скачать книгу бесплатно
Саша Звягин был родом из Западной Украины и так и не избавился от украинского акцента. Хитроватый, себе на уме, золотой медалист, как и большинство однокашников, краснодипломник. Его отец работал главным инженером на спиртзаводе в Черновицах, и частенько, возвращаясь из отпуска, он привозил 3—4 литра чистого ректификата, который экономно использовала вся четверка, и не только для протирания, но и вовнутрь. Саша так и не избавился от комплекса отличника, дошел в Дальневосточном пароходстве до капитана и всегда завидовал Ильину, который всегда был на несколько шагов впереди. В девяностые годы он почти год сидел без работы, и его жена через жену Ильина попросила о помощи в поиске работы, мотивируя тем, что даже на взятку нет денег. Ильин устроил его на самое «блатное» в то время судно, на котором он и проработал восемь лет. После того как Ильин стал вновь не нужен, прекратил с ним отношения. Так и живет «бирюком», не общаясь ни с кем из однокашников.
Особенно запомнились еще несколько ребят.
Миша Караван – сильный, немногословный, как будто вырубленный из цельного куска твердой породы. Впоследствии он станет старшиной роты, а много позже будет капитаном на одном из крупных балкеров Черноморского пароходства. Умрет на мостике от инфаркта и будет погребен в глубинах Индийского океана недалеко от острова Сокотра, ибо жена не захочет оплачивать расходы по его доставке на Родину и захоронению на кладбище – а так дешевле, да и хлопот никаких.
Володя Лозов – немногословный, спортивно скроенный одессит с Пересыпи, будет болтаться трое суток на плоту в Средиземном море у греческих островов после крушения судна с грузом металла на борту.
Толя Ткаченко – косящий под разбитного, но на самом деле глубоко порядочный парень. Слава богу, останется жив после нашумевшей катастрофы «Адмирала Нахимова», в которой погибли многие сотни ни в чем не повинных людей.
Юра Кожухарь – молдаванин, легкий, дружелюбный, будет работать капитаном на супертанкерах, после серьезных проблем с сердцем перейдет на менее крупные суда в бассейне Средиземного моря.
Толя Штышенко дойдет до капитана и умрет в возрасте 63 лет от инфаркта.
Коля Василюк – крепкий украинский хлопец, будучи уволен из пароходства, навсегда затеряется среди дальневосточных рыбаков.
Власов, Степанов, Стенгач, Тесленко – умные красивые парни, будут отчислены по разным причинам, и их следы затеряются на просторах нашей громадной страны. К концу обучения дойдет ровно половина, а вторая половина, также сплошь состоящая из медалистов, уйдет.
Юра Щербак – маленький крепенький новороссиец, кропотливый и страшно усердный, с редко встречающимся трудолюбием, сразу же после выпуска будет востребован КГБ и продолжит свою деятельность в «ордене меченосцев», хотя далеко и не продвинется.
Сергей Сидоров – стройный крепкий, красивый бакинец, лет на восемь старше своих одногруппников, отслуживший в ВМФ, хорошо поющий и сильно подражающий популярному тогда Магомаеву, недолго пробудет на флоте и потом сойдет на твердую почву где-то в Беларуси.
Два Владимира – Крумм и Калугин – типичные хитроватые одесситы. Первый, как и его отец, станет капитаном, а второй бесследно исчезнет на улицах Одессы, как в воду канет.
Владимир Бороденко – серьезный мускулистый бакинец среднего роста; работая лоцманом в одном из портов Азовского моря, зимой пойдет на охоту и там умрет от инфаркта.
У каждого из них и многих других, не упомянутых здесь, своя судьба, и хорошо, что они не знают о своем будущем и, еще совсем молодые, радуются жизни и поступлению в элитный морской вуз. Мальчишки-романтики, они не знали, как сложатся их судьбы, были полны задора, энергии и ожидания неповторимо перспективного и привлекательного будущего. На тот момент никто из них не думал о тех трудностях, на грани предела человеческих возможностей, с которыми придется столкнуться в рамках выбранной профессии. Все это будет впереди и не скоро, а молодости свойственны радужные надежды. Всех закончивших «вышку» судьба разбросает от Калининграда до Владивостока. А пока их ждали ежедневные виноградные нормы и предвкушение встречи с притягательной и неизвестной учебой.
Закончилась колхозная страда, и группы курсантов вернулись в Одессу, в свой студенческий городок, именуемый экипажем. Экипаж состоял из пяти больших пятиэтажных зданий, образующих что-то похожее на вытянутый овал. Территория была ограждена, и на проходной круглосуточно дежурили вахтенные – нужно было привыкать к дисциплине. Первокурсников поселили в самое старое здание, подлежащее сносу. Зима в тот год выдалась снежная и морозная, на подоконниках замерзала вода, в кубриках стоял сибирский холод. Вчерашние школьники с трудом втягивались в новый учебный ритм. Многие прогуливали лекции, и отсутствие привычного ежедневного учительского и родительского контроля действовало разлагающе на их юные души. Первая сессия явилась ледяным душем для всех без исключения. На первом же экзамене более половины группы, вчерашние отличники, получили неуды и поникли в унынье. Но со временем все наладилось и стало на свои места. Почувствовав опасность неудов и их последствий, курсанты пришли в себя, и учеба вошла в нормальное русло.
Большую роль в становлении и воспитании новоявленных курсантов сыграл командир роты капитан-лейтенант, а позже капитан 3-го ранга Попов Иван Петрович. Ему было лет сорок пять, невысокого роста, худощавый, с совершенно седой головой, настоящий живчик. Был принципиален, честен, справедлив и в меру требователен. Можно определенно сказать, что всем четырем группам, входящим в роту, здорово повезло с таким командиром, настоящим отцом. Он хорошо знал каждого из более чем сотни его воспитанников, защищал перед высшим руководством, но строго наказывал, если было за что. Спустя четырнадцать лет Ильин, будучи на годичных университетских курсах иностранных языков, встречался с ним: Иван Петрович был все таким же энергичным, интересовался судьбой каждого из своих бывших воспитанников.
Учиться в Одессе было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что это Одесса, о которой столь много сказано и написано, город южного солнца и черноморских пляжей, театров, памятников и незабываемой архитектуры. А плохо потому, что много соблазнов: множество театров и гастролей известных артистов, дешевизна и большой выбор вин, теплое море и опять же неповторимые одесские пляжи. Один лишь пивной бар «Гамбринус», широко известный благодаря одноименному рассказу Куприна, чего стоит. Там сохранился дух старой Одессы в интерьере, декорациях и даже в исполнении старого скрипача. Здание оперного театра вместе со всем архитектурным ансамблем является одним из красивейших во всей Европе. Целые улицы – Пушкинская, Дерибасовская, Приморский бульвар – заслуживают того, чтобы ходить по ним бесконечно. Перефразируя Хэмингуэя, можно сказать, что этот город всегда со мной, наверное, так думают все, кто прожил там какое-то время и навсегда в него влюбился. Первый курс пролетел как один день. Условия жизни в самом старом из всех жилых корпусов здании были далеки от нормальных: в одном кубрике с двухъярусными койками помещалась вся группа в количестве более 25 человек. К тому же зима выдалась самой холодной за всю историю многолетних наблюдений. Стекла и подоконники промерзали напрочь. Новоиспеченные курсанты притерлись друг к другу, привыкли к новой обстановке, создались микрогруппы по взаимным интересам и наклонностям. Практически все были школьными медалистами, но резкая смена учебных методик не гарантировала успешную учебу. После первой экзаменационной сессии, потрясшей сознание каждого, кое-кто так и не оправился и был по итогу отчислен. Несколько человек, откровенно слабых и непонятно как осиливших проходной балл, также не пошли дальше первой сессии. Особенно характерен был Женя Мармусевич, одессит с Марозлеевской улицы, остановившийся в своем развитии на уровне шестиклассника. С началом второго семестра все уже чувствовали себя почти старожилами, умело разбираясь во всех аспектах функционирования полувоенного вуза. Новые предметы, военно-морская кафедра, строевая подготовка, наряды органически вошли в новую жизнь курсантов и уже не вызывали отторжения. Одновременно с учебой во втором семестре проходило оформление документов для открытия заграничных виз. Многостраничная анкета с десятками разных вопросов, включающих перечисление всех родственников, бывших на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны, как и бывших в плену, если таковые имелись, подробная информация и адреса всех близких родственников, включая дядь и теть. Вся эта писанина заполнялась и сдавалась для проверки в какие-то секретные органы. Уже весной, накануне окончания первого курса, стали известны счастливчики, которым открыли пятилетние заграничные визы. Таких оказалось большинство. Лишенным этой привилегии никаких объяснений не давали, и они не могли даже предполагать, откроют ли им визы через год – или теперь уже никогда. В этом случае учеба в «вышке» теряла всякий смысл, ибо работа всю жизнь в каботаже никого не привлекала. Неизвестность и неопределенность порождали безысходность, вследствие этого кто-то из них перевелся в соседний отраслевой институт инженеров морского флота, готовивший кадры береговых работников в системе морского флота. Кто-то остался, надеясь на лучшую долю в будущем. Все курсанты с открытой визой были направлены на первую плавательскую практику на парусный барк[22 - Барк – большое парусное судно.] «Товарищ», построенный в Германии в 1923 году и переданный СССР в 1945 году в составе репараций. На нем в свое время проходили практику курсанты немецких военно-морских училищ, будущие пираты Редера и Деница, офицеры рейдеров и подводных лодок гитлеровской Германии. Все визовые лишенцы были направлены на пароход «Экватор», работавший на угле на Крымско-Кавказской линии, в просторечии именуемой Крымско-Колымской. Тамошние практиканты были похожи на трубочистов, ибо угольной пыли было в изобилии. Визовых же счастливчиков в количестве 130 человек ожидала трехмесячная практика на красивейшем паруснике по Черному и Средиземному морям.
Их ожидало первое в жизни плавание, полное романтики, в гриновском стиле. Предполагались заходы в югославско-хорватский Сплит, Алжир, испанскую Барселону и итальянскую Геную. В то время СССР не имел дипломатических отношений с франкистской Испанией.
Стометровый трехмачтовый барк с его 25 белоснежными парусами из настоящей парусины, тяжелыми (и очень тяжелыми при намокании), в отличие от современных наилегчайших дакроновых, действительно выглядел пришедшим из XVIII—XIX веков. Их общая площадь составляла около 2000 квадратных метров, верхние из которых на фок и грот-мачтах[23 - Фок-мачта – первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только две мачты, при этом передняя расположена почти в середине судна, то ее называют грот-мачтой.] находились на пятидесятиметровой высоте над уровнем моря. Чтобы управлять этим сложным хозяйством, нужно было с закрытыми глазами днем и ночью знать назначение более чем 200 различных концов (шкертов[24 - Шкерт (штерт) – короткий тонкий трос или линь, применяемый для каких-либо вспомогательных целей.], шкотов[25 - Шкот – снасть бегучего такелажа, предназначенная для растягивания нижних углов парусов по рею или гику.], горденей[26 - Гордень – снасть бегучего такелажа парусного судна, с помощью которой прямые паруса подтягивают к реям при их уборке.]), каждый из которых имеет свои, только ему присущие функцию и назначение. Команда парусника состояла из пятидесяти штатных членов экипажа: главный боцман, по одному боцману на каждую мачту, подшкипер. Командовал судном опытнейший капитан-парусник Антипов. Это был его последний рейс, после которого он сдавал судно своему старшему помощнику Олегу Ванденко, проведшему всю свою морскую жизнь на «Товарище». Для маневрирования в портовых водах и проливах имелся пятисотсильный двигатель. Для курсантов на судне имелись два кубрика на пятьдесят человек и один на тридцать. Каждый штатный матрос на барке вел себя как важный инструктор-наставник, настоящий мэтр, хотя и в самом деле никому из них не было менее сорока лет. Они были возрастными, настоящими зубрами своего дела, осколками давно канувшего в лету парусного флота.
Сразу же по прибытии началась напряженная, интенсивная учеба. Курсанты были разбиты на три вахты по восемь часов через шестнадцать часов дежурства. В течение двух недель на якорной стоянке в Днепровском лимане на рейде Херсона проходили круглосуточные учения, по результатам которых весь состав был расписан по мачтам и реям. Развернулась нешуточная конкуренция за право быть повыше и поближе к ноку (концу) рея. Ильину «повезло», он захватил левый нок на грот-брамселе, втором сверху парусе на средней (грот) мачте на самом конце рея. Курсанты, боящиеся высоты, были расписаны на нижние паруса или на паруса третьей мачты-бизани[27 - Бизань – название кормовой мачты на трех- и более мачтовом судне. На трехмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых – последняя. Кормовая мачта на двухмачтовом судне также может называться бизань-мачтой, если носовая значительно ее больше и находится в середине судна.], которая управлялась с главной палубы барка.
В результате двухнедельной круглосуточной муштры практиканты совершенно преобразились, превратившись в молодых голодных морских волков, готовых в любую минуту и при любой погоде взлететь на мачты, отдавая или убирая тяжелые намокшие паруса, вскакивать в кромешной ночной темноте и наощупь находить единственную из сотен нужную снасть.
На паруснике находилось несколько хорошо оборудованных аудиторий, в которых, согласно графику, продолжалась ежедневная учеба по многим предметам. Занятия проводили руководители практики, как правило, все они были хорошо знакомы по училищу. Помимо них привлекались командиры из штатного экипажа судна. Настоящие парусные эволюции начались сразу же после отхода из Херсона на пролив Босфор. Здесь уже не было поблажек, и каждый отчасти ощущал себя пиратом из книг Сабатини, Стивенсона, Скотта, Купера, Джека Лондона. Босфор, о котором столь много сказано, вспомним хотя бы есенинские строки о том, что никогда он не был на Босфоре, которые были близки и понятны каждому, предстал в утренней дымке, сиянии своих бесчисленных дворцов, мечетей и мировых сокровищ: Голубой мечети и святыни двух мировых религий Айя-Софии. Встречные суда, заметив белоснежный барк, первыми приспускали национальные флаги, приветствуя гордого посланца прошлых веков. Сотни людей на обеих берегах пролива на европейской и азиатской набережных во все глаза смотрели на проходивший парусник. Вот тогда у подавляющего большинства мальчишек в морской робе впервые защемило сердце от гордости за корабль, страну и выбранную профессию. Эти мальчишки уже не изменят своей профессии до конца жизни, они заболели ею навсегда, несмотря на все трудности, неудобства и кочевой образ жизни, разбитые семьи и упущенных детей. Но пока ничего этого они не знают и с надеждой смотрят в светлое будущее.
А впереди просторы Средиземного моря, внезапные шквалы и крики боцмана «Все наверх», когда не хочется прерывать глубокий ночной сон в теплой рубке подвахты, выскакивать в темную ночь, ревущий ветер, уходящую из-под ног палубу. Не хочется бежать вверх по веревочным ступенькам, пытающимся выскользнуть из-под подошв рабочих ботинок, называемых в просторечии «гадами», и, найдя свой рей, перейти по ножному перту[28 - Перты – тросы, протянутые под реем на расстоянии около 80 сантиметров и закрепленные одним концом у его середины (за мачтой после крепительных планок), а другим – у нока. С помощью пертов, становясь на них ногами и ложась на рей (со стороны кормы), матросы крепят и убирают паруса или берут на них рифы.] к своему штатному месту и, перегнувшись через рей обеими руками, подбирать под себя скользкий тяжелый парус до боли в пальцах и выступающей из-под ногтей крови. А после пронесшегося шквала и отбоя аврала с чувством выполненного долга спуститься вниз и, расслабившись в тепле рубки, досыпать быстрым юным сном.
Заграничные порты манили своей неизвестностью и невиданными cоблазнами. В закрытой стране попасть за границу, да еще в капиталистическую страну, да еще и в таком возрасте в то время было за гранью фантастики. Такое могли себе позволить разве что дети высокопоставленных дипломатов, партийно-государственной верхушки и, пожалуй, всё. Спортсмены и артисты были значительно старше и умудрены житейским опытом.
Первым портом захода был Алжир, недавно ставший независимым, на стенах многих домов которого еще виднелись надписи OAS – наследие французских националистов, устраивавших террористические акты как знаки протеста против обретения независимости.
Увольнение в город производилось после подробнейшего и тщательного инструктажа, пятерками, во главе с судовыми командирами или руководителями практики. Посещение арабского города не рекомендовалось по причине неоднозначного отношения местного населения к европейцам.
Французская половина города с ее колониальной архитектурой сильно отличалась от отечественных зданий. Смешение ампира, барокко, готики и рококо делало город неповторимым и в то же время цельным. Колониальная архитектура разительно отличалась от архитектуры метрополий. Но тогда это был первый заграничный город, к тому же столица, и впечатлений от него хватило надолго. Пройдут годы, и уже умудренные опытом солидные мореплаватели ничему не будут удивляться.
Как и во время последующих стоянок в портах захода, барк был ошвартован кормой к причалу. В течение всех трех суток стоянки парусник был открыт для посещения. Приходили в основном арабы, белых было значительно меньше. Все приходящие сопровождались курсантами в парадной форме.
Общение было сильно затруднено по причине языкового барьера, но выручал язык жестов и некоторых интернациональных или придуманных слов. Около двух тысяч человек побывали на судне в эти дни. Впервые в своей жизни курсанты столкнулись с врожденным арабским стремлением получить «бакшиш»[29 - Бакшиш – чаевые, пожертвование, а также разновидность некоторых форм коррупции и взяточничества на Ближнем Востоке и в Южной Азии. Согласно язвительному определению, которое дал этому явлению автор работ по археологии Лео Дойель, это «щедрые вознаграждения и взятки, грубо требуемые и любезно принимаемые местными жителями в обмен на незначительные либо вовсе не оказанные услуги».] или что-нибудь поменять. Много позже, когда они, уже на капитанских мостиках больших теплоходов, будут проходить Суэцкий канал, это качество арабского народа откроется им в полной мере.
Перед каждым заходом в иностранный порт барк полностью окрашивался от клотика[30 - Клотик, клот – набалдашник закругленной формы с выступающими краями на топе мачты или флагштока.] до действующей ватерлинии, благо проблем с рабочей силой и краской не было. В учебных классах учеба прерывалась лишь на время стоянок в портах. Руководители практики, они же преподаватели, ежедневно вели свои предметы по всему спектру учебной программы.
На паруснике были своя художественная самодеятельность со своими солистами, танцорами и певцами, неплохие футбольная и волейбольная команды.
Выступления корабельного ансамбля проходили вечером на причале у кормы парусника и собирали множество зрителей, не привыкших к такому действу и привлеченных профессионализмом и оригинальностью морских артистов. Спортивные встречи проходили на стадионах с командами местных учебных заведений или спортивных клубов.
Переходы между портами Средиземного моря в октябре—ноябре зачастую чреваты резким ухудшением погоды и внезапными шквалами. Ночные авралы стали неотъемлемой частью таких переходов. Интересно, что наибольшую скорость в 16 узлов (около 30 км/час) барк развивал под парусами в свежую погоду при высоте волны в 2—3 метра. При этом он шел с креном 15—20 градусов на подветренный борт. Из-под форштевня вырастают белые усы разрезаемой воды – буруны, которые с шипеньем уносятся под корму, барк, как большая белая птица, парит над водой. Странные чувства охватывают, когда в полной тишине слышно лишь шипение разрезаемой форштевнем воды. Бескрайность водного пространства подчеркивает оторванность от остального мира, создавая иллюзию ухода в параллельные миры, в отличие от обычных судов, шум работающего главного двигателя которых лишает такой возможности. Следующим портом захода был хорватский Сплит в составе тогдашней Югославии – небольшой уютный древний белокаменный городок с красными черепичными крышами. Именно здесь единственный добровольно покинувший свой пост император Римской империи Диоклетиан почти 2000 лет тому назад выращивал капусту.
Заход в испанскую Барселону был красной фишкой всего учебного рейса.
Дипломатические отношения СССР с Испанией были прерваны после мятежа фалангистов и гражданской войны 1936—37 годов. Заход «Товарища» в Барселону был первым лучиком в наметившемся потеплении двухсторонних отношений.
Испанский посол в Париже передал через французского посла вербальную ноту советскому правительству, что Испания в год пятидесятилетия CCCР будет рада видеть учебный барк «Товарищ» с кадетами на борту в одном из своих портов. Приглашение было принято, и впервые после 1937 года советское судно зашло в испанский порт. Предыдущими были пароходы с оружием для республиканцев. Задолго до подхода в порт встретили испанский сторожевик, который сопровождал барк вплоть до причала. Барк долго швартовался кормой между французским и испанским военными кораблями. Швартовка заняла около трех часов под мелким осенним дождем среди серого облачного дня. На баке были почти полностью вытравлены обе якорь-цепи, и восемь курсантов, обливаясь потом, как лошади коногона[31 - Коногон – рабочий, управляющий лошадьми в шахте, одна из шахтерских специальностей, ныне устаревшая.], упирались вымбовками[32 - Вымбовка – один из выемных деревянных или металлических рычагов, служащий на судах для вращения баллера ручного шпиля, стоячего ворота, навоя, бочки.], вращая шпиль, набивая обе якорь-цепи, чтобы исключить движение кормы судна вдоль причала во время стоянки. Барселона – один из красивейших городов Европы, город Гауди и его шедевров, остроконечные шпили собора «Святое семейство» видны со всех концов города. Четвертая или пятая копия каравеллы «Санта Мария», на которой Колумб открыл Новый свет, тихо плещется у стенки причала, напоминая о событиях почти пятисотлетней давности и удивляя своими древними формами и игрушечными размерами. За три дня стоянки на барке побывало около пятнадцати тысяч человек; интерес к судну и курсантам был исключительным, хотя жителей Барселоны удивить парусным судном весьма проблематично – здесь постоянно проходят различные марины и регаты. Отчасти интерес возник из-за того, что в 1937 году много детей республиканцев было вывезено в СССР, они там выросли, окончили вузы, и в середине шестидесятых, когда режим Франко стал более либеральным, многие вернулись на Родину уже с русскими мужьями и женами. Вот эти люди горели желанием увидеть и прикоснуться к посланцам их второй Родины. Давно известно, что всех выходцев из СССР за границей зовут русскими, независимо от их истинной национальности. Тогда еще не было пражской весны, польской солидарности, и тяга ко всему русскому и советскому в мире была высока.
Много лет спустя, но еще до присоединения Крыма, Ильин, работая в Сингапуре, вызвал такси для поездки в индийский квартал, где проживал его старый приятель. Во время езды он разговорился с водителем, коренным сингапурцем, рассказывая тому об истории и экономике Сингапура. Водитель задавал много вопросов и живо реагировал на ответы, многие из которых были для него откровением. Удовлетворив свое любопытство, он спросил, не адвокат ли Ильин, на что получил отрицательный ответ. Тогда он поинтересовался национальностью Ильина; в свою очередь Ильин не ответил на вопрос и прямо спросил, что таксист думает на этот счет. И на полном серьезе водитель ответил, что кто угодно, только не русский.
Прошло время, изменился мир, к сожалению, не в лучшую для нас сторону. Но тогда молодым курсантам, жадно входящим в новый громадный мир, казалось, что впереди их ждет все великолепие светлого будущего. Они искренне верили и не сомневались, что им повезло родиться и жить в самое лучшее время.
Последним портом захода была итальянская Генуя – город с тысячелетней историей, выросший из средиземноморского порта с узкими улочками, наполненными неповторимыми запахами кофе, моря и припортовых кабачков. Здесь родился самый знаменитый генуэзец Христофор Колумб. Множество посетителей наводнило барк, общительные и энергичные итальянцы заполнили все помещения судна. Выступления судовых артистов на вечерней набережной привлекло множество зрителей. Овации и крики «браво!» долго не стихали после окончания представления. Тридцать курсантов были приглашены на ежегодную «Террасу Мартини». Головной офис всемирно известной фирмы находился в Генуе, традиционно ежегодно компания устраивала что-то вроде громадного фуршета на верхнем этаже тридцатиэтажного здания, приглашая известных людей и журналистов многих газет.
И еще был остров Эльба – место первой ссылки Наполеона, откуда он начал свой последний поход, известный как «100 дней». А потом была дорога домой – Мраморное море, Дарданеллы, Босфор. Черное море встретило барк сильнейшим ноябрьским штормом. Большинство вновь испеченных морских волков, да и многие из команды, мертвецки укачались и даже не могли покинуть своих коек. Столы в кают-компании и столовой команды, накрытые для завтрака, обеда и ужина, были непривычно пусты, хотя ежедневный рацион питания был выше всяких похвал, включая не известные тогда в СССР ананасы и настоящий черный горький шоколад, который не шел ни в какое сравнение с молочной «Аленкой».
Почти все паруса были взяты на рифы, т. е. убраны, барк штормовал, удерживаясь против пятиметровых волн, работая своей слабосильной машиной. Ледяной северо-восточный ветер достигал скорости в 25 метров в секунду, хлопья белой пены срывались с гребней волн и уносились вдаль. Забортная вода заливала главную палубу и перекатывалась от борта к борту, добираясь до деревянных рыбинсов[33 - Рыбинсы – съемные деревянные брусья, устанавливаемые в трюмах вдоль бортов поверх набора корпуса. Рыбинсы предохраняют груз от контакта с влажным бортом и защищают борт и груз от повреждений.] обоих рулевых деревянных колес. Барк валился с борта на борт более чем на 25 градусов. Металлические тросы управления рулем тянулись непосредственно с руля до двух штурвальных колес, каждое из которых в диаметре достигало полутора метров. Такое расположение и их немалый диаметр были необходимы по причине отсутствия какого-либо гидравлического или механического усилителя при перекладке руля; т. е. при повороте руля нужно было прикладывать силу, равноценную сопротивлению морской воды, особенно ощутимую в штормовых условиях. Поэтому вахту на руле во время шторма несли сразу четыре человека – вдвоем было очень трудно повернуть рулевое колесо. При этом вся четверка была в наглухо застегнутых штормовках и в страховочных поясах, карабинами пристегнутых к неподвижным частям судна во избежание смывания волной за борт. Немногие оставшиеся в строю курсанты, не подверженные укачиванию, вынуждены были стоять двойную вахту, ибо рулевых не хватало. На четвертые сутки шторм понемногу начал стихать, и наконец-то судовым штурманам удалось зацепиться за берег при помощи радара и определить место судна – оказалось, что вышли к мысу Тарханкут на крымском побережье вместо Одессы. Шторм снес барк почти на двести миль восточнее конкретной цели. Но это уже было неважно. Через сутки дошли до Одессы.
Видимо, судьбе было необходимо устроить последний экзамен на профессиональную пригодность, еще раз жестко проверить мальчишек, выбравших свою нелегкую дорогу. Спасуют, испугаются, передумают ли?
По итогам рейса несколько человек, плохо переносивших качку, были переведены в институт инженеров морского флота, готовивший специалистов для работы на береговых предприятиях морского флота. Еще несколько человек, написав заявления, сами ушли без объяснения причин, но со справками об окончании первого курса.
Остальные, пройдя проверку морем, остались верны ему до конца жизни.
Ремонт на Филиппинах
Начало восьмидесятых. До перестройки еще далеко, а развитой социализм на последнем издыхании, да и генеральные секретари меняются как перчатки, и у каждого свое, хотя и короткое, видение ближайшего будущего.
Дальневосточное морское пароходство со своим флотом в более чем 250 судов и четырьмя судоремонтными заводами задыхается в поисках баз ремонтов.
Собственные заводы не справляются с текущими нуждами, все труднее становится уговаривать инспекторов Регистра СССР[34 - Международное классификационное общество, основанное в 1913 году. Российский морской регистр судоходства является государственным учреждением технического надзора и классификации морских судов, подведомственным Министерству транспорта Российской Федерации.] откладывать очередные и промежуточные докования транспортного флота. Низкое качество, сроки, дороговизна ремонтов на своих заводах не выдерживают никакой критики. Пароходство лихорадочно ищет иностранные базы ремонта для своих судов. Но и здесь куча препятствий и ограничений: Япония – качественно, быстро, но невообразимо дорого; Южная Корея еще не открыта – дипломатические отношения установятся только в 1991 году; Тайвань не востребован по той же причине; Китай еще только начинает наращивать свои судоремонтные и судостроительные мощности, как следствие – качество ниже среднего, да и сроки гуляющие. Из близлежащих стран оставались только Филиппины – абсолютно неизведанные, но, по слухам, не по дням, а по часам улучшающие качество и сроки, да и цены демократичные.
Традиционно для того времени азиатский судоремонт, исключая, пожалуй, Японию, очень качественно и быстро справлялся с корпусными работами, как-то: замена больших объемов металлических конструкций судна, и почти всегда имел проблемы с выполнением сложных работ по механической части. Особенно это касалось главного двигателя, дизель-генераторов и винто-рулевого устройства с гребным валом.
Механико-судовая служба пароходства очень тщательно прозондировала возможности филиппинских заводов и в качестве эксперимента выбрала слип[35 - Слип – это разновидность дока, когда под судно подводят специальные тележки, которые и поднимают его до горизонтальной площадки стапеля и затем перемещают судно на палубу стапеля.] в портово-курортном городе Батангас, в 85 километрах южнее Манилы, на острове Лусон.
Филиппинская верфь также была крайне заинтересована в контракте, дабы обеспечить постоянную занятость на долгие годы. И всего-то нужно было качественно и быстро отремонтировать первое судно – небольшой видавший виды лесовоз. А затем уже пойдет много новых контрактов солидного заказчика. Советское посольство и торгпредство на Филиппинах также не остались в стороне и очень уж пылко отстаивали будущие заказы, надо полагать, не бескорыстно.
И вот июньским дождливо-туманным утром 1985 года во время погрузки пиловочника в Находке на мысе Астафьева с курсом на Японию капитану Ильину совершенно неожиданно для него пришло указание готовить судно к предстоящему докованию на Филиппинах в доке курортно-портового города Батангас, тем более без захода в один из базовых портов, т. е. после выгрузки в Японии нужно было сразу сниматься на базу ремонта. Отсюда вытекала громадная куча навалившихся проблем. Нужно было в оставшиеся до отхода двое суток совместить пространство и время. Срочно подготовить дополнительную ремонтную ведомость и постараться получить все необходимое согласно ее требованиям до отхода судна в местном отделении службы материально-технического снабжения пароходства. Перевести ее на английский язык можно будет и на переходе, время терпит. Основная ремонтная ведомость, как оказалось, уже была составлена в службе судового хозяйства. Необходимо проверить наличие карт и пособий на новый район плавания и получить недостающие столь необходимые снабжение и материалы, которые позволят выполнить ряд запланированных ремонтных работ силами экипажа и ремонтной бригады, направленной на судно, получить продукты, большое количество покрасочных материалов, сменить часть экипажа, поменять кинофильмы и т. д. и т. п. В состав экипажа на время ремонта подослали ремонтную бригаду из четырех человек: сварщики, токари, слесари. Прибыл и механик-наставник Душкин – худощавый мужчина лет пятидесяти с хвостиком. Он оказался приятным человеком, довольно мягким и добропорядочным. Правда, его английский оставлял желать лучшего. Старший помощник и старший механик с раннего утра и до позднего вечера были по горло заняты набежавшими проблемами. Старший помощник Анатолий Петрович – крепкий, широкий, ветеран из вечных старпомов с оглушительным басом, лет пятидесяти пяти.
Старший механик Роман, роль которого во время ремонта является первостепенной, – крепкий, неказистого вида «сороковик», не отличающийся красноречием, особенно английским, да и, по правде сказать, стармехом он был средней руки.
Помполит Серман Фердинанд Яковлевич – за пятьдесят пять, худощавый, невысокого роста, с длинным носом, «американского» языка тоже не знал: до ухода в запас руководил какой-то закрытой лабораторией, да и звание имел подходящее – капитан первого ранга. Мужичок добродушный, склонный к компромиссам, как всегда, не в меру озабочен сменой кинофильмов и пополнением библиотеки. Сильно ухудшала его положительные качества только крайняя неопрятность.
Но вот все заботы позади, выполнить их полностью все равно невозможно, да и не всегда нужно. Это как у старухи Шапокляк – «заказывай две машины кирпичей, привезут все равно одну». И опять таким же дождливо-туманным июньским утром расстались с приморским берегом, и хотя впереди Япония, но все мысли устремились к Филиппинам. Рейсы на Японию стали привычно-обыденными, и экипаж относился к ним как к обычной монотонной работе. Филиппины же манили своей новизной и необычностью. Многие бывали в ремонтах за границей: в Сингапуре, Гонконге, Китае, но на Филиппинах никто. Ремонт в тропическом экзотическом курортном порту – это что-то необычно привлекательно новое. Что же сулит это новое знакомство? Кто-то интересовался суммой командировочных, а кто-то возможностью поблаженствовать в столь притягательных водах тропического курорта.
Япония промелькнула незаметно, впереди – Батангас.
Сильно повезло этому курортному городу с расположением – на 85 километров южнее Манилы. Через северную часть острова Лусон, а следовательно, и через Манилу, в год проходит 20—25 разрушительных тайфунов, а Батангас они не трогают: «Близок локоть, да не укусишь». Теплое море, песчаные пляжи и низкие цены привлекают множество туристов и отдыхающих со всего мира.
Ильин уже не раз бывал на Филиппинах и хорошо представлял себе эту страну. Ему был памятен остров Себу с его бескрайными пляжами и изумрудной морской гладью, многочисленными торговцами, предлагающими всевозможные поделки из морских раковин. На архипелаге насчитывается более семи тысяч обитаемых островов. Точное количество всех, включая необитаемые, не знает никто.
Странное впечатление производили два рядом стоящих памятника: Фернану Магеллану и вождю местного племени Лапу-Лапу. Магеллан в 1521 году высадился на остров Себу и в стычке с аборигенами был убит как раз таки их вождем Лапу-Лапу. Первый нес христианскую культуру туземцам, населяющим многочисленные неисследованные острова, а второй отстаивал независимость от европейских пришельцев. Именно благодаря Магеллану Филиппины и являются единственной страной в Азии, исповедующей христианскую религию. Хотя хватает и мусульман. Вот уже несколько десятилетий в горах самого южного и большого острова Минданао ведут вооруженную борьбу с правительственными войсками исламские повстанцы. И вот спустя несколько веков убийца и его жертва примирились и мирно соседствуют бок о бок. История и жизнь порой подбрасывают трудноразрешимые казусы. А вот и Батангас, совсем несложный заход на якорную карантинную стоянку, бухнулся в удивительной прозрачности воду якорь, подняв фонтан брызг. Пришли. Горячее солнце, нестерпимо блестящая поверхность штилевой поверхности моря.
Оформление властями прошло без задержек и очень быстро. Поневоле задумываешься: «А почему у нас не так?» – долго, нудно, неулыбчивый взгляд пограничников, заранее угадывающих в своих соотечественниках рецидивистов-нарушителей. А здесь улыбчивые взгляды, уважительное обращение. Приятно все-таки, когда тебя встречают как желанного гостя, а не как потенциального врага народа и затаившегося контрабандиста.
Следом за властями прибыли трое руководящих работников верфи: среднего возраста, сухопарые, приятные в общении. Не было в них ничего от былой агрессивности их далекого предка Лапу-Лапу. Цивилизация, несмотря на все свои недостатки, все-таки дает свои плоды.
Постановка в док намечена на утро, дифферент должен быть не более допустимого. Фановая система[36 - Фановая система предназначена для удаления непосредственно за борт через бортовые захлопки или береговые емкости и в специальные судовые грязевые цистерны фекальных вод.] на момент постановки должна быть опломбирована, так же как и забортный слив. Затем эти системы будут подключены к доковой. И вот здесь-то и ощутил Ильин все неудобства «безъязыкости» своих ближайших помощников, так же как и механика-наставника. Пришлось ему быть переводчиком во всех без исключения переговорах, согласованиях и в обычном производственном общении с работниками дока.
Тем не менее работы и график их выполнения были согласованы и особых разногласий не вызвали. Установилась рабочая обстановка, десятки рабочих дока облепили судно, как муравьи. Стук, грохот, визг по металлу, пыль заполнили всю округу. И все это при тридцатиградусной жаре и почти стопроцентной влажности.
Обычная картина докования любого судна: пескоструйные аппараты под высоким давлением оббивают борт судна от ржавчины и старой краски до сверкающего блеска чистого металла, искры сварочных аппаратов летят по всему судну, многочисленные работы в машинном отделении с главным двигателем, дизель-генераторами, винто-рулевой группой. Вавилонское столпотворение и Иерихонские трубы в одном флаконе.
На следующий день, когда Ильин в измазанных ржавчиной и грязью шортах и такой же футболке находился внизу на палубе дока, прибежал вахтенный и сообщил, что прибыл посол СССР на Филиппинах. Ильин поднялся в свою каюту и, находясь на трапе, увидел на площадке внизу рядом с доком три черные машины с флажками СССР на капоте. Дверь в каюту была открыта, и в ней уже расположились восемь человек представительного вида в темных костюмах с галстуками, в основном пятидесятники или около того, брюхастые, со строгими напряженными лицами. Увидев этот официоз, Ильин почувствовал себя не в своей тарелке, ему было неудобно за свое неприглядно грязное одеяние.
Поздоровавшись, он извинился за свой вид, отметив, что ремонт дело грязное, и попросил подождать, пока он примет душ и переоденется.
Гости поумерили свое недовольство и представились: главными были посол и торгпред. Посол – среднего роста, довольно худощавый, в отличие от остальных, с безразличным лицом пожившего и много повидавшего человека. Торгпред – выше среднего роста, крепкий и широкий, с солидным брюшком.
У Ильина было свое своеобразное отношение к дипломатическим представителям родной страны за рубежом. Как капитан, он был обязан с приходом в иностранный порт извещать ближайшего консула письменным рапортом, носившим чисто формальный характер. На этом общение с дипломатами и заканчивалось, исключая случаи, когда консулы или их порученцы появлялись на судне под надуманными предлогами, чтобы поживиться дальневосточной сельдью в пятикилограммовых банках. Правда, забыв заплатить за нее. Иногда поступали приглашения сыграть футбольный или волейбольный матч с командой городка, где проживали представители СССР с их семьями. Если мужская часть более-менее нормально общалась с моряками, то их жены всячески выражали свое превосходство разными мелкими приемами: взглядами, не разрешали морякам поплавать в их бассейнах после спортивных состязаний, частенько делали вид, что не слышат, когда к ним обращались с просьбой подать стакан чистой воды. По невольно подслушанным разговорам и редким откровениям приезжающих у Ильина сложилось стойкое впечатление, что главными приоритетами наших представителей за границей являются материальные блага – подавляющее их большинство жило в режиме строжайшей экономии, чтобы накопить на квартиру, машину и т. д., – и карьерный рост, круто замешанный на преданности и угодничестве.
Но вернемся в каюту с нежданными гостями. Несколько дежурных вопросов и короткий монолог о важности экономического сотрудничества с Филиппинами. И сразу же просьба торгпреда выехать вместе с ними в городской ресторан, где состоится фуршет в честь первой сделки по судоремонту, на котором будет присутствовать министр транспорта Филиппин.
Ильин вызвал буфетчицу и попросил срочно накрыть стол в своей каюте, выставить напитки и закуску: три бутылки армянского коньяку, нарзан, лимоны и большое количество маленьких бутербродов-канапе с черной икрой. Затем, попросив гостей подождать несколько минут и, не стесняясь, отведать спешно собранное угощение, отправился в душ. Мытье и переодевание заняли минут 15—20. Когда он шел из спальни уже готовым, в каюте оставался один лишь торгпред. Ильин застал его в очень неловком положении – засовывающим в уже изрядно наполненный рот последний канапе. Капитан с большим трудом удержался от смеха, уж больно торгпред напоминал хомяка в последней стадии заполнения своих защечных закромов. Наконец, разделавшись с последним канапе и проглотив содержимое, торгпред, как бы оправдываясь, сказал, что у них черная икра очень уж дорогая и покупают ее очень редко. Ильин заметил, что коньячные бутылки опустели, минеральная вода закончилась, а последний канапе с большого мельхиорового подноса уничтожил торгпред. Позднее завпрод доложил, что на канапе ушла килограммовая банка черной икры. Хороший, однако, аппетит у наших дипломатов. Министр иностранных дел подбирал надежные кадры. Хотя западные журналисты и политики называли его «мистер Нет», его подчиненные частенько говорили «да».
Минут через тридцать Ильин вместе с дипломатами приехал в большой загородный ресторан. Все здесь говорило о его высоком статусе: блестящий паркетный пол, белоснежные скатерти на столах, сервированных с парижским шиком, вышколенные официанты и, как вершина всего действа, – целиком зажаренный до розовой корочки подсвинок килограммов на сорок, источающий непередаваемый аромат, аккуратно разрезанный на небольшие дольки, снабженные воткнутыми в них палочками для удобства страждущих.
Присутствовало человек 25—30 гостей, кинокамеры, журналисты, фотокорреспонденты. Последовала краткая вступительная речь министра транспорта о начале новой эры в экономическом сотрудничестве СССР и Филиппин. С ответным словом выступили посол СССР и торгпред. Смысл был тот же самый. Потом последовало шампанское и много тостов, щелканье затворов фотоаппаратов и жужжание кинокамер. Любят все-таки филиппинцы различные шоу и расточительные пиар-кампании.
Ильин вспомнил 1978 год, когда в пригороде Манилы Кесон-сити состоялся матч на первенство мира по шахматам между Анатолием Карповым и Виктором Корчным. Впервые в истории шахматных поединков такого уровня был учрежден самый большой призовой фонд в истории – 5 миллионов долларов, из которых две трети получал победитель и оставшуюся треть – побежденный. На пресс-конференции журналисты спросили Кампоманеса – президента шахматной федерации Филиппин и по совместительству президента всемирной шахматной федерации (ФИДЕ), почему Филиппины, не самая богатая страна, учредили самый большой в истории призовой фонд. На что президент дал блестящий ответ: «…через территорию Филиппин ежегодно проходит 20—25 тайфунов, и средний ущерб от каждого из них в среднем составляет около пяти миллионов долларов. Так что одним тайфуном меньше или больше – разницы особой нет».
Ремонт судна шел своим чередом. Работы выполнялись качественно и согласно графику. Персонал верфи прекрасно понимал, что по итогам этого ремонта будет принято решение о дальнейших контрактах, а это значит, учитывая потенциал заказчика, что верфь будет обеспечена заказами на многие годы.
Несколько раз экипажу предоставлялся комфортабельный автобус для поездки на пляж. Однажды Ильин тоже воспользовался представившейся возможностью поплавать в девственно-прозрачной воде и поваляться в кристально-белом песке известного филиппинского курорта. Из разговоров с оперативными работниками завода стало ясно, что автобус был выделен судну на все время ремонта бесплатно, но торгпред забрал его для своих нужд и всего три раза выделил экипажу.
Самой сложной из ремонтных работ, пожалуй, была замена бакаутных планок, которые служили подшипником при выходе гребного вала из корпуса судна к гребному винту. Бакаут, или железное дерево, как его еще называют, – самая тяжелая из всех известных древесин, легко тонет в воде. Плотность до 1,4 грамма на сантиметр кубический. Твердость в 3—4 раза выше твердости дуба. Планки из этой древесины используются в качестве направляющих и подшипника для гребного вала. Естественная смазка, выделяемая деревом, позволяет использовать эту технологию в течение двадцати лет. Уложив планки согласно предписанному технологическому процессу, измеряют зазоры между гребным валом и бакаутными планками, постепенно проворачивая вал от 0 до 360 градусов. При этом зазоры не должны превышать заданную величину.
После первой установки планок и замеров зазоров выяснилось, что его предельное значение значительно превышено.
Разбор полетов проходил в конференц-зале верфи с хорошим кондиционером. Присутствовал оперативно-руководящий состав совместно с непосредственным руководителем работ по замене бакаута, а также механик-наставник, старший механик со стороны судна. Ильин вместе с руководителем работ стоял у доски, на которой тот чертил мелом схему установки бакаута в выходном отверстии кормовой части судна. Ильин переводил с английского на русский все его объяснения. В итоге все сошлись на нарушении технологии укладки бакаутных планок. Решили вновь убрать гребной вал и, разобрав установленный бакаут, установить его вновь. Нужно иметь в виду, что операция по замене очень трудоемкая, одна лишь манипуляция с многотонным гребным валом – очень трудное и рискованное мероприятие. Вся операция занимает 2—3 дня.
Забегая вперед, стоит сказать, что и повторная замена не дала положительного эффекта. Зазоры снова превышали допустимые величины. Надо было видеть удрученные лица работников верфи, не понимающих, как это могло произойти. Мечты о безоблачном будущем на глазах превращались в дым.
Дальше последовал совершенно неожиданный поворот. Снова появился торгпред и завел продолжительный разговор с Ильиным, суть которого сводилась к политическому аспекту отношений СССР с Филиппинами, «следовательно, экономическая составляющая должна поддерживать наши улучшающиеся отношения с почти союзной страной». «Дело шьет», – с иронией подумал Ильин. И точно, все свелось к тому, что капитан должен подписать чистый акт ремонта, несмотря на неудачу с бакаутом. Ильин ответил, что он на это не пойдет и акт не подпишет. Торгпред, заметно сдерживаясь, предложил Ильину подумать еще пару дней. Отход судна был назначен через три дня.
В тот же день старший механик доложил, что руководитель работ пытался вручить ему солидную пачку ассигнаций за чистое закрытие акта ремонта. Генеральный директор верфи персонально беседовал с Ильиным на ту же тему, намекая на откровенный подкуп, но капитан сразу же пресек эту попытку.
Вновь появился торгпред. На этот раз он уже не сдерживался. Пошли в ход угрозы и всякие возможные кары чуть ли не государственного уровня на голову Ильина. В глазах торгпреда он выглядел единственным могильщиком дружбы между СССР и Филиппинами. Ильин окончательно осознал, что торгпредом руководили отнюдь не чувства глубокой любви к Филиппинам, а скорее всего, банальная личная выгода. «Интересно, сколько же он сорвал?» – подумал Ильин, глядя на крайне возмущенное, в красных пятнах, жирное, с двумя подбородками, лицо торгпреда, нависшее над ним. Не добившись ничего и не попрощавшись, торгпред уехал.
Вечером, накануне отхода, Ильин со старшими командирами судна был приглашен на прощальный вечер в небольшой ресторан при верфи. Все было чинно, благородно: хороший стол, качественные напитки, негромкая музыка, тосты и полное отсутствие других посетителей. После изрядного количества тостов, когда все уже раскраснелись, в зал впорхнули несколько легко одетых девиц. Надо отдать должное: филиппинки – одни из самых красивых женщин в мире. И вот уже у каждого из гостей справа и слева по две соседки, непринужденно себя ведущие и ухаживающие за предметом своего обожания. Помполит Фердинанд Яковлевич испуганно обратился к Ильину:
– Владимир Ильич, а если в парткоме узнают?
– Не узнают, если вы не напишете. Сидите и делайте вид, что это для вас не в новинку, обычное дело, – парировал Ильин.
Застолье продолжалось еще около часа, неудобно было уходить сразу, это выглядело бы сродни бегству.
Но прошел час, и Ильин, взглянув на часы, сказал директору верфи, что им пора на судно, ведь утром отход. Тот встал, подошел к капитану и попросил не спешить, для них есть комнаты на втором этаже, где они могут отдохнуть до утра, все оплачено.
Ильин мягко, но настойчиво отказался, поблагодарив директора за оказанное гостеприимство. Подняв последний тост, гости попрощались с хозяевами и поехали на судно.
Попытки чисто закрыть ремонтный акт продолжались до самого отхода, и использовались все методы.
Наутро судно снялось из гостеприимного, но, как тогда казалось, непрофессионального Батангаса и взяло курс на Владивосток, где ждала погрузка на Арктику.
P. S.
Прошло три года, и как-то случайно Ильин встретился с механиком-наставником Душкиным. Остановились, разговорились, и Душкин, вспоминая их несостоявшийся филиппинский прорыв, рассказал, что тот самый лесовоз недавно прошел докование в Славянском судоремонтном заводе, и там же выяснилось, что гребной вал имеет небольшое искривление и зазоры при любом раскладе будут превышать допустимые пределы, т. е. филиппинская верфь совершенно невиновна, достичь искомого результата в то время было невозможно. Но время ушло, и тема возобновления ремонтов в Батангасе больше не поднималась.
Никто пути пройденного у нас не отберет
Прошло много времени и событий с того момента, как мы расстались с капитаном Ильиным после его северного рейса на Чукотку. За это время он сменил два судна, побывал в Японии, Индии, Сингапуре, отказался от заманчивых предложений работы на руководящих должностях на береговых предприятиях пароходства. Следует заметить, что в то время пароходство являлось государством в государстве. В него входило одиннадцать портов, начиная с арктического Певека и заканчивая южным приморским Посьетом, четыре мощных судоремонтных завода, 265 судов дальнего плавания и более шестидесяти тысяч работающих.
Капитанская работа полна неожиданностей и сюрпризов, и спустя годы почему-то вспоминаются не самые лучшие из них. Время прочно удерживает в памяти самые острые, рискованные ситуации, с которыми ты когда-либо сталкивался. Коснемся лишь некоторых из длинного списка Ильина. Однажды, получив рейсовое задание, его судно зашло в один из южных филлипинских портов для погрузки 10 000 тонн удобрений на западную Индию, имея на борту несколько тысяч тонн балласта, необходимого для обеспечения безопасности, остойчивости и управляемости, – морской воды, закачанной в балластные танки, которые никоим образом не связаны с топливной системой. Чтобы взять полный груз, было необходимо за ночь откачать балласт за борт. Перед началом операций старший механик зашел к капитану и поделился опасением, что система отлива может быть замазучена из-за проржавевшего трубопровода. Но делать было нечего, приступили к откатке. Через несколько часов к Ильину прибежал испуганный вахтенный помощник с новостью о замазученной бухте, начиная от причала стоящего судна. Выйдя на причал, капитан лицезрел отвратительную картину: изумрудная уютная бухта излучала различные цвета пленки моторного топлива, покрывающего ее на всей поверхности, куда только мог упасть взгляд. Соответствующий запах подтверждал худшее. Следовало в ближайшее время ожидать делегацию порта с большими претензиями, возможным арестом судна и большим штрафом. Срочно был вызван старший помощник, проинструктирован должным образом. В его каюту были занесены два ящика с коньяком, винами и прочими запасами, как и различные красочные буклеты, авторучки, записные книжки. Ему поручалось принять «гостей» и отделаться минимальными потерями для судна. Вскоре, не заставив долго ждать, прибыла делегация во главе с начальником порта. Не вдаваясь в подробности, можно сказать лишь, что через сутки вопрос был улажен, да и все следы «преступления» были унесены утренним отливом в открытое море. После своего «подвига» старпом отсыпался еще сутки.
На этом же судне пришлось пережить чрезвычайно неординарную ситуацию, избежать которой, на первый взгляд, казалось, было невозможно. Приняв одиннадцать тысяч тонн пшеницы в порту Кандла на западном побережье Индии, последовали на Чхонджин, порт Северной Кореи на восточном берегу Японского моря. Впрочем, обе Кореи называют омывающие их моря отлично от принятых в остальном мире наименований. Так, Японское море они называют Восточным, а Желтое – Западным. Корни таких метаморфоз относятся ко времени оккупации Корейского полуострова Японией, когда с 1910 по 1945 год Корея была колонией Японии. У корейцев ненависть к японцам, наверное, на генетическом уровне. О зверствах колонизаторов старые корейцы рассказывали со слезами на глазах. Но со сменой поколений отношения будут смягчаться, что уже, бывало, в мировой истории множество раз. Это, пожалуй, единственное, что объединяет северян и южан. В остальном они непримиримые антагонисты. Ильин неоднократно бывал в Северной Корее и был не в восторге от новой встречи.
Много лет тому назад он, будучи еще старпомом на своем небольшом «горбаче», грузился кипами прессованного хлопка, или, как его называли, джута, на Вьетнам. Следует отметить, что хлопок чрезвычайно опасен в пожарном отношении. Попавшая искра может долго тлеть, прежде чем возникнет пламя. К тому же хлопок может гореть даже без доступа кислорода. Перед погрузкой администрации порта была вручена выписка из правил перевозки опасных грузов морем с категорическим требованием не допускать курения в трюмах судна грузчиками во время погрузки.
Каково же было удивление, когда корейские докеры, сидя на кипах в трюмах судна, не прячась и не скрываясь, мирно покуривали свои дешевые сигареты. Несколько раз с трудом все же удавалось заставить их прекратить курение, но спустя какое-то время все продолжалось вновь. Ильин, видя отсутствие реакции как со стороны докеров, так и со стороны их руководства, приказал вахтенным закрыть трюмы. Испуганные корейцы, как крысы с тонущего корабля, сыпанули из трюмов.
Через несколько часов вахтенный заметил делегацию во главе с начальником порта, направляющуюся к судну. Пригласив всех в столовую команды, предложили гостям, как обычно, кофе, сигареты, галеты.
Все без исключения корейские работники всех уровней, военные, политработники испытывают постоянное чувство голода, т. к. продукты питания вкупе с одеждой строго нормированы и не отличаются разнообразием. Чтобы притупить чувство голода, они постоянно курят, а если курево еще и дармовое, то вдвойне. Традиция кофепития у них тоже своеобразная: в кофейную чашку насыпают до половины кофе, затем сахар до полной чашки, доливают кипятку и с удовольствием употребляют эту «кашу», повторяя сам процесс несколько раз, пока банка с кофе не закончится. При этом постоянно курят, одну сигарету от другой. Прибывшие настроены были весьма агрессивно, и даже дармовое угощение не смягчило этот настрой. Все претензии сводились к бесчеловечному поведению старпома, который попрал все нормы и законы страны пребывания и т. д. и т. п. Попытки капитана объяснить причины и опасность курения на кипах с хлопком игнорировались, на это просто не обращалось внимания. В итоге старпому запретили выход на берег, но кое-как все-таки удалось обратить внимание на недопустимость курения в трюмах. В следующий раз была ситуация с пресной водой, которую заказали на судно. Принимаемый танк был пуст, о чем поставили в известность корейцев. Спустя несколько часов, когда принесли квитанцию старпому на подпись, он отправил плотника проверить соответствие количества пресной воды в танке с квитанцией. С окончанием замеров выяснилось, что вместо указанных 200 тонн воды в наличии лишь 130 тонн. Ильин потребовал исправить и убедиться, промерив ее наличие им самим, но получил отказ. Тогда он отказался подписывать. После этого обработка судна прекратилась, и двое суток никто не появлялся. Прибывший представитель пароходства посоветовал старпому подписать документы, потому что обработку не возобновят, пока не добьются своего, а простой судна стоит неизмеримо больше, и обсчеты здесь вообще обычное дело.
