скачать книгу бесплатно
– Случалось, срывался. Полгода в завязке.
– Умничка.
– И что же хотел от тебя этот монстр? – вопрошает лейтенант Данди.
– Мистер Рейли, будьте так любезны, не путайтесь у меня под ногами, – неживой электрический голос потрескивает и гудит в телефонной трубке и ввинчивается в мой мозг. – Я тоже разыскиваю этого русского. Я найду Шурика Ха и пресеку его жизненный путь. В этом заключается моя миссия.
– Миссия, – кивает лейтенант. – Вот, на этом он и помешался. Публикатор безжалостный и изобретательный убийца. Он странствует по миру, исполняя свою миссию. Публикатор отлавливает и умерщвляет писателей. Нет, не всех конечно, упаси боже! У него есть какой-то критерий отбора. Дальше, признаюсь, для меня начинается «Сумеречная зона»…
– Теперь слушайте меня очень внимательно, мистер Рейли. Этот русский эмигрант, этот мальчишка опаснее бубонной чумы. Как алхимик, открывший атомный синтез в своем подвале он выучился складывать слова, не отдавая себе отчета, какая сила в них скрыта. Его литературные эксперименты угрожают существующему миропорядку. Мне доподлинно известно о рукописи. Он сложил из слов нечто мерзкое и немыслимое. Он бросит людишкам рукопись, словно кость и станет смотреть, как вы корчитесь облепленные липкой жутью в своих склепах. Я вижу эпидемию, вижу гекатомбы из тел инфицированных на улицах Буэнос-Айреса… Поверьте мне господин Рейли, самые обычные слова способны погасить солнце…
В трубке сильно трещит, неживой электрический голос Публикатора пропадает. Я дую в мембрану, стучу трубкой по столу. Подношу к уху. Голос Публикатора звучит теперь тише, как бы сквозь завывания ветра и то и дело прерывается.
– Маги древнего мира знали об этом, но их знания надежно утрачены… лукавые шумеры, бесноватые жители Вавилоны, упёртые египтяне… но всегда найдется какой-нибудь юродивый с шилом в жопе… играя, он разнесет на осколки драгоценную вазу мироздания… мальчишка сложил цепочку из слов… тропа через темное поле… волшебное яйцо над бездной… ты спросишь меня, зачем масоны стоят на башнях? Они…
Тут в трубке треснуло, и связь окончательно оборвалась. Я стою и осторожно держу ее возле уха. Но трубка мертва и я кладу ее на рычаг телефона.
– Кстати, телефон и сейчас не работает, – говорю. – Я ходил на станцию, обещали прислать мастера.
Лейтенант, сделав непроницаемое лицо, поднимается из кресла, нахлобучивает на голову свой видавший виды котелок и ни слова не говоря, направляется к двери.
– Так, значит, выпить у тебя нет? – спрашивает меня Том.
– Я в завязке. Я же сказал.
Лейтенант оборачивается в дверях.
– Благодарю за сотрудничество, сеньор Рейли, – говорит он официальным голосом. – Если соберётесь уехать из города, будь любезны, поставьте нас в известность.
А я все ждал, когда же Данди это скажет. Дождался. Да, куда мне отсюда ехать, это же Аргентина! Край мира. Дальше только Антарктида и заброшенные базы нацистов под километровым панцирем льда.
Копы, наконец, уходят. Я завариваю себе свежий мате. Сижу в кресле и слушаю, как шумит дождь за окном.
Часть вторая. Тьма над Буэнос-Айресом
Прочитав последнюю страницу, Моберг c пустым бессмысленным лицом смотрит на многоточие. Трет ладонью глаза, теребит щетину на подбородке. Проверяет, не напечатано ли что-нибудь с другой стороны. Нет, не напечатано.
– И что это за чухня такая? – с тоской восклицает Моберг.
Так не бывает! Роман обрывается на полуслове, сюжетные нити висят в пустоте, как порванные бурей провода, и в этом нет никакого смысла! Моберг знает, о чем говорит, он сам литератор. Наверное, Шурик забыл положить в портфель финальную главу, а может, попросту не успел дописать, успокаивает себя Моберг. А может, эта глава здесь, только перепуталось с другими, и я читал страничку то там, то сям и не понимал, что читаю? И верно, повествование местами казалось спутанным и сумбурным, словно сон, но я торопился к развязке…
Моберг поднимает с пола ворох бумажных страниц и начинает быстро проглядывать одну за другой, снова роняя страницы на пол. Он сидит на низком топчане у себя в берлоге. За окном кромешная тьма, ночь.
Проглядывая роман сызнова, теперь уже задом наперед Моберг понимает, что никакой недостающей главы здесь нет. Роман дописан. А эта зияющая пустота в финале, как раз таки всё и объясняет, не объясняя по сути ничего. Как же я сразу не понял, бормочет себе под нос Моберг, повествование обрывается, потому что рассказик пропал. Сгинул без следа. И некому больше рассказывать историю! Вот, в чем тут дело!
Моберг опасливо отбрасывает в сторону бумажный ворох и странички разлетаются по каморке. Ему хочется сжечь роман немедля и еще слаще – перечитать, перепроверить, был ли у героя шанс спастись? Только Моберг нюхом чует, что у героя нет и тени шанса. Зато здесь есть глубоководные жуткие чудища, они прячутся за бледной неровной машинописью и глядят на Моберга из бездны. Но соблазн так велик, что он берется читать по новой… А потом случается вот какая штука. Толчея мыслей в его голове разом смолкает. Будто кто-то выключил бормочущий целый день телевизор. Моберг сидит на топчане, в маленькой неприбранной комнатушке, в пустоте, посреди хмурой осенней ночи. Электрическая лампочка свисает с потолка на мохнатом от пыли шнуре, её тусклые лучи пронзают сумрак. Воздух в комнате стоит с маслянистым блеском и такой густой, что, кажется, из этого воздуха в любую минуту может вылепиться все, что душе угодно.
– Что еще за напасть? – бормочет Моберг, облизав пересохшие губы.
И тут же ветка пальмы с оглушительным костяным стуком хлещет по черному оконному стеклу. Моберг подскакивает на топчане. То пятясь, то бочком он крадется к дверям, прочь из каморки, сделавшейся внезапно очень неприятным местом. Мимо серванта, мимо зеркала с осыпавшейся амальгамой… Рывком Моберг распахивает дверь, скатывается с грохотом вниз по лестнице и вылетает на улицу. Закурив сигаретку, он бредет мимо темных халуп, куда глаза глядят. Моберг менял города и континенты, но, куда бы его ни забрасывала судьба, вокруг неизменно вставали все те же трущобы. Час, однако, поздний, кругом ни души, небо сплошь в тучах, лишь где-то на задворках качается на ветру фонарь. Мобергу мерещатся, то шаги за спиной, то какая-то возня в кустах. Район трущоб, будто вывернули наизнанку. Знакомые проулки все как один приводят его в тупик. А на перекрестке, где был кабак и публичный дом, стоит теперь обветшалый дворец с колоннами… Наверное, впервые в жизни Мобергу сделалось жутко в трущобах. Очень захотелось к живым людям, на яркий свет… Моберг оглядывается по сторонам и замечает неподалеку живых людей. Трое портеньо нестройно и громко поют народную аргентинскую песню:
"Мглой зальет мне душу,
Померкнет лазурное небо,
И я сна я лишусь на веки,
Когда ты уйдешь от меня!" (2)
Моберг идет за пацанами и в скором времени их нагоняет. Весело и беззаботно было шагать за этими портеньо по полуночным улицам Буэнос-Айреса. Но вот, возле старого дома в колониальном стиле приятели прощаются.
– Брось, Пабло, пойдем, хлопнем еще по стаканчику!
– Нет, братцы, Машка меня заждалась. Я и так люлей получу.
– Ну, буэнос-ночес, амигос!
– Буэнос-ночес, че!
И ребята расползаются кто куда. Моберга такой вариант никак не устраивает. Он быстро подходит к подъезду и, крякнув, бьет ближайшего портеньо по уху. И тут же улепетывает. Топот ботинок за спиной воодушевляет его. Во время погони Моберг то и дело оглядывается и, чтобы преследователи не теряли энтузиазма, строит им рожи и ругается обидными словами. Увлекшись, он далеко отрывается от пацанов, и останавливается перевести дыхание в каком-то глухом дворике. Дома в этом дворике стоят нежилые, под снос, с выбитыми окнами и сорванными дверьми. Моберг тяжело дышит, привалившись в детской проржавелой горке. Он ищет сигареты по карманам засаленного пиджака… Моберг никак не может выбросить из головы роман, который давеча прочитал. В этом темном и жутком дворике глухой аргентинской ночью его посещает озарение. Мелкие детали, обмолвки персонажей, ничего не значащие фразы, рассыпанные по тексту, складываются заново, как цветные стекляшки в калейдоскопе. В истрепанную душу Моберга, словно вцепляется сотня рыболовных крючков. Теперь события последних глав предстают перед ним в совсем другом, зловещем свете.
– Вот оно что… – бормочет Моберг.
Губы одеревенели, в сердце сидит тупая игла. Все оказалось во сто крат страшнее и гаже, чем он решил, когда прочел роман в первый раз. Мобергу не хватает воздуха, ноги подкашиваются и он валится в заросшую бурьяном песочницу. Лежа в сырой и мертвой траве он явственно видит текст романа, набранный на одной странице размером со стену жилого многоквартирного дома. Слова, из которых сложен роман самые заурядные. Они похожи на разноцветные веселые кубики с азбукой, которые покупают малышам. Эти кубики – синие, красные, зеленые и желтые скрепляет между собой что-то вроде серебристой слизи, что-то похожее на тонкую паучью нить. Текст романа, словно занавес на сквозняке, то надувается пузырем, то опадает. Клейкая слизь поблескивает, трещит, рвется и снова натягивается между кубиками слов… Моберг поднимается на ноги, но никак не может найти выход со двора. Он тычется в стены и углы, как слепой котенок, пока не забивается в узкий проулок. Это даже не проулок, а щель между домами. А хорошо бы сейчас угодить в полицейский участок, мечтает Моберг, протискиваясь между осклизлых стен. Зафигачить копам в окно хорошим булыжником и готово! Ну, отметелят, конечно, куда без этого! Зато после, как пить дать, посадят в обезьянник. А в обезьяннике – лафа, в обезьяннике, брат, жить можно! Протиснувшись на другую сторону проулка, Моберг попадает в темный заросший сквер. Он стоит среди кустов и смотрит на маленькую мощенную плиткой площадь. Посреди площади растет раскидистый старый каштан, а под сенью каштана расставлены белые столики, а над столиками среди ветвей развешены веселенькие разноцветные гирлянды. Вот, в кафе заходит шахтер после смены в забое. Снимает с плеча отбойный молоток и ставит к столу. Плюхается на стул и стаскивает с головы шлем с фонариком. Устало проводит рукой по черному от угольной крошки лицу, и на его лице остается широкая розовая полоса. К шахтеру спешит мальчишка-официант… Моберг идет прочь из сквера, ломится, не глядя, сквозь кусты. Уютное кафе, белые столики, мигающая разноцветными огнями гирлянда. Нужно только пересечь эту маленькую площадь, и он спасен! И в это мгновение на плечо Моберга опускается тяжелая рука.
– Я Публикатор, – объявляет некто и в его мертвом лишенным эмоций голосе Моберг отчетливо слышит гул и треск электричества. – По крайней мере, под этим нелепым прозвищем я известен человецам. А вы, если не ошибаюсь, Эла Моберг?
– Да, это я, – еле слышно бормочет Моберг.
– Увы, сеньор Моберг, у меня скверные новости. Вы инфицированы и едва ли увидите снова солнечный свет. Крепитесь! Последние ваши часы станут воистину сущим адом. Я помолюсь за еще одну пропащую душу.
Скрытая в траве проржавелая крышка канализационного люка приподнимается и с глухим лязгом отъезжает в сторону.
– Париж! Восьмая кабинка! – громко объявляет телефонистка за стойкой.
Поднимаюсь с жесткой неудобной скамейки, захожу в означенную кабинку, прикрываю за собой дверь, снимаю трубку.
– Бон матэн, Жорж! Не разбудил?
– А я еще не ложился, – хмуро откликается Жорж.
И я сразу узнаю его хриплый, словно бы простуженный голос.
– У вас там дождь, че?
– Что? А, дождь… Ну да, моросит немножко.
Я стою в телефонной кабинке и держу трубку возле уха. В пустой гулкий зал почтового отделения сквозь арочные окна и отворенную дверь валит белый полуденный свет. Там снаружи – Майская площадь, пальмы и Розовый дом, все едва различимо и стерто солнечным блеском. Я закрываю глаза и вижу уютную квартиру Жоржа на тихой Роше Ленуар. Капли дождя на оконном стекле. За окном в предрассветном сумраке дрожат огни. Я вижу Жоржа в халате, с трубкой в зубах, он стоит возле телефона в прихожей…
– Эй, Иван, ты куда-то пропал! Оле?
– Я так скучаю по Парижу, старина, – говорю я Жоржу, – Как бы я хотел попасть в те сказочные времена, когда мы с тобой были зелеными сопляками, а жизнь казалось прекрасной и удивительной. Пускай только на одну ночь! Я бы сейчас пошел гулять по Елисеевским полям и шатался бы из кабака в кабак до рассвета. Я бы порядком надрался, а с утра… Я так и вижу это утро – пасмурное и жемчужно-серое…. А с утра я бы замечательно похмелился шампанским где-нибудь на скамеечке, возле Триумфальной арки в компании голубей и клошар…
– А потом тебя копы заметут, и мне придется вытаскивать тебя из кутузки, – Жорж зевает, как мне кажется, демонстративно, – Я тебе в прошлом месяце бандерольку с книжками отправил. Пришла?
– Пришла.
– Прочитал?
– Да, прочитал.
Пауза.
– Ну, нормально, добротно так, крепенько. Немного лирики, реализм опять же. Что еще сказать…
Пауза.
– Жорж, ну, не нравится мне этот твой деревенский легаш. Ты же знаешь… Ну разве можно так писать: "Мегрэ встал и пошел напролом"(3)… Или еще, цитирую по памяти: "Мегрэ забыл какая сила в его руках, юноша застонал, вырываясь из железных тисков комиссара" (4). А вот еще перл: "но внезапно Мегрэ переменился. Рядом с Жанвье сидел другой человек – массивный, апатичный, устрашающий монолит"(5).
Пауза. Мне слышно, как Жорж сопит в трубку.
– А Хэму нравиться, как я пишу. Он всего Мегрэ перечитал, когда в Африке охотился.
– Так, то Хэм, а то я.
Пауза.
– Иван? А ты сам-то, как, больше не пишешь?
– Нет, не пишу.
– Ты только не отчаивайся, дружище…
– А иди-ка ты к люлям, дружище! Я не могу больше писать, я уже тебя говорил. И нет никакого Ивана, он умер, выгорел изнутри и я его схоронил. Есть только Догхауз Рейли, частный детектив, и он сидит в своей пыльной конторе в Буэнос-Айресе и старается заработать немножко денег на жизнь, расследуя всякую дребедень… Извини, Жорж, что на тебя накричал.
– Это ты меня извини. Ты же просил никогда впредь эту тему не поднимать. А я тут опять полез…
Пауза. Жорж приглушенно кашляет.
– Слушай, Ванька, если ты просто так звонил, ну, типа, поболтать, то мы вроде как поболтали. Время уже позднее или раннее, это, как посмотреть, и меня тут поблизости ожидает одна дама в пеньюаре. Кажется, она замерзла уже. А завтра мне снова ехать на эту писательскую попойку, а я и так толком не высыпаюсь…
– Да-да, извини. Я вообще-то по делу звоню. У нас объявился один портеньо, эмигрант из России. Литератор. Так мне сказали, он тусовался в Париже. Я и подумал, может ты с ним знаком или слышал что-нибудь краем уха.
– Как имя отрока?
– Шурик Ха.
Пауза. Потому, как прогнулась тишина в телефонной мембране, я понимаю, что Жорж его знает.
– Жорж? – взываю я к тишине. – Оле?
– Да, здесь я, здесь, не кричи! У вас там небось сиеста, всех еще перебудишь… Да, знаю я твоего русского. Премного наслышан. Он объявился в Париже примерно с полгода назад. Засветился в здешней писательской тусовке. Ходил по салонам, хлестал абсент в кафешках, кувыркался в Булонском лесу, напечатал эссе в «Современных записках», там еще Сирин печатался, если помнишь…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: