Вероника

Вероника приблизилась к Гарику. Он взял её рукой за талию, словно обнимая и провожая в купе, – на самом деле впихивая её туда с удвоенной скоростью и силой.

– Там Саид! – громко прошептала Вероника, когда Гарик нарочито медленно, словно раздумывая, стоит ли вообще это делать, закрыл дверь купе.

– Я уже понял! – лицо Гарика было решительным, но не испуганным.

– Они идут, заглядывают во все купе, спрашивают про меня! – Вероника чувствовала, как из глубины уже охваченной ужасом души всплывает истерика.

– Да тише ты! – прикрикнул на неё Гарик. – Далеко?!

– Через вагон! – ответила Вероника, глаза её всё больше расширялись от страха и отчаяния. – Что будем делать?! Бежать?!

– Нет! – сказал Гарик. – Найдут!.. Тебя найдут – я не знаю, что с тобой сделают!.. Но в Москву повезут – это точно! А меня с тобой увидят – я и останусь валяться на рельсах там, где это произойдёт! Да-а, тёлка, здорово они за тебя зацепились, раз в поезд сели! Знал бы такой расклад – пальцем бы не пошевелил тебе помогать!..

– Ну, что теперь делать?! – Вероника схватилась руками за голову, бросив на полку сумочку и пальто.

В коридоре послышался гомон. Дверь соседнего купе открылась, и до ушей Вероники долетел приглушённый перегородками бас Саида:

– Ви эту дэвущку нэ видэли?!..

– На колени! – скомандовал Гарик.

– Что? – не поняла Вероника.

– На колени! – уже громким шёпотом процедил Гарик, надавив Веронике, что есть силы, на плечо.

Она машинально подчинилась его приказу.

В следующую секунду Вероника оказалась перед Гариком на коленях, испуганно глядя мимо него на проём входной двери, которая вот-вот должна была открыться.

Краем глаза она заметила, что у Гарика падают вниз штаны, но ещё ничего не успела понять, как Гарик умелым движением, больно надавив ей пальцами на щёки, отчего рот её непроизвольно открылся, сунул в него что-то, заполнившее его весь без остатка.

Свет в купе погас: Гарик его выключил. Стало темно.

Вероника не могла понять, что происходит. Во рту у неё было что-то мягкое, тёплое, едва вмещавшееся в него, появился какой-то солёный привкус. Нестерпимо пахло мочой, причём это был зловонный мужской запах.

Тут Вероника поняла, что Гарик засунул ей в рот свой мерзкий член. Тот уже стремительно рос в размерах, словно надуваемый воздушный шарик.

Такого поворота событий она никак не ожидала.

Вероника инстинктивно дёрнулась назад, хотела выплюнуть изо рта мерзкое чужеродное содержимое, сплюнуть, возмутиться, оттолкнуть и послать Гарика матом, но тот уже схватил её за волосы и, не давая ей отвести назад голову, стал двигать ею взад-вперёд, больно и сильно увлекая за схваченные пряди.

– Соси, сучка, соси! – орал он.

Член его рос во рту у Вероники с угрожающей скоростью.

Так с ней никто никогда не поступал. Вероника была вся вне себя от негодования, досады, отвращения, мерзости своего униженного положения, злости и обиды. Однако она не могла сопротивляться той сильной боли, с которой Гарик таскал взад-вперёд за локоны волос её голову, и послушно двигала ею вперёд-назад.

– Соси! Соси! Соси! – кричал Гарик с каким-то непонятным ей остервенелым восторгом.

Она ощутила вдруг себя поездной потаскухой, которая готова отсосать у кого угодно….

Темноту купе резанул свет из коридора. Дверь распахнулась настежь. На пороге купе стоял Саид со своими подопечными.

Из-за бёдер Гарика, ходивших вперёд-назад перед её лицом, Веронике были видны только силуэты теней на полу купе, падавшие от стоявших в проёме двери людей.

– Ви эту дэвущку нэ видэли?! – послышался голос Саида.

– Соси, сучка, соси! – не обращая на то внимания, кричал в это время Гарик, испытывая приближающийся оргазм.

Член его, ставший твёрдым, огромным и толстым, ходил во рту Вероники, ныряя ей прямо в глотку и тут же выныривая обратно, отчего у неё происходили рвотные позывы. Горло её то расширялось, то сжималось, придавливая член Гарика со всех сторон пульсирующими движениями. Вероника почувствовала, как половой орган армяна тоже начинает как-то странно пульсировать.

– Ви эту дэвущку нэ видэли?! – повторил ещё раз свой вопрос Саид, обращаясь к нему со спины.

Было слышно, как он шарит в темное купе по стенке, пытаясь найти включатель и зажечь свет.

В это время Гарик кончил. Он удовлетворённо заорал. Вероника почувствовала, что в глотку ей словно струёй что-то ударило. Это был первый импульс семяизвержения.

Гарик тут же отстранил Веронику назад и стал разворачиваться к стоящим на пороге. Член его, торчащий вперёд и вверх огромной дубинкой, пульсируя, продолжал извергать потоки семени. Вероника видела, как на жёлтом фоне дверного проёма летят словно пули сгустки спермы Гарика, поворачивающегося к двери, поражая всё вокруг по радиусу полуметра вслед за поворотом его бёдер.

– Что вы спрашиваете? – спрашивал при этом Гарик, будто только услышал вопрос.

Стоявшие в коридоре у купе тут же отскочили в разные стороны, чтобы не попасть под обстрел спермой, захлопнув при этом дверь.

Спустя секунд десять стало слышно, как открылась дверь соседнего купе, и Саид спрашивает уже у тамошних пассажиров:

– Ви эту дэвущку нэ видэли?!

Не помня себя от страха, Вероника затаилась в темноте купе, так и продолжая стоять на коленях, прислушиваясь к удаляющемуся хлопанью дверей и басовитому голосу Саида, задающего один и тот же вопрос….

– Ты что, охренел?! – громким шёпотом спросила она у Гарика, стоящего где-то рядом во тьме и тоже прислушивающегося к звукам снаружи, когда стало понятно, что преследователи удалились.

– А ты что хотела, чтобы они тебе за щеку наваляли?! – поинтересовался из темноты Гарик. – Скажи спасибо, что я вовремя сообразил, что делать. А то нам обоим сейчас крышка была бы!

Вероника промолчала, соображая, в самом деле, стоит ли благодарить Гарика. Или этот подлый «чурка» всё заранее продумал? Хотя откуда ему было знать, что Саид в поезде? Она же видела, как он сам не на шутку струхнул, когда узнал, что чеченцы рыщут по вагонам в её поисках.

Однако та мерзость, что он сделал, не вписывалась ни в какие рамки.

Глава 8

Вероника пролежала в постели ещё с неделю.

Но это было давно, так давно, что она теперь и не помнила.

Уже неделю она жила у Вики.

Как та и обещала, её номер, действительно, был похож на квартиру. Чистенько, уютненько, всё есть: стиральная машина, микроволновка, пылесос, музыкальный центр, видик. Комната была обставлена дорогой финской мебелью.

Веронику никто не трогал. И она не могла понять, почему её до сих пор не подкладывают под клиентов, не отправляют в номера, хотя Вика трудилась как пчёлка: бывали дни, что ей выпадало обслуживать по десять, а то и по пятнадцать человек.

С другими девочками Вероника не общалась, хотя те и горели желанием познакомиться с ней поближе. Но в номер к ним не ходили, потому что знали крутой нрав его хозяйки-собственницы. Та ревновала Веронику, как мужик, влюбившись в неё бесповоротно и не на шутку.

Вика и была одной из тех, кто отмывал её от дерьма после «посвящения». Она сама ей рассказала это в одну из ночей, когда была свободна от своей «работы». Да Вероника и без того подозревала это: голос, который молотком долбил по воспалённому сознанию в тот день, хорошо отпечатался в её памяти, – она захотела бы забыть его, не смогла.

Иногда Вика побуждала свою новую возлюбленную к соитию, но, – поскольку последнее время уставала от наплыва клиентов, – не злоупотребляла излишествами. Да и Веронике после «посвящения» это казалось детской забавой. Помня о том, что Вика спала её от гибели, Вероника с благодарностью и каким-то даже неожиданным удовольствием выполняла её незлобные прихоти, иногда даже удивляясь самой себе, как она могла так поступать.

Если бы кто-нибудь месяцем раньше сказал ей, что она будет счастлива, живя в номере гостиницы с проституткой, позволяя ей немного баловаться с собой, и с удовольствием и даже некоторой страстью ласкать своим язычком её клитор, вылизывать в экстазе той анус, забыв про брезгливость и делать многие другие вещи, от одного рассказа о которых прежде её покоробило бы и стошнило, – Вероника, смачно набрав слюны, так, чтобы одним плевком залепить всё лицо сказавшему, плюнула бы тому или той в рожу.

Но теперь, делая это, она даже не задумывалась над сущностью происходящего: всё получалось как-то само собой. В конце концов, когда ребёнок сосёт грудь матери, никто же не задумывается над моральной природой естества. Чем аморальнее было ласкать язычком женский клитор?

Когда Вика не работала ночью, они ложились в обнимку на двуспальной кровати и долго разговаривали, глядя одним глазом какую-нибудь ерунду по телеку. Им нравилась эта негромкая беседа под мурлыкание ящика.

Сперва Вероника ощущала какое-то родство души. Но ведь они и вправду обе были женщинами. Ей казалось, будто она лежит в тёплой, уютной постели со старшей сестрой, которой у неё никогда не было. Беседовать было так приятно, так сладко, – словно пить нектар цветка, – и хотя ни о чём серьёзном они не говорили, Веронике казалось, что у неё никогда не было собеседника лучше.

Потом, чем дольше они лежали в обнимку, тем сильнее чувствовала она тепло Викиного тела, а руки той уже нежно ощупывали груди, бёдра и лоно Вероники. Становилось тепло и приятно внутри. Даже то, что тебя кто-то любит, делит с тобой хлеб, кров и ложе, хочет тебя и твоего внимания, – согревало и скрашивало жизнь, заглушало печаль Вероники о своей потерянной судьбе, о родине, о доме….

Вика целовала её в шею, в губы, в ложбинки ключиц, спускалась к груди, теребила кончиком язычка её соски. Потом доходило дело до клитора, ануса, и вскоре Вероника уже не помнила себя, забываясь в пылающей, огненной страсти.

Даже своему мужу, Бегемоту, и тем более какому-нибудь иному мужчине она никогда бы прежде не стала делать то, что теперь делала Вике. И та в ответ с пылкостью, страстью, упоением ласкала её тело, не стесняясь отметать какие-то условности. И хотя это было реальностью, Веронике всё казалось волшебным сном, загадкой и даже тайной, поскольку и теперь она не решилась бы кому-то поведать, если бы представилась такая возможность пооткровенничать, о своих отношениях с Викой.

Когда днём она оставалась одна, – Вика предпочитала работать в это время, – она понимала, что это не правильно, что женщина не может заниматься любовью с женщиной. Но приходил вечер, и всё повторялось снова, и Вероника не могла сказать даже самой себе, хорошо это или нет.

Но это было, и она принимала всё так, как оно шло.

И если Вика просила её, чтобы она, скрутив трубочкой язычок, засунула его ей в анус, нащупала там маленький геморроидальный узелок и поласкала эту неожиданную эрогенную зону, Вероника делала это, потому что и сама Вика зализывала все очаги её внутреннего пожара, которые в ней прорывались во время их любовной игры в самых неожиданных местах, потому что не было в этом унижения или ещё чего-нибудь непристойного. Они просто наслаждались друг другом.

Вика любила её с какой-то пылкостью мужчины. А Вероника отвечала на её страсть взаимностью даже не потому, что чувствовала всю неподдельность и искренность её порыва, а потому, что и сама вдруг проникалась этим неизведанным до того чувством, которое было сродни чувству сестринской любви, но каким-то особенным, другим, потому что здесь была, в конечном счёте, замешана жажда наслаждения, оргазм, упоение соитием, какое невозможно испытать с мужчиной по причине самой противоположности природы его тела, нацеленного на обладание внутренним женским существом, на вторжение и осеменение, как конечную цель процесса….

Дни шли, а Веронику пока так и не беспокоили. Про неё словно забыли. И, прожив неделю у Вики, она уже начинала внушать себе и даже верить, что так будет теперь всегда.

Ну, в самом деле, ведь если «мама» с такой лёгкостью хотела отправить её в мусоровоз, то, что теперь ей стоило забыть про неё так, будто она уже сделала это? Может быть, и в правду, она теперь принадлежит только Вике? В конце концов, та её отстояла, заплатила за неё «маме» полкуска зелёных! И, если это так, то, возможно, не сейчас, но позже, настанет день, когда она беспрепятственно выйдет из гостиницы и пусть даже пешком пойдёт домой! Она согласна и пешком! Ведь «мама» предлагала ей ползти до Киева раком! Так что дойти пешком до родного города было теперь ей просто заманчиво.

Сейчас Вероника пока и не помышляла об этом. Напуганная отловом, круто сваренным «посвящением», она теперь боялась даже подумать об этом, страх в ней был всё ещё очень жив. Он был где-то на поверхности её души. Но, возможно, когда-нибудь сама Вика ей скажет: «Подруга! Иди домой! Тебя здесь больше никто не держит!»

И она бы пошла. Пошла бы! Ничто больше не смогло бы удерживать Веронику здесь, в «Космосе», в Москве, в России! Она хотела домой! Её любимый город снился ей каждую ночь….

Что бы она стала делать дома? Без денег, возможно, уже и без квартиры…. Это был уже другой вопрос. Главным было вернуться домой, на родину. Вероника верила, что там всё наладится само собой. Она не знала, как это будет, но считала, что всё будет хорошо, как только она окажется в родных стенах, в родном краю….

И всё же ей было странно, почему её не беспокоят. Несколько раз она хотела спросить об этом у Вики, но помня пословицу: «Не буди лихо, пока тихо!» – всякий раз сдерживала этот порыв.

Как-то раз, за завтраком, Вика сама заметила это.

– Вольготно тебе живётся! – словно позавидовала она ей.

Вероника перестала есть. Она не знала, что ответить. Если даже Вика это заметила, то….

Она не ожидала такого «комплимента» от своей спасительницы, прозвучавшего словно выстрел, словно напоминание о том, что о ней никто не забыл, но не представляла, что ответить, чтобы не поднять случайно бурю в стакане воды и не изменить своего статус-кво.

– «Мама» что-то замышляет по твоему поводу! – продолжала Вика, словно не замечая молчания сожительницы.

– Может, она забыла про меня? – высказала Вероника робкую надежду.

– Ха! – усмехнулась Вика, и Вероника поняла, насколько она далека от понимания сути происходящего вокруг. – Забудет она, как же!

– Но что же тогда? – испугалась Вероника.

– Я ж и говорю – что-то замышляет! – продолжила спокойно рассуждать Вика. – Такое редко бывает, чтобы девочка у неё «в девках» засиживалась! Поверь мне: уж я-то её натуру знаю!

– Но ведь она на меня и не тратится! – возразила Вероника. – Кормишь меня ты! Что ещё?!..

– А деньги зарабатывать – кто ей будет?! «Мама» просто так, бесплатно, даже не пукнет! А ты ей в копеечку обошлась!

– Да у меня выгребли – знаешь, сколько денег?! – изумилась Вероника. – Мне первоначально отдать-то даже меньше надо было, чем у меня забрали….

– Слышала я про эту историю краем уха. Но деньги-то эти Анфиса, администраторша, себе забрала…. К тому же, для «мамы» всё, что меньше чирика килодоллариев, – так себе, на семечки, на пудру…, в общем, мелочь!

– Ничего себе – мелочь! – возмутилась Вероника. – Да я бы на такие деньги дома год жила припеваючи и горя не знала бы!

– Ты свою провинцию, тем более Украину, с Москвой не сравнивай! В Москве эти деньги – тьфу! Пшик! «Мама» в кабаке больше за вечер оставляет, когда «гудит»! Поэтому я и говорю: что-то странное происходит. Я такого, во всяком случае, не припомню….

Вика как в воду смотрела. Не прошло и пары дней, как за Вероникой пришёл Саид.

При его появлении в номере Вероника вся сжалась и внутренне напряглась. В памяти ещё хорошо стоял его образ, связанный напрямую с её страхом.

– Пошли к «маме»! – сказал он. – Зовёт она тебя!

Было утро. Вика только что «умотала», «наштукатурившись», на «работу», и потому спросить совета было не у кого. Да и что ей оставалось делать: вариантов не было. Зовёт – надо идти!..

– Что – заскучала?! – поинтересовалась «мама», увидев Веронику, с порога.

– С чего вы взяли? – возмутилась она.

– Ну, как с чего?! Сидишь без дела…. Скучно, наверно?!

Вероника ничего не ответила. Она понимала, что сейчас лавирует на кончике лезвия ножа, и одно неверное движение, – даже дуновение ветра не с той стороны, – приведёт к катастрофе.

«Мама» плавала по бассейну сауны голая, совершенно не стесняясь присутствовавших мужчин. Вероника смотрела на неё и старалась не сделать чего-нибудь такого, какого-нибудь подвоха самой себе, который бы вызвал лавину, что ввергнет её снова в пучину дикой оргии.

«Мама» вылезла по никелированной лесенке из бассейна. Ждавший хозяйку швейцар накрыл её большим как халат махровым полотенцем. Она уселась на плетёный стул и, взяв со столика бокал с каким-то напитком, слегка отпила, потом поставила обратно и снова посмотрела на Веронику, стоявшую перед ней в растерянности.

– Ну?! Чего молчишь?!

Вероника пыталась понять, куда «мама» клонит. Ждать начала новой оргии или ещё какой-нибудь дряни со своим участием ей надо было в любую секунду. И она понимала это. Но, с другой стороны, если бы что и началось, воспрепятствовать этому Вероника была не в силах.

– Ладно! – словно пощадила её «мама», Вероника вдруг почувствовала после этого восклицания, что ничего экстраординарного дальше не будет, во всяком случае, в ближайшее время. – Слушай сюда! Я вижу, что ты вся дрожишь, как осиновый лист!.. Боишься, небось, новой ебли?!.. Правильно делаешь! Её для тебя никто не отменял!..

«Да у меня до сих пор всё болит!» – хотела вскрикнуть Вероника, но остановилась, вовремя спохватившись, что это, напротив, может сработать как детонатор новой экзекуции.

– Я сейчас просто хочу с тобой поговорить!.. Подойди сюда! – «мама» поманила Веронику пальцем ближе к своему плетёному креслу. Вероника подчинилась. – Ты в трусах?

– В трусах! – Вероника напряглась.

– Снимай! – приказала «мама».

Вероника повиновалась, чувствуя, как обстановка накаляется.

– Как себя чувствуешь теперь? – поинтересовалась «мама».

– Да, ничего, – ну, а что она ещё могла ответить?

– Это хорошо, что ничего!.. Вот так и стой! Пусть ветерок снизу задувает, волосики на кунке щекочет…. Я буду переделывать тебя, вышибать из тебя чопорность и лицемерие, скованность и прочие пороки, пока ты с радостью не будешь встречать любого мужчину, который идёт в твою постель. Поняла?

– Поняла! – ответила Вероника, чувствуя подвох.

– А я смотрю, что нет! – засомневалась «мама». – Я собаку на этом деле съела и вижу, как ты внутри сейчас вся съёжилась от моих слов…. Эх, учить тебя ещё надо да учить!..

– Но я никогда к этому не привыкну! – вырвалось у Вероники против её воли, о чём она тут же пожалела, потому что после её слов «мама» взяла со столика из лозы, стоявшего рядом с её креслом, плётку с плетёной кожаной ручкой и несколькими короткими кожаными кнутцами, пучком, как щупальца у кальмара, свисавшие из неё, поднесла инструмент к подолу платья Вероники и подняла его так, чтобы стало видно всё лоно девочки и часть её прекрасного животика.

Вероника занервничала. У неё только-только всё пришло в норму, перестало болеть, зажило и вернулось к своему прежнему, прелестному виду. Она стояла с задранным вверх подолом, ни жива, ни мертва, понимая, что ещё одно неверное слово, нечаянный «душевный» порыв или напрасное восклицание, хотя и идущее от сердца, но здесь совершенно никому не нужное и не интересное, и её ввергнут в пучину оргии. Присутствовавшие здесь мужчины уже уставились на её прелести с нескрываемым вожделением. Она знала, что, как только «мама» скажет: «Фас!» – её начнут рвать как волки тёлку. Ей больше не хотелось повторения того опыта.

«Молчи, дура! – приказала самой себе Вероника. – Молчи, если сама себе дорога!»

– Ты мужу изменяла? – вдруг поинтересовалась «мама», продолжая рассматривать её прелести. Она заметила, что Веронику всю потрясывает мелкой дрожью и посмотрела ей в лицо. – У тебя ведь был муж?!..

– Был, – ответила Вероника, не зная, что ждать в следующую секунду.

Она понимала, что в любой момент всё может повернуться против неё, и после разговора последует действие.

«Мама» опустила подол и положила плётку обратно на столик, потом, обведя взглядом стоящих вокруг бассейна, спросила:

– Знаешь, что их больше всего в тебе возбуждает?

– Нет, – призналась Вероника.

– То, что ты боишься! – сказала мама, осматривая по очереди своих подчинённых. – Не твоя красота – ею можно восхищаться и любоваться, но она не злачна! Твой страх – вот что больше всего действует на них! Чем больше они видят, как ты дрожишь, тем сильнее готовы ринуться на тебя, как только я разрешу это сделать!.. Поняла?!

– Поняла! – кивнула головой Вероника.

– А раз поняла, то приходи в себя! – заключила «мама». – Я ведь тебя позвала совершенно для другого!.. Но если ты и дальше будешь вся дрожать, мне станет просто обидно!.. Ну, тогда держись!

Она погрозила ей пальцем. Потом окинула её взглядом сверху донизу и спросила:

– Не хочешь присесть?..

– Что?! – не поняла Вероника.

– Присесть, говорю, не хочешь?! – переспросила «мама» уже более угрожающим тоном. Ей не нравилось, что девчонка сосредоточилась на своём страхе, от которого должна была научиться освобождаться.

– Хочу! – призналась Вероника.

Ей, в самом деле, хотелось занять позицию пониже и, если было можно, то, действительно, присесть, чтобы не торчать перед «мамой» в одном платье без трусов, когда она каждую секунду может снова поднять её подол.

– Принесите даме кресло! – скомандовала «мама» кому-то в сторону, а потом обратилась к Веронике. – Раздевайся!

Дрожь, которую Вероника пыталась побороть в себе, вновь усилилась.

– Я два раза повторять не буду! – «мама» взяла маленькую чашечку с кофе, которую ей протянул швейцар. – Ещё один раз проявишь недопонимание, и моему терпению придёт конец!..

Вероника тут же сбросила платье и лифчик, которые на ней ещё оставались, стараясь унять дрожь.

– Мне просто холодно! – сказала она.

– Лезь в бассейн! – предложила ей мама. – Поплавай! Согреешься!

Вероника даже не полезла, – тут же нырнула щучкой в горячую воду, ощутив, как проходит дрожь.

Приятная теплота бассейна обняла её тело и стала ласкать его. Вероника почувствовала, что успокаивается. Она стала медленно плавать, уже не обращая внимания на мужчин, которые смотрели на неё сверху. В воде ей было комфортно, и, не смотря на то, что была голая, чувствовала себя защищённой, словно в одежде.

«Мама» смотрела, как она плавает, словно на театрализованное шоу, спокойно и с интересом, пила кофе. К ней подходили какие-то посетители, о чём-то с ней переговаривались на ухо. Веронике казалось, что она так плавала бы вечно, лишь бы больше не стоять перед мамой нагишом. Здесь ей было намного уютнее.

– Ну, мужу-то изменяла? – спросила «мама» откуда-то сверху.

Вероника пожала плечами, словно пытаясь припомнить, было ли хоть что-нибудь, о чём её спрашивают.

– Да, не ври! – продолжала «мама» свою тираду. – Такой красивой женщине трудно устоять перед соблазнами! Да и вряд ли ты напрягалась, чтобы это делать! Я просто вижу, как к тебе мужики липли пачками, поэтому даже не сомневаюсь в том, что кто-то из них тебе разок-другой приглянулся, и ты ему не отказала!

«Мама» замолчала, продолжая наблюдать за Вероникой. Ей словно нравилось это. И Вероника решила больше ничего не говорить, пока её не попросят.

– Я долго думала, что с тобой делать! – продолжила свои рассуждения «мама», отдав распоряжения пришедшему из ресторана посыльному официанту. – Ты думаешь, что я неделю тебя не беспокоила просто так?! – Вероника продолжала плавать, навострив ушки. Она не знала, что ответить ей на этот вопрос. – Ты у меня, девочка, вся перед глазами! – продолжила «мама», не дождавшись ответа. – Я могу тебя прочитать, как открытую книгу! Хочешь, я расскажу тебе, кто ты такая, и что о себе думаешь? – «мама» уже не ждала ответа, она словно читала лекцию или вела какой-то другой профессиональный монолог. – Ты маленькая провинциальная сучка! Обрати внимание: я говорю «провинциальная» не для того, чтобы тебя обидеть или унизить, а чтобы выразить твою сущность. Ты, действительно, маленькая провинциальная сучка. И тебе эта Москва и даром не нужна! Ты любишь свой городок, и больше тебе ничего и не надо. И ещё, ты очень любишь себя! Ты считаешь, что твоя pussy… Understand me?!..

– Yes! – кивнула головой Вероника.

– Ну, хоть в этом я не ошиблась, это хорошо!.. Так вот!.. Ты считаешь, что она у тебя самая-самая расчудесная!.. Открою тебе одну маленькую и страшную тайну: так считает девяносто девять процентов женщин! Но это ещё не всё! Ты уверена, что все должны относиться к тебе, как к королеве, и, кстати, этим, наверно, многого добилась в свои годочки. Ты думаешь, что к этому всему прилагается твоё внутренне содержание, твой богатый внутренний мир. Здесь я тебе тоже открою ещё одну маленькую тайну: твой внутренний мир никому не нужен! У каждого свой внутренний мир, и от твоего им не прибавиться….