Возвращение к Истине

– Да, но вы же совсем недавно сказали, что просто наблюдали за мной, а теперь я уже узнаю от вас, что вы к тому же управляли моей психикой, да и не только моей, но и тех, кто так или иначе влиял на меня, кто дружил со мной или не мог меня терпеть, кто так или иначе сталкивался со мною….

Мне стало не по себе снова, в который раз уже за этот сумасшедший вечерок. Целый мир, казалось бы, прочно устоявшийся во мне, теперь колыхался в моём сознании, готовый опрокинуться и перевернуться и ожидающий только лишь последней капли, которая переполнит чашу. Было такое ощущение, что я вот-вот сойду с ума.

– Нет, я не обманул вас. До некоторого времени я действительно наблюдал за вами. Но с некоторого момента пришлось активно вмешаться в вашу судьбу, потому что вы начинали уходить в сторону, уплывать от той линии, по которой вам следовало бы идти, чтобы состоялась сегодняшняя встреча.

– Но вы даже не поинтересовались, хочу ли я этой встречи!

– Ещё бы, у нас слишком не равные условия, чтобы я спрашивал у вас мнение по этому поводу.

– Хорошо, скажите мне хотя бы, с какого момента вы активно участвуете в моей судьбе? Могу я хоть это узнать?! – возмутился я.

– К сожалению, я не могу сказать вам и это. Очень сожалею, но не могу, – беспристрастно ответил старик. – Скажу только, что в этом нет ничего сложного. Нужно только вовремя помещать вас в различные ситуации и подставлять определённый субъективный материал.

– Да что вы себе позволяете, в конце-то концов? – вскочил я со стула, рассвирепев от его бесцеремонных разглагольствований. – Отвечайте немедленно, зачем вы это делали и какую цель преследуете?! Кто вам дал право проводить надо мной эксперименты, будто над подопытным кроликом?! Я должен знать, какие действия в своей жизни я совершал осознанно, а какие – под вашим влиянием! Отвечайте мне немедленно!

Я стоял взбешённый посреди мрака и смотрел на старика, который нисколько не изменился. Мой вид не привёл его ни в трепет, ни в восторг, ни в недоумение. И никакие другие чувства не отразились на его лице. Тут мне в голову пришла резкая, пронзительная, сверлящая мозги мысль, что, скорее всего, собеседник мой сумасшедший, маньяк, заманивший свою очередную жертву в хитро расставленные сети. Он был тщедушен, этот старичок, но я слышал много раз, что у безумцев в минуты приступа появляются неизвестно откуда недюжинные силы, и они способны тогда справиться не то что с человеком, но и завалить взрослого быка.

Едва эта мысль родилась в моей голове, как тысяча доказательств и аргументов, подкрепляющих её, собрались в одно целое, в нечто, стремительно несущееся и растущее, как снежный ком, которое промчалось в моём мозгу и раздавило своей тяжестью всё прочее. «Да, – подумал я, – скорее всего, это безумец с какой-то особенной, вычурной, чересчур витиеватой манией преследования. Он долго преследует свою жертву, и, вероятно, это доставляет ему особенное удовольствие. Он узнаёт про неё мельчайшие подробности, едва заметные штрихи характера, биографии, личности, его взаимоотношений с друзьями и приятелями. Он, будто заправской сыщик, преследует её долго, с уверенностью, что жертва никуда не денется от него, замечает, где она любит проводить своё время с друзьями, где её любимые места, с кем она бывает, обычно, в кампании. А потом, когда настаёт такое время, что очередная жертва может ускользнуть, находит способ, как с ней встретиться, как выйти на контакт. Вот сегодня ему и представился такой случай».

Я стоял и эти мысли проносились в моей голове со скоростью молнии. А старик продолжал сидеть, как будто ничего не произошло. Он смотрел на меня своими маленькими глазками с хитрым прищуром, смотрел так, будто собирался загипнотизировать.

«Влип ты, однако же! – подумал я, чувствуя, что сейчас остолбенею. – В случае чего ты даже не сможешь найти выхода из этой тёмной, мрачной западни!»

Я думал, что старик совсем онемел: так долго продолжалось его молчание, но вдруг его рот открылся, и послышался ненормально спокойный, равнодушный ко всему происходящему голос:

– Я же предупреждал тебя, что ты стоишь на пороге большой тайны. Я понимаю твоё состояние. Находиться в твоём положении немного страшновато, но это пройдёт, вот увидишь.

Сказанное стариком нисколько не успокоило меня. Наоборот, оно лишь подталкивало меня к нервному срыву, который всё более нарастал в моём сознании, подобный снежному кому, неумолимо несущемуся под откос. Я уже плохо понимал, что происходит со мной, вокруг меня, где я, вообще, нахожусь. Меня вдруг охватило страшное, мерзкое удушье, и я почувствовал, что ещё минута промедления, ещё минута задержки в этой комнате, в этом доме, и я задохнусь окончательно. Ноги сами понесли меня куда-то в темноту.

– Я хочу выйти отсюда! – закричал я не своим голосом, то ли желая напугать старика, хозяина дома, то ли ободряя самого себя.

– Постой! Подожди! – услышал я себе вдогонку. Старик заскрипел на стуле, желая встать. – Подожди, куда же ты?!.. Эта тайна касается и твоего отца!..

Его вопли, нёсшиеся мне вдогонку, лишь прибавляли ужаса и трепета в моей душе.

Дыхание перехватило, спёрло в груди. Стало ещё страшнее. Мне показалось, что руки старика, как две чёрные молнии настигают меня в темноте, и мне никуда не деться от них как бы быстро я ни бежал.

Я припустил наутёк что было сил….

Глава 6

Старик снова попытался остановить меня своим окриком, однако ничего уже не слышал и не соображая, я бросился в темноту, прочь от этого маньяка.

Мне захотелось вдруг мигом выскочить из этого мрачного дома, погруженного во тьму.

В темноте я наткнулся на какую-то стенку, и с размаху пребольно ударился об неё лбом с такой бешенной силой, что голова затрещала от дикой боли.

Я съехал вниз по стенке.

Керосиновая лампа плыла в темноте, приближаясь ко мне в жутком молчании.

От нахлынувшей жути силы вернулись ко мне, меня как подбросило, и держась рукой за разламывающуюся голову, второй я зашарил во мраке, ощупывая стену и продвигаясь вдоль неё неизвестно куда.

На пути мне попался какой-то шкаф. Моя ладонь едва коснулась его, как с грохотом на пол повалились какие-то бумаги, образовав предо мной завал. Пытаясь перешагнуть его, я ступил ногой на скользкую поверхность этой кучи. Нога поехала. Я поскользнулся, кувыркнулся в воздухе на спину и съехал на ней как по снежному склону.

Старик шёл прямо ко мне. Огонёк его керосинки был уже совсем близко. Я поднялся и продолжил бегство, ощупывая рукой стену. Старик преследовал, и где-то совсем рядом, позади меня раздавалось шарканье его ног и сопение. Казалось, что он вот-вот меня настигнет.

Рука моя нащупала дверной косяк. Я толкнул дверь. Она поддалась, гулко заскрипев, будто за ней была пустота. Однако я не обратил на это внимания. Дверные петли противно заскрипели ржавчиной, но я устремился в неё и в тот же миг понял, что порогом пустота.

Сердце юркнуло куда-то в пятки.

Чувствуя, что падаю, я схватился за ручку двери, а ногой, ещё стоявшей на полу, уцепился за порог.

Дверь под нажимом моего тела, увлекла меня за собой, нога соскочила с выступа, и тело моё повисло над пустотой во тьме, над чёрной бездной.

Под тяжестью моего тела дверные петли отчаянно заскрипели. Я почти физически ощущал, как гвозди их вылезают из дерева. Дверь покосилась, отвисла, готовая вот-вот сорваться.

Пальцы мои дико болели.

Отворяясь всё шире, дверь ударила меня спиной о шершавую стену и остановилась.

Из тёмной пустоты подо мной веяло сыростью и замшелой прохладой.

Крупные капли пота покрыли моё лицо, но я справился с испугом.

В проёме двери блеснул тусклый огонёк слабого пламени керосинки, и едва освещённое им лицо старика сощурилось, вглядываясь в темноту внизу.

«Ай-яй-яй!» – вырвалось у него.

Я хотел было отозваться, чтобы он понял, но справился с порывом.

Старик вынес лампу вперёд, вытянув руку.

Из темноты проступили влажные, осклизлые камни старинной кладки. Чуть выше двери поблёскивал мелкими каплями влаги цементный серый потолок. Внизу же, насколько хватало света керосиновой лампы, был виден колодец, уходящий в темноту.

Старик всё продолжал смотреть вниз, пытаясь угадать что-то в кромешной тьме и прислушиваясь к тишине.

Я затаил дыхание и стон от дикой боли, крутившей мне пальцы.

Он нагнулся, приложил ладонь ко рту и крикнул в потёмки: «Эге-гей!»

Раскатистое эхо гулко пришло откуда-то снизу: подо мной было не меньше десятка метров пустоты.

Старик подождал, прислушиваясь, и снова громко и протяжно крикнул, потом, не дождавшись ответа, исчез в темноте.

Теперь я обдумывал, как выбираться отсюда. Дверь порядком уже отвисла под моим весом. Боль в пальцах усиливалась, и я понимал, что недолго продержусь. Металл дверных ручек всё глубже врезался в мясо, давил на косточки фаланг. Я чувствовал, как пальцы мои теряют силу.

Я поднял ногу, согнув её в колене, примостил подошву ботинка на скользкую поверхность каменной кладки, а затем, убедившись, что нога не поедет по слизи, покрывающей стену, в сторону, плавно, но с силой оттолкнулся.

Отчаянно заскрипев дверь описала дугу к спасительному порогу, но остановилась где-то посередине.

Мне было не достать ни до стены, ни до порога.

Я уже не мог висеть и, понимая, что вот-вот сорвусь, в отчаянии раскачался, и дверь под влиянием моих усилий подалась к дверному проёму. Последним усилием воли я подтянул её, нащупав во тьме и уцепившись за порог.

Едва я выбрался, в тёмной глубине колодца что-то звякнуло и лязгнуло. Глянув вниз, я увидел мерцающий, едва пробивавшийся сквозь тьму, огонёк керосинки.

Вдруг яркая оранжевая вспышка озарила колодец, и там, у дна его, запылал, жирно коптя чёрным густым дымом, поднимающимся вверх по колодцу кучерявыми клубами, смолянистый, будто из средневековья, факел.

Чадящее пламя, переливаясь оранжевыми всполохами, заплясало в завораживающем танце. Отсветы его озарили влажные стены колодца.

Я различил внизу небольшую дверь, из которой выглядывал старик.

Колодец был действительно глубок. Под дверцей внизу ещё на несколько метров вниз три вниз шла его стена.

Я рассмотрел, что дверь снизу защищена выступающей в колодец полукруглой решёткой из толстых прутьев, а на самом дне происходит какое-то кишащее движение. Мне показалось, я слышу плеск воды, доносящийся оттуда.

Вдруг дверца внизу с лязгом закрылась, снова воцарился мрак и тишина.

Я тут же вскочил на ноги, двинулся в темноте наощупь по стене и вскоре снова наткнулся на порог какой-то двери. Наученный горьким опытом, я присел на корточки и ощупал пространство за нею. Пальцы мои ощутили поверхность деревянного пола.

Вокруг были стеллажи, плотно заставленные книгами. В узкие проходы между ними едва можно было протиснуться, и их было здесь очень много, словно в библиотеке.

Другого выхода из этого помещения я не нашёл и вскоре снова оказался у двери.

Проём её осветил огонёк керосиновой лампы. Я выскочил в коридор и бросился наутёк, снова не разбирая дороги, что-то роняя и опрокидывая на своём пути, несколько раз больно ударившись обо что-то, вылетел на лестницу, ведущую куда-то вниз, кубарем скатился по ней и растянулся в полный рост.

«Собственно, чего это я удираю от какого-то старикашки?» – пришла в голову трезвая мысль.

Я встал, отряхнулся и пошёл навстречу тусклому огоньку керосиновой лампы.

Хозяин дома не ожидал, что встретится со мной, и, наткнувшись на меня у лестницы, вздрогнул от неожиданности.

– Кажется, я не переживу сегодняшней ночи, – произнёс он, хватаясь за сердце, – ты меня так напугал….

Он тяжело вздохнул, а я ответил:

– Я был напуган гораздо больше.

– Но чем? – удивился старик. – Чего ты так испугался?!.. Почему вдруг бросился удирать?

Я смутился:

– В самом деле, не могу понять. Стало вдруг страшно и всё. Бывает же такое?!

– Бывает, бывает, – согласился старик. – Уж не знаю, каким чудом ты, вообще, жив остался. Здесь столько опасностей. …

Он развернулся и побрёл прочь.

Мы прошли мимо двери, ведущей в колодец, куда я чуть не угодил, и, преодолев бумажный завал, устроенный мною, вернулись в комнату, где пили кофе.

Старик предложил мне сесть за стол. Голос его был надломленный и усталый. Я был поражён такой перемене. Он стал совсем старым, дремучим старцем.

– Так чего же вы побежали-с, молодой человек? – спросил он, прищурившись, но я не ответил. – Смею вас заверить, юноша, что вы едва не погибли…. Поймите, вы чуть было не погибли, молодой вы человек!..

Я молча внимал его укорам, пытаясь понять, какого чёрта я здесь, вообще, делаю?!..

– …Я же предупреждал: вы стоите на пороге большой тайны. В таких случаях надо быть хладнокровным. Любая тайна щекочет нервы. Тут уж держись!

– Да, так и подмывает пуститься наутёк! – то ли съязвил, то ли согласился с ним я.

Старичок разговорился, – хорошее настроение, видимо, вернулось к нему, – и произнёс витиеватую речь о великой пользе вежливости, при этом даже улыбался, но потом вдруг замолчал, пригнулся ко мне, навалившись на край стола, и спросил заговорщическим шёпотом, будто боясь, что его кто-то подслушивает:

– Так вы хотите быть посвящены в тайну?

Я так и опешил.

Глава 7

– Но, позвольте, зачем? И почему именно я?..

– Игра высших сил!..

Я глянул на поднятый кверху его указательный палец, дрожавший в мерцании лампадки.

– Знаете, я не верю в существование сверхъестественного. В жизни моей не было ничего, что доказывало бы существование бога или дьявола. Во всяком случае, берусь доказать вам с точки зрения марксистко-ленинской философии, а также материалистической диалектики…

Старик кисло поморщился, прервав меня жестом ладони:

– Не надо, не надо, юноша. Не надо вспоминать здесь про Ленина, про Маркса!.. Всё это я знаю. Я скажу только одну вещь, после которой ты умолкнешь, потому что не сможешь ничего мне возразить. Да, эти двое поломали много копий, чтобы доказать, что существование бога, или как это ещё у них называется мировой идеи, – чистейший абсурд. Пусть так!.. Но все их доказательства не больше, чем очковтирательство. Да и во всех рассуждениях они затрагивают только одну сторону медали, делая вид или действительно не понимая, что есть ещё и оборотная её сторона. Но найди у них рассуждения о дьяволе. … Дьявол не затрагивается вообще. Что это? Почему? Может, они умалчивали о нём, чтобы было проще объяснить всё с точки зрения весьма ограниченного мировоззрения? А может, они были всего лишь его покорным слугами? Ведь созданное ими миропонимание – большая услуга лукавому. Насколько укрепились его позиции в мире! Кстати, некоторое пробуждение от сна коммунизма произошло с десяток лет назад. Тогда памятники этих «вождей и мыслителей» сбрасывали с постаментов, закидывали бутылками с бензином и поджигали. В те времена их проклинали и громогласно каялись в том, что следовали заблуждению, которое называется марксизм-ленинизм. А теперь… всё вернулось к истине, которая проста, но очевидна: дьявол властвует на этой земле. Он попустил вожжи, но потом натянул их опять. И потепление, казавшееся необратимым наступлением весны и возвращением мира к жизни по законам божьим, вскоре закончилось. Весенние цветы погибли под натиском вернувшейся стужи. Всё вернулось на круги своя. О, Россия всегда была той страной, в которой лукавому жилось вольготно. Ведь эта страна созвездия Водолея, спутники которого чёрный кот и число тринадцать…. Я бы мог многое рассказать тебе, но у нас слишком мало времени для этого….

Последние слова старика заставили меня глянуть на часы: до вечерней поверки оставалось каких-то полчаса. Если я не хотел неприятностей, то стоило тот час же пуститься в обратный путь.

– У нас нет времени, – повторил старик, и я был с ним полностью согласен. – У нас нет времени, – снова произнёс он, делая акцент на этом, – потому что… потому что сегодня ночью я умру.

Я снова поглядел на старика как на ненормального.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю многое, что не открыто тебе.

– Что же тогда заставляет вас заниматься мною? Почему болтаете со мной, теряя время?

– У меня ещё остались обязательства, милый мальчик, и не выполнив их я не могу исчезнуть….

– Вы хотите умереть?

– Хочу или не хочу – это не в моей власти.

– А в чьей же?

– Существуют могущественные силы, управляющие бытием. Вы умеете верить, молодой человек?

– Умею, – ответил я, не слишком уверенный в сказанном.

– Ну, тогда вот…. Поверьте мне, человеку, которому нечего терять, что есть и бог, и дьявол, и больше того, что писано про них, простому смертному-то и не надо: пусть сам выбирает, кому служить. … Да, бог есть. Он не искушает, но ждёт человека, раба своего, когда тот придёт в его царствие. Но мир вокруг человеку ближе, и тянет его в иную сторону, во тьму тьмущую….

Я глянул снов на часы, собираясь прощаться, но старик, будто останавливая меня, продолжил:

– …Есть колдуны, ведьмы, есть и волшебники. Есть много всякого нечисти, только не всякий с ней сталкивается, а кому доведётся, тот сам к ней и приобщается. Есть черти, есть вампиры, и есть дьявол, король и повелитель царства тьмы, князь мира сего. Тяжело тому смертному удержаться от его искушения, на кого он свой огненный глаз положит…. Помни и верь, что есть это всё и на земле, и выше, в недоступном для человека. Все ходят под богом и дьяволом и между ними выбирают свою дорогу. С дьяволом проще. Он предлагает сделки простые и понятные, земного свойства. Многие искушены им. С Богом не так. Он дал всё человеку при рождении. Он создатель, он творец, а не искуситель. К нему не подступишься, в него можно только верить, что он есть, верить и служить ему, творя добро на земле, пока не закончится путь через чистилище…. Бог слаб, а дьявол силён. В людях этой страны убивают живое, истребляют души. В других странах есть тоже, но не в таких размерах, а здесь – особенно. В вас убивают души дьявольские слуги, в великом множестве пребывающие среди смертных и ничем от них неотличимые. А, лишая души, вас лишают и веры, и все вы идёте в армию дьявола, не замечая этого. Вы продаётесь ему, и он рад успеху, вершащемуся на этой земле…. Все пытаются понять Бога. Но как может творение понять создателя, даже если оно по образу и подобию его? Бога нельзя понять, в него можно только верить, а вы лишены этого. Церква закрыты, храмы Божии разграблены и отданы на откуп дьяволу. Гибнет ваша земля, близится к геенне огненной, чтобы сгореть в ней вместе с Проклятым. Не верите вы и не веруете.

– Да, но мы верим во многое и часто ошибаемся, разочаровываемся, – возразил я, стараясь вырваться в реальность из зачаровывающей пелены его слов.

– Глупец! Верить можно только в Единственное и святое. Вся остальная вера – мишура, суррогат от его превосходительства дьявола. Верьте во что угодно, но не в Бога, и дьявол будет доволен. Верьте во что угодно, но помните, что верите в ложь. А когда вера в ложь давала плоды отрады? Верьте во что угодно, кроме Бога, но вы будете верить в Ничто, вы будете верить дьяволу…. Только святость непорочна. Только в святое можно верить. Вы же, слепцы, верите не сердцем, а умом. А вера от ума есть вера от дьявола. Вы верите в то, во что вам скажут верить, заглушая свой голос сердца. Вы способны лишь изображать веру, но не обретать её…. В Бога же надо верить сердцем, его не обманешь, хотя и в иных сердцах уже прочно гнездиться лукавый. Если ты веришь во Всевышнего, то, значит, он помнит тебя и не забыл в этом потерянном мире. Если же ты не веришь, но изображаешь, лицедействуя, то обманываешь самого себя и призываешь на голову свою Божию Кару…. Грешные люди пытаются заставить верить других в непорочность таких же смертных, равных перед Господом остальным, создав из них земных идолов. Воистину, грешники они. Как могут смертные быть великими, возвышаться над прочими? Лишь наместники Божии вправе править и царствовать на земле. А эти пришли из Тьмы. Они пришли не сверху, а снизу и всё перевернули вверх дном, весь устоявшийся земной порядок. Они пришли из тьмы и служат тьме. Воистину, грешны поклоняющиеся им. Нет среди смертных истинных праведников, ибо все они рабы Божии. Есть среди них лишь достойные на муки Господа. В каждом человеке борется два начала – божественное и дьявольское. Божественное питается верой, и, если в душе нет веры, то оно увядает подобно лишённому воды цветку. Душа такая рискует быть искушённой дьяволом, лишь только будет им примечена….

– Уж не думаете ли вы сделать из меня верующего, набожного праведника? – бросил я старику, поняв, что, ещё немного, и уже не вырвусь из обволакивающей пелены его слов.

– Покайся, ирод! – вдруг закричал на меня старик. – Побойся Бога, окаянный, и молись, молись, обретай веру, пока не поздно это ещё сделать!.. Я знаю, кто охотится за тобой! Не моя вина и не твоя, что душа твоя почти мертва для веры. Но оживи её, оживи, пока глас Господень ещё долетает до неё слабым эхом! Засохшие цветы не оживают, но твой цветок ещё можно спасти…

Старик продолжал ещё говорить, но я уже отключился и не слушал его. В голове моей неслись с безумной прытью строчки, и я наслаждался их движением:

Душа моя убита и мертва,Засохшие цветы не оживают….

И что-то дальше, дальше, дальше. Что-то прекрасное и быстрое, неуловимое. И по сравнению с этим всё остальное вдруг стало так неважно и так нелепо.

Когда это кончилось, я снова услышал голос старика, продолжавший монолог:

– … цель моя совершенно другая. Я на весах, но душу твою вряд ли можно спасти, насколько мне стало ясно из нашего разговора. Знай только, что быть тебе после смерти в аду, коль не обернёшься к богу. К сожалению, отпущенное мне время не позволяет заняться реанимацией твоей души при всём моём желании. Я не доживу на земле в этом измерении даже до утра.

Глаза его блеснули в темноте, и он продолжил:

– Но я должен, во что бы то ни стало, передать тебе ключи от тайны.

«Да на кой чёрт они мне нужны!» – хотел воскликнуть я, вспомнив, что нужно опрометью мчаться в училище.

В разговоре наступила пауза замешательства. Мысли в моей голове вертелись беспорядочным круговоротом.

Молчание длилось. А карусель в моём сознании раскручивалась всё быстрее, и я уже не знал, что скажу через минуту-другую, какая мысль, удачная или опрометчивая, выпадет на кон в этой рулетке.

– Что ж, я готов вас выслушать, – неожиданно для самого себя произнёс я и подумал: «Ну вот, нелёгкая понесла!»

Глянув на часы, я с ужасом заметил, что уже опоздал, и мне вдруг стало как-то всё равно, что будет со мною в училище. Как будто это вдруг ушло куда-то в бесконечно далёкое будущее.

Старик внимательно следил за мной всё это время и, по-видимому, не упустил произошедшую во мне перемену.

– Куда-то спешишь? – спросил он, словно на всякий случай.

– Нет, нет, – успокоил его я.

– Ну, тогда, пожалуй, я начну!.. – старик как-то даже воодушевился. – Прежде всего, я должен показать тебе этот дом. Времени у меня только до рассвета. А дом этот намного больше, чем кажется. Как айсберг, у которого видна только малая часть его объёма. Так что, пойдём….

Он взял лампу в руку, встал из-за стола и пошёл. Я поспешил за ним, слыша его голос:

– Всё, что находится в этом доме, теперь принадлежит тебе. Тебе досталось хорошее наследство. Думаю, что у наследника найдётся и время, и желание познакомиться со своим богатством поближе. Сейчас мы проведём лишь беглый осмотр….

Мне всё же было не весело. Его постоянные рассуждения о смерти…. От этого внутри холодило, подмывало противное чувство тошноты. «Какого дьявола всё время напоминать мне об этом?.. Нормальному человеку достаточно один раз сказать», – думал я, пробираясь за ним.

Дом оказался действительно больше любых моих ожиданий. Сначала я взялся считать комнаты, но когда число их перевалило за двадцать, сбился со счёта. Нечего было и говорить о том, чтобы запомнить их содержимое. Я только понял, что «моё наследство» – какой-то хлам. Но по уверению старика это были очень редкие и ценные книги, рукописи, а также вещи, годные разве что лечь под музейное стекло.

– Когда-то, давным-давно, – рассказывал мне между тем старик, – я имел неплохую работу, получал зарплату не то чтобы хорошую, а приличную, можно сказать. В те времена я без труда мог содержать свою семью и не знал никаких проблем. Это было так давно, что тебя ещё и на свете-то не было. В те времена люди жили хорошо, намного лучше, чем сейчас. Вот тот кофе, который мы с тобой сегодня пили, это натуральный бразильский кофе, какого сейчас не встретишь, остался у меня ещё с тех «допотопных» времён….

Он нёс какую-то старческую ахинею, перемежаемую указаниями, что и где лежит, и мне уже надоело его слушать, но он не умолкал:

– … тебя, видимо, мучает вопрос, почему в достопамятное время, когда в магазине можно было свободно купить дешёвую колбасу, без труда достать бразильский кофе, да и кофе вообще, когда прилавки изобиловали самыми различными продуктами, почему я тогда делал запасы, закупался впрок, ведь так?