Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 1

скачать книгу бесплатно

Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 1
Владимир Хардиков

Настоящая книга о моряках торгового флота прошлого столетия, работавших как под флагом СССР, так и под флагами иностранных государств – так называемыми удобными флагами, их нелегкой работе в различных широтах мирового океана в период с 60-х – 70-х годов и заканчивая 90-ми – началом нулевых, включая время великого перелома, связанного с распадом Страны Советов и трудностями ориентации в новых условиях и быстрой адаптации к ним, подтвердившей их высокий профессионализм.

Район плавания от Арктики до Антарктики

Книга 1

Владимир Хардиков

Моему сыну Игорю посвящается!

Редактор Оксана Сизова

Корректор Александр Меньшиков

Дизайнер обложки Мария Бангерт

© Владимир Хардиков, 2023

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-8643-9 (т. 1)

ISBN 978-5-4498-8644-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Дорогие друзья! Эта первая моя книга о море и моряках прошлого века, основанная на личных жизненных эпизодах, начиная с подросткового возраста и кончая пенсионным, а также на жизненных эпизодах моих однокашников, коллег и друзей. Мне хотелось показать дух того времени, еще совсем близкого нам, но с каждым годом удаляющегося. Показать безо всяких приукрас и призывов к светлому будущему всю тяжесть нашей работы на акватории[1 - Акватория – участок водной поверхности, ограниченный естественными, искусственными или условными границами.] Мирового океана на разных типах судов, специфику работы в Арктике и Антарктиде, где повседневная работа на пределе человеческих сил и возможностей является нормой. А также на конкретных примерах обнажить всю ложную структуру псевдопланирования советской системы, особенно при северном завозе, когда совершенно ненужные грузы завозятся на авось, без учета их конкретной надобности и потребностей местного населения.

Эта повседневная работа сродни подвигу, однако почти никогда не освещалась в печати и других СМИ, поэтому понятие о ней у многих весьма превратное. Мне хотелось бы пожелать будущим читателям при прочтении этой книги взглянуть другими глазами на события того времени. Ведь именно из таких маленьких штрихов и рождается наша большая история, и чем правдивее они будут, тем правдивее будет и наша большая история.

Хочу выразить персональную благодарность моим коллегам и друзьям, принимавшим участие в создании этой книги: капитанам дальнего плавания Евзютину Александру Ильичу, Зубкову Виктору Васильевичу, Караянову Петру Петровичу, Найденову Александру Ивановичу, Рогулину Владимиру Федоровичу, Цикунову Валентину Алексеевичу, механику 1 разряда Смолину Александру Олеговичу.

Перед вами книга, не просто составленная со слов или по воспоминаниям бывалых моряков, а написанная непосредственным участником описанных событий – капитаном дальнего плавания, который ходил на разных типах судов, посетил многие страны, повидал самый разный уклад жизни, мир и войну, подлинную дружбу и предательство. Вместе с командой перенес бури и штили южных и северных морей, суровые условия мореплавания.

Эта книга о том, как становятся капитанами, умеющими преодолевать опасности и выходить победителями из борьбы с разбушевавшейся стихией. Капитан на судне решает все и отвечает за все. Поэтому от того, кто стоит на капитанском мостике – просвещенный, гуманный человек или грубый, жестокий тиран и невежа, зависит судьба, а нередко и жизни многих людей. В открытом море на судне, как и в обществе, подлинный кризис начинается в тот момент, когда капитан теряет способность с честью исполнять свое традиционное ремесло – держать курс – и бросает штурвал.

Книга адресована тем, кто не один год отдал работе на море; людям, которые впервые почувствовали тягу к бушующей стихии, зачитываясь морскими рассказами, и спустя годы станут замечательными моряками. Но и читатели «совсем не морские», возможно, сохранят в памяти многое из того, что они почерпнут из этих рассказов. В книге немало людей с их подлинными именами, но есть и собирательные образы под псевдонимами. Все описанные события происходили на самом деле. Многие их участники здравствуют и поныне. Тем не менее многие эпизоды, описываемые в моих рассказах, имеют место быть и в реальной жизни с совершенно другими людьми, поэтому всякие совпадения случайны и не относятся к конкретным лицам.

    С наилучшими пожеланиями, В. Хардиков

Хроника одного рейса

«Вот и еще один год прошел», – подумал капитан Дальневосточного пароходства Ильин, входя в свою малогабаритную хрущевку вместе с женой и двумя сыновьями после почти годового отсутствия. И в самом деле, прошедший год был абсолютно нетипичным для его морской жизни, где время меряется совершенно другими категориями – год странствий по различным уголкам необъятного земного шара и затем полгода отпуска, в течение которого обязательно нужно проходить какие-то курсы, прятаться от кадровиков, частенько норовящих уговорить тебя подменить кого-либо «всего лишь на один рейс», готовиться к очередной аттестации и многое другое. Хотя, впрочем, возможность уйти в заслуженный ежегодный отпуск существует лишь в КЗОТе, то есть чисто теоретически. На практике же картина совершенно противоположная: стремительный рост флота пароходства в 70-е годы значительно опережал подготовку соответствующих кадров, в основном старшего комсостава и особенно капитанов. Исключение составляли лишь первые помощники, как правило, они старались уйти в отпуск летом, и зачастую это было правилом, тем более что отдел кадров у них был свой при парткоме пароходства. В реальности же многие капитаны не бывали в отпуске годами, работая на износ. Причина была банальна: производственная необходимость, которой прикрывалась любая чиновничья прихоть или недоработка. Так случилось и с Ильиным. На июль текущего года у него уже была трехлетняя задолженность по отпускам, и несмотря на это его информировали, что замены ему не предвидится и следующий рейс планируется в Арктику. Ситуация складывалась патовая. Но выход все-таки был найден. В то время Министерство морского флота ежегодно спускало каждому пароходству план на переподготовку ведущих специалистов. За три недели до описываемых событий был получен циркуляр отдела кадров о направлении на десятимесячные курсы по изучению английского языка в Ленинград и Одессу десяти специалистов плавсостава. Но желающих было явно недостаточно, и капитан отправил по радио заявление с просьбой отправить его на учебу. Замена на рейс была незамедлительно найдена, и в конце августа вся семья оказалась в Одессе.

Ему 35 лет, жизнь прекрасна, и впереди был целый год, свободный от всех морских забот, встречи с однокашниками, поездки к многочисленным родственникам и все соблазны города Одессы. После тестирования Ильина определили в группу повышенной сложности и спросили, зачем он приехал, ибо уровень его английского и так достаточно хорош. Услышав объяснение, директор курсов понимающе улыбнулся: «Бывает и такое».

Правда, не обошлось и без трудностей. В течение двух месяцев пришлось трижды менять жилье по разным причинам. Наконец, совершенно неожиданно нарисовался очень удачный вариант. Однокашник по училищу Петр К. предложил свой небольшой частный домик рядом с университетом и киностудией в Отраде, практически на Французском бульваре, в курортном уголке города. Все были довольны: жена – близостью привоза и пляжа, а также наличием собственного розария; двухлетний Игорь получил относительную свободу, изучая дворик с плодовыми деревьями и, главное, стоящим здесь же «Москвичом-412», принадлежащим хозяину, который, хотя и жил в городской квартире, частенько приезжал ремонтировать свое авто и позволял младшему рулить, сидя в кабине, издавая при этом предупредительные сигналы. Игорь так увлекся изучением авто, что однажды, когда в гости пришел очередной однокашник отца и начал с ним заигрывать, отмахнулся от него, сказав: «Уйди, дурак!», что вызвало обиду, которую удалось замять c превеликим трудом. Старший сын Денис был устроен в шестой класс средней школы и пропадал там с новыми друзьями.

В общем, все десять месяцев пролетели как один день. Однако все хорошее, к сожалению, имеет свойство быстро заканчиваться. В конце июня по случаю окончания курсов и вручения очередных дипломов сокурсниками Ильина, местными ребятами-одесситами, был организован выпускной вечер. На сутки была снята дача в пригородном дачном поселке Дача Ковалевского. Раут удался на славу, с ночевкой, но без происшествий.

Отдел кадров подтвердил возможность использования двух причитающихся отпусков, наложив табу на третий. Затем были поезда, самолеты, встречи с многочисленными родственниками и перелет во Владивосток. Особенно запомнился один эпизод из этого круиза. Однажды в поезде, когда мелькали в окне леса и перелески, степи и населенные пункты, Игорь, которому уже исполнилось три года, сосредоточенно рассматривая проносившиеся пейзажи, отчетливо и серьезно произнес: «Мама, а где наш дом?» Сердце отца защемило от боли за маленького человечка, впервые в своей жизни задавшего столь сакраментальный вопрос.

И вот – конец августа, в разгаре пляжный сезон во Владивостоке. Как и предполагалось, отдел кадров отказал в предоставлении очередного, уже имеющегося, отпуска. Более того, в принудительном порядке были компенсированы несколько десятков выходных дней – неиспользованных суббот и воскресений, выпавших на время нахождения в море. В итоге – назначение на теплоход «Приморье», типа Варнемюнде, постройки ГДР, 10 лет от роду, дедвейтом[2 - Дедвейт – масса перевозимого судном груза, пассажиров с багажом, провизией и водой, а также масса запасов топлива, воды, масла, экипажа с багажом, провизией и водой при загрузке судна по расчетную ватерлинию.] 12 тыс. тонн, длиной более 150 метров с мощным главным двигателем в 11500 л. с. Судно тропического исполнения с носовым бульбом[3 - Бульб – утолщение на конце чего-либо, позволяющее воспринять повышенные нагрузки основными несущими элементами конструкции. В судостроении – каплевидное обтекаемое образование подводной части наружной обшивки корпуса судна в носовой оконечности.] и отсутствием какого-либо ледового подкрепления; пять трюмов, которые, в свою очередь, имеют твиндечные перекрытия, что особенно важно при перевозке различных партий груза; с избыточным надводным бортом,[4 - Надводный борт – расстояние, измеренное отвесно на миделе от верхней кромки палубной линии до верхней кромки соответствующей грузовой марки.] значительно затрудняющим его управляемость, особенно в условиях стесненной акватории в портовых и рейдовых условиях. Высокий надводный борт и пятиэтажная кормовая надстройка создают большую парусность и резко отрицательно влияют на маневренность. Судно было снято с иностранной линии на США и Канаду и в условиях приближающейся осени направлялось под погрузку овощей в порты Чукотки, дабы успеть обеспечить местных жителей провиантом до наступления устойчивых холодов. Но, как всегда, из-за всяких непредвиденных задержек и неготовности груза погрузка и, соответственно, выход по назначению задерживались. Становилось очевидным, что и в этот раз обитателям Чукотки придется довольствоваться морожеными овощами. С судна полностью списывался в отпуск штатный экипаж, и ему на смену выходил подменный. Как это часто случается, капитан подменного экипажа неожиданно заболел, и в аварийном режиме ему на смену был направлен Ильин. Сдающий дела капитан Г., представительный мужчина лет сорока шести, на прощанье сказал лишь: «Не завидую тебе я, парень. Удачи. Может, и проскочишь».

Погрузка во Владивостоке продолжалась около трех недель. Наконец, грузовые документы были подписаны, отходные формальности закончены. Прибыл лоцман и буксиры для отшвартовки[5 - Швартовка – процесс подхода судна и его крепление к причальной стенке, пирсу или другому судну. Крепление производится с помощью синтетических или стальных тросов, называемых швартовыми концами.], и 24 сентября 1986 года судно, наконец, снялось в рейс по назначению.

Чувствовалось наступление осени: исчез туман, изменились небо, цвет воды, воздух стал прозрачен и неосязаем. Дальние вершины гор казались значительно ближе. Встречный ветер был свеж и колюч, небольшие гребешки волн исчезали вдали вместе с кильватерной струей[6 - Кильватерная струя (кильватерный след, кильватер) – возмущенная полоса воды, остающаяся за кормой идущего корабля (судна).]. Через двое суток после отхода получили радиоинформацию о тяжелейшем столкновении при выходе из Новороссийска пассажирского парохода «Адмирал Нахимов» с балкером[7 - Балкер – специализированное судно для перевозки грузов насыпью (навалом), таких как зерно, уголь, руда, цемент и др.] «Петр Васев»[8 - Столкновение в Цемесской бухте пассажирского парохода «Адмирал Нахимов» и балкера «Петр Васев» произошло в 23:12 31 августа 1986 года в 13 км от морского порта Новороссийска. В результате «Адмирал Нахимов», перевернувшись на правый борт, затонул за 8 минут. На его борту из находившихся 1243 пассажиров и членов экипажа 423 погибли. Гибель «Адмирала Нахимова» стала крупнейшей катастрофой на Черном море в мирное время.].

При следовании проливом Лаперуза приняли радиограмму отдела кадров о смерти отца матроса Демина с указанием пересадить его на встречный танкер «Иркутск» Приморского пароходства, следующий из Петропавловска-Камчатского на Владивосток. Связались с капитаном танкера, получившим аналогичные указания своего руководства, и согласовали место встречи. На следующий день, пройдя пролив Лаперуза, вышли в Охотское море. Через несколько часов прибыли в условленное место. Танкеристы отказались спускать свой мотобот[9 - Мотобот – небольшое моторное судно.], сославшись на ремонт двигателя. Четвертый механик и боцман заверили, что собственный бот в рабочем состоянии и двигатель работает как часы. Легли в дрейф в расстоянии примерно в двух кабельтовых[10 - Кабельтов – одна десятая часть морской мили, округленно равен 185 метрам.] с наветренной стороны танкера для прикрытия корпусом судна мотобота от волнения моря, которое не превышало трех баллов. Бот был спущен и резво побежал к дрейфующему танкеру. Передав матроса на танкер, направился обратно. Вдруг стук двигателя оборвался, и мотобот прекратил движение. Спустя некоторое время старший помощник доложил, что двигатель не запускается, поэтому пробуют работать веслами. Учитывая, что мотобот – это не маленький ялик, да еще в открытом море с заметно усилившимся ветром и волной, пришлось маневрировать для подхода на кратчайшую дистанцию. Спустя час—полтора удалось приблизиться на расстояние в несколько десятков метров и застопорить ход. Судно нанесло ветром на потерявший ход мотобот благодаря его большей парусности. Плавсредство было взято на борт, и как раз вовремя, ибо погода ухудшалась на глазах – гребешки начали опрокидываться, и ветер достиг скорости двенадцать метров в секунду. Для Охотского моря, особенно осенью, характерно быстрое изменение погодных условий. Пришлось провести нелицеприятную беседу со старшим механиком о любви и дружбе четвертого механика, отвечающего за исправность двигателя мотобота, с его подопечным хозяйством.

Переход до Беринговского – первого порта выгрузки – занял восемь суток. За несколько дней до прихода был получен циркуляр Министерства морского флота с краткими выводами по катастрофе в Цемесской бухте. Один из пунктов этого грозного циркуляра гласил, что каждое морское судно, приходящее в базовый порт, будет проверено специально созданной для этих целей постоянно действующей расширенной комиссией по всему комплексу безопасности мореплавания и подготовленности экипажа. В случае получения неудовлетворительных оценок капитаны будут строго наказываться вплоть до увольнения из системы морского флота.

Надо признать, что на каждом судне, согласно строгим процедурам, разработанным научно-исследовательскими институтами морского флота, службами безопасности мореплавания, службами технической эксплуатации, техники безопасности и десятками других подразделений, проводится непрерывное обучение экипажа по всем аспектам мореплавания. Существует проформа годовых и месячных планов морской подготовки. Занятиями наполнен каждый день недели, исключая субботу и воскресение, хотя учебные тревоги проводят в любое время суток и в любой день, даже в выходные. Другое дело, что зачастую все это носит формальный характер: проставляются галочки с подписями ответственных и даты, а фактически имеем что имеем, и в экстренных ситуациях это, без сомнения, скажется. Было проведено командирское совещание, на котором определили задачу – подготовить в течение месяца весь экипаж до требуемого уровня, не допуская приписок и формализма. Началась ежедневная интенсивная учеба безо всяких скидок и поблажек. В экипаже пополз недовольный ропот о сверхнагрузках и бесполезности большинства занятий, как и проводимых учебных тревог. Пришлось проводить общесудовое собрание с разбором катастрофы в Цемесской бухте с акцентом на количество жертв и основные причины, их повлекшие.

Первый помощник капитана Фуртов Геннадий Иванович, плотный, высокий 45-летний мужчина, окончил электромеханический факультет ДВВИМУ[11 - ДВВИМУ – ранее Дальневосточное высшее инженерное морское училище имени адмирала Г. И. Невельского, сейчас Морской государственный университет имени адмирала Г. И. Невельского.], но по специальности не работал, соблазнившись более перспективными профсоюзным и партийным поприщами. Работал одним из секретарей бассейнового комитета профсоюзов, первым помощником капитана, был членом партийного бюро парткома. В общем, типичный партийный функционер. Профессию инженера-электромеханика забыл напрочь вместе с законом Ома. Его однокашник по училищу, работавший на судне электромехаником, рассказывал: они до этого работали вместе на одном судне, и после захода в Японию, в условиях полнейшего дефицита в России в конце восьмидесятых – начале девяностых, экипаж накупил японских холодильников, бывших в употреблении. Но все они работали от сети 110 вольт, поэтому для работы в России был необходим понижающий трансформатор. Александр Федорович в свободное время изготовлял самодельные трансформаторы по просьбам экипажа. Узнав об этом, к нему с подобной просьбой обратился и его однокашник Фуртов. Александр Федорович удивился и возразил, что тот, вообще-то, тоже электромеханик по профессии и мог бы сам изготовить трансформатор. Фуртов сослался на занятость, добавив, что он порядком подзабыл свою основную профессию, и продолжал настаивать на своем. Электромеханик объяснил невозможность изготовления отсутствием железа нужного размера, в наличии есть только больший размер. «А ты отрежь железо до нужного размера», – был ответ помполита. Комментарии излишни. Итак, увидев ежедневно проводившуюся интенсивную учебу и занятия, Фуртов тоже решил проявить активность. В субботу после ужина по судовому радио было объявлено о сборе экипажа в столовой команды. Капитан позвонил на мостик и спросил вахтенного о цели сбора. «Распоряжение первого помощника», – был ответ. «Пригласите его ко мне», – попросил Ильин. Спустя пару минут, постучав в открытую дверь, вошел Фуртов. «Геннадий Иванович, поясните причину вашего объявления». Как выяснилось, Фуртов намеревался провести лекцию о правилах поведения советского моряка за границей и возможных провокациях спецслужб. Пришлось объяснять первому помощнику, что согласно месячному плану морской подготовки все мероприятия, касающиеся его функций, должны проводиться по средам и ни в коем случае по другим дням, и впредь он обязан согласовывать их темы с капитаном заблаговременно. По радио объявили отмену сбора экипажа в столовой команды. С этого момента Ильин приобрел как минимум одного недоброжелателя в лице первого помощника. Не подлежало сомнению: о малейшем промахе капитана будет немедленно доложено в партком пароходства.

Тем временем судно следовало на северо-восток. Температура упала до отрицательных значений. Слева вдалеке вырисовывались заснеженные пики Камчатских гор. Море было неспокойным: трехметровые волны лениво бежали навстречу и с шумом опрокидывались. Судно, переваливаясь с волны на волну, иногда черпало воду в районе палубы носовых трюмов.

Утром четвертого октября прибыли на рейд бухты Угольной и, согласовав свои действия с диспетчером порта, стали на якорь на минимально возможной глубине, чтобы уменьшить время оборачиваемости барж с судна до берега и обратно и тем самым ускорить время выгрузки. Температура воздуха в порту Беринговский на приход составила около 10? мороза, а к окончанию выгрузки и вовсе опустилась до -20?. Поселок Беринговский находится на основании ковша мелководной, открытой преобладающим здесь в осенне-зимнее время ветрам восточного направления бухты. Вдоль основания ковша выстроился ряд однотипных пятиэтажных зданий. Основное назначение населенного пункта – обеспечение углем всех электростанций южной Чукотки, добываемым из местной шахты. Уголь – высококалорийный, избыточная часть шла в Петропавловск-Камчатский, а некоторое количество даже экспортировалось в Японию. Из-за мелководья бухты грунт плохо держит якоря, и при сильном ветре и заходящем в нее волнении очень часто наблюдается дрейф судна, т. е. якорь не держит. Впрочем, это болезнь всех северных портов и порт-пунктов. На дне – определенная толщина ила, иногда достигающая нескольких метров, а под ним вечная мерзлота. Естественно, что при значительных нагрузках на якорь он начинает ползти по ней. Грузовые работы в порту осуществляют несколько бригад докеров, большинство из которых являются сезонными рабочими, нанятыми на время навигации. Все перевозится мелкосидящими самоходными баржами грузоподъемностью 150 тонн. Процесс медленный и малоэффективный, но альтернативы ему нет. На рейде находилось еще несколько судов разных ведомств. Несмотря на то, что были доставлены столь необходимые для долгой зимовки овощи, выгрузка шла очень медленно, с долгими перерывами на обед; при этом бригады в полном составе снимались с судна и вывозились в береговую столовую, хотя стояла благоприятная для выгрузки погода. Сильно сказывалась нехватка рабочих рук. Иногда выгрузка прерывалась на сутки или двое из-за штормовой погоды. В итоге вместо планируемых четырех суток выгрузка заняла все одиннадцать, в связи с этим все овощи были переморожены. Закончив выгрузку мороженого продовольствия, 15 октября судно снялось на следующий порт выгрузки – столицу Чукотки Анадырь. Рано утром следующего дня вошли в Анадырский лиман[12 - Лиман – залив с извилистыми невысокими берегами при впадении реки в море.]. Его длинную воронку образуют река Анадырь и часть Берингова моря, именуемая Анадырским заливом. Приближение к лиману узнаваемо по плавающим льдинам, выносимым в море рекой Анадырь, да и по мере входа ледяной покров становится все более обширным, пока не исчезают последние разводья чистой воды. В летнее время здесь массово идет на нерест красная рыба, в связи с этим появляется множество белух, наслаждающихся пиршеством, во время которого они лишь откусывают рыбьи головы. В чем причина подобного изысканного гурманства, до сих пор пытаются разобраться ихтиологи. Толщина льда составляла 10—15 см и не представляла опасности для судна, идущего в сплоченном льду. Иногда приходилось обходить более мощные и темные льдины речного происхождения. Пресноводный лед значительно крепче морского, и это обязательно нужно учитывать. Швартовка судна планировалась с ходу. Река Анадырь полноводна. Ее исток находится за полярным кругом в горном массиве в более чем 1000 км от устья, и естественно, что ледообразование в верховьях начинается значительно раньше. Поэтому начиная с сентября наблюдается вынос льда в Анадырский лиман, что создает дополнительно значительные трудности в судоходстве. С октября и до полного ледостава[13 - Ледостав – процесс установления сплошного ледяного покрова на водотоках и водоемах; фаза ледового режима, период, в течение которого наблюдается неподвижный ледяной покров на водотоках и водоемах.], т. е. окончания навигации в Анадыре, ледяные поля, идущие по реке, становятся крайне опасными для судов, находящихся в порту. Известно много случаев, когда, независимо от количества и качества швартовых, заведенных на берег, суда отрывало от причалов и уносило в лиман или выбрасывало на мель. Поэтому в порту выработаны особые правила швартовки судов. Постановка всегда осуществляется носом против течения, т. к. штевень судна гораздо больше подходит для встречи с надвигающимся ледяным полем, чем корма с находящимися под ней рулем и гребным винтом. Кроме того, на причалах предусмотрены бридели[14 - Бридель – цепь мертвого якоря, который располагается в акватории портового рейда или гавани для постановки на него плавсредства без задействования своего собственного якорного оснащения.] – смычки якорь-цепи большого калибра, закрепленные на причале за мощные тумбы или плиты, намертво соединенные с земной твердью. Также используются так называемые «понедельники» – стальные тросы толщиной 15—20 см, свитые из множества стальных проволок и уложенные на громадные деревянные барабаны. Они страшно неудобны в работе из-за отсутствия гибкости и громадной тяжести, но зато прочны, когда наряду с якорь-цепью нет других приспособлений для удержания судна на швартовых.

Недалеко от причала на судно прибыл портовый лоцман на мощном ледокольном буксире. Швартовка заняла не более двух часов. Выгрузка продолжалась всего несколько часов, при этом почти все это время главный двигатель работал малым или средним передним ходом, чтобы судно не было оторвано от причала дрейфующими навстречу ледяными полями. Для этих целей вахтенный штурман постоянно находился на мостике и реверсировал главный двигатель. С окончанием выгрузки в морском порту предстояла перешвартовка на противоположный берег реки, на десятый причал, где находилась воинская часть. И всего-то нужно было выгрузить там несколько сот тонн груза.

Незадолго до окончания выгрузки и последующей перешвартовки капитан известил диспетчера порта, что для обеспечения безопасной стоянки на десятом причале ему необходимо доставить на борт два барабана с «понедельниками» – один на бак и второй на корму. Диспетчер отказал, ответив, что прогноз погоды на сутки благоприятный и к тому же у них нет свободных «понедельников». Ильин заявил, что судно не отойдет от причала до тех пор, пока «понедельники» не будут на борту. После небольшой паузы вмешался начальник порта. Пошли обычные угрозы, дескать, сейчас он позвонит начальнику пароходства, его заму по безопасности мореплавания и расскажет, что капитан умышленно срывает работу порта, и тому подобные откровения. Ильин настойчиво повторил свои условия, и в результате в течение часа оба просимых троса были доставлены и погружены на бак и корму. Перешвартовка на другой берег заняла около двенадцати часов при температуре -20° C и скорости ветра в 12 метров. Швартовная команда работала вахтенным методом – часть моряков работала, остальные отогревались, затем менялись. С бака и кормы были заведены на причал все имеющиеся в наличии синтетические швартовые в окружности 150—175 мм, а именно по двенадцать с бака и кормы; была расклепана якорь-цепь, семитонный якорь прикреплен намертво к клюзу и его свободный конец заведен на береговую тумбу. Кроме того, были задействованы оба «понедельника». Их заводка потребовала истинно адского труда. Главный двигатель работал почти непрерывно на малый или средний передний ход. Встречные ледяные поля увеличивались в размерах и появлялись все чаще и чаще. При осадке кормой свыше семи метров в тридцати метрах по корме с левого борта находилась шестиметровая каменистая банка[15 - Подводная банка – отмель, резкое возвышение рельефа дна океана, может образовывать остров; район моря с малыми глубинами.]. Трудно представить, что могло бы быть, не выдержи швартовы ледового напора.

Для обеспечения стоянки судна в порту был назначен ледокол «Харитон Лаптев», который отстаивался на рейде в лимане. Скорее всего, его назначение обеспечивающим было чисто формальным, на случай если что-то произойдет. Тогда на вопрос: «Что было сделано для обеспечения безопасной стоянки тропического судна в условиях надвигающейся полярной зимы и интенсивного ледообразования?» – можно было бы отметить ледокольное обеспечение.

Несмотря на прием полного балласта, высота борта достигала восьми метров и вместе с пятиэтажной надстройкой работала лучше любого паруса. Груза на борту оставалось немногим более 2,5 тысяч тонн. Планировали закончить выгрузку нескольких сот тонн груза в кратчайшее время и покинуть столь негостеприимный и небезопасный Анадырь, но все еще было впереди.

В приполярных областях световой день в это время года составляет 4—5 часов. Освещение давали лишь судовые палубные лампы и прожекторы на причале. Спустя некоторое время после начала выгрузки началось внезапное усиление отжимного северного ветра[16 - Отжимный ветер – откосный, откосной, относ – ветер, относящий судно и льды от берега.], которое, учитывая предварительный благоприятный прогноз погоды, поначалу было принято за случайный шквал. Однако ветер все усиливался и усиливался, затем пошел очень мелкий, как пустынный песок, снег. Он проникал повсюду, несмотря на закрытые внутренние, деревянные, и внешние, металлические, двери. Капитан, вахтенные штурман и матрос, одетые в тулупы, находились на мостике. Каждые пятнадцать минут проводились замеры скорости ветра и двадцать минут – осмотр швартовых. Скорость ветра достигла 38 метров в секунду. По шкале Бофорта[17 - Шкала Бофорта – двенадцатибалльная шкала, принятая Всемирной метеорологической организацией для приближенной оценки скорости ветра по его воздействию на наземные предметы или по волнению в открытом море. Средняя скорость ветра указывается на стандартной высоте 10 метров над открытой ровной поверхностью.] ураган начинается со скорости ветра в 32 метра в секунду. Фактически стоящее у причала судно «как кур во щи» попало в ураган, хотя широко известно, что суда при приближении шторма выходят из порта штормовать в открытое море – там меньше опасность, но в данном случае выбирать не приходилось. Оставалось лишь терпеть и ждать.

О ситуации, сложившейся в порту Анадырь, проинформировали службу безопасности мореплавания пароходства. Был создан штаб по преодолению условий урагана. Хотя абсолютно понятно, что штаб, находящийся за тысячи километров от места событий, недееспособен, но укоренившиеся штампы формализма превыше всего. Теплоход «Приморье», как единственный из всех стоящих судов в порту имеющий спутниковую станцию «Инмарсат-С», был назначен координатором распоряжений штаба и руководства. В оправдание штаба следует упомянуть, что никаких указаний от него не поступило. Все как в старой непреложной истине: «Каждый умирает в одиночку!»

На баке и корме один за другим стали лопаться синтетические швартовы. В течение двух часов все двадцать четыре оказались порваны. Судно держалось на двух «понедельниках» и расклепанной якорь-цепи, заведенной на береговую тумбу. Ветер и снег стали постоянными, без усилений и ослаблений. В эфире ультракоротковолновой станции слышалась какофония звуков, сообщений, испуга, нервозности. Было снесено две переправы, два рыбацких судна на рейде в лимане подали сигнал СОС. У кого-то унесло мотобот, погибли люди.

На мостике «Приморья» было тихо, заводить новые швартовы бесполезно: во-первых, из-за отсутствия; во-вторых, их мгновенно ждала судьба предыдущих. Оставалась единственная возможность к спасению – в случае обрыва оставшихся «понедельников» и якорь-цепи дать самый полный передний ход, чтобы уйти от каменистой банки, и попытаться, развернувшись через левый борт, выйти в лиман. Старший механик находился в центральном посту управления главным двигателем и был предупрежден: «В случае реверса на передний ход выжать из двигателя все возможное». За бортом в снастях ревел ураганный ветер, судно с периодичностью метронома тяжело ухало о причальные кранцы. Мелкий снег валил не переставая, временами полностью погружая окружающее пространство в непроглядную мглу.

О чем думал капитан в эти часы, кажущиеся вечностью, никто не знает и никогда не узнает. Возможно, вспоминал всю свою жизнь, родителей, семью, когда и перед кем был виноват и многое другое. Вахтенный матрос не успевал приносить кипяток на мостик, кофейные чашки не успевали остывать, сигареты прикуривались одна от другой. Время приближалось к утру. Видимых изменений не происходило, хотя у темноты появился серый оттенок. Сначала вроде бы показалось, а спустя очередные пятнадцать минут всем стало очевидно – снегопад уменьшился. И уже следующий замер, наконец-то, принес облегчение – ветер начал падать. Спустя два часа ветер прекратился вместе со снегопадом, взошло солнце, снег заискрился в его лучах, и уже ничто не напоминало о прошедшем урагане. Все закончилось так же быстро, как и началось. Завершив выгрузку, судно отшвартовалось от «гостеприимного причала» и последовало на выход из Анадырского лимана. За прошедшие сутки лед стал более сплоченным и, укутанный свежевыпавшим снегом, поневоле напоминал джек-лондоновское «белое безмолвие». Вдруг в динамике УКВ-станции на 16 дежурном канале отчетливый голос произнес: «„Приморье“, я застрял во льду, пройдите мимо, чтобы я смог выскочить». Незадачливый спасатель-ледокол оказался в полутора милях слева по курсу. Пришлось помочь обеспечивающему куратору выйти из ледового плена. Постороннему трудно поверить, чтобы судно тропического исполнения с не имеющим необходимых ледовых навыков экипажем вызволяло из ледового плена хотя бы и маленький, но все же ледокол с опытным экипажем и его пятитысячесильной машиной.

Последним портом выгрузки оставшегося груза был Эгвекинот. Это порт с одним выдающимся пирсом, расположенный в заливе Креста в северной части одноименной бухты. Она представляет собой каменный мешок, вытянутый с севера на юг. Преимуществом является то, что, несмотря на низкие температуры, ледостав наступает только в ноябре вследствие господствующих северных ветров, выносящих лед из каменного мешка в открытое море. Во время летнего периода в порту имеются лоцман и маленький буксир, обеспечивающие постановку судов к пирсу. В описываемое время и речи не могло быть об их наличии. Лоцман – в бухте Провидения или в отпуске, буксир там же. Поэтому швартовка к южной стороне пирса целиком и полностью возлагается на капитана, так же, как и ответственность за результат. С начала осени в каменном мешке стабильные северные ветры, достигающие к середине октября 18—20 метров в секунду, т. е. штормовой силы. Учитывая, что пирс расположен перпендикулярно направлению отжимного ветра, успешная швартовка не представляется возможной в принципе. За последние несколько предыдущих лет все суда подобного типа, направляемые в Эгвекинот в это же время и с аналогичными грузами, терпели тяжелые аварии именно при швартовке, когда громадное судно становилось неуправляемым. Но выхода не было, ждать улучшения погоды бессмысленно, действовать нужно здесь и сейчас. Улучшение наступит следующим летом и не раньше.

Вечером накануне прихода провели собрание с детальным объяснением плана швартовки. Время для подачи проводников со швартовыми будет ограничено секундами, главное – быстрота и слаженность действий швартовной команды, чтобы вовремя удержать отходящий от пирса бак судна. Штурманы и механики также были тщательным образом проинструктированы. Утром следующего дня вошли в каменный мешок бухты Эгвекинот. Ветер северный, 18 метров в секунду. Связавшись с диспетчером порта, предупредили о своем намерении швартоваться с ходу. Как ни странно это звучит сегодня, но план полностью удался. Подход к пирсу проводили на большей скорости, принимая на себя значительный риск, но старший механик, понимая всю опасность ситуации при даче заднего хода, выжал из машины все что мог. «Спасибо тебе, Борис Николаевич!» Встали к пирсу правым бортом, не оставив ни одной царапины на пирсе и на борту судна. После этой швартовки ни один человек на судне никогда не жаловался на чрезмерную требовательность капитана по подготовке и выучке экипажа. Первым на борт поднялся начальник порта, с которым был обсужден план выгрузки. По его информации, в порту сложилась напряженная обстановка. Сезонные бригады грузчиков уволены, а своих кот наплакал, к тому же будут тормозить складские помещения, где также существует проблема нехватки грузчиков. По нормам выгрузка должна была занять около двух недель. Договорились о некоторых совместных мерах по ускорению работ, включая перенос обеденного перерыва на судно, чтобы не тратить время на дорогу до столовой и обратно, а также посильную помощь экипажа. Через несколько дней около девяти часов утра вахтенный доложил капитану, что к нему со срочным вопросом начальник порта. Вошел, неожиданно сухо поздоровался. «Что случилось, Иван Дмитриевич?» «Вот, это читал?» – и он протянул капитану свежий экземпляр районной газеты с обведенным карандашом текстом. Небольшая статья, скорее заметка по объему, была наполнена праведным гневом, направленным против руководства порта из-за неудовлетворительно медленной обработки теплохода «Приморье», а подписана она первым помощником капитана Фуртовым. Ильин был неприятно удивлен и раздосадован. Пришлось доказывать свою полную непричастность к этой ситуации и признаться в неведении относительно действий первого помощника, что было еще более неприятно. За его спиной, на вверенном ему судне творилось что-то непотребное и неприличное. «Первому помощнику зайти в каюту капитана», – передал он распоряжение вахтенному. Иван Дмитриевич не стал дожидаться Фуртова и вышел, объяснив, что не хочет его видеть. Вошедший первый помощник объяснил суть своей заметки желанием ускорить выгрузку судна. На вопросы капитана о том, с кем он согласовывал содержание, кто дал ему полномочия выступать от имени судна и знает ли он действующие нормы обработки в порту, никаких вразумительных ответов не дал. Пришлось объяснять ситуацию в порту, назвать действующие нормы обработки и открыть глаза на трехдневное опережение графика выгрузки. Фуртову было предложено дать опровержение в следующем номере и извиниться перед начальником порта, что он с большим нежеланием и сделал на следующий день. Выгрузка заканчивалась, буквально перед отходом пришло указание зайти в порт Провидения и забрать пустые контейнеры на Владивосток. Тепло распрощавшись с руководством порта, судно снялось на бухту Провидения и прибыло туда без происшествий. Из-за сильного ветра пришлось простоять несколько дней на рейде в каменном мешке бухты, периодически снимаясь с якоря и переходя севернее из-за постоянного дрейфа судна, вызванного сильным ветром и скольжением якоря по вечной мерзлоте морского дна. Контейнеры были погружены в течение двух дней, и судно взяло курс на Владивосток. Переход вплоть до пролива Лаперуза проходил в штормовых условиях – постоянная болтанка, снежные заряды и отсутствие солнца с очень коротким световым днем. Учеба экипажа, занятия и тренировки не прекращались ни на один день. Накануне прихода судна капитан направил радиограмму в службу мореплавания с просьбой направить постоянно действующую комиссию по проверке всего и вся согласно приказу министра морского флота.

C ходу ошвартовались к 17 причалу на Эгершельде. Закончили швартовку глубокой ночью. Утром впервые за последние два года капитан облачился в форму, включая фуражку. Около десяти часов утра вахтенный известил: «Идут!» Капитан вышел к трапу: в самом деле, группа людей, направляющаяся к судну, была внушительной, никак не менее десяти человек. Впереди шел бородач в форме капитана. Его опознали как одного из самых известных и принципиальных капитанов-наставников пароходства – Ивана Ивановича М. Ильин доложил об успешном окончании рейса и после взаимных приветствий услышал: «Ты убит. Иди в каюту и ни во что не вмешивайся. Начинаем проверку экипажа». Тревоги, опросы, тесты продолжались в течение семи часов с небольшим перерывом на обед. Наконец, уже после 17 часов в каюту капитана зашли трое: председатель комиссии капитан-наставник М., заместитель председателя механик-наставник и представитель парткома. «Коньяк у тебя есть?» – спросил у Ильина председатель комиссии. «Конечно», – был ответ. «Не помню, когда в последний раз я выпивал на судне, – продолжал М. – Но на твоем выпить можно». Как выяснилось, к этому времени они проверили около 35 судов пароходства, и теплоход «Приморье» оказался лучшим среди всех предыдущих по подготовке экипажа. Задержались они еще на пару часов, распили две бутылки армянского коньяку и распрощались.

На следующий день судно должно было закончить выгрузку контейнеров и сниматься на Японию для установки нового сепаратора льяльных вод[18 - Сепаратор льяльных вод – судовое оборудование, предназначенное для отделения нефтесодержащих фракций от льяльных вод машинного отделения перед откаткой их за борт.] согласно требованиям очередной конвенции, подписанной СССР одним из первых, но выполнение висело на флажке, и через несколько дней судно, в его тогдашнем состоянии, могли не выпустить из порта из-за сепаратора, не соответствующего вновь вступающим требованиям.

Утром в каюту капитана зашел первый помощник Фуртов с заявлением о предоставлении ему замены. На вопрос, зачем он это делает всего лишь после одного рейса, когда до отпуска еще далеко, ответил, что не желает работать вместе с таким капитаном. Пришлось наложить на заявлении визу: «Не возражаю! Дата, подпись». Уже во второй половине дня на судне появился вновь назначенный первый помощник капитана.

P. S.

С момента описываемых событий прошло пять с лишним лет. Конец февраля 1992 года. Совсем недавно были установлены дипломатические отношения между Южной Кореей и Россией. Русские в то время воспринимались в Корее как что-то экзотическое и необычное и вызывали нескрываемый интерес. Недоброжелательности и в помине не было. Она возникла гораздо позже, когда российские проститутки оккупировали портовый пятимиллионный город Пусан, где нашли себе пристанище российские рыболовные суда, заходившие для пополнения снабжения и ремонтов. Целый район Пусана, известный как «Техас», был заполнен лавчонками и забегаловками с вывесками на русском языке. Везде была слышна русская речь. Пьяные рыбаки и не менее пьяные проститутки постоянно вели свои диалоги. Процветала ругань, и зачастую случались драки. Полиция предпочитала сюда не заглядывать. Но это будет еще не скоро.

Капитан Ильин за эти годы сменил несколько судов, имел несколько предложений о переходе на береговую чиновничью работу, но ни одного из них не одобрил. Одним из первых он принял построенное в Японии многоцелевое коммерческое судно по заказу вновь образованной компании «Совкомфлот». Всего было построено десять таких судов. Хотя судовладельцем являлся «Совкомфлот», но оперировало ими пароходство. Конкуренция за эти суда была запредельной. Распространился слух, что они скоро поменяют флаг, и, соответственно, заработная плата будет выплачиваться в долларах США, а не в рублях. Интересен эпизод с формированием экипажа судна, на которое был назначен Ильин. Существовала следующая практика при приемке судов-новостроев или после ремонта за границей: суда достраивающиеся или ремонтирующиеся были или еще не введены в эксплуатацию, или временно выведены. В первом случае экипажи жили на берегу, во втором – на судне. Электропитание подавалось с берега. Санузлы также на берегу. Организовать коллективное питание, т. е. запустить в работу камбуз, было невозможно, и на этом основании экипажу выплачивались командировочные в валюте страны пребывания. Так эти «отступные», полученные матросом за неделю, превышали его полугодовую часть инвалютной зарплаты в условиях обычного загранрейса. Отсюда и дикая конкуренция с использованием всех возможных связей и даже откровенного подкупа.

Согласно Уставу морского флота, все лица направляются на судно только с согласия капитана, и тем более вновь формируемый экипаж, но это лишь формальная сторона. На самом деле все обстоит иначе. Капитана вынуждают всеми способами играть на поле противника и по его правилам. Здесь и боязнь испортить отношения с отделом кадров, который, согласно перефразированной сталинской догме, решает все. Кадры могут не предоставить очередной отпуск в нужное время, надолго отправить в каботаж[19 - Каботаж – термин, использующийся для обозначения «плавания коммерческого грузового или пассажирского судна между морскими портами одного и того же государства».] или на север вместо заграницы, затормозить продвижение, не говоря уже о поощрениях. Поэтому подавляющее большинство капитанов безропотно принимают вновь назначенных. При обсуждении кандидатур экипажа на принимаемое судно в кабинете начальника отдела кадров плавсостава пароходства, кроме капитана Ильина, присутствовал заместитель начальника кадров по командному составу. Капитан уже видел этот список, или судовую роль[20 - Судовая роль – документ, удостоверяющий наличие на борту судна членов экипажа и подтверждающий надлежащее укомплектование судна, что является одним из условий мореходности судна в международных перевозках. Судовая роль представляет собой список лиц судового экипажа, в котором указываются фамилия, имя, отчество, год рождения, гражданство, должность, специальность каждого члена экипажа, номер диплома и паспорта моряка, а также тип и название судна, порт и номер регистрации, владелец судна.], как его называют на морском языке, в кабинете инспектора, занимающегося комплектацией экипажа, и даже успел ознакомиться с личными делами направляемых кандидатов. Ильин предложил включить в судовую роль двоих членов экипажа, которых он лично знал уже много лет, вместо предлагаемых. Секретарь принесла их досье из архива, и после детального изучения начальник отдела кадров сказал, что кандидатуру предлагаемого капитаном токаря рассмотрят, а боцману, с которым Ильин работал на последних двух судах и справедливо считал его одним из лучших специалистов в своем деле, скорее всего, ничего не светит. Он отметил, что существует негласный кодекс социальной справедливости, согласно которому каждый член экипажа может рассчитывать на командировочные не чаще одного раза в пять лет, и кадры его свято соблюдают. Капитан, уже ознакомившийся с досье кандидатов, парировал: «А как же моторист Иван Д., который является личным водителем заместителя начальника пароходства по кадрам и за последние три года ежегодно бывал в загранремонтах на ледоколах, получая при этом месячные командировочные?»

Ильин почувствовал, что замначальника отдела кадров сзади толкает его в спину, предостерегая от подобной непредсказуемости, но было уже поздно: лицо начальника отдела кадров покраснело, на скулах заходили желваки, глаза превратились в узкие щелки и голос стал хрипловатым. Но надо отдать ему должное – удар он все-таки выдержал. В его ответе прозвучало, что если он вам не нравится, то мы его уберем, но он очень хороший специалист, и т. д. и т. п. Ильин возразил, что ничего не имеет против Ивана, но понимает, что в этом случае тот будет назначен на следующее судно. В итоге все-таки боцман был утвержден, несмотря на то что за год до этого он был с Ильиным на одном судне в Японии, где получил командировочные в валюте за целую неделю. Вот таким образом был однажды нарушен принцип социальной справедливости в пароходстве.

Но мы снова ушли от темы. Итак, конец февраля, капитан Ильин на одном из пакетовозов типа «Влас Ничков». Судно следует из Сайгона во Владивосток в балласте. Это его последний рейс. Он все-таки решился сойти на берег. На подходе к Корейскому полуострову получено указание зайти в порт Инчон, бывший Чемульпо, известный по последнему бою крейсера «Варяг» c шестью японскими крейсерами в январе 1904 года. Несмотря на кратковременную стоянку, Ильин смог выбраться в город, тем более что в Южной Корее он до этого не бывал. Иногда судьба подбрасывает нам необъяснимые сюрпризы, которые ставят нас в тупик. И вот в центре почти трехмиллионного чужого города он слышит оклик на родном языке, явно адресованный ему. Оглянувшись, Ильин увидел капитана Денисова, с которым много раз общался по радиотелефону во время своей работы под кипрским флагом. У того были серьезные проблемы с английским языком, и при смене флагов на однотипном судне вся документация, отчеты, судовой журнал и прочая канцелярия должны были вестись на английском языке. Ильин неоднократно консультировал Денисова по всем возникающим у того трудностям. Поздоровавшись и обменявшись традиционными «где, как, что, почему», Ильин увидел в глазах коллеги откровенную радость от встречи. Денисов рассказал, что работает на том же судне и часто заходит в корейские порты благодаря кипрскому флагу, пригласил Ильина в гости, сказав, что к вечеру пришлет такси. Около 18 часов того же дня вахтенный Денисова встретил Ильина у трапа и провел в каюту капитана. На столе стояли красивая бутылка «Мартеля» и ваза с фруктами. Спустя несколько минут Денисов позвонил по телефону, сказав: «Пора!»

Каково же было удивление Ильина, когда в открывшейся двери вслед за большим мельхиоровым подносом с дымящейся умело разделанной индейкой появился Геннадий Иванович Фуртов в стюардовом фартуке. Тот также был поражен, увидев своего прежнего капитана, с которым когда-то не сработался, но время все же делает свое дело. У него было достаточно времени обдумать и разобраться беспристрастно в давно прошедшей ситуации. Поздоровавшись, он объяснил, что в связи с полной ликвидацией института первых помощников остался без работы и ничего другого не оставалось, как стать стюардом. Ильин не стал задавать никаких вопросов, дабы не вспоминать прошлое и не обидеть Фуртова. Тот пожелал приятного аппетита и вышел. Спустя пару часов в хорошем расположении духа Ильин вернулся на свое судно, принял душ, взял интересную книгу и завалился на диван. Раздался аккуратный стук в дверь. «Странно, – подумал Ильин, – дверь закрыта, и экипаж знает, что если дверь капитанской каюты захлопнута, то не стоит тревожить. В любом случае позвонили бы по телефону». Открыв дверь, удивился еще больше – перед ним стоял Фуртов. Пригласив его в каюту, Ильин поинтересовался целью прихода. Геннадий Иванович, путаясь и извиняясь, рассказал, что во Владивостоке его сыну необходимо срочно выплатить часть пая за строящуюся квартиру, и вот он скопил за время работы эти деньги в долларах США и просит Ильина взять их для передачи сыну. Ильин напомнил об их сложных взаимоотношениях и серьезных разногласиях, закончившихся разрывом. Геннадий Иванович ответил, что он много думал об этом и сейчас сожалеет о произошедшем, но более никому не может доверить с таким трудом заработанные деньги. Спустя четверо суток сын Фуртова выплатил требуемую часть пая для строящейся во Владивостоке квартиры.

Не дразните спящую собаку

Конец семидесятых – начало восьмидесятых годов прошлого столетия – время появления первых признаков заката эры развитого социализма. Уже заметно ощущались недостаток и перебои с продуктами, одеждой и практически всем набором услуг и товаров народного потребления. Страна неумолимо двигалась к своему концу, пораженная неэффективностью и фальшивыми ориентирами. Но раскрученный механизм продолжал работать по инерции: выпускалась ненужная устаревшая продукция, продолжались милитаризация и усиление роли ВПК, рабочие коллективы многочисленных предприятий рапортовали о выполнении и перевыполнении планов, щедро раздавались государственные награды. Газета «Правда» неустанно призывала к дальнейшим успехам. Все отрасли народного хозяйства стремились к выполнению взятых обязательств, что влекло за собой увеличение фондов, распределяемых из Москвы в следующем году, получение наград и премий, как и продвижение в должностях для руководства.

Морской флот СССР не был исключением из сложившейся картины: в портах перерабатывались миллионы тонн грузов, десятки судоремонтных заводов трудились не покладая рук для обеспечения приличного технического состояния действующего флота. Суда под флагом СССР выполняли многочисленные рейсы как в загранплавании, так и в каботаже, обеспечивая снабжение советских «северов» – от Кольского полуострова до Чукотки и Камчатки с многочисленными островами северного исполнения, на многих из которых находились военные точки и снабжение их другими видами транспорта было невозможным.

В загранплавании флот обеспечивал перевозку экспортных и импортных грузов. Так, например, наибольшие закупки пшеницы достигали 36 млн тонн в год и поставлялись в основном из Канады, США и Австралии. Большая часть этих грузов перевозилась отечественным флотом, позволяя экономить драгоценную валюту, хронический недостаток которой ощущался на протяжении всего существования СССР. Одной из приоритетных задач морского флота оставалась перевозка грузов иностранных фрахтователей, т. к. именно этот вид плавания позволял зарабатывать валюту в чистом виде, уступая по притоку только экспорту страны. Именно тогда флот занимал шестое место в мире по тоннажу, о чем сегодня можно лишь мечтать. И чтобы это сложнейшее многофункциональное хозяйство могло успешно существовать, нужны были многие тысячи квалифицированных кадров. Подготовкой специалистов занимались несколько высших учебных заведений и широкая сеть средних специальных и мореходных школ. Естественно, что подготовка капитанов дальнего плавания занимала особое место в отлаженной системе морского образования. Для выдвижения в капитаны дальнего плавания судов загранплавания нужно было пройти сложную многоступенчатую лестницу естественного отбора. Для первичного выдвижения необходимо, не считая само-собой разумеющегося минимального плавательского ценза в должности старшего помощника капитана и наличия диплома штурмана дальнего плавания, иметь не менее двух рекомендаций авторитетных капитанов. Затем спустя какое-то время рекомендуемые кандидатуры рассматривались службой безопасности мореплавания пароходства, отделом кадров, парткомом (с правами райкома КПСС). Согласование с КГБ проводилось до обсуждения, и если эта организация была против, то причина отвода не указывалась, и в дальнейшем больше кандидат не выдвигался. Если кандидатура была одобрена на всех предыдущих уровнях, претендент проходил экзаменационную проверку профессиональных знаний в постоянно действующей комиссии службы безопасности мореплавания пароходства, формально называвшейся сдачей экзамена на получение диплома капитана дальнего плавания. Так, уже знакомый нам капитан Ильин проходил это испытание с 09.00 до 17.00 того же дня с одним пятнадцатиминутным перерывом, и это при том, что в этот день он был единственным испытуемым. Следующим этапом являлось утверждение кандидата на заседании парткома пароходства, т. к. он в обязательном порядке должен быть членом КПСС. Затем было утверждение в краевом комитете КПСС, носившее, скорее всего, формальный характер, ибо кандидат просто не дошел бы до столь высокой инстанции при наличии к нему претензий. Как правило, после всех вышеупомянутых процедур новоиспеченный исполняющий обязанности капитана проходил самостоятельную стажировку в качестве капитана на одном из судов пароходства под тщательным наблюдением соответствующих служб. Стажерский период мог продолжаться от нескольких месяцев до нескольких лет. При положительном результате стажировки новорожденный капитан направлялся в Москву в Министерство морского флота для окончательного утверждения в должности – для него сейчас наступал час «x», определяющий всю дальнейшую судьбу. Обычно в Министерстве морского флота собиралась группа начинающих капитанов из разных пароходств страны в количестве 10—15 человек на время около трех недель. В течение этого периода они прослушивали лекции ведущих специалистов министерства по различным аспектам деятельности: коммерческие, юридические, навигационные, тенденциям мирового судоходства и многие другие.

Апофеозом являлся экзамен, а точнее – собеседование. В комнате находилось около десяти столов, за каждым сидел ведущий специалист министерства в какой-либо области: навигация, остойчивость, коммерческая практика, морское право, аварийность и др. Кандидат должен был пройти всех специалистов в процессе собеседования. Заранее приготовленных билетов не было. Профессиональные вопросы извлекались из закоулков памяти экзаменаторов, которые в процессе беседы оценивали, как ориентируется капитан в заданном вопросе. Существовали лишь две оценки его знаний: «плюс» и «минус», которые выставлял экзаменатор, не извещая при этом экзаменуемого. Напряжение сохранялось вплоть до последнего собеседования, и лишь при подведении итогов оглашались «счастливчики», чисто прошедшие экзекуцию. В среднем около 20% кандидатов оказывались за бортом. Их трагедия состояла в том, что при возвращении в пароходства они уже никогда не будут выдвинуты в капитаны и их неудача навсегда останется в личном деле. Счастливчикам же на следующий день в торжественной обстановке вручались министром морского флота удостоверения капитанов дальнего плавания и соответствующие нагрудные знаки. При возвращении в пароходства наступали обычные рабочие будни и работа в экстремальных условиях, иногда по 3—4 года без отпуска вследствие постоянного дефицита капитанов.

Для старшего командного состава судов существовала программа повышения квалификации, обязательная для старших помощников капитанов и капитанов. С периодичностью пять лет каждый из указанных специалистов должен был пройти двухмесячные курсы повышения квалификации, которые проводились в течение всего года, за исключением лета, когда все стремились в отпуск, при Дальневосточном высшем инженерном морском училище, позднее преобразованном в Морской университет, на специально созданном факультете повышения квалификации. Следует заметить, что фактически время, проводимое на этих курсах, являлось скрытым дополнительным отпуском, проводимым на берегу. Неудивительно, что все стремились попасть на курсы своевременно и без опозданий и всяческих задержек со стороны отдела кадров. Во время прохождения курсов выплачивалась стипендия в размере среднего заработка, но не превышающая 300 руб. в месяц. Принимая во внимание среднюю зарплату хорошего инженера, не достигающую в то время 200 руб. в месяц, стипендия была совсем не лишней. Как правило, учебный день состоял из трех, иногда четырех пар лекций большого многообразия предметов. Посещаемость формально контролировалась, но почти все предполагаемые проверки становились заранее известны всем слушателям, поэтому отсутствующих не было. Занятия проводили преподаватели ДВВИМУ и специалисты пароходства. Наряду с лекциями имели место и практические занятия. Курс радиолокационного тренажера проходил в оборудованном приборами классе, где при решении задач маневрирования судов ставились усложняющиеся со временем условия. Программы курсов повышения квалификации были чрезвычайно консервативны, лекции по многим предметам не менялись и не дополнялись годами. Для сдачи экзаменов и получения зачетов вполне можно было использовать конспекты пятилетней давности, чем с успехом пользовались все слушатели. Отношения между преподавателями и аудиторией были вполне демократичными, ибо возраст «курсантов» колебался в очень широком диапазоне – от 27—28 до 70 лет, а иногда и старше. Естественно, что требования к такой аудитории не могли быть равнозначными требованиям к молодым курсантам, обучающимся на дневном отделении. Экзамены и зачеты по окончании курсов также во многом носили символический характер. Надо заметить, что около трети всего учебного времени отводилось на общественно-политические науки: научный коммунизм, марксистко-ленинская философия, история КПСС, демократия развитого социализма. Именно преподаватели общественно-политических дисциплин старались держать дистанцию между собой и взрослой аудиторией, инстинктивно понимая, что люди, посетившие десятки стран во времена «железного занавеса» и во многом имевшие свою твердую позицию об устройстве мира, вряд ли будут такими же доверчивыми и наивными, как молодые курсанты. Ведь не секрет, что именно эти направления в общественной жизни страны были наиболее «хлебными» для скорейшего получения жизненных благ и преимуществ. Поэтому эта категория преподавателей в основном состояла из бывших партийных функционеров или начинающих карьеристов, немало было и выходцев из клановых партийных семей. Около трети всех диссертаций на соискание научной степени составляли именно эти псевдонауки. Трудозатраты на получение медицинской или технической научной степени были несопоставимы: главное – найти надежного во всех смыслах руководителя и перспективную тему о рабочем движении, стремительном продвижении социализма в мире, крахе капитализма или исследовании работ классиков марксизма-ленинизма. Поэтому они всячески старались держать дистанцию между собой и взрослой мужской публикой, состоящей из 50—60 человек и повидавшей мир. При чтении лекций большинство преподавателей не видело разницы между методикой проведения лекций для молодежи во время своей основной работы и слушателями курсов, что в свою очередь мгновенно чувствовала аудитория, зачастую выражая свое неодобрение различными доступными способами.

Однажды это выразилось крайне неправдоподобным, оригинально-спонтанным образом. Одним из ярких преподавателей являлась Ольга Ивановна Андреева – профессор, начальник кафедры научного коммунизма, яркая эффектная блондинка средних лет, хорошо к тому же сохранившаяся. Знакомство с ней тогдашняя аудитория запомнила надолго. Стремительно войдя в аудиторию, она огласила тему лекции: «Демократия социализма и капитализма». Тон ее речи был резким, самоуверенным. Практически безо всякой преамбулы она начала задавать множество вопросов, не дожидаясь на них ответа, т. е. все это было не что иное, как ее монолог. При этом она перешла какую-то невидимую черту, спрашивая: «Никто из вас не знает, когда родился Фридрих Энгельс, когда он умер? Когда родился Карл Маркс и когда он умер?» Времени на ответы она не оставляла. Сидевший в среднем ряду за предпоследним столом тогда еще совсем молодой капитан Ильин почувствовал, как волна возмущения и негодования поднимается из глубин и захлестывает его. Все это напоминало личное оскорбление, и чисто инстинктивно, не раздумывая ни секунды, он с места выкрикнул, перебивая оратора: «Карл Маркс умер в том же году, что и Иван Сергеевич Тургенев», а спустя несколько секунд уже в полной тишине добавил, что они и родились в одном и том же году. В аудитории повисла тяжелая, напряженная тишина, не было человека, который бы не услышал обе реплики. Проснулись даже засыпающие, прекратили разговоры и прочие неотложные дела ими занимающиеся. Десятки пар глаз с неподдельным интересом и скрытым торжеством уставились на профессора. Надо отдать должное оратору, хотя поначалу она была заметно деморализована, и появившийся румянец выдавал ее. Видимо, ничего подобного в жизни она не испытывала, но удар держать умела. Никак не комментируя реплики, сразу же перешла к основной теме, не задавая более уничижительных вопросов.

Когда лекция подошла к концу, до перерыва оставалось около пяти минут. Как обычно, после ее окончания преподаватели спрашивали, есть ли вопросы. Но на этот раз такого предложения не поступило. И вдруг совершенно неожиданно капитан Ильин поднял руку, прося слова. Естественно, что Андреева сразу же заметила, но сделала вид, что не видит. Здесь уже вмешалась аудитория: «Дайте слово Ильину», – посыпалось отовсюду. Предчувствуя очередной подвох, профессор вынуждена была обратиться к Ильину: «Ну что там у вас?» Ильин встал, осмотрелся и спросил: «А что вы можете рассказать о демократии афинской республики времен Перикла?»

В зале вновь повисла мертвая тишина, все напряженно ждали, как поведет себя лектор. После двухминутной тишины, витающей в аудитории, Андреева ответила: «Ваш вопрос не по существу, мы рассматриваем демократию социализма и капитализма». Совершенно понятно, что она ушла от ответа, и никто так и не узнал, насколько лектор знакома с творчеством Тургенева и годами его жизни, наверняка проверив даты после окончания лекции, так же как основы современной демократии, которые были заложены афинским стратегом Периклом в пятом веке до нашей эры.

Много позже Ильин так и не смог объяснить причину столь резкой реакции с последующим продолжением на первоначальный обличительно-вопросительный монолог лектора. Прозвенел звонок, извещающий об окончании пары. Андреева обратилась к Ильину, попросив его подойти к столу. Она спросила его фамилию и, найдя ее в журнале посещаемости, известила молодого капитана, что ставит ему зачет по ее предмету и он может не посещать дальнейших лекций.

Занятия на курсах повышения квалификации продолжались, и при редких встречах Ильина с Андреевой в многочисленных коридорах учебных корпусов профессор всегда здоровалась первой, ставя его в двусмысленное положение.

По слухам, доходившим до слушателей курсов, Андреева поменяла методику своих лекций и с курсантами-очниками, убрав из преамбулы столь любимые ею прежде многочисленные обличительные вопросы-монологи! Да и датами больше не злоупотребляла, все-таки «Научный коммунизм» и история – далеко не одно и то же.

Дела давно минувших дней

Весна шестьдесят шестого, как обычно, пришла неожиданно. По ночам все еще прихватывал мороз, но небо было уже по-весеннему голубым, и яркое солнце, весело раздвинув пасмурную хмарь, растопило утренний туман. Снег потемнел и стал водянисто-серым, с каждым днем сокращая завоеванное за зиму пространство. Южный ветер как бы поднял шлюз, за которым таилось весеннее половодье. Лед на Косорже стал рыхлым и ноздреватым, береговые забереги[21 - Забереги – полосы ледяного покрова, окаймляющие берега водотоков и водоемов (озер, водохранилищ, прудов и др.), при незамерзающей остальной части водного пространства.] наполнились водой, расширяясь с каждым днем. Река готовилась сбросить свой многомесячный панцирь, и пушечная пальба от ломающегося льда вот-вот ознаменует начало ледохода – самого интересного зрелища, приковывающего к себе внимание наблюдателей всех возрастов. На ледоход, как на бегущую воду и горящее пламя, можно смотреть бесконечно. Есть что-то магическое в этом вечном движении. Наверное, и тысячелетия назад первобытные люди так же смотрели, зачарованные таинством непознанного, знаменующего переход из зимы в лето, когда природа меняется не по дням, а по часам, и первое, почти незаметное движение льда вдруг с оглушительным треском почти взрывается, появляются разводья чистой воды, и лед, будто подчиняясь чей-то неслышной команде, начинает свой размеренный бег вниз по течению навстречу с Тимом и Быстрой Сосной, с Доном – и дальше, в Азовское море.

Первые проталины и начинающие пробиваться через прошлогоднюю пожухлую растительность, еле видимые тоненькие зеленые травинки. Веселый плеск несметных ручейков слышен везде. Обустраивая свои прошлогодние скворечники, задорно щебечут скворцы, прилетевшие в начале марта. В небе непрерывно слышится журавлиное курлыканье летящих клином красивых больших птиц, возвращающихся к местам летнего обитания. В середине марта появляются первые соловьи, узнаваемые по еще пока редким трелям.

С началом весны, едва лишь сошли снега и солнце подсушило косогоры и выгоны, зазвенели мальчишеские голоса и звонкие удары биты по мячу.

Школьники от мала до велика, забросив невыученные уроки, высыпали на улицу, и нескончаемые турниры в лапту на выбывание продолжаются с раннего утра до позднего вечера, когда уже не видно летящего мяча. Весна действует неотразимо, и ребятня, соскучившись по солнцу, теплу и твердой почве под ногами, забывает обо всем, не реагируя на домашние разборки и завтрашние двойки за невыученные уроки. И лишь поздним вечером усталые, голодные и залепленные грязью мальчишки возвращаются домой под ругань матерей и подзатыльники отцов. По мере продвижения весны с лапты переходили на футбол, волейбол, и сражения не утихали на протяжении всего светового дня.

Полвека спустя Ильин с грустью держал в руке пожелтевшую грамоту победителю соревнований по футболу на первенство района от общества «Урожай», которой он был награжден в составе сборной школы в 1964 году в четырнадцатилетнем возрасте. Стакановская средняя школа в то время переживала период своего расцвета: количество учеников приближалось к тысяче, сюда стягивались многие школьники из окрестных деревень, имеющих школы-семилетки. Стаканово имело свою давнюю историю. Основанное в XVII веке, оно привлекало многих свободных и предприимчивых людей своими черноземами и лугами по берегам реки Косоржи. Так и вырастали дома и усадьбы по обеим сторонам реки, сбегающие к ней. Весной половодье, наступающее в этих краях, стремительно заливало луга по всему руслу реки, и она становилась широченной, непреодолимой. Иногда ледоходом срывало мельничную запруду, и тогда многочисленные стихийно образованные артели, используя бредни и все мало-мальски подходящие сети, тоннами вычерпывали из воды золотистых сазанов и прочих речных обитателей.

В конце XVIII века население Стаканово достигло 14 тысяч человек. Село не знало крепостничества, и основное население составляли крепкие зажиточные крестьяне-однодворцы. Украшением села была церковь Владимирской Божией Матери, построенная в 1910 году отцом двух флотских лейтенантов, погибших под Порт-Артуром. Один из них – командир миноносца «Стерегущий», повторившего подвиг «Варяга».

И совсем иначе выглядела школа, да и само село, в 2010 году, когда Ильин побывал там в последний раз. Из разговора с директором, бывшим учеником его отца, он узнал, что во всех классах учится всего-то 65 человек. Умирает школа, умирает село, когда-то богатое и многолюдное, расположенное на земле, богатой черноземами, выбранной нашими предками много веков тому назад. И это распространилось на всю Россию и выглядит как приговор. Но вернемся к нашему повествованию.

Особняком держатся лишь ученики трех выпускных классов: двух десятых и одного одиннадцатого. Они уже почти взрослые, да и в школе им остались считаные недели. Но они все еще дети, им по 16—18 лет, и весна действует на них так же, как и на младших: хочется побегать, порезвиться, но статус выпускников призывает к степенности. Им очень сильно не повезло в этом 1966 году: впервые за много лет будут одновременно выпускаться десятые и одиннадцатые классы в порядке очередного образовательного эксперимента, связанного с реорганизацией школьных программ. А это значит, что конкурсы на вступительных экзаменах во все учебные заведения будут в два раза выше обычных, и многие из выпускников окажутся простыми жертвами эксперимента и не поступят. Среди всех трех выпускных классов лишь один ученик 10 Б класса претендует на медаль. Это наш старый знакомый – пока еще очень молодой Ильин. В свои шестнадцать лет он всерьез не думал о будущем – оно рисовалось ему светлым и далеким. Но весенние игры затягивали и выпускников. В начале четвертой четверти, приходя на очередной урок, Ильин лихорадочно спрашивал у девчонок-хорошисток, какой следующий урок и какое домашнее задание задавали, и во время перерыва быстро выполнял заданное. За ним мгновенно выстраивался длинный хвост списывающих, что вызывало крайне негативную реакцию 4—5 девчонок-хорошисток, которые усердно выполняли домашние задания там, куда они, собственно, и были заданы, но списывать никому не давали, надеясь отличиться перед учительницей. Более того, они неоднократно жаловались на «безобразное» поведение Ильина, но серьезных дивидендов на этом не обрели.

Подоспели и домашние дела: вскапывание огорода, посадка картофеля и овощей, уход за домашним скотом и многое другое.

В отличие от своих одноклассников, Ильин, единственный из класса, не был комсомольцем. В комсомол принимали с четырнадцати лет еще в восьмом классе, но тогда он еще не достиг этого возраста, и его не приняли. Так и пробежали два года. И как-то отец напомнил, что нужно вступить в комсомол, иначе ни в какой вуз его не примут. И вот уже в мае, накануне выпускных экзаменов, Ильин наконец-то это сделал.

Отец никогда не рассказывал о своей семье, которая хотя родом из Курской области, но почему-то оказалась в Архангельской. Много позже Ильин прослушал несколько аудиокассет с воспоминаниями отца незадолго до его смерти, и только тогда выяснилось, что семья была зажиточная: дед Павел Стефанович, бабушка Акулина, трое сыновей и дочь.

Семья была раскулачена в 1930 году и выслана на север Архангельской области без средств к существованию. Отец Ильина хранил эту тайну в себе до последнего, прекрасно понимая, что в советское время такое клеймо поставит крест на всех устремлениях его детей. Тем не менее он и оба его брата и сестра получили высшее образование. Все-таки учет и контроль у большевиков были налажены отвратительно. Ильин, подавая документы в Одесское высшее инженерное морское училище (ОВИМУ), в пятистраничной анкете указал, что никто из его родственников не репрессирован, на оккупированной территории не был, хотя семья отца была репрессирована, а мать находилась на оккупированной территории. Но пронесло, видимо, никто и не проверял. В то время КГБ боролся с диссидентами.

Отец купил справочник для поступающих в вузы, и Ильин неоднократно его штудировал, но определенности в выборе профессии у него не было. Отец настаивал на областном медицинском институте, но душа у юноши к медицине не лежала. Ильин много читал: эта привычка выработалась у него с первого класса, когда он записался во все три библиотеки, которые были в селе, и умудрялся, прочитав взятые книги, в тот же день их поменять. Где-то в глубине души жило желание увидеть мир, его многообразие, южные экзотические страны, много интересного и загадочного.

Военные учебные заведения Ильина не привлекали, дух казармы и шаблона был чужд ему, мечталось о чем-то интересном и захватывающем. Как очевидное, из их школы в военные учебные заведения спокойно поступали отъявленные троечники, и некоторые из них даже дослуживались до полковников, послушно выполняя приказания старших командиров и не совершая серьезных проступков во время службы. Романтике и инициативе там места не было. Недаром старая как мир армейская поговорка гласит: «Ты начальник – я дурак; я начальник – ты дурак». Такая перспектива рушила все будущие радужные надежды.

Наверное, большое влияние на выбор будущей профессии оказала очень популярная тогда песня Когана «Бригантина», зовущая в необъятные морские просторы, заражающая своей неповторимой романтикой. В очередной раз перелистывая справочник, Ильин натолкнулся на морские учебные заведения. Спустя несколько дней он уже твердо решил поступать в ОВИМУ на судоводительский факультет. В стране было всего три учебных заведения подобного типа: одно во Владивостоке – далеко, в Ленинграде и в Одессе. Ленинград отпал как город северный, а Одесса манила своей загадочностью, Черным морем и ореолом романтики. Отец пытался было отговорить, но тщетно. Между тем время летело быстро, и экзамены были на носу, пришлось отодвинуть в сторону футбол, шахматы, литературу, да и домашние работы тоже. Год назад, после окончания девятого класса, пятнадцатилетний Ильин во время летних каникул работал помощником комбайнера на уборке зерновых в течение месяца. Комбайн был не самоходный – его буксировал гусеничный трактор, а управлением комбайна и его восьмиметровой жаткой, наполнением и сдачей бункера ведал комбайнер, он был главным в этой связке. До поры до времени все шло хорошо, но однажды комбайнер запил на неделю – типичная российская болезнь. Пришлось Ильину работать за него и за себя тоже. Работали не менее шестнадцати часов в сутки, от ранней зари до полуночи, при свете фар. Ежедневно вставая до восхода солнца, Ильин прыгал на велосипед и катил к своему комбайну за 5—7 километров от дома. Поздним вечером все повторялось с точностью до наоборот. Едва успев поесть, он проваливался в мгновенный глубокий сон. Несмотря на сильнейшее напряжение того месяца, Ильин выдержал и ни разу не заболел, не стушевался, не сачканул; тогда он впервые понял, что ему по силам уже любое дело. И вот, обложившись учебниками, Ильин штудировал, повторяя давно пройденное, все предметы предстоящих экзаменов. Но эти самые значительные, казалось бы, испытания в еще очень недолгой жизни выпускников прошли на удивление спокойно и обыденно. То ли все уже перегорело в бесконечном их ожидании, то ли оказалось пустой формальностью, уже определенным итогом всех десяти учебных лет. Ильин обрел уверенность, сознавая реальность своих знаний по всей школьной программе. Он уже не волновался, беря билет, зная, что ответит на любой из них. На письменном экзамене по математике, с которым он справился за полчаса, успел решить еще два варианта. Его друг и сосед по парте Слава, который никогда не имел больше тройки, в итоге получил четверку. А потом был выпускной вечер, с которого Ильин ушел раньше всех, только-только осознавая, что со школой кончилось детство и впереди его ждет другая, еще неведомая жизнь.

Во время торжественной выдачи аттестатов Ильин не услышал своей фамилии, и только в конце завуч сказала, что аттестат ему будет выдан позже, после утверждения в РОНО и ОБЛОНО его серебряной медали. Две лишние запятые в сочинении по русскому языку стоили золотой медали. Ожидание получения аттестата затянулось, а без него невозможно подать документы на поступление в вуз. И вот уже почти на флажке аттестат был получен и документы отправлены в Одессу. В конце июля пришел вызов на вступительные экзамены. Отец купил билет в общем вагоне с пересадкой в Киеве и с собой дал 25 рублей. Прямо скажем, не густо.

Добравшись до учебных корпусов на трамвае №15, ставшем впоследствии родным и близким, нашел приемную комиссию, вокруг которой крутилось множество ребят-абитуриентов. Обсуждались самые разные проблемы, но главной был конкурс. Оказалось, что общий конкурс – 14 человек на место, но после мандатной комиссии он уменьшился, хотя и незначительно. Тех, кто указал родственников на оккупированных территориях или бывших в плену, безжалостно отсеивали. Отбор был строгий, с учетом того, что уже после первого курса должны быть открыты визы для работы на судах загранплавания. Учитывая закрытость страны, когда даже оформление туристической визы в социалистическую страну обсуждалось на уровне райкома партии, не говоря уже о проверке КГБ, можно представить, какие требования предъявлялись к 17—18-летним мальчишкам, будущим командирам морского флота страны. Ильин ничего подобного о своих родственниках в анкете не указал, и это, как ни странно, сработало. По тогдашним правилам медалисты, сдавшие один из основных экзаменов (физика и математика письменно и устно) на отлично, от дальнейших экзаменов освобождались и автоматически зачислялись на первый курс. Кроме основных, были еще два дополнительных экзамена – по русскому языку и химии. Кому попадется физика или два экзамена по математике, никто не знал, повезет – не повезет. Экзамен по физике считался более легким, чем два экзамена по математике. Ильину повезло – физика. Взял билет наудачу, увидел три хорошо знакомых вопроса, включая задачу по ядерной физике, поднял руку. Принимавший экзамен доцент Белоус, довольно молодой, полный, подвижный человек, ставший позднее профессором и начальником кафедры, удивленно спросил: «Вы что-то хотите?» «Можно без подготовки?» – ответил Ильин. Аудитория затихла в удивлении. «Можно, – улыбнулся доцент. – Что там у вас? – он заглянул в билет. – Начните с задачи». Ильин тут же, не выпуская из рук мелок, написал уравнение и взглянул на доцента. Тот, пробежав глазами решение и не задав ни одного вопроса, попросил перейти к первому вопросу в билете, а затем ко второму. После двух—трех дополнительных вопросов доцент отпустил Ильина, не сказав ни слова.

Результаты экзаменов вывешивались на доске объявлений во дворе учебного корпуса, где находилась приемная комиссия. Ильин пробежал глазами по длинному списку оценок напротив зашифрованных индексов каждого абитуриента, пока не остановился на своем: индекс Х22—5.

Утром следующего дня он был в приемной комиссии. Там подтвердили его зачисление на первый курс как медалиста, сдавшего основной экзамен на «отлично», но по их внутренним правилам он должен отработать десять дней, затем отпуск десять дней, и 1 сентября должен явиться для окончательного оформления и начала занятий.

К 10.00 утра следующего дня человек пятнадцать вновь явившихся первокурсников собрали во дворе учебного корпуса и распределили по работам. Ильина на все десять дней определили грузчиком на прицеп к колесному трактору «Беларусь» возить помидоры из совхоза «Дачный», что в сорока километрах от Одессы, на центральный рынок города, знаменитый «Привоз», т. е. в подмастерье к трактористу Алексею, тридцатипятилетнему мужичку среднего роста, худощавому, с хитроватым взглядом, себе на уме. Ежедневно они должны были делать по два рейса, загрузив с бахчи ящики с помидорами. Ильин до сих пор вспоминает их первый рейс. Работа была обычная и совсем не трудная, тем более тогда ему было все интересно. Загрузив прицеп ящиками, покатили между полями и спустя какое-то время остановились у небольшой сторожки на краю бахчевого поля, сплошь усеянного полосатыми арбузами. Они еще не созрели и в продажу не поступали. Из сторожки вышел сторож, крепкий мужичок лет за пятьдесят. Он и Алексей, о чем-то посовещавшись, направились на бахчу и стали постукивать пальцами по арбузам, срывая некоторые из них. Собрав таким образом несколько десятков спелых, начали сносить их к прицепу, привлекая к работе и Ильина. Погрузив все арбузы, поехали дальше. По дороге Алексей объяснил Ильину его задачу: после выгрузки помидоров на «Привозе», пока Алексей будет закрывать накладные с приемщиками, Ильин прямо с прицепа должен распродать все арбузы по цене 50 копеек за килограмм, определяя вес каждого арбуза на глаз.

На «Привозе» выгрузили ящики, Алексей ушел к приемщикам со своими накладными, а Ильин ни жив ни мертв никак не решался начать торговлю. Наконец, забрался в кузов прицепа и, достав первый арбуз, поднял его в руках над бортом.

«Кому арбузы?» – поперхнувшись из-за пересохшего горла, скорее каркнул, чем выговорил он. Вокруг стояла обычная базарная толчея с несмолкаемым гулом тысяч голосов в большинстве своем уже достаточно поживших женщин.

Почти мгновенно обернулись две стоящие почти вплотную женщины, и скоро образовалась очередь: арбузы шли нарасхват. Никто не торговался, лишь огорченно чертыхнулись те, кому не досталось, спрашивая, когда еще привезете. Ильин медленно приходил в себя, все еще не веря, что все позади. «Увидели бы меня сейчас отец и одноклассники», – вертелось в голове. Вытащил из кармана смятые рубли и трешки, пересчитал и аккуратно cложил. Прошедшая торговля уже не казалась чем-то постыдно-неприятным.

Появился Алексей и как ни в чем не бывало похлопал Ильина по спине: «А ты боялся, студент, в следующий раз будет легче». Отдал деньги Алексею, и тот, не считая, спрятал их в карман своего брезентового плаща. И правда, так и вышло – уже со второго раза Ильин распродавал чужие арбузы как заправский торгаш, вспоминая обращение Остапа Бендера к Кисе Воробьянинову: «Киса, в вас погиб гениальный нищий». Его уже начали узнавать завсегдатаи и любители ранних арбузов. После каждого рейса он отдавал Алексею смятые рубли и трешки, не пересчитывая их. Вечером, закончив работу и поставив трактор у дома, Алексей и Ильин садились здесь же, у копны сена, тракторист доставал купленную в одесском гастрономе вкусную (настоящую) колбасу, свежий хлеб и шампанское. Так они и ужинали. Ночевал Ильин также в доме Алексея, чтобы утром встать и не теряя времени взяться за дело. Такая идиллия продолжалась все десять дней, и количество продаваемых арбузов перевалило за сотню. Настало время расставаться, и в последний день накануне расставания Алексей разразился откровением, сильно удивившим Ильина. Все это время он якобы внимательно наблюдал за новоиспеченным студентом и выяснил, что тот трудолюбив и работоспособен, честен, не взял ни одного рубля из денег, вырученных за арбузы, отдавая всю без остатка выручку. «Зачем тебе это море, оставайся у нас, через несколько лет будешь как сыр в масле кататься». И действительно, Ильин невольно сравнивал условия жизни в этом совхозе с черноземьем России. Разница была разительной и кричала об этом во весь голос. Кирпичные просторные дома с цветущими садами и виноградниками, наличие личных автомашин, не говоря уже о мотоциклах, асфальтированные дороги – все это резко контрастировало с убогостью российских деревень, их изб, зачастую крытых соломой и глиняными полами, отсутствием электричества. Ильин поблагодарил за все и, естественно, отказался от заманчивой перспективы. На прощанье Алексей за «ударный труд» вручил ему 200 рублей, что составляло более чем месячную зарплату тогдашнего инженера. Ильин просто обалдел от такой щедрости, но деньги взял. Полученную справку с положительным отзывом об отработке десяти обязательных дней сдал в приемную комиссию и там же получил другую, о зачислении на первый курс судоводительского факультета с 1 сентября.

Сойдя с поезда на перроне в своем маленьком районном городке, находящемся в 20 километрах от села, Ильин сразу же столкнулся с отцом в окружении двух своих одноклассниц, и встреча оказалась крайне неожиданной для обеих сторон. Ильин мгновенно увидел затаенное злорадство в глазах одноклассниц и слезинки в сразу посеревшем лице отца. Их первой мыслью был провал на первом же вступительном экзамене, если так быстро вернулся. Интересно было наблюдать трансформацию эмоций, когда Ильин показал справку о зачислении.

Быстро пролетели дни отпуска, и 1 сентября юноша уже был уже в Одессе. Формирование групп, знакомство с новыми однокашниками, с которыми придется жить и учиться ближайшие шесть лет, неизвестные новые преподаватели, учеба, отличная от школьной. Все это будет, но пятью неделями позже. А пока всем выдали рабочую морскую форму, разбили по группам и отправили на сельскохозяйственные работы в Одесскую область в 135 километрах от города, в Татарбунарский район, недалеко от границы с Молдавией, на уборку винограда. Впрочем, грех жаловаться, более за все время учебы колхозов не будет. Во время уборки винограда пару раз перебрасывали на несколько дней на уборку кукурузы и арбузов. При одном упоминании арбузов у Ильина начиналась аллергия как память о его торгашеской деятельности на «Привозе». Дневная норма убранного винограда составляла 217 килограммов на человека, странно, почему не 220 или 210, но ответ на этот вопрос никто никогда уже не узнает. Это на первый взгляд кажется, что собирать виноград одно удовольствие – бросай себе в рот спелые сочные ягоды и наслаждайся. Но через пару дней на ягоды уже никто и не смотрит, а находиться весь день в согнутом состоянии, да еще под горячим солнцем, то еще удовольствие. К вечеру спину ломит даже у таких молодых ребят, как наш Ильин. Население тамошних сел многонационально: молдаване, русские, украинцы, болгары, цыгане и много представителей малых национальностей. Села многотысячные и богатые: большие кирпичные дома с центральным отоплением, вместительные подвалы с встроенными винными бочками, разделенными для своего внутреннего потребления и на продажу – разница в качестве вина очевидна, – и местными праздниками урожая (читаем виноделия). В сентябре в этом селе как раз и праздновали такой праздник, местные называли его храм. Три дня никто не работал, на столах в каждом доме полное изобилие, заходи в любой дом – накормят и напоят как родного. На столах исключительно вино собственного приготовления. Характерно, что вино для своего потребления и вино на продажу совершенно разные по вкусу и качеству. Приятное, вкусное, освежающее, убаюкивающее, без ощущения крепости. После застольных посиделок невозможно встать из-за стола, отказывают ноги при совершенно ясной голове. Время шло, и не знакомые ранее курсанты начали постепенно привыкать и притираться друг к другу, создавая небольшие группы из родственных душ. Ильин довольно быстро подружился с Мишей Птенцовым, Виктором Зинкевичем, Сашей Звягиным. Среди 17—18-летних встречались и постарше – 25—30-летние, уже прошедшие армию и поработавшие на производстве.

Миша Птенцов – плотный, выше среднего роста, пунктуальный и рассудительный, золотой медалист, закончит «бурсу» или, как говорили в Одессе, «вышку» с красным дипломом, но сопьется и будет работать, вернее, подрабатывать, на разных поприщах. Умрет в Одессе в возрасте 65 лет.

Виктор Зинкевич – высокого роста, с лицом, сильно смахивающим на японца, балагур, гитарист, знаток Высоцкого. Выпустится в научный флот, который подчинялся его тестю – директору Одесской обсерватории, но дальше 4-го помощника капитана не пойдет по причине самой известной русской болезни. Погибнет в 37 лет, вылетев на встречку на своем жигуленке в районе пятой станции фонтана под встречный автобус.

Что интересно, в течение всего времени сельхозработ каждую субботу из Одессы приезжал грузовой «москвич» с «неликвидными» продуктами: твердокопченые колбасы, шоколадные конфеты, растворимый кофе, балыки, сыры и прочие яства. Это были передачи родителей Виктора, чтобы сын не страдал от местной кормежки. Все это поглощалось группой в полном составе. При этом кормили курсантов до отвала разнообразными и качественными продуктами. Во время учебы в «вышке» мать ежемесячно давала Виктору 100 рублей втайне от отца (отчима), который, в свою очередь, тоже давал сыну еще 100 рублей втайне от матери. И это при полном государственном обеспечении, включая ежемесячную стипендию в размере 10 рублей. Мать его была директором единственного в то время фирменного конфетного магазина в городе, расположенного на Дерибасовской улице, а отчим – директором одного из двух одесских гастрономторгов.