за сыном, бросил в яму и… и… Разве есть Бог? Или дьявол? А справедливость есть? – она надолго замолчала, вспоминая страшные картины прошлого.

Игорь не отвлекал, смешивая травы, которые надо было дать девушке. Ей же просто необходимо высказаться и понять, что все не может оставаться по-прежнему. Если мир перевернулся, то его надо возвращать обратно, и никто, кроме нее, не способен в этом разобраться. Когда могильный холод в голосе наконец сменится человеческим теплом, трудно было сказать. Скорее всего, этого уже не случится, но попытаться стоило. Каждый человек на счету в этом мире, и если отказываться от одного, то можно в итоге отказаться и от мира. Чем-то эта трагедия задела Игоря. Наверное, жестокостью и зверством существа, которое теперь трудно было назвать человеком – не то, что отцом. Оно оставило глубокий отпечаток в памяти, в душе доверчивой девушки. Потемкин сжал мешочек с травами так сильно, что на материи проступила влага. Жаль, что не задушил эту нелюдь собственными руками. Ой, как жаль. Девушка меж тем продолжала:

– Где свет, где тьма? Люди или нелюди? Звери, твари, все одно… Все только хуже и хуже, и нет ничего, что заставляло бы остаться в этом мире… Знаешь, мама… – глаза девушки увлажнились. Это было заметно даже при тусклом свете лампочки, очевидно, воспоминания о лучших годах все еще жили в голове Ольги, – много читала мне когда-то, много рассказывала, как устроен этот мир, обучала… красивым фразам по старым книгам, что у нас стояли в стенке. Много их было, интере-е-есные-е… А ОН… ОН их просто сжег! А потом убил всех… за их разумность. А меня оставил лишь для того… – она надолго замолчала. Видимо, знания, полученные из книг и вбитые в голову матерью-преподавателем, красивые слова и красивые сказки, безжалостно сожженные, но не выжженные из памяти, помогли ей не сойти с ума в том подвале и в тех условиях, какие предоставил ей отец. – Что светлого еще осталось в этом мире?

– Есть друг, который хочет помочь, – тихо заметил Игорь, не отрываясь от своего занятия.

– А еще чего он хочет? – с сарказмом выдавила она, повернув голову в сторону Потемкина. – Любви, тела?

– Нет, только помочь. И, возможно, мир вокруг обретет новый смысл, который ты так хочешь увидеть и отыскать. Ты не против попробовать?

– Чего?

– Узнать другую жизнь, других людей…

– А как мне забыть старую?

– Я помогу, – пожал плечами Игорь, – я же лекарь, много чего знаю, главное, ты сама должна этого захотеть.

– И что мне делать?

– Перво-наперво съесть это. Не бойся, просто от твоего кашля поможет, – Игорь протянул ей щепотку травяной смеси. – Но будет немного противно.

– Противней произошедшего со мной? Вряд ли, – Ольга взяла из рук лекаря предложенное лекарство и принялась жевать, даже не поморщившись. Это был хороший знак. Девушка подчинилась воле Игоря. Теперь лечение, но к гипнозу прибегать пока рано. Она сама должна решить, хочет или нет уничтожить те воспоминания.

– Еще надо будет поесть. Скоро принесут…

И она ела! Самостоятельно, маленькую порцию, которую отмерил Игорь. Иначе истощенный организм просто вывернуло бы. И это был хороший знак. Апатия исчезла, сменившись другими чувствами. Да, именно злость, ненависть и отвращение – самые что ни есть нормальные чувства, пусть и негативные, но требовалось время, чтобы в этой израненной душе смогли зародиться и положительные эмоции. Причем, много времени.

Еще одной ниточкой к выходу стала, как ни странно, повариха Лидия, принесшая им завтрак. Дородная, розовощекая женщина лет тридцати пяти, которая с ходу набросилась на Джорджика, представляющего по сравнению с ней жалкое зрелище: худющий, с большой лысеющей головой, покрасневшими глазами и впалыми щеками. От Потемкина не ускользнуло, каким похотливым взглядом он смотрел на пышные формы женщины, так и распирающие старенький бушлат изнутри. А когда она гаркнула: «Ну, что еле шевелишься, убогий?» – с такой скоростью кинулся открывать замок решетки, какой Игорь от него не ожидал. Вот еще один кирпичик в фундаменте их освобождения, но надо правильно рассчитать время, иначе идея так и останется идеей и, вероятнее всего, обернется для всех катастрофой.

Остался незакрытым лишь вопрос блуждающего где-то по вине ученых вируса, превращающего людей в монстров, но с этим удастся разобраться, лишь когда сложится остальная мозаика. Что ни говори, но спасение девушки и последующий поход в этот город оказались не самыми лучшими затеями. Он не продвинулся к Москве ни на шаг, только задержался. Но, как бы там ни было, Игорь узнал о вирусе, и ради таких вот наивных, но чистых существ, как Ольга, тихо сидящая в углу камеры и предоставленная своим страшным мыслям, стоило этот вирус уничтожить…

***

– Что с ним? – спросил Воевода. Лицо мужчины вспотело от волнения за сына. Он стоял и нервно переминался с ноги на ногу, пока Разин склонялся над лихорадящим Митяем, укрытым кучей одеял. Закончив осмотр, Вениамин Игоревич поднялся и посмотрел на главу города. Чуть помолчал, не решаясь открыть рот, но все же выдавил:

– Скорее всего, вирусная инфекция. Жар, озноб, обильное потоотделение…

– Скорее всего? – Воевода побагровел. Он очень не любил, когда ходили вокруг да около. – А точнее можно?

– Вот, антибиотики, Юрий Сергеевич, – Разин протянул упаковку таблеток, вновь уходя от ответа. – Очень сильные. Достать практически невозможно, я, так сказать, хранил на крайний случай. И он, мне кажется, настал…

– Что с ним? – повторил Воевода с нажимом.

– Грипп, – соврал Разин. Он боялся признаться в том, что не способен точно диагностировать болезнь. Воевода очень остро реагировал на все, что происходило с сыном, и признаться в своей некомпетентности означало обречь себя на смерть в лучшем случае. В худшем – на прозябание в катакомбах вместе с остальными. – Эти антибиотики помогут непременно. Но советую не подходить к больному. – О том, что лекарство может не оказать нужного действия, Разин старался не думать. Смерть сына главы в любом случае скажется на докторе, и далеко не лучшим образом.

– Хорошо, – согласился Воевода, но тут же вновь встрепенулся. – Я знаю, из-за кого это! По стенке этого черта размажу! – Глава посмотрел недобрым взглядом на доктора. Тот уже понял, о ком идет речь, но возражать побоялся. – Крикни мне Грома, Разин.

***

Вонь застилала все вокруг. Забивалась в рот, нос, душила, терзала, заставляла кашлять. Хотелось умереть, но уж точно больше не чувствовать ее. Смердящую людскую вонь – за семнадцать лет жизни Яра настолько сильно въевшуюся в душу, что невозможно просто избавиться от нее или отгородиться. Она внутри, так глубоко, что точит юношу, перемалывает, перекраивает, делает похожим на остальных.

На тех, кто копошится за свободными грязно-брезентовыми занавесками, живущими собственной жизнью. Кто-то прошел – они колышутся, кто-то ткнул локтем – бугрятся, а дети вообще любят их, постоянно теребят, заворачиваются… Словно не противно дотрагиваться до этой бесконечно-заскорузлой, просаленной тысячами рук ткани.

Гулкий звук чьего-то голоса. Он буравит, он с треском расползается в черепной коробке, щелчками. Словно это и не человек говорит, а насекомое стрекочет глубоко в банке под глухой пластиковой крышкой. Как и все остальные в этом сраном и никчемном мире, ополчились, обвились, нависли со своей раздувшейся моралью, которая после двадцати лет безумств, жестокости и травли не стоит и ломаного гроша. Бесконечно далекая, нереально изогнутая, скрученная, завязанная в тугой узел жалкого прозябания – мораль просто исчезла, поизносилась, и теперь вместо лика Святой Матери на этом изодранном лоскутке людской мысли проступило лицо самой смерти. Ее печать была на всем вокруг. От облезлых, больных, но озлобленных серых падальщиков, до ребенка, который, лежа в колыбельке, уже махал третьей рукой или неестественно вывернутой ладонью, напоминающей морскую звезду…

Все вокруг пульсировало, сжимаясь и набухая, и Ярос не понимал, что происходит. Пот крупными каплями стекал по телу, разъедал кожу и солоноватыми струйками скатывался вниз, на мокрую простыню. Одеяло тоже увлажнилось, и, сколько юноша ни старался укутаться потеплее, у него не получалось. Отсыревшая грубая ткань, наоборот, помогала болезни запускать холодные руки озноба глубоко внутрь человека. Губы высохли, а жажда с каждым вздохом лишь усиливалась, словно некто бросил внутри губку, впитывающую в себя все, что было в человеке…

Лихорадка взяла верх к утру, дав возможность измученному человеческому телу и душе немного отдохнуть. Теперь же Яр будто шел по раскаленной пустыне, ноги увязали, песок терзал плоть, а тело налилось болью, и внутри поселилось нечто огромное и мучило теперь человека, разрывая на части…

Он этого не знал, но вирус активизировался, и, как следствие, медленно, клетку за клеткой, начал изменять человека…

Утром стоны привлекли внимание соседа, шестидесятилетнего дедка Антипа. Но, как только тот увидел молодого человека, покрытого потом, с пепельно-серой кожей, со стенаниями метавшегося по койке, тут же исчез за занавеской. Даже воды не принес!

К девяти утра, когда колокола часовни дали сигнал всему трудоспособному населению к работе, у Яроса свело конечности. Он скорчился и застонал от боли, не мог разогнуться, чтобы встать и набрать воды. Через полчаса, когда мышцы расслабились, в комнату влетел Гром в сопровождении двух бойцов. Приказал одеть юношу, так как тот не стоял на ногах. Ярослав так и висел, словно грузный мешок, на руках мучителей, пока они тащили его до полигона – места для тренировки молодых стрельцов. Народ выходил из своих закутков, но сказать хоть слово против либо никто не решался, либо просто не хотел. Яр кожей чувствовал усиливающуюся ненависть к себе, точно взгляд мог эту ненависть передать на расстоянии.

Перед глазами все расплывалось, ноги безотчетно следовали за бойцами, но чаще просто волочились по земле. Холодный воздух поздней осени, когда первый снег пытается накрыть землю, но силой своей еще не может соперничать с температурой поверхности, окутал Яроса, оказал живительное воздействие на человека, но лишь на мгновение. Через секунду жар ударил в голову, и картинка внутреннего двора расплылась перед глазами, превратилась в нечто серое. Наверху, снизу, вокруг. Просто размазанное пятно, в котором очень трудно было угадать что-то или кого-то.

Через некоторое время его швырнули на холодную грязную землю. Яр не успел выставить руки, как погрузился лицом в вонючую жижу. Холодно, противно, липко. Трясущимися руками он оттолкнулся от земли, попытался поднять тело, налившееся тяжестью, но они заскользили, и юноша вновь рухнул лицом в грязь. Ярос с силой выдыхал воздух, чтобы земля не попала в нос, так как во рту ее было уже полно. Не было ни омерзения, ни гнева, ни страха… ничего, лишь желание поддаться этой темноте, в которую пыталась превратиться серая действительность.

– Вставай! – его кто-то схватил за шкирку, встряхивая.

Яр уже не понимал, кто и зачем, он повис на человеке, пытавшемся его поднять. Но и тому не удавалось удержать Яроса. Они вместе скользили, словно на коньках, кружились в странном, убогом танце и, наконец, упали…

– Вставай, сученыш! – холод немного привел его в чувство. Он понял, что гул, раздававшийся кругом, – это не колокольный звон, а голос Грома. – Мы с тобой еще не закончили! Слышишь, сукин сын? Вставай, говорю!

Несколько ударов в бок ботинком. Яр расплылся в улыбке – в жуткой, но честной: то ли удары были слабыми, то ли это так казалось.

– Вставай, урод!

И он поднялся. Медленно, шатаясь, из последних сил посмотрел на Грома, яростное лицо которого закрыло полнеба. Ненавистное лицо.

– Еще раз хоть что-то вякнешь Митяю, я тебя лично покромсаю и скину в Колокшу вслед детишкам-уродцам. Ясно?