скачать книгу бесплатно
Но работа, от тяжести и грубости которой впору человеку сбежать, – переложена на роботов. Чем сам-то человек занимается?
Он занят теперь «в сфере услуг». То есть обеспечивает других занятых (тем же), когда те «просят выпить». (Лунная колония – исключение, на фоне которого особенно хорошо видно общее благоденствие).
«Что такое “Чернобыль”» – никто уже не помнит.
Чем занять людей, «чтобы у них хоть что-то было в головах», кроме бесконечных телесериалов и нескончаемого голливудского мордобоя?
Задаю в этой связи традиционно-русский вопрос: а что в 2060-м году люди читают?
Книги очень дороги, и читают их только богатые оригиналы. Русскую классику ценят больше за рубежом: с удивлением открывают Достоевского, обнаруживая там немало интересного. Основная же масса обходится без книг. Потребляют интернетное.
«Жизнь как сплошное развлечение – идеал и цель многих», – честно завершает Игорь Харичев очерк жизни русского человека, дошедшего наконец до потребительской нормы.
И тут я задаю самый последний и самый дикий вопрос: а сохраняется ли у этих счастливцев хоть капля безумия?
Безумие – приберегаемая природой на всякий случай готовность к непредвиденным условиям и действиям, – та сумасшедшинка, которая в принципе есть у всех людей, у всех народов, во всех социальных слоях, – но в русской традиции окружена загадочным флёром и носит яркое, летящее, всеобъясняющее имя: «Дурь».
Я прочёл роман Харичева и утверждаю, что нет у автора не только ясного суждения на этот предмет, но нет и подозрения, будто нечто подобное может наличествовать в психологии людей грядущих 2060-х годов.
Так на что же опирается он в своей футурологии?
На интеллект!
На чей? На интеллект большинства, между развлечениями голосующего с помощью роботов?
«Диктатуру большинства надо сменить диктатурой интеллекта», – сформулировано под занавес.
Господи! Да не великие ли интеллектуалы (Маркс, Энгельс и их умнейшие соратники и ученики) стояли у истоков самой крутой диктатуры в новой человеческой истории и даже пустили по Европе признак коммунизма?
А нацизм гитлеровский – обошёлся ли без умников, доказывавших полезность выведения высшей расы для развития человечества? Не буду записывать в такие умники людей вроде Розенберга, – но если бы фашистский ужас не заставил человечество прихлопнуть этот эксперимент, – нашлись бы философы – подвели бы базу! Без «Заратустры» бы не обошлось, хотя, к счастью для Ницше, его завербовать не успели – сошёл с ума вовремя.
К чему только не оказывается причастен интеллект в безумной человеческой истории! На чьей только стороне не находят ему место! Как только не ухитряется он сохранять присутствие духа и приличное выражение лица!
Получив в подарок будущее, герой романа Харичева, как мы помним, «изобразил нечто наполовину веселое, наполовину усталое на лице».
Это «нечто» не вызвало у меня вопросов, а вот что оно «на лице» – показалось синтаксически странным.
И тут же обнаружилось нечто близкое:
«Линда состроила нечто неопределенное на лице».
А вдруг это не небрежность синтаксиса? Вдруг это лейтмотив?
Жду сигнала.
Вот он:
«Вежливое выражение устроилось на ее округлом лице».
И еще:
«Детское выражение выкатилось на его лицо».
И еще:
«Линда состроила удивленное выражение».
И даже так:
«Злоба гуляет по ее лицу».
Так это не оплошности стиля! Выражение лица у человека будущего – это продуманная система адаптации в мире, где царит всеобщий обязательный порядок поведения. Его нельзя нарушить, но можно вытерпеть, спрятав «нечто» за выражением «на лице».
Согласен. Будущее неотвратимо. Его не избежать. Его надо вытерпеть.
Но для этого над будущим надо думать. Непрерывно, трезво и по возможности бесстрашно.
Чему и даёт пример Игорь Харичев.
Лев АННИНСКИЙ
Глава 1
– Где я? – тихо спросил Питер.
– В больнице, – спокойно ответил один из тех, кто стоял рядом. Как и другие, в белом халате, в белой шапочке. Но чувствовалось, что он здесь главный.
– Что случилось?
– На вас было совершено покушение. Не помните?
Да, он помнил. Он шел по старой Риге, возвращался в свою гостиницу. Было за полночь.
Он засиделся в конторе. Удалось раскопать интересные сведения. И вдруг рядом затормозила машина. Потом – вспышки из открытого окна передней дверцы.
– Помню, – медленно проговорил Питер.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально.
Питер осмотрелся. Помещение было каким-то странным, незнакомым – громадные прямоугольные окна от самого пола, высокие потолки, стены из тускло поблескивающего металла. Помещение не походило на больницу. Скорее, лаборатория. Что за место?
– Где я нахожусь? – повторил он.
– В больнице.
Питер еще раз окинул взглядом подступающее к нему пространство.
– Какой сейчас год?
– Две тысячи шестьдесят первый. – Ясные голубые глаза говорившего смотрели серьезно, уверенно.
Что? Две тысячи шестьдесят первый?! Вот почему такое странное нутро у этой больницы.
– Но как… – он замолк.
Тот, который, похоже, и в самом деле был главным, понял.
– Вы очень долго были в коме. Чуть меньше пятидесяти лет. Двух месяцев не хватило. – Говоривший непринужденно развел руками. – Да, фактически пятьдесят лет. Благодаря последним достижениям науки удалось вернуть вас к жизни.
Пятьдесят лет. Полвека! Неужели так много? Питер верил – его не обманывают. С какой стати? И все-таки не умещалось в голове: такой огромный срок. Пятьдесят лет! Тут он грустно усмехнулся, глянул на человека, говорившего с ним.
– Одного не понимаю – как решились поддерживать мое существование целых полвека?
Вопрос не вызвал затруднений у собеседника:
– Вы – сотрудник Интерпола. Пострадали при выполнении задания. Прежде за вас платила межгосударственная структура. А последние двадцать лет – ВБР.
– Что это – ВБР?
– Всемирное бюро расследований. Возникло на базе Интерпола.
Питер помолчал, осмысливая и вдруг озабоченность отразилась на его лице.
– У меня была жена. – Он сам удивился, как глухо прозвучал голос. – И дочь.
– Мы уже выяснили. Ваша жена умерла в две тысячи двадцать третьем году. Сожалею. Что касается дочери, мы не смогли проследить ее судьбу. Ей было двадцать, когда умерла ваша жена. Знаем только, что она училась в Сорбонне, и более ничего.
Эти слова придавили его. Никого из дорогих ему людей не осталось?
– Отчего умерла Мария?
Тот, кто вел с ним разговор, на секунду отвел глаза.
– Затрудняюсь сказать. – Он выглядел сконфуженным.
– Вы не знаете? – усомнился Питер.
– Нет.
Похоже, и вправду не знал.
– А мои родители, конечно, умерли?
– Да. Это случилось вскоре после покушения на вас. Они были уже пожилыми людьми.
Пожалуй, так. Но Мария… Что случилось с ней? Питер вновь глянул на говорившего.
– Простите, кто вы?
– Я — член правительства. Министр информации. Отвечаю за информационное обеспечение граждан Земли. Меня зовут Курт Зайдель.
Питер зачем-то еще раз огляделся по сторонам.
– Я в Германии?
– Нет. Во Франции. В Париже. – Министр смотрел на Питера весьма доброжелательно.
– Но… почему мы говорим по-русски?
– Вы по-русски спросили: «Где я?» – и тем задали язык разговора. – Чистенькая улыбка не сходила с его лица. – Вас должны снять для выпуска новостей. То, что удалось вывести вас из комы, очень важно. Жители Земли должны узнать, что герой, жертвовавший собой ради всеобщего блага, вернулся к жизни и чувствует себя хорошо.
Питер попытался приподняться на кровати.
– Я встану.
– Нет-нет, не надо, – всполошился Зайдель.
– Я чувствую себя хорошо, – попытался он убедить министра.
– Не надо. Лучше, чтобы вы лежали. В крайнем случае, полулежали. Пусть кровать изменит положение. Прикажите ей. Она слушается лежащего.
Питер посмотрел вниз, на кровать – неужто с ней можно разговаривать?
– Хочу полулежать, – осторожно выговорил он.
В тот же миг верхняя часть кровати плавно приподнялась. Теперь ему удобнее было смотреть на стоявших перед ним людей.
– Не забывайте улыбаться, – продолжил министр.
– Это послужит подтверждением вашего хорошего самочувствия. Между прочим, благодаря мультивидению существует реальная возможность отыскать вашу дочь. Если она жива, – а я надеюсь, что это так, – она увидит вас.
– А вдруг ее не будет около телевизора в этот момент?
В лице министра появилось нечто покровительственное.
– Жители Земли обязаны смотреть специальные выпуски по мультивизору. Это относится и к Лунной колонии.
– Там есть колония? – вежливо удивился Питер.
– Да. Уже двадцать восемь лет. – Министр повернулся к стоящим рядом людям, повелительно произнес, теперь уже по-английски. – Пригласите прессу.
Несколькими секундами позже двери открылись, в просторную палату стремительно вторглось человек двадцать мужчин и женщин, одетых весьма пестро. У некоторых в руках были небольшие приспособления. Питер понял – операторы.
Вся группа остановилась перед кроватью. А министр оказался рядом с Питером.
– Господа! – Министр поднял руку, требуя тишины.
