скачать книгу бесплатно
– Не нужно, – отмахнулась я. – Уже все в порядке. Жить буду.
– Не, девушка, вы с этим не шутите! Я вам как бывший боксер говорю: когда по голове прилетает, нужно в больницу ехать. А вдруг сотрясение мозга?
Я хотела ответить, что мой мозг так привык регулярно сотрясаться, что ему уже все равно: ударом больше или ударом меньше. Но не успела. Едва открыла рот, как в приемную зашел Матвей.
– Что здесь происходит? – он склонился надо мной.
– Матвей, я только что чуть не убил твою самую красивую пациентку, – виновато пробасил здоровяк.
– Никита, есть в этой жизни что-то, что ты еще не сломал? – Матвей неожиданно ловко и быстро оттянул мое веко, всматриваясь в зрачки. – В глазах не двоится? Вот так не кружится? – он осторожно повернул мою голову вправо и влево.
– Да нет, всё хорошо, – я встала.
– Точно не кружится, когда ты встала? – Матвей подхватил меня под руку.
– Точно.
– Вот я же и говорю: давайте в больницу отвезу, а то мало ли. Док, ну скажи ей! Ты же, как мозгоправ должен знать, что мозги лучше проверять, – сказал здоровяк.
– Никита… – Матвей замолчал, и я поняла, что ему очень хочется отпустить едкое замечании насчет мозгов здоровяка.
Капли яда готовы были сорваться с его языка, но медицинская этика победила.
– Всё, что мог, ты уже сделал. Иди-ка лучше домой, – Матвей похлопал здоровяка по плечу.
– До свидания, принцесса! – Никита прижал огромную лапищу к груди.
На его лице было написано такое явное огорчение, что я не выдержала и рассмеялась:
– Хорошего дня! – я вложила в эту фразу всю свою доброжелательность.
Шагнув из приемной вслед за Матвеем, я словно попала в другой мир. Мы оказались в маленьком, узком и полутемном коридоре. В темно-синих стенах, обитых тканью, утопала россыпь светильников в виде звезд. Несколько шагов – и мы оказались в кабинете Матвея. Я невольно ахнула. Здесь тоже было полутемно. Одну стену занимал огромный аквариум с синей подсветкой. Возле него стояла черная, кожаная, анатомически изогнутая кушетка. Напротив стояло удобное кресло возле письменного стола из черного дерева.
Матвей опустился в кресло и жестом пригласил меня сесть на кушетку.
– Какая красота! – восхитилась я, разглядывая аквариум. – Такой интересный декор! Чувствую себя в подводном царстве.
– Это не декор, – улыбнулся Матвей. – Это часть терапии. Вода помогает сконцентрироваться. Мы попытаемся достучаться сначала до твоей памяти еще до рождения, то есть эмбриональной. А потом до генной памяти предков.
– То есть, фактически, до моих прошлых жизней? – уточнила я.
– Можно и так сказать, хотя я не очень люблю это определение. Лаура, пойми, это не мистика, не эзотерика, и тем более, не колдовство. Всё это хранится в нашем мозге. И нам нужно это достать. То, что ты называешь венцом безбрачия и проклятием – это не нечто паранормальное. Это психокод. Нейролингвистическое, то есть, словесное программирование тебя на эмбриональном уровне. Когда-то очень давно кто-то внушил тебе эту установку, намертво вбил ее в голову. Может быть, даже специально. А может быть, нечаянно. Родители так часто делают, совершенно не задумываясь, что у каждого слова, сказанного ими ребенку в раннем возрасте, могут быть непредсказуемые последствия. Вот эти все родительские поучения: «Из тебя ничего путного не получится, полы мыть пойдешь, ничего не добьешься, потому что ты ленивый, никчемный и неорганизованный» они очень опасны. Особенно у девочек, так как женщины больше восприимчивы. Мамы и бабушки часто ворчат: «Посуду не помыла, комнату не убрала, кто тебя такую замуж возьмет?» Это и есть словесное, то есть, научными словами: нейролингвистическое программирование. Это чистые психокоды, определяющие наше поведение на много лет вперед.
– То есть, как вы яхту назовете, так она и поплывет? – уточнила я.
– Совершенно верно, – обрадовался Матвей. – А ты умница. Сразу ухватила суть. Многим тяжело это понять с первого раза.
– Хорошо, как это работает, когда ребенок уже родился и растет, я поняла. Но ты, Матвей, сказал про эмбриональный уровень. То есть, когда я была зародышем, меня уже кто-то поучал? Так?
– Нет, Лаура, не так.
Матвей встал, подошел ко мне, сел на кушетку и взял меня за руки. Неожиданно от его физической близости у меня закружилась голова. От него пахло сложным мужским букетом: дорогим одеколоном, шампунем для волос и… неуловимой и притягательной силой. Словно воздух качнулся вокруг меня, обволакивая, успокаивая, и, к моему великому ужасу, возбуждая. Странно, что вчера утром, когда мы проснулся в гостинице в одной постели, этого ощущения не было. Возможно, на меня так повлияла таинственная атмосфера его кабинета. Или просто вчера похмелье отключило все ощущения.
– Ты не со мной, Лаура, – донесся издалека голос Матвея.
Он улыбнулся, его ловкие, длинные пальцы нежно прикоснулись к моим волосам и убрали непослушную прядь за ухо.
– Извини, просто задумалась. В аквариуме вода журчит, убаюкивая, поэтому немного отвлеклась.
– Это хорошо, – кивнул он, – будет легче работать. Так вот возможно, что твои родители сильно кого-то обидели. Тебя еще и в проекте не было или была, но в состоянии зародыша, и обиженный проклял тебя. То есть, наложил словесный психокод. Младенец в утробе матери не только всё слышит, но всё понимает. Просто потом забывает при рождении. Но именно в этот период и закладываются нормы поведения, его основные линии и модели. Ты услышала проклятие, плавая у мамы в животе, оно прочно укоренилось в твоем сознании. На подсознательном уровне ты решила, что тебе в жизни не повезет в любви. А многочисленные тарологи, астрологи, ведьмы и шаманы укрепили тебя в этой мысли. И ты начала вести себя с мужчинами так, чтобы они точно тебя бросали с завидной регулярностью.
То есть, сама виновата. Дайте Нобелевку за гениальное открытие. Кажется, я трачу время зря. Для такого шедеврального озарения не стоило переться после работы сюда. Наверное, досада отразилась на моем лице. Потому что Матвей поспешно добавил:
– Нет, ты не виновата. Виноват психокод. И да, нам нужно найти ту точку, с которой начались проблемы. Тот самый момент, когда зародился этот проклятый психокод, который ты называешь венцом безбрачия. И тогда мы сможем с этим бороться.
– Легко сказать, – вздохнула я.
– Ну вот ты и начала ныть, – резким тоном заявил Матвей, встал и пересел в кресло. – Вот оно! Ты уже заранее знаешь, что проиграешь.
– Извини.
– Не извиняйся, слышишь? Никогда не извиняйся за свои слова. Это проявление слабости. Что сказано, то сказано.
Он глубоко вздохнул и крутанулся в кресле, повернувшись ко мне спиной. Я почувствовала, что раздражаю его, и сжалась на кушетке. Да, я не героиня, не железная леди, но зачем же так? Он на меня так посмотрел, как Морозко из сказки «Двенадцать месяцев». У меня даже ноги заледенели. Тепло ли тебе, девица? Да я сейчас окочурюсь, батюшка!
– У нас у всех, Лаура, есть сознательное, – Матвей явно успокоился и повернулся ко мне, – то, что мы помним и знаем. И бессознательное, которое делится на три уровня. Первый уровень – личное бессознательное. Твои собственные воспоминания, вытесненные на чердаки памяти. Потому что они болезненны или вовсе не важны. Второй уровень – перинатальное бессознательное – твои переживания, когда ты была эмбрионом. Пройдя травму рождения, ты всё забыла. И третий уровень – трансперсональное бессознательное. Опыт твоих предков, их генетическая память. Нас с тобой, Лаура, волнует второе и третье бессознательное. Именно для этого мы и воспользуемся ретро-гипнозом. И нам в этом помогут водный лифт, – он указал на аквариум, – и холотропное дыхание.
– Какое дыхание? – переспросила я.
– Холотропное. Сочетание интенсивного глубокого дыхания и музыки. Учащённое дыхание вызывает гипервентиляцию легких и состояние, близкое к трансу. А специальная музыка усиливает эмоции, – Матвей открыл ноутбук и включил музыку. – Ложись, – он подошел ко мне, сел рядом на краешек кушетки и вытащил из кармана кулон на длинной цепочке: большой, размером с куриное яйцо голубой камень, внутри которого вспыхивали серебряные искорки.
– Вначале будет трудно, Лаура. Но потом ты привыкнешь и будешь спускаться всё дальше и глубже в пропасть памяти. В первый раз тяжелее всего. Ты должна глубоко и часто дышать, – он начал водить кулоном перед моими глазами.
Я послушно задышала часто и глубоко. Голубой камень вспыхивал искрами в синих сполохах аквариума. Музыка была негромкой, но африканские барабаны завораживали своим ритмом. Я засмотрелась на камень. Всполох, голубой камень, синий свет, чей-то вскрик под барабан, шум воды. Прибой. Где-то рядом разлилось море. Запахло бризом. Мои глаза сами собой закрылись.
– Ты должна представить себе память как океан. Огромный, безмерный, в нем так легко затеряться. Ты подходишь к берегу. Из пены прибоя поднимается лифт, сделанный из воды. – Ты заходишь в лифт. Двери медленно закрываются. Лифт скользит вниз, на дно океана, – голос Матвея звучит всё глуше, всё дальше, пока не превращается в едва слышный шепот. – Вот ты проезжаешь первый этаж, это твоя жизнь, и спускаешься ниже и ниже.
Шум воды стал громче. Запах моря резче. Барабаны захлебывались рваным ритмом, словно кто-то задыхается, и вот-вот умрет. И еще запах. Такой специфический, очень знакомый, но давно забытый запах спелых фруктов. Сочных, мягких, почти сгнивших, и поэтому таких сладких. Куба! Я вспомнила этот запах. Так пахло на Кубе в моем детстве. Почему я забыла это всё?
– Вот тебе двадцать лет, Лаура, – голос Матвея сливается с шумом Карибского прибоя. – Потом тебе десять лет. А сейчас ты в утробе матери.
Его голос исчез. Я оказалась в какой-то комнате. За окном плескалось море. Оно было огромным, нервным и очень шумным. По комнате двигалась, пританцовывая, женщина. Худощавая, миниатюрная, с длинными каштановыми волосами, она что-то тихо напевала. Мелодия показалась мне знакомой. Незнакомка приблизилась ко мне, не замечая. Она стояла ко мне спиной. Я протянула руку и положила ей на плечо. Она медленно обернулась, и я увидела, что ей лет двадцать с небольшим, а еще, что она глубоко беременна. Большой живот смотрелся очень странно на ее худеньком теле. Месяцев восемь, не меньше. А то и все девять.
– Ты пришла, – прошептала женщина, радостно улыбаясь.
Я оглянулась. Может быть, в комнате есть кто-то еще? Как-то не так я представляла себе погружение в океан памяти. Мне казалось, что незнакомка не должна меня видеть. Как в кино, когда призрак смотрит из какой-то темной щели, как люди занимаются своими делами. Я для нее призрак. Меня нет в ее настоящем. Это просто мое воображение.
Окно распахнулось. Ветер ворвался в комнату. Брызги океана оросили мое лицо. Ветер был злым и колючим, хотя за окном было жаркое лето и неизменные пальмы. Да, это была Куба. Я бы ее ни с чем не перепутала. Мое детство прошло там до пяти лет. Когда я родилась, маме разрешили жить с папой в кампусе для женатых. Потом мы вернулись домой в Москву. И все, я что помню – это жара, пальмы, шум моря и особый запах кубинского воздуха, насыщенного переспелыми фруктами и специями. А также тяжелым и мокрым ароматом сейбы – дерева-бутылочки, символа Кубы. Оно собирает в бутылочный ствол воду, поэтому у него тяжелый, слегка прелый аромат мокрой древесины.
Внезапная тревога исказила лицо женщины. Она вдруг громко запела по- английски. И я, наконец, узнала эту мелодию: плач Дидоны из оперы «Дидона и Эней». Не люблю оперу в принципе. Но эту арию часто слушал папа. Женщина выводила чистым и высоким голосом:
Remember me, remember me, but ah
forget my fate.
Помни меня! Помни меня, но… о,
забудь про мою печальную участь.[1 - Эту арию лучше слушать в современной обработке. Ее можно найти на ютубе, если в строке поиска написать по-русски: Энни Леннокс, плач Дидоны. Или по-английски: Annie Lennox – Dido’s Lament]
Внезапно в стекло врезался огромный камень. И стекло взорвалось осколками. Они брызнули вниз, а в комнату ворвалась моя мама. Она была такой молодой, что я даже не помню ее в этом возрасте. Беременная незнакомка побледнела и замолчала. Внезапно бросилась ко мне, толкнула в грудь обеими руками и закричала:
– Уходи! Тебе здесь не место!
– Лаура, возвращайся! – донесся издалека голос Матвея.
– Уходи! Ну же! – женщина еще раз толкнула меня что было сил.
Я врезалась спиной в стену и… пришла в себя на кушетке в кабинете Матвея.
Глава 3. Ударный кавалер
Я пришла в себя на удобной изогнутой кушетке. В ушах еще звучали барабаны, хотя в кабинете было тихо.
– Что ты увидела, Лаура? Расскажи всё до мельчайших подробностей. Постарайся ничего не упустить. Именно в деталях иногда и содержатся ответы. Смотри в объектив, – он показал на камеру, установленную на высоком штативе напротив кушетки.
Задыхаясь от волнения, я ему всё рассказала.
– Кто эта женщина, Матвей? И при чем здесь моя мать?
– Странно, – он взволнованно зашагал по кабинету. – В такой ситуации ты должна была напрямую общаться именно со своей матерью. В этом суть ретро-терапии. Кто эта женщина? И почему она пела арию Дидоны? Помни меня, но не забывай про мою печальную участь? Что это значит? Попытайся вспомнить: эта женщина не называла тебе своего имени?
– Точно нет. Я помню всё так ясно, словно мне показали фильм.
На меня навалилась дикая усталость. Захотелось сбежать из этого аквариума на свежий воздух. И как можно скорее.
– Пойду, – я встала с кушетки.
– Подожди, Лаура, тебе нужно немного полежать и отдохнуть.
– Нет, пойду.
Я быстро вышла из кабинета, пробежала через синий коридор и приемную, и, наконец, вышла на улицу. Воздух! Как же хорошо вздохнуть полной грудью. Еще тепло, конец августа, но уже отчетливо ощущаются осенние пряные нотки. Как в тех спелых фруктах, которыми пахнет Куба. Что это было сейчас там, на сеансе? Мама была такой молодой и красивой, но явно злилась на ту женщину. Может быть, позвонить ей и спросить? Но что конкретно спрашивать:
– Мам, извини, я тут побывала в прошлом. Ты не помнишь случайно, с кем поругалась на Кубе лет тридцать назад?
Нет, не рискну. Мама ненавидит Кубу и морщится при одном ее упоминании. Поэтому папа всегда рассказывал мне об этой стране, когда мамы не было рядом.
– А я уже заждался. Думал: ну всё, утащил док принцессу в тёмное царство, – мои мысли прервал густой бас.
Я вздрогнула от неожиданности. Тот самый здоровяк, что ударил меня дверью, ждал возле входа в клинику, облокотившись спиной о черный «Джип Эвенджер».
– Напугал? Извините! На всякий случай представлюсь еще раз, если после моего удара вы не запомнили. Я – Никита, но для друзей просто Кит.
А он и был похож на Кита. Большой и добродушный. Крепкий и ширококостный мужик. К такому хочется прижаться, чтобы от всего заслонил.
На ярком солнце он смотрелся эффектнее, чем в кабинете Матвея. Что неудивительно: сложно рассмотреть человека, если из глаз сыпятся искры от удара. Высокий, мощный, но не квадратный, как качки, а пропорциональный. Короткий ежик светлых волос, карие глаза, лицо довольно узкое для такого мощного тела. Скулы такие высокие, что, кажется, будто глаза чуть раскосые. Внешне похож на актера Сидихина в молодости. Мой папа его любил. Поэтому я запомнила бесконечные фильмы про братков, в которых он сыграл.
– Нет, не напугали, – улыбнулась я.
– Давайте все-таки отвезу в больницу, – он шагнул ко мне и протянул руку ладонью вверх.
– Прошу вас: не нужно. Спасибо, конечно, но я прекрасно себя чувствую.
– Да ладно, – улыбнулся он, – после сеансов доктора всем малость не по себе. Я вот сладкого очень хочу всегда. Прямо так и съел бы всю кондитерскую вместе с витриной и главным кондитером. Вам точно хочется. Нет, не возражайте! Давайте руку.
Я положила руку в его ладонь. Он накрыл ее второй рукой.
– Всё, вы в плену, принцесса. Не вырваться. Я же бывший боксер, да еще и в тяжелом весе. У меня захват смертельный. Так что не сопротивляйтесь. Мы едем в ресторан есть сладости и пить кофе ведрами.
Ну и кавалеры у меня пошли. Ударные во всех смыслах. До ретро-гипноза меня хотя бы по голове не били. Как-то не так у меня работает терапия. Но этого ему, конечно, говорить нельзя. Мужик и так переживает.
– Ну если выхода нет, – притворно вздохнула я.
– Вообще никакого, – подтвердил он, повел меня к машине и распахнул дверь:
– Прошу.
Я удобно устроилась на пассажирском сидении. После холодного, как змея, Матвея Никита показался мне теплым солнцем. Захотелось простого человеческого участия. Может быть, Матвей прав, и я действительно слишком доступная? Но как же тогда знакомиться?
Матвей
Что-то здесь было не так. Ошибки в этом случае исключались полностью. За годы практики он видел многое, но не такое. Лаура должна была увидеть себя глазами матери, как бы изнутри. Вместо того ей показали фильм, в котором она была хоть и второстепенным, но всё же реальным персонажем. Бред какой-то! Фантастика. Так не может быть, это в корне неправильно. Хотя мать она видела тоже, но в очень странном ракурсе. Послание оставила не мать, а другая женщина. А такого быть не могло. В принципе исключалось.
Матвей задумчиво повернулся в кресле на колесиках, взял в руки телефон и увидел множество сообщений на ватсапе. Заказчик был нетерпелив и забросал его вопросами. Матвей вздохнул и перезвонил.
– Есть результаты? – голос заказчика дрожал от нетерпения.
– Есть, но очень странные, – осторожно ответил Матвей. – Мне понадобится больше времени, чем мы с вами рассчитывали.
– Это исключено. Времени очень мало.
– Мы не на базаре. Не нужно меня подгонять, – Матвей забарабанил пальцами по столу. – Я перезвоню, у меня пациент, – не слушая возражения на том конце линии, он оборвал разговор.
Может быть, он сам ошибся и неправильно провел введение в гипнотическое состояние? Матвей схватил пиджак и вышел вслед за Лаурой. Она, наверняка, еще на стоянке в своей машине. Если поспешить, то можно ее застать.
– Отмените всех пациентов на сегодня, пожалуйста, – на ходу бросил он секретарше.
Матвей вышел на улицу. Ему хотелось поговорить с Лаурой, обсудить это все. Слишком много вопросов накопилось. Если бы она не сбежала так поспешно, он бы успел их задать.
