скачать книгу бесплатно
Разламываясь на куски в миллионный раз, Шпат гадал, есть ли где-то еще другие осколки его сознания, стянутые вместе на достаточно долгое время, чтобы у них зародились те же мысли. Шпат ли он вообще или один из многих Шпатовых призраков?
Он падал. Его рассудок, подобно капелькам дождя, струился по стенам, рассыпаясь, сливаясь и снова дробясь на части серебристой дорожкой мыслей, что стекались в самые глубины Нового города, в самые глубины его души. Он больше не разделял прошлое и настоящее, не отличал своих воспоминаний от игры теней на стенах Нового города.
Падал.
В Боровом тупике Шпат, прячась по переулкам, играл в стражники-разбойники с Карлой и прочей детворой. Он был самым высоким в их компашке и самым шустрым. Никто не мог его поймать. Карла орала вслед, угрожая накликать на него гнев старшего брата, в духе воззвания святого к богам. Шпат перелез садовую изгородь на рубеже гильдии алхимиков, притворился, будто набирает пригоршни золотых монет и швыряет их через забор, а потом рванул улепетывать, пока не поймала стража. Помчался по мостовой впереди погони.
На улице показалась группка немолодых мужчин. Все из Братства.
– Нижние боги, это ж его сын, – произнес один из них. – Разыщите мать, надо рассказать ей первой.
– Нет, – негромко возразил другой. Пожилой мужчина склонил колени, положил руку на плечо Шпата и посмотрел ему прямо в глаза. От него несло табаком.
– Городской дозор арестовал твоего отца. Он обречен. Братство, такие дела, позаботится о тебе, но для него нам ничего не сделать. Нам нечем ему помочь.
– Его повесят?
Его повесят. Иджа повесили.
Это было двадцать лет назад и происходит сейчас. Постоянно.
Перед Шпатом сады Палаты Закона. Колокол отбивает полдень, и под отцом откидывается виселечный люк. Идж падает, и при воспоминании об этом кажется, что его падение длится вечно, несравнимо дольше, чем хватило бы длины любой веревки. Шпат цепляется за руку матери, вообразив, будто отец сейчас провалится сквозь землю, выпадет в некое нижнее, упыриное царство и скроется в бесчисленных туннелях под городом. Останется жить, обретя какой-нибудь новый облик. Останется жить хотя бы в своих рукописях, если на то пошло.
Падение – это побег, чудесное избавление, победа на самом краю гибели.
Но падение перебивает рывок веревки.
В туннеле под Новым городом, у каменной стены, присел упырь. Темно, но темнота внизу нипочем им обоим – и Шпат, и упырь давно не нуждались в таких мелких условностях, как глаза, чтобы видеть во тьме.
Упырь ему знаком. Это Крыс. Когда Шпат подцепил загадочное каменное поветрие, медленно поедавшее его, замещая плоть камнем, то друзья с Борова тупика один за другим его побросали. Вот отец Карлы выталкивает ее из комнаты Шпата, а Бастон торчит на пороге – уходить неохота, а подойти слишком боязно.
Одни поняли, что ему не видать отцовского места главаря Братства. Других он отвадил сам. Однако Крыс остался. Упырей эта подлая хворь не берет. Упырей не донимает горечь, самопрезрение или отчаяние. Про всех Шпат знал, чем их зацепить, давил на слабые места, но Крыс сам определил Шпата в друзья, и на этом точка.
Крыс, да не Крыс. Крыс претерпел почти столь же законченное изменение, как сам Шпат. Прежний друг был уличным упыришкой, рыскал по подворотням и воровал туши на бойнях, чтобы приглушить голод по мертвечине. Но Крыс оказался одержим – избран? поглощен? – одним из гвердонских упырьих старейшин, некротических полубогов, обитавших в подземных глубинах. Никого из прочих старейшин уже не осталось – все погибли в войне с ползущими. Все, кроме этого существа, именовавшегося «владыка Крыс».
Крыс поскреб стену туннеля мощными лапами, постучал по камню. Огромные челюсти раздвинулись, и длинный лиловый язык облизнул зубы. Острые клыки, чтобы отрывать от костей трупную плоть, плоские коренные, чтобы крошить сами кости и добираться до мозга, до остаточного духовного вещества. Крыс с запинкой заговорил. Он хотел донести до Шпата что-то важное. Упырь, помогая жестами, произнес что-то про Черное Железо. Потом про алхимию.
Отголоски речи бессвязно звенели в разуме Шпата. Он старался вновь сосредоточить свое внимание, слепить фрагменты сознания воедино, но было очень трудно собраться… сгуститься…
Голос Крыса становился эхом, лишенным всякого смысла. Слова вливались в хор других, произнесенных в Новом городе слов, растворялись в шумном гомоне. Шпат силился вычленить их суть из бурлящей круговерти жизни. Он пробыл городом не так уж и долго, но хватка уже соскальзывала с поручня смертного мира. В общей массе проходящего сквозь него уже не различить отдельных слов, отдельных дней, отдельных жизней – он четко воспринимал их только вкупе, вроде того как множество ног, что шлифовали нахоженные ступени, как множество рук, что на счастье до блеска натирали облюбованное изваяние.
С досады Крыс снова шоркнул когтями по камню.
Глаза Шпата – это стены туннеля, потолок и все камни вокруг. Его уши на каждой поверхности. Он видит Крыса под сотней разных углов, и каждая из обзорных точек есть часть рассеянного, грозящего ускользнуть внимания. Его мысли – стайка детишек в переполненном городе. Легче легкого потерять их в запутанных переулках воспоминаний.
Скрежет увлек его на три года назад.
Скрежет по двери. Пришел Крыс. Шпат отложил бумаги и начал выгружаться с кресла. Если ухватиться за край полки, можно подтянуться без лишнего давления на левый бок. На коже каменные пластины, под нагрузкой они впиваются острыми краями в мышцы, и каждый раз при этом чувствуется, как холодок онемения прихватывает новые ткани.
Полка заскрипела под его весом. Вмятины на доске совпадают с каменными пальцами. Он встал, но зацепилась и оцепенела левая нога. Словно он балансирует на непрочном каменном столбе. Его охватил ужас, дыхание остановилось.
Падение всегда угрожало опасностью – если рухнуть на пол, удар может причинить незаметные внутренние повреждения, такие повреждения не отследить, пока не будет уже слишком поздно. Он представил, как тяжело бьется о немытый пол. Может, ударяется головой или в глаза попадает грязь, царапает тоненький хрусталик, ослепляя его каменной катарактой.
Он уверял себя, что не настолько хрупкий. Сам видел, как такие, как он, каменные люди отбивают пули, проламывают кирпичные стены, выдерживают страшные побои. Если под удар подставлены уже окаменелые части тела, то ничего страшного. Предохранять надо лишь убывающий запас живых тканей. Его жизнь отмерена квадратными дюймами плоти, пятнами еще не покрытой известью кожи шириной с ноготь.
– Дай минутку.
– Пошевеливайся, – прошуршал Крыс. – Тут ливмя льет.
На полке есть сосуд с алкагестом, как раз можно отсюда достать. Шпат наклонился, уперев для равновесия другую руку в стену. Подцепил пузырек, отыскал щель между каменных бугров на ноге и вогнал иголку. Огненное ощущение, в равной доле возбуждающее и мучительное, пронеслось по ноге. Паралич отпустил колено, конечность вновь свободно зашевелилась. Первый раз за эти дни он почувствовал пальцы. Алкагест бурлил в кровотоке пламенной рекой. Как будто бы камень таял и становился обратно податливой плотью. Шпат знал, что облегчение временно, но пока этого хватит.
Он бодро пересек комнату, отомкнул задвижку. Снаружи был Крыс, а еще на упыря опиралась, чтоб не упасть, какая-то человеческая девушка. Мертвенно-бледная, тряслась, на рукаве и губах сгустки рвоты. Первый Шпатов порыв – отнести ее и уложить на кровать, но каменная хворь передается прикосновением.
– Размести ее на моей кровати, – сказал он Крысу. На двери висели старые бинты. Шпат начал обертывать руки.
– Наткнулся у порта, – проворковал Крыс. – Пыталась шарить по карманам. Сообразил, что неплохо бы подержать ее здесь. Если ей полегчает, будет наша должница. Если умрет, сволоку тушку вниз. – Упырь облизнул острые резцы.
– К чертям иди, – слабо выдавила девушка. Она ощупала горло. – Ты что, уже?.. – Крыс отпихнул ее руку и выудил из разреза блузки кулон. Поднес к свету – на цепочке покачивался черный камень, амулет в оправе. Девушка потянулась за ним. Застонала. – Нет, это мое.
Шпат накинул одеяло на ее тощее тельце. Девушка закрыла глаза – похоже, проваливаясь в сон.
Крыс принюхался к ней:
– С корабля. Не здешняя. – Обнюхал снова, морща рыло, будто в попытке определить какой-то неуловимый запах.
– На вот. – Шпат отсыпал упырю несколько монет. – Сбегай на Агнцеву площадь, принеси поесть. Полегче для желудка. Из «Химической Пищи» Рэнсона, например. – Алхимическую пасту, сладкую и липкую. Каменные люди с закальцинированными желудками то и дело на нее налегают; Шпат пока до этого не дошел. – И одежду почище. Спроси, может, у Барсетки.
Крыс юркнул за порог. Шпат вернулся в кресло, осторожно опуская себя, словно кран ставил на место сошедший с рельсов тягач.
Там он и ждал, читая старые отцовские записи. Вертел туда-сюда кулон девушки, проверяя, сохранила ли кожа на ладони какую-то чувствительность. Почитай, нет – чтобы хоть что-то почувствовать, пришлось бы сильно вдавить металлический край амулетика, а это могло повредить драгоценность.
Еще через пару минут ему стало ясно, что она очнулась, но притворяется спящей, наблюдает за ним из-под полусомкнутых век. Выжидает, когда он отойдет, чтобы удрать за дверь и помереть где-нибудь в канаве. Шпат вытянул руку и уронил амулет ей на кровать.
– Здесь тебя не тронут, – снова произнес он. – Я – Шпат Иджсон. – С ударением на второе имя, на свое отчество. В Гвердоне Иджа помнили все – великого вождя, вора-философа, того, кто собирался искоренить все гильдейские непорядки и сделать город справедливым. Имя Иджа произносили в знак ответственности и полного доверия. Всяк в Гвердоне понимал, что сын Иджа – человек чести.
Но для нее имя Иджа вообще ничего не значило. Она таращилась пустыми глазами, затем повторила:
– Шпат. – Голос царапал. – Есть вода?
– Хочешь, чтобы я принес?
– Ничего. – Она села – с какой легкостью она это проделала, не задумываясь, без хруста каменных складок, без прострелов в нервах, – и свесила ноги с кровати. Два шага босиком, потом ее колени разъехались, и она едва не упала, но удержалась за кресло Шпата.
– Поможешь чуток? – попросила она, протягивая руку.
Шпат принял руку, удостоверившись, что между ее кожей и его камнем плотно намотанные бинты. Уперев другую руку, поднял себя из кресла. Комната тесная, а он куда крупней девушки, поэтому пришлось осторожно маневрировать, чтобы ее не задеть. Будто с нею танцует.
Рука об руку они прошли пару шагов к маленькой раковине. Девушка нашла чашку с водой, стала пить медленными глотками.
– Боги, отпускает. Спасибо.
– До сих пор не знаю твоего имени, – сказал Шпат.
– Кари. Мое имя – Кари.
Кари смотрит с высоты, как он падает. Валится кувырком из-под крыши Морского Привоза навстречу каменному полу. До низа триста футов.
Переворачиваясь в воздухе, он видит все.
Под ним объятые ужасом толпы жителей. Горожане, согнанные в древний храм ради жертв Черным Железным Богам. Простонародье, которое его отец надеялся вдохновить, надеялся возглавить и защитить.
Над ним черный железный колокол. Чудовищное божество, перекованное и стиснутое в звонкую форму.
Под ним город. Сквозь высокие стрельчатые окна Привоза он видит шпили Гвердона лишь на миг, но и мига хватает ему, чтобы узнать свой город. Соборы Победы на вершине Священного Холма, макушка церкви Нищего Праведника, Святой Шторм неподалеку от моря. Замковый холм, спящий дракон, на спине зубчатый гребень крыш и башен. За бухтой могучие бастионы Мыса Королевы. Новые вышки алхимиков, трубы и охладительные башни. Его город, его Гвердон.
Сей город вечен, так гласит старый напев; и все же городу не миновать конца.
Над ним Кари. Скована заклинанием, обездвижена, не способна до него дотянуться. На миг он осмелился вообразить себе чудо, помилование в последнюю минуту. Представил, что она примет ужасную сделку, предложенную Черными Железными Богами, станет их верховной священницей. Разделит с ними божественность. Она могла бы тогда подхватить его в воздухе, безопасно поставить на землю. Вылечить каменную хворь одной мыслью. Повергнуть алхимиков и торговцев оружием, политиков и жрецов. Расколошматить мир и отстроить заново.
Но нет. Под собой он видит черную, копошащуюся волну веретенщиков, других проводников воли Черных Железных Богов. Мерзкие кляксы, живые лезвия из тени, из одного лишь воплощенного голода и ненависти. От таких существ ничему хорошему не родиться.
Над ним раскинулся купол. Великолепная гробница для простого бандита с улицы.
Под ним…
Падение вечно. Все же падению не миновать конца.
Шпат падал во тьму.
Темнота.
А затем вдали вспыхнул свет.
Глава 7
Вдали вспыхнул свет. Вспыхнул и пропал за темными водами залива.
Пора выдвигаться.
– Веди, – шикнул Раск. Бастон повел их через безмолвные доки, под прикрытием грузовых клетей и швартовочных тумб. Цель совсем близко. Широкий мол, отгороженный от других проволочной сеткой. Раск разглядел длинное приземистое здание, а за ним палатки и временные хранилища – рабочие цеха Дредгера. Прежде торговец оружием размещал часть своего производства в заливе на острове Сорокопутов, но прошлогоднее вторжение опустошило остров, поэтому теперь все теснилось на этой площадке.
Они подошли к ограде. Ветерок вяло трепал красные флажки, вывешенные в ряд. Красный цвет предупреждал: в цеху обрабатывали крайне летучий флогистон. Вир вздрогнул, увидев предостережение.
Бедный робкий Вир. Ему пора выучиться драться, уметь идти до конца. Усвоить отрицательный отцовский пример – дядя Артоло приехал в Гвердон и по своей слабости все потерял. Раск не наступит на те же грабли. Он покажет Виру, как быть смелым, покажет, как ведут себя истинные сыны Гхирданы.
Он перевел взгляд на Бастона. Местный парень посмурнел лицом, осунулся. Сомневается в успехе? Или что-то еще – Тиск упоминал его печальную предысторию, но свои горести есть вообще у всех. Вцепись покрепче в былое горе – и пойдешь с ним на дно. Пора этим недоноскам ожить, почуять в своих душах драконье пламя.
На дальнем конце мола бахнул взрыв. Синяя вспышка полыхнула так ярко, что осветила нависшие над Гвердоном тучи, а фонари алхимиков на секунду поблекли. Работа Тиска – Вир назначил ему самое опасное задание, и тот храбро с ним справился. Взвились сирены и крики. У Дредгера занимаются переработкой и перепродажей алхимических боеприпасов. Пожар в цехах способен окутать Гвердон токсичным облаком или привести к подрыву других веществ – например, флогистонных зарядов. Поэтому все прекращают работать, бросают дела и всем миром борются с крепнущим огнем. Рабочие выбегают с мастерских и складов, подхватывая ведра с водой и баки с противопожарной пеной. Раск смотрел, как каменные люди, нескладные верзилы, оттаскивают повозки с сырьем подальше от зоны воспламенения.
– Ждем, – бормотнул Бастон.
Распахнулась служебная дверь в главном здании. Пламя отразилось от гладкого шлема.
– Вот и Дредгер, – прошептал Бастон. Продавец боевых веществ в броне защитного костюма тяжело протопал в огненный шторм, оставляя без присмотра контору.
А что важнее, Дредгер оставил ангар, где складировался запас илиастра. Теперь дело за Карлой – вспороть фляги и вылить илиастр в воду – в назидание прочим поставщикам этого вещества.
Вдруг черноту залива озарил багрянец. Второй, более мощный взрыв грохнул неподалеку от первого, обдавая мол горящими обломками. Теперь занялась вся территория, небо осветили красные языки пламени, со вспышками синего, зеленого и едко-фиолетового от горящей алхимии. Похоже, Тиск ошибся с установкой второй мины и поплатился за это жизнью. Ни богу, ни упырю уже не отыскать его останки – силы такого взрыва хватит разметать пепел по всей гавани.
При виде разрушений Вир затрепетал и встревоженно поглядел на небо – ожидал, что ли, увидать, как над Новым городом пикирует в атаке дракон? Бастон не дрогнул, только глянул на гхирданцев, призывая решать. Врываться или отступать? Отказаться от задачи или кинуться в пламя?
– Вперед! – выкрикнул Раск. Он бросился первым, плечом тараня калитку. Следом Бастон и братец Вир. Воздух загустел от дыма; не предполагалось подпаливать это здание, однако, что ж, нельзя взорвать мол, полный опасного летучего алхимсырья, и рассчитывать, что все пойдет строго по плану. Придется просто ускориться. Бастон завел их в контору Дредгера.
– Вир, к полкам. Бастон, ищи сейф, – скомандовал Раск. Сам он обыскивал письменный стол. На столешнице были разложены части механизмов – алхимические принадлежности или составные Дредгеровой брони, так или иначе бесполезные. Раск выдвинул ящики, нашел бутыль нектара, а также хлам, снова хлам и…
– Ты смотри! Ну, хреновина! – пробормотал он, вынимая установленное под крышкой стола оружие. Громадина выглядела так, будто ее создатель подсознательно вынашивал тягу к самоубийству и постарался смастерить орудие, которое непременно взорвется при пробной стрельбе. Учитывая ее расположение под столом с дулом, направленным на кресло напротив, Раск резко проникся уважением к предпринимательским способностям Дредгера. И порадовался, что избрал показательным примером именно его, а не поджег другого барыгу, а потом уселся бы на это гибельное сиденье вымогать сделку.
Бастон сорвал со стены картину горящего корабля, открывая массивный сейф. Присмотрелся к механизму, кашляя, поскольку комнату начинал заволакивать жгучий дым.
– На это уйдут лишние минуты, босс. – Вир поглядел в окно. – Боюсь, больше, чем у нас есть.
Снаружи ревело и плясало пламя.
Раск поднял убойную громадину:
– Отойдите.
– Спятил? – Вир отшатнулся в сторону от дула. Раск швырнул тяжелую пушку родственнику, и тот, ойкнув, ее поймал. Сам же избранник двинулся к сейфу, вынимая драконозубый кинжал. Лезвие прошло через сталь как сквозь сено. Хлопок – пыхнуло облачко серного дыма от оберегающих чар. Дохленькие смертные заклинаньица не преграда силе дракона.
Дверца подалась собственному весу и выпала на пол. Раск сгреб тяжелые учетные журналы, папки, полные секретов и тайных контрактов. Маловажной налички тоже от души понабрал.
– Пора, давай…
Необъяснимое ощущение овладело им. Зрение раздвоилось: он смотрел на цеховое подворье с большой высоты, и там, на молу, бушевало пламя, а Карла со своей командой протыкала бочки с илиастром. Она словно танцевала в огне, глаза сверкали за защитными стеклами. Он видел, как под причал стекает пенная жижа, насыщенная алхимотходами. И было ощущение, будто у него под черепом есть пустые полости и по ним снуют быстрые прожорливые тени – прямо внутри него самого. Упыри. Упыри приближаются.
Раск знал это наверняка, как знал бы о камешке, попавшем в ботинок, или затылком бы чувствовал солнце. Но каким образом? Откуда пришло это знание? Он покачнулся, придерживаясь за стену. Чувствовался жар огня по ту сторону стены, за домом. В таком дыму все труднее дышать. Вот оно в чем дело – от недостатка хорошего воздуха сознание сыграло с ним шутку. Его предки, когда летали на спине Прадедушки до изобретения дыхательных масок, тоже мучились фантомами в разреженном воздухе.
Вот в чем дело.
– Тебе не худо? – спросил Вир, разглядывая его лицо. Раск ухмыльнулся и попытался заговорить, но его окатила новая волна головокружения – другое здание, огромный каменный коридор, запах горелой бумаги, неистовый звон далекого колокола. Взор опять раздвоился. На Бастона падали тени, а Вир при свете пожара казался пораженным болезнью, на его лице гнилая упырья плоть. Упыри. Упыри в туннелях. Откуда же он об этом узнал?
Раск схватил дыхательную маску, прижал к носу и рту. Наверняка дело в этих испарениях. Он открыл окно и бросил журналы с документами в огонь на дворе.
– Уходим! – приказал он. – Живо, погнали!
Снаружи Раск оглянулся на полыхающие цеха. С этого расстояния он различил фигуру Дредгера, черневшую на фоне огненной геенны. Торговец оружием уже не руководил спасением своего двора. Он просто стоял, глядя в пламя, пока пожар пожирал дело всей его жизни. Барыга дураком не был: догадывался ли он про причастность Гхирданы к своему разорению?
Раск почтил поверженного врага уважительным кивком. Увы, но Раск побеждает всегда.
