Жарким кровавым летом

– Видимо, у них был информатор, – сказал Эрл.

– Само собой. А главное вот в чем: через две недели Оуни Мэддокс покупает старый отель «Конгресс», сносит все подчистую и начинает строить на его месте «Южный клуб». Откуда он взял деньги? Из внешних источников? Я так не думаю. Во всяком случае, Беккер не может найти сведений о каких бы то ни было заимствованиях: дело находится всецело в руках Оуни. То ли он устал работать на подхвате у серьезных парней, то ли не хочет быть связанным с ними, то ли углядел возможность прибрать к рукам город со всеми его потрохами. Сами понимаете, никто не может ничего доказать, но остались четыре вдовы и куча сирот, которые не получили после смерти мужей и отцов ничего, разве что трогательное письмо с соболезнованиями от железной дороги, хотя я не уверен. А Оуни получил «Южный клуб».

– Ненавижу гадов, которые платят другим, чтобы те убивали для них людей.

– Ну да, конечно, – рассеянно отозвался Ди-Эй, глядя на часы. – Да, вовремя, минута в минуту. После хорошего бифштекса у «Кой». Вот, сэр, тот самый человек, о котором мы говорили.

Эрл увидел, как вдоль очереди лимузинов проехал самый темный, самый внушительный автомобиль, какой ему когда-либо приходилось видеть. Негр в ливрее вышел на мостовую со свистком во рту и остановил движение, чтобы дать возможность машине подъехать к тротуару, не дожидаясь, пока освободится место.

– Пуленепробиваемый «кадиллак» тридцать восьмого года, – сообщил Ди-Эй. – Самая крутая тачка в Арканзасе. А может, и вообще по эту сторону от Чикаго.

Автомобиль, стоивший семь тысяч сто семьдесят долларов, был, естественно, черным, обтекаемой формы и сверкал массивными бамперами, серебристой радиаторной решеткой и боками покрышек. Он носил гордое название «Флитвуд-таункар, серия 75» – неоспоримый флагман «Кадиллака». Его V-образный 16-цилиндровый двигатель имел объем 346 кубических дюймов; форма темного щегольского капота говорила об устремленности не только вперед, но и в будущее. Автомобиль подплыл прямо к почетному месту, и к нему тут же подбежали двое чернокожих в ливреях, спешивших открыть дверь для мистера Мэддокса.

– Теперь самое время для Перри Комо, – сказал Ди-Эй.

Оуни вышел, потянулся всем телом и втянул дым сигареты, вставленной в мундштук, а левой рукой пригладил зачесанные назад волосы. Он был одет в светло-кремовый смокинг.

– Он вовсе не выглядит крутым, – отметил Эрл. – Скорее просто модником.

– А вы знаете, что он англичанин? Или вроде англичанина. Он прибыл в эту страну, когда ему было тринадцать, а теперь выпендривается и называет всех «старина», «дорогой дружище» и так далее, в духе Рональда Колмена[11]. Но это всего лишь маска. В пятнадцать лет он заправлял уличной бандой в Ист-Сайде. За ним числится с дюжину убийств. Он гнусный беспредельщик, вот что я вам скажу.

Эрл не сразу убедил себя в том, что это описание относится к богатому вертопраху, низкорослому лощеному типу, уделяющему столько внимания своей внешности.

Оуни благовоспитанно наклонился, протянул ладонь, взял за кончики пальцев изящную женскую руку, обтянутую серебристым рукавом, и помог ее обладательнице выбраться из автомобиля. Дама сделала реверанс и выпрямилась, представ во всей красе.

– Ну вот, теперь появилась дама, – сказал Эрл. – Ведь это дама?

– Дама, конечно, – ответил Ди-Эй. – Ну разве не чертовщина?! Эту даму я знаю и готов держать пари, что знаю и нашего следующего гостя.

Женщина отступила в сторону и широко улыбнулась, заполнив ночь блеском своих зубов. Она обладала редкостной привлекательностью. Именно такой хотели стать все девочки (но это почти никому не удавалось), именно с такой мечтали спать все парни. Темно-рыжие, мягкие, как музыка, волосы ниспадали на плечи.

– И какова же ее история? – спросил Эрл.

– Имя – Вирджиния Хилл. Что называется, из деловых. Ее знают и любят в Чикаго, где она сдружилась с кое-кем из итальяшек, которые держат в руках город. Они называют ее «Фламинго», потому что она длинная и красивая. Но пусть ее внешность не вводит вас в заблуждение. Это крутая штучка из сталелитейных городов Алабамы. Она прошла нелегкий путь, повидала виды. Когда хочет, живет с кем-нибудь, а когда хочет – одна. Ей двадцать восемь, но опыта у нее на все шестьдесят. А вот и последний игрок. Хотя он, возможно, не настолько интересен.

Пожалуй, так оно и было. Третий человек, вышедший из автомобиля, оказался загорелым до смуглоты, как бывает у футболистов или других профессиональных спортсменов. Одет он был не в смокинг, а в коричневый парусиновый костюм с двубортным пиджаком, из кармашка которого торчал желтый носовой платок; на ногах – белые туфли. Сорочка под пиджаком была ярко-синей, а на голове сидела белая мягкая шляпа. В зубах он держал сигару, и даже с противоположной стороны улицы на его скулах можно было разглядеть желваки, говорившие об изрядной силе. От него исходили флюиды не то непреклонности, не то себялюбия или самоуверенности, но в целом окружавший его ореол был не тем, которым мог бы похвастаться нормальный богатый человек.

– А это что за тип? – спросил Эрл.

– Бенджамин Сайджел. Больше известен как Багси[12], но в лицо его так не называют. Этакий психованный красавчик из нью-йоркского Ист-Сайда, имеющий крепкие связи с самой верхушкой. За два-три года до начала войны его отправили в Лос-Анджелес, где он руководил рэкетирами и водил дружбу с кинозвездами. Но все это чертовски интересно. Какого дьявола он делает здесь, в гостях у Оуни Мэддокса? Что за яйцо собрались снести и высидеть эти две пташки? Уверяю вас, Багси приехал сюда не для того, чтобы греть задницу в минеральной воде.

Три знаменитости тем временем немного постояли на тротуаре, обменялись несколькими фразами, беззаботно посмеялись чему-то, не обращая внимания на зевак, привлеченных мощью их обаяния. Потом они плечом к плечу поднялись по ступенькам и направились в ночной клуб.

Эрл проводил их глазами и заерзал на скамейке, чувствуя себя удрученным. Ему казалось, что это совершенно неправильно: столько прекрасных парней отдали свои жизни на говенных рифах Tихого океана «ради Америки», и вот перед ним эта самая Америка, место, где гангстеры в смокингах водят под ручку самых красивых женщин, владеют самыми шикарными клубами и вообще ведут жизнь, какой позавидовал бы махараджа. Все это – Оуни Мэддокс, Багси Сайджел – терзало его душу до крови, до боли.

– На мой вкус, – сказал он, немного помолчав, – они одеваются чересчур уж хорошо. Неплохо было бы малость извалять их в грязи, верно?

– Это наша работа, – ответил старик. – Ваша и моя, сынок. Только думаю, что в тюрьме им позволят носить смокинги.

Глава 7

Вирджиния пребывала в дурном настроении – вполне обычное дело, но этим утром ее гнев вышел далеко за пределы обычного.

– И когда же они намерены приехать? – требовательно спросила она.

– Я их вызвал. Приедут, как только смогут, – ответил Бен, уставившись на самую любимую вещь на свете – свое вызывающе красивое лицо в зеркале.

Он никак не мог правильно пристроить галстук-бабочку. Бабочка была ярко-красной, с мелкими синими значками, обозначавшими что-то мудреное. Он купил галстук в «Салке», когда в прошлый раз был в Лондоне вместе с графиней.

– Ну так пусть получше потрясут своими задницами, – сказала Вирджиния.

«Они» означало целый отряд посыльных, необходимых для торжественного перемещения Вирджинии и Бена из «Аполлона» – так назывался этот номер люкс «Арлингтон-отеля» – в лимузин, на котором им предстояло переехать на станцию железной дороги Миссури – Тихий океан, к поезду в 4:15 до Cент-Луиса, чтобы потом пересесть на экспресс «Суперчиф», шедший непосредственно в Лос-Анджелес. Такая армия требовалась потому, что Вирджиния, где бы ей ни приходилось бывать, обязательно соблюдала все тонкости высшего стиля, включая самое меньшее десяток больших чемоданов из кожи аллигатора. Бен тоже любил путешествовать стильно и тоже не был согласен ни на что, кроме кожи аллигатора, но все же ограничивал себя восемью чемоданами.

А потому восемнадцать чемоданов лежали в гостиной «Аполлона» и ждали, когда их унесут вниз. Однако Вирджиния терпеть не могла ждать. Ожидание было не для Фламинго. Оно годилось для оставшихся 99,999999 процента обитателей мира. Вирджиния решила, что ей нужно выкурить сигарету. Но когда она вышла на террасу, ее ослепило яркое солнце Арканзаса. Темные очки были уже упакованы. По какой-то причине лучи, ударившие ей в лицо, окончательно разъярили ее.

Она вернулась в комнату; сигарета нисколько не успокоила ее нервы. Вирджиния не любила курить в закрытом помещении, потому что одежда пропитывалась запахом дыма. Ей хотелось скандалить.

– Этот городишко – какая-то проклятая свалка, – заявила она. – За каким чертом мы сюда приехали? Ты говорил, что я здесь встречусь с людьми из кино.

– Но, дорогая, ты же действительно встречалась с людьми из кино. Ты видела Алана Лэдда, Дика Пауэлла и Джун Эллисон.

– Ты что, идиот? – ядовито осведомилась Вирджиния. – Они не люди из кино. Они – люди из Хот-Спрингса! Не понимаешь, в чем разница?

– Алан Лэдд считается знаменитым киношником! – возразил Бен.

– Да, но его жена вертит им как хочет и следит за ним, словно ястреб. И ни за что не позволит ему поболтать с симпатичной девчонкой вроде меня! Я чувствовала, как эта стерва всю дорогу пялилась на меня! Да она выцарапала бы мне глаза, вот только, если бы попробовала, я бы ей так подправила рожу, что она целый долбаный год не видела бы ничего, кроме звезд перед глазами. А этот твой Дик Пауэлл, он же просто мистер Боб из заводской лавки. Словно старпер-политикан, который только и знает, что грести взятки за каждый плевок! Знаю таких типов: на словах все до небес, а как дойдет до дела, так шиш. Улыбается – мол, как поживаете, – а на самом деле нисколько мной не интересуется! Я хочу познакомиться с Кэри Грантом или Джоном Уэйном. Не со всей этой швалью, а с мистером Купером или мистером Богартом! А это все шушера. Тому, кто водится с шушерой, в Лос-Анджелесе делать нечего.

Бен вздохнул. Когда на Вирджинию находил припадок, ее можно было остановить разве что апперкотом в челюсть. Он проделывал это уже несколько раз, и ему порядком надоело. Сколько можно дубасить девку! Порой он жалел, что не имеет мужества развязаться с нею, но при соответствующем настроении она оказывалась настоящей тигрицей в постели – с ней не могла сравниться никакая другая женщина из всех, кого он знал.

– Пойми же, я приехал сюда по делу, – сказал он. – Надо кое-чему поучиться у Оуни. У него есть прекрасные идеи.

– У этого зануды? Да он такой же англичанин, как мой дядя Клайтелл.

– Конфетка, через несколько дней мы вернемся в Лос-Анджелес. Я куплю тебе новую норку. Мы устроим большой прием. Придут настоящие звезды. А сейчас послушай. Это было очень выгодно для меня. И там тоже все пойдет на лад. Вот увидишь, чего мы достигнем за десять лет. Мы станем такими…

– Ты повторяешь это целых полгода и все равно остаешься чокнутым парнем, которого прислали в Лос-Анджелес, чтобы ты вышибал для них бабки, а я до сих пор не могу и слова сказать! Ты звонил своему адвокату?

– Видишь ли, дорогая…

– Значит, не сделал! И ты все еще женат на этой паскуде Эстель?! Ты все еще мистер Кракоу! Мистер Кракоу, не хотите ли яичницы с беконом, и давай наймем фургон до Блумингдейла, дорогой, там сегодня распродажа! Ты не только не развелся, но даже и пальцем не пошевелил для этого. Ты, чокнутый жиденыш, я знала, что ты все врешь! Лжец, лжец! Долбаный лжец!

Она отступила на шаг, схватила с приставного столика красного дерева лампу, стоившую не менее двухсот долларов, подняла ее над головой и шагнула к Багси. Ее ноздри раздувались, в глазах пылало форменное безумие.

Но к этому времени он тоже успел утратить контроль над собой.

– Не смей называть меня чокнутым! – взревел Бенни.

Ничто не выводило его из себя так, как это слово. В мозгу вспыхнула ослепительно белая молния, начисто спалившая все сдерживающие начала. Он расправил плечи, сжал кулаки и сделал шаг навстречу своей противнице, которая наступала на него с яростным видом.

Но тут стук в дверь известил о прибытии носильщиков. Вирджиния фыркнула, поставила лампу, открыла дверь и гордо направилась к лифту.

Вирджиния с каменным выражением на лице взирала на Хот-Спрингс, проплывавший за окном «кадиллака». При ярком дневном свете это был всего лишь очередной дрянной городишко наподобие Толедо или Падьюки.

– Вирджиния, – обратился к ней Оуни, – вы не принимали наши знаменитые ванны? Очень успокаивает нервы.

– Вот еще, чтобы я позволила всяким черномазым драть меня железными щетками! А прическу прикажете загубить? И пальцы на ногах сморщатся, как изюм, – возмущенно ответила Вирджиния.

– А-а, понятно. Конечно, кому что нравится, – ответил Оуни.

Бен вскинул на него быстрый взгляд, предупреждая о том, что его подруга пребывает не в настроении.

Оуни кивнул, откашлялся и ответил Бену понимающим взглядом.

– Оживленное место, – заметил Бен. – У вас тут дела и впрямь идут что надо.

– Да, не могу не согласиться. Это можно назвать будущим.

Бен кивнул. Он понимал, что Оуни воспринимает себя не просто как профессионала, а скорее как старого мудреца, которого посещают редкие, но меткие озарения. Именно поэтому многие нью-йоркские деятели относились к нему как к трепачу, не желали прислушиваться к его предсказаниям и передразнивали, хоть и осторожно, его английские манеры. Но Бен был любопытен и имел свои соображения.

– Будущим?

– Да. Полагаю, вы можете сами увидеть это, Бен. Вы способны это почувствовать. Это почти так же, как с Браком, висящим в моей квартире. Вы должны это чувствовать. Если вы чувствуете, то можете понять его значение во всей глубине.

Неизменно спокойное выражение лица Бена призывало Оуни продолжать, а также заставляло предположить, будто Бен глуп и нуждается в наставлениях, что совершенно не соответствовало истине.

– Будущее. Бен, проводная связь мертва. Война убила ее. Благодаря войне, старина, технологии связи стали развиваться по экспоненте. Нам было необходимо контролировать телеграф и телефон, потому что мы управляли коммуникациями. Мы были организованными. Мы могли получить информацию о любых скачках и спортивных соревнованиях по всей стране в считаные секунды, и никакая другая организация, включая американское правительство, не была способна конкурировать с нами. Информация – это власть. Информация – это богатство. Но началась война, и в конце концов правительство сообразило, насколько важна информация для управления предприятием всемирного масштаба. Сообразило и начало финансировать исследования в этой области. После того как джинн выйдет из бутылки, загнать его обратно нельзя никакими силами. Следующие несколько лет, Бен, заставят вас изумиться. Как насчет телевидения? Это великое дело! А прямая телефонная связь? Мгновенная, без операторов или промежуточных станций. Счетные машины высшего качества, благодаря которым обычный человек сможет производить сложнейшие вычисления. Так что наше великое преимущество утеряно, а с ним источник нашего богатства и власти. Мы должны измениться! Измениться или умереть! В Нью-Йорке не понимают этого, но поверьте мне, грядут большие перемены. Нужно подчинить их себе, не бояться их, а суметь использовать в своих интересах, разве вы не видите?

Бен кивал с понимающим видом. В 1940 году они с графиней были в летнем доме Муссолини и слушали, как этот лысый выпендрежник разглагольствует на такие же темы. Будущее! Завтра! Коренные перемены!

И чем ему это помогло, когда его расстреляли, а потом повесили вверх тормашками на крюке, прикрепленном к рояльной струне, и старые крестьянки заплевали его жирный труп?

– Да-да, понимаю, – с невинным видом откликнулся он.

– Бен, наше будущее – в казино. Именно туда пойдут самые большие деньги. Город казино, город, которым мы будем владеть и управлять. Именно это я пытаюсь создать здесь, медленно и верно, имея в виду долгосрочную цель: сделать игорный бизнес легальным в Арканзасе. Это все равно что получить лицензию на чеканку денег. Сюда нахлынут миллионы людей. Днем они будут шляться по городу, объедаться – пища будет недорогой, даже дешевой, – смотреть шоу, для начала с Перри Комо и Бингом Кросби, а по ночам погружаться в волшебный мир, испытывать острые ощущения и волнение, которые прежде были доступны только самым крупным шишкам и выродкам из аристократических фамилий. Они будут платить! Платить с величайшей охотой! В конечном счете мы превратимся в американскую корпорацию наподобие «Синклер ойл», или «Моторола», или «Ар-си-эй». В конечном счете мы сами станем Америкой!

– Разговоры, разговоры, одни разговоры! – отрезала Вирджиния. – Вы, чурбаны. Чикагские шулеры оберут вас до нитки, а вы даже не заметите. Ничего не изменилось и не изменится, Оуни. Эти старые ублюдки ни с кем не станут делиться тем, на чем сидят своими задницами. Пришьют вас и глазом не моргнут, стоит только заикнуться о перемене этих гребаных правил.

Они так увлеклись разговором, что ни один из них не заметил черного «форда» 1938 года выпуска с двумя мрачными детективами, тащившегося за ними на расстоянии нескольких автомобильных корпусов.

Поезд вытянулся у перрона, словно жирная желтая змея, поражая своей толщиной и длиной. Дизельный локомотив, казалось, тосковал по горизонту, по равнинам, которые нужно было пересечь, по рекам, которые следовало преодолеть, по горам, на которые предстояло подняться. Обтекаемый, он напоминал ракетный корабль; маленькая кабинка находилась в двадцати футах над землей. Машина издавала глухой шум и таинственное ворчание; ее опекал сонм почтительных хранителей. Проводники и прочая железнодорожная обслуга рыскали по платформе, проверяли билеты, направляли людские потоки внутрь и наружу. Толпа на перроне бурлила.

Среди всей этой суеты, безразличные к ней, стояли два великолепно одетых лорда, куря гигантские сигары и с величественным видом ожидая отправления. Для того чтобы занести багаж в купе, требовалось время, и поэтому Оуни и Бен вспоминали былое.

– Тот поезд взяли где-то здесь, верно? – поинтересовался Бен.

– Именно так, старина.

– Девятнадцать сорок один?

– Девятнадцать сорок.

– И что там хапнули?

– Насколько я помню, более четырехсот тысяч наличными. «Алкоа» везла зарплату на свои бокситовые рудники в Хэтти-Флетчер. В Боксит.

– Боксит?

– Да, старина. Они назвали город в честь единственного добываемого там продукта – боксита. Боксит из Боксита управляет миром – при помощи какого-то алхимического процесса, в котором я ничего не понимаю, его превращают в алюминий, а потом делают легкие суда, самолеты и оружие. Мы выиграли войну благодаря алюминию. Чудесный металл. Металл будущего.

– Проклятье, мне кажется, что здесь, в Хот-Спрингсе, будущее на каждом шагу! Это случилось прямо здесь, на станции?

– Строго говоря, не совсем. Это был почтовый вагон, и поезд стоял на грузовом дворе товарной станции. Его отсюда не видно, но это на самом деле двор. Там несколько путей, башня, с которой управляют движением, и склады с другой стороны. Вы увидите это место, когда поедете.

– А что команда? Ее ведь так и не сцапали?

– Совершенно верно. По-видимому, приезжие. Ни один местный вор не способен на такую виртуозную работу.

– Я слышал, что это были детройтские парни, которые обычно работают на «Пёрплз». Кое-кто из них во времена беспредела ходил под Джонни Ди. Знают, с какой стороны браться за пушку. Я слышал это от самого Джонни Испанца.

– Я думал, его уже нет на свете.

– Никто и никогда не сможет убить Джонни Испанца. Лучший стрелок во всей Америке.

– Что ж, раз вы так говорите… Я-то считал, что лучшим стрелком в Америке был я. Я мог бы много рассказать вам о своих невероятных приключениях в Нью-Йорке, перед Большой войной!

Оба рассмеялись. Бен глубоко затянулся своей сигарой, лучшим из лучших продуктов Гаваны, и окинул взглядом перрон, залитый лучами вечернего солнца. И внезапно подумал: «А где Вирджиния?»

– Где Вирджиния? – спросил он; тревога разом вытеснила владевшую им приятную вялость.

– Но ведь она стояла здесь секунду назад, – ответил Оуни.

– Она была в кошмарном настроении сегодня утром. Иногда она бывает совершенно несносной, – сказал Бен, осматриваясь вокруг и отгоняя подступившую к сердцу панику.

Наконец он увидел ее. Вирджиния гуляла по платформе и курила, пока носильщики грузили их багаж. Но с кем она разговаривала? Сквозь толпу он не мог разглядеть как следует, понимая только, что этого человека он не знает. Но в следующий момент народ, как по волшебству, расступился, и он увидел ее непрошеного спутника. Высокий, крутой с виду джентльмен в синем костюме и надвинутой на глаза мягкой фетровой шляпе, судя по всему, привыкший командовать. Бен сразу учуял копа, а еще через секунду им овладел гнев, полностью лишивший его способности рассуждать.

– Будь она проклята! – рявкнул он.

Его лицо побелело от ярости, в висках запульсировала кровь, и он решительно зашагал туда, где застряла его женщина.

Утро они потратили на изучение игорных заведений, которых в городе были сотни – и мелкие, самые низкопробные букмекерские конторы в негритянских районах Малверна, и заурядные залы с игорными автоматами на западной стороне Уошито-авеню, и достаточно аристократический «Тадж-Махал» на Сентрал-авеню. Любой из этих притонов мог быть центральной конторой, но как это узнать? Ни один из семи или восьми, которые они осмотрели снаружи и изнутри и где проиграли по нескольку четвертаков, не показался им хоть чем-то примечательным. В конце концов они остановились возле греческой кофейни и взяли гамбургеры и кофе.

– Так вот чем занимаются полицейские? – спросил Эрл. – Шляются по городу и изучают обстановку?

– В основном, – согласился Ди-Эй, откусывая хороший кусок гамбургера. – Но когда случается настоящее дерьмо, это происходит быстро. Точно так же, как на войне.

– Ладно, мистер Паркер. Я верю вам.

– Эрл, прежде чем все это кончится, вы вспомните первые дни с некоторой ностальгией. Начало всегда привлекательнее продолжения.

Эрл кивнул и вновь принялся за свой бургер.

Через некоторое время Ди-Эй отошел, кинул пятицентовик в телефон-автомат и набрал номер. Вернулся он с широкой улыбкой на морщинистом загорелом лице.

– Мой агент в «Арлингтоне», один из посыльных, говорит, что Багси и его красотка сегодня выезжают и они чуть не всей гостиницей отправляются наверх – выносить и грузить в машину их багаж. Давайте отправимся туда и посмотрим, не сможем ли мы прицепиться к ним.

Эрл поставил свою кружку с кофе и бросил на прилавок несколько монет. Двое мужчин вышли и уселись в свой «форд».

Когда они добрались до «Арлингтона» и припарковались на Сентрал-авеню, не выпуская из виду главный вход, выяснилось, что задача совсем не сложная. Тридцатифутовый лимузин отъехал от главного входа отеля. За ним следовал пикап, полный багажа и чернокожих мужчин. В третьем автомобиле, «додже», сидели шестеро боевиков из числа бандитов Оуни (все родом из горных районов, они принадлежали к одному семейству Грамли), тупо посматривая вокруг – якобы следили за безопасностью.

Эрл и Ди-Эй следовали за кортежем на небольшом расстоянии и видели, что пассажиры лимузина все время разговаривают. Эрл обратил внимание на то, что беседовали в основном Багси и Оуни. Женщина по большей части смотрела в окно; ее неподвижное лицо напоминало маску. Кавалькада влилась в напряженный поток уличного движения на Сентрал, и полицейский регулировщик поспешно переключил светофор, открывая путь важным персонам. Ди-Эй и Эрлу пришлось остановиться на красный. Когда они добрались до станции, чернокожие мужчины в ливреях уже извлекли багаж из грузовика, погрузили на несколько ручных тележек и покатили к большому желтому поезду.

– Это поезд Атчисон – Топика – Санта-Фе? – поинтересовался Эрл у Ди-Эй, который выехал на Маркет-стрит и теперь искал, куда приткнуть машину.

– Нет, Эрл, не тот. Это Миссури – Tихий океан, отправление в четыре пятнадцать на Сент-Луис, первый этап в поездке до Лос-Анджелеса. Давайте выйдем, послоняемся и поглядим, что получится. Скорее всего, толку не будет, но уж больно я устал от букмекеров из Ниггертауна.

– Полностью согласен, – ответил Эрл.

Они порознь прошли через толпу на перроне, которая становилась тем гуще, чем ближе становилось время отправления. Эрл закурил сигарету, нашел столб, прислонился к нему и принялся покуривать и разглядывать платформу. Довольно скоро он обнаружил обоих гангстеров, которые оживленно разговаривали, стоя около здания вокзала; каждый из них курил гигантскую сигару. Похоже, что эти парни неплохо проводили время. Ничего особенного не происходило, если не считать того, что в поезд садилось все больше и больше народу и проводники начинали потихоньку звереть. Поглядев на «гамильтон», Эрл увидел, что уже почти четыре часа. Скоро всем скомандуют занять свои места. Нога немного побаливала; левое запястье тоже беспокоило. Эрл несколько раз согнул левую руку и переступил с ноги на ногу, пытаясь отвлечься от боли. Он не привык носить галстук целыми днями, и это тоже действовало на нервы, но он не собирался ослаблять узел, даже невзирая на сильную жару, пока Ди-Эй не сделает этого первым. Он мечтал принять основательный горячий душ в своем номере.