Они написали убийство. Детектив про женскую дружбу

– Да не писала я такого! – вдруг прокричала Ольга Головёшкина, потому что чувствовала, что эту фразу придётся кричать ещё много много раз. – Там написано, что Варвара – брюнетка, а ты – блондинка. Она – сотрудник полиции, ты – недоучка-журналистка. Она убила американскую подругу, потом вышла за её американского мужа. Он – американский бизнесмен, а твой-то – биржевик!!! А если написано талантливо и даже гениально, что в это поверил каждый, я не виновата! – оторвала от маникюрши пальцы с красными ноготками Ольга Головёшкина и направилась к кассе.

Хельга Голяшкопф-Кюри шла за ней рядом, переваривая услышанное.

– А чем заканчивается детектив?

– Все деньги русской мафии, которую Ольга смогла вывести на чистую воду, она отдала домам-инвалидов. А себе оставила столько, чтоб припеваючи жить на Гавайях с мужем-египтянином, он был садовником убитого мужа и убитой подруги.

Хельга Голяшкопф-Кюри почесала голову так, что чуть не вырвала себе клок волос, не в силах понять, катастрофа уровня ДТП или ядерного взрыва произошла с её жизнью за эти дни?

– Оль, я сама переживаю. Это ж первый раз, когда по-настоящему выстрельнуло! – обняла подругу за плечи Головёшкина, стараясь не дотрагиваться до неё ещё не высохнувшими ногтями. – Мы с тобой попали в яблочко! Звёзды нам благоволят! Ты хоть понимаешь, что твои мечты сбываются?! Всё идёт по плану?! Ты хотела покорить родину? Все эти зеваки, – Оля отвела в сторонку всё ещё напряжённую подругу, как бы отстраняясь от персонала и посетителей, которые всё больше и больше признавали популярных звезд, только не понимая, кто из них кто, так девушки были обе прекрасны, – твои читатели, зрители, поклонники. Они скушают всё, что ты им предложишь. Дальше ты берёшь в руки роман и едешь с ним в свою Эмэрикэ, – передразнила невыговариваемый акцент соавтор, – и там становишься второй Мисс Марпл, только с сербским акцентом. Но тебе и мне придется убивать, – серьёзно посмотрела в глаза Ольга Головёшкина Ольге Голяшкиной и попыталась не рассмеяться. – Нам придётся мочить кого-то желательно раз в полгода. Даже если ты продолжишь рекламировать там свои фигулечки про йогу и здоровое питание, от которого растут такие сиськи. Без коварных убийств, – Ольга дотронулась красным ногтем до своей головы теперь цвета шоколадное дорадо, – которые живут в моём лице здесь, ничего не получится.

Наконец до Голяшкиной дошли слова подруги, которые яркими американскими картинками замельтешили в голове цвета мокко-дорадо, и обе они засмеялись так, что схватились за животы, согнувшись в три погибели. И если Хельга разогнулась от смеха, то Головёшкина так и упала на пол салона с приступом сильнейшей боли.

– Вызовите скорую! – кричала Ольга, пытаясь обнять подругу. – Немедленно! Моей лучшей подруге плохо! Спасите её!

– Что… смешно, – сквозь боль говорила соавтор, пытаясь шутить, – в книге Барби, ну то есть Варя, убивает лучшую подругу специальным ядом, про него знают русские спецслужбы, хотя его можно найти в любом чистящем средстве для унитазов. Они провоцируют мнимые колики в желудке, после которых наступает быстрая смерть.

Хельга Голяшкопф-Кюри хотела было улыбнуться, но не смогла.

Приехавшая быстро скорая помощь диагностировала острый приступ аппендицита и увезла соавтора в ближайший госпиталь на срочную операцию.

– А мне-то что делать? – спросила напоследок скрюченную подругу Ольга Голяшкина.

– Качай, Оля! Качай нам деньги и славу! Пусть в честь нас назовут улицу, а лучше целый город! – прохрипела накрашенная и похорошевшая Ольга Головёшкина уже из кареты скорой помощи.

Бодрой походкой Хельга Голяшкопф-Кюри отправилась в отель, ожидать новостей, во-первых, от издателя: что читатели готовы увидеть своего кумира, во-вторых, от мужа: что он удачно приземлился и, в третьих, от подруги: что с аппендицитом покончено.

Первым позвонил Джеф, по заикающемуся тону которого Ольга поняла, что ДТП всё-таки случилось. Оказывается, во время полёта в элит-классе муж повстречал давних коллег, что летели с брифинга. Те восхищались и изумлялись смелостью коллеги жениться на русской киллерше, которая носит в сумочке убийственное оружие массового поражения типа «новичок», от которого погибли лучшая подруга и американский муж, очень похожий на Джефа.

– Я… я не понимаю, Вафи, что происходит? – заикался Джеф.

– Милый, я сейчас все объясню. Ольга… – умиротворяющим тоном начала молодая жена.

– Я ей звонил. Взял трубку врач, он сказал, что Ольга на операции – такой же, как у девушки из книги, которая умерла на операционном столе, – Джеф не заикался, но чувствовалось, что ему стало не хватать кислорода. – Также в книге написано, что ты убила меня и уехала с Мухаммедом жить на Гавайи.

Джефу пришлось оторвать телефон от уха, потому что послышался страшный скрежет – это скрипела зубами Ольга, готовая взорваться от злости и действительно прибить кого-то.

– Джеф, книга ещё не вышла… и я её не читала.

– Да, но ты отвечала на вопросы по телевизору и… Оля, – голос Джефа поник, – я позвонил адвокату Левитцу, он посоветовал мне вызвать полицию и воспользоваться защитой свидетелей.

– Джеф, ты сошёл с ума? И твой адвокат тоже? – Ольга посмотрела на экран телефона взором взбешённой зебры, будто Джеф мог её видеть. – В книге говорится, что Барби работала в полиции, я никогда не работала вообще!

– Ты всегда говорила, что из тебя бы вышла лучшая шпионка в мире, – вставил Джеф.

– В книге Барби убивает мужа – американского бизнесмена, а ты – биржевик! – оправдывалась жена, всё-таки подключая видео-связь, чтоб муж видел её честные искры из честных глаз. Но тот сбросил звонок, зная магическое влияние на него её лица.

– Это детали…

– Она убивает подругу ядом из чистящего средства, а я не знаю никаких ядов и ещё меньше знаю марок чистящих средств для унитазов, Джеф! А бизнесмена эта русская дрянь убивает, пичкая его сахаром, я же бегаю за тобой, вытаскивая круассаны изо рта, чтоб спасти твои здоровье и фигуру, – Ольга не дала вставить Джефу ни слова. – Наконец, она уходит к садовнику-египтянину Мухаммеду…

– Да! – вскрикнул Джеф и чуть не заплакал, только представив красавицу-жену в смуглых волосатых чужих руках. – Нашего садовника тоже зовут Мухаммед, – Джеф всё-таки пустил слезу. Ему было жаль себя, слепого и наивного все эти годы, верившего в сказку, что Снежная королева может полюбить жирдяя-биржевика, который кроме как считать деньги, ничего толком не умеет делать.

– Наш Мухаммед – турок! – завопила Ольга, чуть не посинев только от одной мысли, что лежит в постели с кем-то, кто не Джеф.

– Ты же сказала, что не читала книги? – задал последний вопрос расстроенный муж.

– Я не успела. Всё завертелось так быстро, что я не успела прочитать, клянусь, – ответила она тоже расстроенным голосом. – Включи камеру, милый, посмотри на меня. Что я должна сделать, чтоб ты поверил мне? У меня нет никаких ядов, я не знаю русскую мафию, я очень люблю тебя и Олю, я не могу вас убить, только если сойду с ума. Просто моё желание сбылось так быстро, что я не успела понять его цену. А цена оказалась так высока, что без твоей поддержки и веры в меня, я боюсь, что мне не нужны ни слава, ни деньги. Ничего.

Прошла одна минута молчания, за ней вторая. Наконец, Джеф включил камеру. Ольга увидела его сидящим на их диване в холле, держащим голову опущенной, скрывающим слёзы и страх.

– Что мне сделать, чтоб ты мне поверил? – спросила она.

Американец не знал. Слова его коллег растревожили старые раны ревности, неверия, что его – страшного и толстого американского тролля – не может полюбить такая женщина как Ольга. Что всё идёт слишком уж гладко и хорошо, а будет ещё лучше.

А сейчас к этим невыносимым чувствам прибавилось чувство вины, что он поверил этим злым языкам, что его любимая женщина, смотрящая с экрана глазами, полными боли и слез, может убить его.

– Ну хочешь я прилечу и мы…

Глава 5. От фантазий к реальности

Пока Голяшкины-Кури плакали по видеосвязи, Володя Анашкин мчался в палату своей дорогой жены, перепрыгивая сразу через три ступени, хватаясь за люстры, отталкиваясь от стен, расталкивая головы и плечи прохожих. За ним очумело гнались медицинские сёстры, увещевая успокоиться, но он их не слышал, заглядывая в каждую палату в поисках любимого лица. И не узнав в яркой, лежащей в полураздетом состоянии красотке, которую в срочном порядке готовили к операции, свою дорогую жену Ольгу Головёшкину, Володя оторопел.

– Зачем ты так накрасилась? – первое, что спросил он, шокированный видом жены, которая лишь в самом начале наряжалась, а потом в угоду мужу и с рождением сына предпочитала спортивное одеяние, готовая в любой момент хоть в поход, хоть на рыбалку. Сколько раз она помогала ему в лесу мастерить костёр, рыть землянку, ловить и чистить рыбу, собирать и рубить дрова. Ольга являлась не столько женой, сколько товарищем или товаркой по делу жизни. А тут разлеглась полуобнаженная дамочка, больше похожая на девушку лёгкого поведения. Или хоть бы на свою подругу, которую Володя ещё недавно с охотой разглядывал.

– А зачем ты пялился на грудь Голяшкиной? – вопросом на вопрос ответила Ольга, не смущаясь присутствия медсестер, которые уже кололи вены и вставляли катетеры.

Это тебе совсем не идёт. Я люблю тебя без мишуры… – пытался оправдаться Володя, а Олину каталку уже увозили к лифту, чтоб поднять на другой этаж. – И я не пялился…

– Пялился-пялился! А мне, может, приятно, что теперь будут пялиться на меня. Ведь начиная с этого дня теперь я – звезда, Анашкин! Привыкай! – на ходу, увозимая в неизвестность, крикнула Оля, а сама пожалела о сказанном: вдруг из операционной ей не выйти и эти последние слова останутся, как приговор. Её запомнят не хорошей и доброй женой, а капризной и своенравной дурой.

Володя весь сморщился, еле сдерживая себя, чтоб не заплакать. Он так привык, что Ольга здорова, бодра, всё понимает, всех принимает, что совсем не думал о том, что она может быть ранима, уязвима или нуждаться в чём-то.

Журналист-политолог представил себя без жены, и свет погас в его глазах и сердце.

Глупая женская мечта вырваться к славе, пока Ольга трудилась на попсовое издание и ухаживала за маленьким сыном и домом, в душе мечтая о большой карьере, где можно развернуться её таланту, представлялась мужчине неважной, не главной все эти года.

Для него, человека традиционного воспитания, казалось, что женщине важнее реализоваться как жена, мать, товарищ, гражданин… А тут губы, ногти и колготки! Да ещё убийство! Книга с примитивным сюжетом, которую он не читал и, если честно, даже не собирался начинать, выстрельнула, не успев попасть на прилавки!

И стрельнуло так, что все коллеги в офисе обеих газет посмеивались над ним. Ведь на утро после телевизионных передач с идиотскими вопросами проснулись известными не только Ольга и Джеф Кури, но и Ольга и Володя Анашкины.

Он не успел переступить порог офиса, как поднялся нешуточный хохот. Его собственная жена, судя по всему, и есть та самая Варвара Кротько, убившая на страницах детектива лучшую подругу Ольгу Голяшкину, иммигрировавшую в своё время заграницу, присвоила как трофей американского Джефри Кури, а потом пришив и его, улетела чёрте куда с каким-то марроканцем или алжирцем.

– Потому что ты – идиот, Анашкин! – зло сказал сам себе Владимир, представив себе, до какой точки должна была дойти его дорогая жена, чтоб захотеть связаться с африканцем. – Идиот, сухарь и… эгоист!

Скупые мужские слёзы всё же полились из его глаз, он присел на больничное кресло, закрыл лицо руками, чтоб проходящие зеваки не видели его горя и позора.

За два часа операции, которые для Анашкина длились как 22, он передумал всё что можно, от ужасного до кошмарного, решив, если ещё раз посчастливиться обнять и поцеловать жену, он примет её любой: звездой, красоткой, киллером и изменщицей.

– Даже падшей женщиной, – сказал Володя хирургу, пришедшему обнадёжить его тем, что операция прошла успешно и можно, надев специальный халат, посетить больную в палате интенсивной терапии.

Ольга не спала. От макияжа остались лишь большие глаза с длинными ресницами, на которых повисли кристальные слёзы чувства вины за безрассудство и запальчивость. Володя припал к любимому тонкому запястью и заплакал, прося прощения за эгоизм.

– Давай, когда вернемся домой, то… – сказал он.

Глава 6. Давайте!

Презентация книги «Коварная Барби не страдает» автора Гелы Головешкопф, русской писательницы польского происхождения в соавторстве с американской дивой сербского происхождения Хельгой Голяшкопф-Кюри состоялась через пять дней. Народу набилось в магазин столько, что очередь за автографом стояла ещё несколько часов и не могла разойтись, даже когда объявили, что Хельги вовсе не будет, так как она укатила в Америку пить кофе на Манхэттене, а Гела уехала, так как приготовленных книг для автографов не осталось.

Таким образом, первый тираж «Коварной Барби» разошёлся в считанные дни.

Вадим Жунин был очень доволен, особенно после разговора с Ольгой Головёшкиной, которая пришла к нему в кабинет чуть ли не сразу после больницы.

– Хельга уехала и вернётся не скоро. Точнее, её можно сразу записать в соавторы. А вот моё новое, – Ольга присела в кресло, не дожидаясь приглашения. Жунин так и остался стоять, поскольку не мог соединить функции двух парных органов, глазного и ушного, воедино. Глазной неотрывно следил за телодвижениями аппетитной шатенки. Ушной пытался вникнуть в сказанное чудесным голосом. – Гела Головёшкопф. Гела – производное от Ольги, не ищите, – посоветовала Ольга, доставая из портфеля новые договора для подписания, распечатанные накануне. – Первый, с Джефри Кури, пока что на один экономический бестселлер. Я имею доверенность на подпись. Все дела вы будете вести лично со мной, – Ольга достала специальную бумажку, помахав ею перед зачарованным лицом издателя. Потом кашлянула, поправила волосы, потрогала шею и немного помассировала чуть ниже, Жунин заморгал. Как опытная фокусница, Ольга вытащила второй договор. – Этот между нами, Ольгами, и вами, издательством, на эксклюзив на ближайшие пять лет, где я собираюсь избавиться от любовника-египтянина, так как вспыхнет страсть между агентом русской спецслужбы, который идёт по следу Варвары.

– Прекрасный ход, – сквозь сон заметил издатель. – Очень патриотично. Русские это отметят.

Ольга усмехнулась. Ещё бы.

– Третий для вас – с тремя процентами от роялти с продаж на территориях славян, братских народов, входящих в состав на сегодняшний день. Американские шири остаются во владении американских издателей, – закончила Ольга, вытащив все тузы, что у неё были спрятаны для хитрого Жунина, который на цифре три и чужих американских издателях проснулся: хотел было возмутиться, но посмотрев ещё раз на похорошевшего соавтора, а теперь наследного автора всех бестселлеров, как детективных, так и экономических, поблуждал глазами по столу, по бумагам, прикинув в уме варианты, и молча кивнул.

– Давайте, Жунин! Теперь ваша работа, – сказала Ольга Головёшкина и, сделав невероятный поворот от крутого бедра, которым загордилась бы её лучшая подруга, отправилась в детский садик за сыном Витей, чтобы вместе с папой Володей Анашкиным вместе махнуть за мороженым или новой игрушкой, или в кино.

Эпилог

– Хочешь, я прилечу ближайшим рейсом и мы сделаем ребёнка прямо на пороге дома? – с придыханием спросила Голяшкина-Кури.

– Зачем же на пороге? – ошарашился Джефри, только представив себя большого и голого на холодной плитке у входа, – Роза может увидеть или соседи, – он помолчал. – Но как же твои карьера, мечты, планы?

– А я их не откладываю, милый. Всё вышло, как надо! Ольгин роман стрельнул! Моя страница в соцсетях стоит на одном горизонте с неприкасаемыми. Никто из них даже не чихнул, что я русская. Поэтому я смело могу приступать ко второй части плана, американской – раскручиванию образа мудрой и любящей матери, истинной женщины, прекрасной хозяйки, кулинара и иконы стиля. Это можно делать и беременной и кормящей.

– Давай! – сказал Джеф, почувствовав, как за спиной выросли крылья счастья.

* * *

– Козявка, – дрожащим голосом сказал Володя, держа холодную белую руку жены, которая отходила от наркоза. – Я очень хочу, чтоб ты стала успешной писательницей. И если для этого нужно, чтоб ты убила меня на страницах своих романов, а потом сбежала в Турцию с арабом, – он поджал губы, глаза его чуть увлажнились, а брови собрались домиком с кривой крышей. – Я согласен.

* * *

Ольга Голяшкина-Кури отказалась от шампанского, предложенного стюардессой, плюхнувшись в кресло бизнес-класса с охапкой бумаг. Но к середине повествования, так и не поднимая головы от текста, всё же попросила сначала водки, потом виски, а затем шампанского, почти рыдая над последними страницами:

«…Катя, я убиваю не лучшую подругу, которая была когда-то человеком с большой буквы, хотя и не имела трёх люксовых машин, стоящих в элитном гараже. У Кати Аллегровой не было даже гаража. Я убиваю человека без души, – спокойно говорила Варвара Кротько над срюченным в коликах телом американской подруги, дожидаясь той стадии, когда молодая женщина уже не сможет говорить, чтоб рассказать правду приехавшим фельдшерам скорой помощи, которые, скорее всего, примут колики за острый аппендицит. Начнут спасать больную, но будет уже слишком поздно.

– За время сытной жизни на берегу свободы у тебя было столько шансов найти себя. Стать звездой в любой области! – Варвара развела руками, показывая как ласков и приветлив мир для широких умов, способных изменить его. – Катя, ведь ты была умнее, талантливее, благороднее всех нас. Но кем ты стала? Ты превратилась в королеву вещизма. Погрязла в мире ничтожества, пластика, пыли, ненужных вещей и ненужных разговоров. Поэтому судьба направила меня, которая делает генеральную уборку, ликвидируя беспорядок и никчёмное существование. Извини, ничего личного. – Варвара потрогала холодный лоб лежащей на полу, приподняла веко, пощупала пульс. – Ты, как никто другой, знаешь, что для светлого будущего нужно стереть тёмные подгнившие пятна прошлого и настоящего…», – читала Ольга Голяшкина и плакала.

– Головешка – ты гений! Как ты права, что убила эту никчемную суку, – сквозь слёзы шептала молодая женщина, ловя восхищённые взгляды из эконом-класса, узнавшие звезду телеэкрана.

«…Твоя голова набита тряпками, Катя. И ты сама превратилась в тряпичную куклу. Внешность затмила твой ум, который высох в этой упаковке. Я вынуждена отправить тебя на перезагрузку. На эапгрейт, – сказала Барби Кротько на идеальном американском, примеряя туфли своей когда-то бывшей подруги. – Ведь следующая ступень эволюции куклы – это ветошь. Я не могу позволить русскому человеку опуститься до уровня мусора. Лучше смерть. В любом случае, увидимся, девочка. И если вдруг я окажусь на твоём месте, сделай всё чики-пики. Прощай, Кэт, и помни твой Кен в надёжных руках… Поцелуйчики. Барби».

Стюардесса принесла воды. Ольга выпила три стакана, чувствуя, как успела охмелеть и опохмелиться за девять часов. И первым делом вступив на остров свободы, набрала номер своей лучшей подруги:

– Геля, ты меня убила наповал. Правда. Ты – гениальная писательница. У меня к тебе только два вопроса.

Ольга Головёшкина, слыша полупьяный бред своей лучшей подруги, которая звонила в четыре часа утра, молча ждала, что же осталось невысказанным после всего сказанного?

– Как будем делить Индию и Китай?

Головёшкина, а точнее Гела Головешкопф, привстала на локте, сморщив лоб от вопроса, который сломал ей мозг. И вдруг взорвалась безудержным хохотом, разбудив одновременно мужа и маленького сына, которые, словно по команде, поднялись с постели.

– Так и быть: тебе Индию, Хельга Кюри, учёная ты женщина.

– Значит, тебе Китай, Геля Какашкина. На связи! Поцелуйчики. Барби.