скачать книгу бесплатно
– наяривал рок-бард, сидя на табуретке в косом солнечном луче.
Через заднюю дверь Сергей вышел из чайной. Он стоял на крылечке, жевал травинку и глядел на березовую посадку вдоль поля. Тут из-за угла чайной выдвинулась хорошо известная Белову личность. Это был Ванька Кукуев, брательник Олеси. В руках у Ваньки был изрядного размера дрын.
– Ты чего тут трешься? – спросил Иван, чтобы завязать разговор.
У Белова сразу зачесались кулаки, и он стал придумывать, как бы обиднее Ивану ответить. Тем временем, из-за угла вышло еще двое обормотов и тоже с колами. Одного, щербатого Белов раньше не видел. А другого, мелкого, как пацан, с длинной фамилией Метрущенков, знал очень даже хорошо и помнил, что тот по-подлому дерется.
Задняя дверь чайной открылась и на пороге показалась Олеся Кукуева во всей своей красе.
– Ну, ладно, Олеська, я потом как-нибудь загляну, – сказал Белов бодро и завернул за угол.
За углом возле «буханки» стоял Вовка Отрощенко и оглядывался по сторонам.
– Серый, ты куда пропал? – спросил он Белова.
Сергей забрался в «буханку» к ремонтникам. Прежде чем хлопнуть дверью, оглянулся назад и увидал стоящую возле чайной троицу с дрынами.
Комбайн Игоря Сковороды неожиданно свернул с полосы и, заложив по полю широкую дугу, на крейсерской скорости устремился к Арбузовским кустам. Бригадир испугался, что машина со всего хода вломится в чащу, открыл рот и запихнул в него свой соленый от пота кулак, ободрав костяшки о зубы. Но Игорь резко тормознул возле молодого дубка. Машина качнулась и встала.
Что за чертовщина сегодня творится? думал бригадир, прыгая на «газике» по жнивью. А может, не врал покалеченный дед? Его сердце пропустило удар и в желудке похолодело, словно он проглотил ведерко пломбира. Что там Селивантий бормотал? Вышел из хлебов зверь, и звезды небесные попадали на землю, точно крыжовник… Да, нет, это чухня какая-то…
Возле комбайна Сковороды бригадир остановил машину. Здесь была тень, золотое вечернее солнышко скрылось за деревьями. Через пыльное стекло кабины бригадиру было видно, как Игорь Сковорода сидит, упершись подбородком в «баранку» и смотрит исподлобья на лесополосу. Арбузовские кусты только назывались кустами. Раньше между деревнями стоял глухой лес. Этот лес свели, чтобы было, где сеять хлеб, и теперь от леса осталась узкая полоска деревьев вдоль оврага.
– Эй, Сковорода! – почему-то шепотом позвал его бригадир.
Игорь не шелохнулся.
Может, помер? подумал тогда бригадир и полез в кабину по лесенке. Залез, распахнул дверцу.
– Игоряша, ты, живой?
Сковорода медленно обернулся к бригадиру и, улыбаясь расползшейся на все лицо улыбкой, сказал,
– А это ты, Афанасич? Заходи!
И гостеприимно махнул мягкой рукой. В ту же секунду бригадир почувствовал густой запах первача. На полу поблескивала пустая бутылка. Бригадир не стал забираться в кабину, а оперся рукой о крышу и с отчаянием посмотрел на нескошенное поле.
– Где-то здесь тропинка была, – заговорил Игорь Сковорода спокойным пьяным голосом. – Через кусты и дальше на Савелевскую горку. Я тогда еще мальцом был. Помню, там две старые ели стояли. Помню потеки засохшей смолы на толстых серых стволах. Эти старые ели были, как ворота в сказочный мир… Только не видать чего-то ту тропинку. Заросла, наверное.
– Сходи, поищи, – посоветовал бригадир.
Он говорил сквозь зубы, барабаня пальцами по крыше кабины. Багровые волны гнева захлестывали его сознание.
– И то верно, – обрадовался Игорек.
Он выбрался из кабины и спрыгнул в золотые волны пшеницы. Побрел вброд к кустам. Уже заходя, словно под кровлю, под ветвь векового дуба, наполовину пропав в густой зеленой тени, Игорь обернулся и виновато поглядел на бригадира добрыми пьяными глазами.
– Ты меня извини, Петруша, я тут забухал малек.
Бригадир стиснул рукоять нагана в кармане галифе. Сосчитал до десяти. Багровая муть перед глазами немного рассеялась. Спросил сипло,
– Кто тебе самогонку продал, не скажешь?
– Петруша, я бы сказал, – Игорь Сковорода развел руками. – Да только он просил не говорить. Сказал, ты шибко обидишься.
– А ну, давай, дуй в кусты своего детства! – заорал на него бригадир. – Иди там, с елками обнимайся!
– Не ругайся, Петруша, не надо, – сказал ему ласково Игорь Сковорода и пропал в Арбузовских кустах.
Сергей Белов кемарил в ромашках, на склоне дренажной канавы. Бригадир подошел и не сильно пнул его пыльным кирзовым сапогом в бок. Белов сел, хлопая спросонья глазами.
– Проспался, скотина? – спросил его бригадир.
– Афанасич, да я не в жисть! Черт попутал! Ты же меня знаешь…
– Знаю, – веско сказал бригадир и Белов затих.
Бригадир стоял на краю дренажной канавы, широко расставив ноги и скрестив на лобке руки. За его спиной было фиалковое вечернее небо с расплывшимся реверсионным следом самолета и рыжими кольцами рефракции от садящегося солнца. К его поношенным галифе налипла пшеничная труха, на лацкане его пиджака горела рубиновым светом звезда Великой Отечественной Войны. Его худое обветренное лицо было суровым и недобрым.
Сергей хрюкнул и вылез из канавы. Бригадир повернулся к Сергею спиной и пошел к своему «газику». Белов бежал следом.
– Второй шанс, тебе, сукиному сыну, даю, – говорил бригадир на ходу. – Молчи! За пьянку во время уборочной тебя под суд отдать мало. Но тут такая подлянка вышла. Сковорода забухал малек. Короче, сядешь на его машину. Проявишь себя на страде, и мы забудем о твоем позорном поступке.
– Афанасич, родной, – Белов обогнал бригадира и побежал спереди, по-собачьи заглядывая ему в глаза.
– Молчи! – сказал бригадир. – Я это не по доброте душевной. Ты меня знаешь, нет у меня душевной доброты.
– Знаю, Афанасич!
– Я человек суровый. Жизнь меня покорежила. Если бы Сковорода не забухал… Короче, свезло тебе, Серый!
Бригадир сел за руль «газика», Сергей Белов – позади. На пустом сиденье лежали две пустые бутылки из-под самогона. Одну бригадир подобрал в поле, на скошенной полосе. Другую нашел на полу кабины в комбайне Игоря Сковороды. Бригадир взял одну бутылку в руки, потом другую. И задумчиво их повертел. На обоих не было ни следов клея, ни кусочков бумаги от этикетки. Бутылки, наверное, сперва положили в таз с водой, чтобы отмокли, прикинул бригадир, а потом аккуратно отлепили этикетки. Спрашивается, на кой ляд?
– Слышь, Серый? – спросил он комбайнера. – Тебе кто первача продал?
– Мля, я ему пообещал, что не скажу. Типа, слово дал.
Бригадир вцепился руками в «баранку» и сидел так минуту-другую, осторожно дыша и пережидая, пока багровая пелена гнева перестанет застилать глаза.
– Не ешь сердце, Афанасич, – сказал ему Белов. – Ты гляди, к Баре супружница на велике прикатила. Любопытный факт.
Сквозь пыльное ветровое стекло бригадир увидел, как комбайн звеньевого остановился в начале новой полосы. К комбайну на велосипеде подъехала жена Валеры Борисенко, Анастасия. Валерка бодро спустился по лесенке. Удерживая велосипед за руль, Анастасия пообнималась немного с мужем. К багажнику велосипеда была прикручена корзинка. Из корзинки Анастасия достала газетный сверток и еще один и еще. Барисенко бережно принял у жены свертки и по лесенке забрался в кабину.
– Ну, и фигле? – спросил бригадир, – пожрать привезла…
И тут бригадир вспомнил, что уже видел Анастасию сегодня утром. Воспоминание обрушилось на него, как ушат ледяной воды. И он припомнил теперь каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над избой в три окна. Дрожание листьев яблоньки на утреннем ветерке. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под руки. И веселый блеск стеклянных бутылок, сохнувших на кольях забора…
Бригадир покосился в зеркальце заднего вида и увидал, как Белов подмигивает ему целым, еще не подбитым глазом.
– Я сейчас на кого-то шибко обиделся, – сказал бригадир.
В поздних сумерках хлебоуборочная бригада «Василек» снялась со скошенного поля. Машины шли с зажженными фарами, в слепящих электрических лучах клубилась пыль. Бригадир стоял возле старого «газика» на обочине и смотрел на проходящие мимо машины. Приметив нужную, бригадир на ходу ухватился за лесенку и залез в кабину. Распахнул дверцу.
– Подвинься-ка, – сказал он звеньевому.
Борисенко подвинулся, и бригадир присел на край обитого дерматином сиденья. Какое-то время ехали молча. Дорога шла по задам деревни, и в окошко были видны силуэты крыш и яблоневых деревьев.
– Не узнал, кто самогонкой в бригаде барижит? – спросил бригадир.
– Глухо, как в танке, – ответил Валера.
– Редкостная сволочь, наверное, – сказал сквозь зубы бригадир.
– Не то слово, – оживился звеньевой. – Если бы я его поймал, то сразу, без разговоров сунул бы в ухо.
– На! – сказал бригадир и залепил Борисенко в ухо.
Голова звеньевого со звоном ударилась о стекло кабины. Осколки стекла посыпались на пол, полетели в темноту, на дорогу.
– Афанасич?! – закричал Борисенко, выпучив глаза, – ты чего дерешься?
– А того, – ответил бригадир. – Чего же тебе не хватало, Валера? Справный дом, жена – красавица, всё у тебя было. И зарабатывал ты, грех жаловаться… Нет, не пойму, как же ты барыгой заделался? Да в военное время я бы тебя, как вредителя к стенке поставил!
– Афанасич, ты чего на меня напраслину гонишь? Ты же меня не первый год знаешь? – спросил звеньевой, опасливо косясь на бригадира.
Одной рукой он держался за «баранку», а другой за ушибленное ухо. Бригадир долго ему не отвечал, а только молча глядел за окно. Деревня кончилась, вдоль дороги в сиреневых сумерках стояли одинокие березки.
– Это вы ловко придумали, – сказал он, наконец. – Жена дома самогонку гонит, а муж на работе барыжит. А супруга у тебя славная: домовитая, хозяюшка. Прежде чем первач разливать, все бутылочки помоет, этикетки отпарит, на забор повесит. Что же вы за люди такие? А может, вы и не люди вовсе? Может, вы со своей Анастасией только снаружи люди, а внутри у вас какие-то твари живут. Вроде как пришельцы из других миров. Я такое кино в видеосалоне смотрел. Этих тварей потом еще из огнемета всех сожгли.
Теперь долго молчал звеньевой. За пыльным окном кабины высвеченная лучами фар моталась разбитая проселочная дорога.
– Я завтра уволюсь. Из района уеду, – сказал, подумав, Борисенко.
– Ты у меня из страны уедешь, – пообещал бригадир. – А ну, стой! Что там еще такое?
Шедшая впереди машина резко остановилась. Звеньевой тоже тормознул.
– Сиди пока здесь, – сказал бригадир. – А я пойду, погляжу.
На дороге, возле головной машины толпились комбайнеры, ремонтники и водители грузовиков. Трещали моторы, пахло соляркой и бензином. В контрастном свете фар покалеченный дед Селивантий с бельмом на глазу был особенно страшен. Бригадир, наверное, содрогнулся бы от ужаса, если бы не был так взбешен.
– Чего стоим, мужики? – спросил, чуя недоброе, бригадир.
– А ты погляди сам, Петруша, – сказал появившийся, шут его знает, откуда, Игорь Сковорода.
– Куда глядеть-то?
– Они здесь, – сказал тихо Игорь и ткнул указательным пальцем вверх.
Осторожно, одним глазом бригадир покосился на темное, ночное уже небо. Небо, как небо. Звезд до черта, а луны не видно.
– Над дорогой, – подсказал Игорь. – Прямо в зените.
Переборов смутную тревогу бригадир задрал голову вверх, так, что хрустнула шея, и со всей силой уперся взглядом в ночной небосвод. И он увидел. В полночном зените, над проселочной дорогой, над комбайнами и грузовиками, над горсткой людей, высоко в черной пустоте, среди млечного блеска звезд.
– Ёхарный бабай! – прошептал бригадир.
– Это пришельцы, Петруша, – так же шепотом сказал Игорь Сковорода. – Это НЛО.
– Сам вижу, – сказал бригадир.
Он уже пришел в себя. Закурил сигаретку, затянулся.
– И я увидел звезду, упавшую с неба на землю, – молвил дед Селивантий, тыкая в небо своим скрюченным пальцем. – И был ей дан ключ к проходу, ведущему к бездне.
Стоящие поодаль, комбайнеры молча внимали.
– Нельзя нам на Болдырево, – сказал тихо Игорь. – А то, как бы беде не быть. Эти вон, тоже на Болдырево летят.
Бригадир проводил взглядом косяк НЛО. И верно, тарелки шли на Болдырево.
– Да шут бы с ними, пускай летят, – отмахнулся бригадир. – Там щас много всякого летает. Там и наши летают. Орбитальная станция «МИР» называется. Не слыхал?
– И тогда я увидал могучего Ангела, спускавшегося с небес. Он был облачен в облако, вокруг головы у него была радуга, – сказал дед Селивантий и задумался.
– Ты лучше послушай Вещего Деда, – зашептал Сковорода. – Было два знака. Это когда Бара в пшенице фашиста нашел и еще, когда Серый медведя-шатуна в поле поднял. Две печати сломаны… Вещий Дед говорил нам тогда, да только мы, маловеры, не слушали. А теперь, нате вам! Сломана третья печать!
Игорь Сковорода говорил все тише и тише. Бригадир отчего-то решил заглянуть ему в глаза. Глаза у Игоря были нехорошие. Круглые, как пуговицы, черные и блестящие. Потом бригадир заметил, что колхозники, стоявшие на дороге поодаль, вдруг придвинулись и обступили его со всех сторон. Все они были люди проверенные, можно сказать, родные. Не первый год бригадир работал с ними рука об руку. Но что-то неуловимо переменилось в этих людях. Будто он оказался вдруг на дне какого-то нехорошего сна. И колхозники, стоявшие вокруг бригадира, теперь казались ему чужаками.
Может, это фары так светят, думал бригадир с тоской, вглядываясь в молчаливые неприветливые лица. А может, это я замотался сегодня до чертиков.
– Попомните еще слова мои, – пошел дед Селивантий по второму кругу. – Никто не выйдет живым нынче ночью с Болдырева поля! Спасайтесь, неразумные! Близок уже час Черной Страды! Бегите отседова в ваши города и станицы!
– Тикай, мужики! – заорал кто-то дурным голосом, то ли Юрка Шолохов, то ли Мишка Нагибин, бригадир не разобрал. – Разворачивай машины! Гоним в Синьково пока живые еще! Там на улицах горят фонари! Там нет страха!
– Да вы что тут, с ума, что ли все посходили! – заорал бригадир, силясь своим криком разорвать эту обморочную пелену сна.
Выхватив из кармана галифе наган, бригадир пальнул в воздух. В ушах зазвенело.
– А ну, окаменели все!
И с дымящимся наганом в руке бригадир пошел через пахнущую пороховым дымом ночь. Подойдя поближе к Селивантию, он сильно ударил покалеченного деда рукоятью пистолета в висок. Селивантий, как куль повалился в дорожную пыль.
– Провокатор, – коротко объяснил бригадир и, помолчав немного, спросил комбайнеров, – Что же вы, мужики, контуженного слушаете? Да его из бригады гнать надо было к чертовой бабушке! А теперь и вовсе старый хрен под суд пойдет.
Из кармана пиджака бригадир выхватил порванный конверт с печатями и помахал им в воздухе.
– Это вот сводка по погоде. Из Дмитрова телеграфом передали. Завтра к вечеру начнутся обложные дожди. А это значит, что жать будет нельзя. Это и идиоту, мля, понятно. У нас времени на все – сегодняшняя ночь и завтра полдня. Вот и считайте сами – Болдырево не скошено и Лешенинские поля стоят. Если завтра к обеду не успеем – погубим хлеб.
