скачать книгу бесплатно
Самоучитель Истории Запада. Книга первая. Дела недавние
Константин Хайт
Что представляет собой традиционный учебник истории? Короли, войны, революции и опять короли. Даты, даты, даты. Имена и снова даты. Которые невозможно запомнить и за которыми стирается понимание того, что же в самом деле происходило тогда в мире. А происходила масса всякого интересного…
Самоучитель Истории Запада
Книга первая. Дела недавние
Константин Хайт
© Константин Хайт, 2021
ISBN 978-5-0051-8121-3 (т. 1)
ISBN 978-5-0051-8122-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие (скучное, но короткое)
Эта книга написана под большим влиянием другого труда – книги Джорджа Маколея Тревельяна[1 - Английский историк и писатель (1876—1962)] «Социальная история Англии», где автор сделал попытку отрешиться от детального описания политических событий и исторических личностей в пользу глубокого анализа трансформации общественных отношений. Ведь что представляет собой традиционный учебник истории? Короли, войны, революции и опять короли. Даты, даты, даты. Имена и снова даты. Которые невозможно запомнить и за которыми стирается понимание того, что же в самом деле происходило тогда в мире.
От королей и войн полностью не избавишься, в конце концов, именно они определяли ход исторического процесса, создавая ту, или иную реальность на протяжении многих веков. И все же, по моему глубокому убеждению, главное – не имена и события, они лишь зацепки, маркеры, позволяющие увязать хронологическую последовательность фактов, а те перемены, которые происходили в ту, или иную историческую эпоху.
Сначала мне хотелось взять какой-нибудь временной период, например, середину XIX столетия, или начало XVI, и рассмотреть ее подробно во всех деталях. Но такой подход оказался практически невозможен: у любого факта, или тренда, есть причины и следствия, без анализа которых сам по себе этот факт – всего лишь бессмысленная строчка. Поэтому пришлось копать вглубь и вширь, чтобы события получили хотя бы намек на те взаимосвязи, которые в реальности пронизывают весь общественно-политический процесс независимо от эпохи.
В этой книге очень мало конкретики, а факты преимущественно вынесены в сноски, которых, наоборот, чудовищно много. Это сделано намерено. Наверняка многое из рассказанного уже знакомо читателю, а многое другое невозможно изложить кратко. По любому событию и историческому персонажу в наше время имеется громадный пласт, или, как говорят, корпус материалов, найти которые не составляет труда. Задачей же данного текста является другое: дать общий обзор происходившего с западной цивилизацией за последние пять веков, накидать общую канву событий и дать достаточно информации, чтобы читатель сам мог погрузиться в изучение тех деталей, которые покажутся ему интересными.
Введение. Как надо и как не надо изучать историю
Изучение истории – это не изучение фактов, факты сами по себе не имеют ценности: все эти события: войны, восстания, открытия и катастрофы уже случились, и знание их подробностей, точных дат и последовательностей никак не обогащает человеческий опыт, не позволяет систематизировать данные и делать выводы, в чем и заключается смысл любой науки. Изучение истории – это понимание логики исторического процесса, взаимосвязи событий, причин, следствий, отношений между людьми, народами, государствами. Это обобщение, поиск закономерностей и, в конце концов, попытка использовать накопленные сведения для прогнозирования. Мы изучаем прошлое не из праздного любопытства, но исключительно ради возможности предсказывать будущее.
У изучения истории есть несколько врагов: неполнота источников, часто невосполнимая, поскольку далеко не все решения, действия и события документируются, и далеко не все документы доживают до наших дней. Зачастую, исследуя тот или иной исторический период, личность или явление, историк вынужден опираться не на первоисточники, а на уже переработанный кем-то материал – мемуары, пересказы, цитаты, появившиеся, зачастую, много лет, а то и столетий спустя. Нередко приходится обращаться к трудам предшественников: статьям, монографиям, переводам – хорошо, если они созданы квалифицированно и беспристрастно. Однако, неполнота источников провоцирует, или, если хотите, заставляет додумывать недостающее: причинно-следственные связи, логику действующих лиц, обычаи и даже события. Построенная на таких домыслах теория служит основой для дальнейших изысканий и через некоторое время уже невозможно понять, какие события и процессы имели место в действительности, а какие только предполагаются с той или иной степенью обоснованности. Такое «домысливание фактов» неизбежно для получения завершенной теории из неполных данных, но добросовестный историк обязан всегда отдавать себе отчет, какие из его утверждений имеют достоверную доказательную природу, а какие получены путем умозаключений. И максимально полно раскрывать источники своих выводов.
Еще более сложный противник – политизация истории, стремление подменить изучение имевших место явлений доказательством своей точки зрения. Как любая «подгонка под ответ», такой подход не имеет ничего общего ни с наукой, ни со знанием, являясь разновидностью пропаганды, а с точки зрения исследователя – фальсификацией. И никакие сколь угодно благие намерения оправдать эту фальсификацию не могут – невозможно сделать верные выводы из заведомо ложных доводов, придуманные трактовки могут складываться в логические цепочки, но эти цепочки не соответствуют существовавшим в действительности. Нравится нам это, или нет, но в истории, как в любой науке, нет понятия добра и зла, хорошего и плохого, есть истина, то есть все, что имело место в действительности, и ложь – то есть все, что в действительности места не имело.
Но самый главный враг изучения истории – анахроничность мышления. Мы, люди своего времени, осмысляем прошедшие события через призму собственной этики, опыта, знаний и культуры. Мы думаем так, как думают люди 21 века, запустившие в небо космические корабли, построившие атомные электростанции, утвердившие в значительной части земного шара принципы гуманизма и какой-никакой демократии. Но люди прошлого, даже недавнего, не говоря уже об отдаленном, мыслили по-другому. У них был другой опыт, другие знания, другая ценность жизни, своей и чужой, другие мотиваторы. Очень трудно, почти невозможно, понять не то, что викинга X века, вся недолгая жизнь которого состояла из попоек, драк и работы веслом, но даже солдата Первой Мировой, готового отдать жизнь за личные интересы австрийского, прусского или русского императора, не имевшие к этому солдату почти никакого касательства. Нам, жителям стран, где люди более или менее равны хотя бы на словах, трудно смириться с тем, что большую часть человеческой истории такое равенство отнюдь не считалось нормой. Равенство полов, рас, сословий, почетность труда, ценность искусства – все эти вещи кажутся нам очевидными, но в прошедшие эпохи они могли восприниматься как вздорные, кощунственные и даже преступные. И, если мы хотим понимать логику исторического процесса и делать из нее обоснованные, практически применимые выводы, в первую очередь нам необходимо думать, или хотя бы пытаться думать так, как думали люди изучаемой эпохи, жить их этикой, моралью, стереотипами и идеями, даже если с позиции нашего времени они кажутся смешными и аморальными.
Кто выиграл и кто проиграл Вторую Мировую войну
Нелепый вопрос. Каждый знает, что войну выиграла антигитлеровская коалиция, а проиграли Германия и Япония. Это общеизвестно, и о том есть акты о капитуляции от 1945 года.
Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Кто выиграл и кто проиграл в результате Второй Мировой войны? И, хотя эти вопросы эквивалентны, в новой формулировке ответ уже совсем неочевиден. Особенно, если посмотреть на него не с позиций 1945 года, а с высоты того, что мы знаем сейчас.
А знаем мы многое. Во-первых назвать победителем в войне «антигитлеровскую коалицию» будет по меньшей мере смело: на момент окончания этой самой войны отношения союзников между собой в ряде случаев были хуже, чем с противником. Настолько, что американский генерал Паттон всерьез рассуждал о марше на Москву, а советский Генштаб прорабатывал план захвата Европы до Атлантики. И, как только дым рассеялся, вчерашние братья по оружию немедленно схлестнулись между собой – сначала понемножку в Западном Берлине[2 - По соглашению о разделе Германии на оккупационные зоны, Берлин, целиком находившийся в советской зоне оккупации, был также разделен и западная его часть контролировалась союзниками. Летом 1948 года, протестуя против планов по воссозданию побежденной Германии в форме капиталистического государства – союзника США, СССР сначала частично, а затем полностью заблокировал снабжение Западного Берлина. США, Великобритания и Франция оказались перед выбором – передать Западный Берлин СССР, или обречь население на голодную смерть. Вместо обоих вариантов был организован воздушный мост – уникальная операция по доставке всего необходимого для жизни 2.5 миллионов человек по воздуху. Взлетая из западных оккупационных зон, самолеты садились в аэропортах Темпельхоф и Тегель, оперативно разгружались и повторяли рейс. Для операции использовались в основном бомбардировщики, а аэропортам приходилось в отдельные моменты принимать самолеты каждые 15 секунд. Воздушный мост функционировал чуть меньше года, после чего блокада была снята, на месте западных зон оккупации организована Федеративная Республика Германии, в состав которой вошел и Западный Берлин, а следом за этим советская зона оккупации превратилась в Германскую Демократическую Республику. Таким образом, вопреки намерениям СССР была восстановлена государственность немецкой нации.], затем всерьез в Корее[3 - Корейская война (1950—1953) стала первым конфликтом, в котором бывшие союзники воевали между собой. Формально гражданскую войну вели Южная и Северная Корея, фактически на стороне южной Кореи воевали «войска ООН», состоящие в основном из американских частей, на стороне северной – советские летчики и войска союзной СССР Китайской Народной Республики. Война закончилась вничью, Корейский полуостров остается разделенным на два государства до сих пор.] и далее практически повсеместно. Неизбежность этого была понятна еще до войны, сам союз очень разных политических режимов изначально был непрочным и даже, в какой-то степени, противоестественным, поэтому невозможно считать его некоторым коллективным победителем. Потому посмотрим, что принесла война своим основным участникам по отдельности.
Советский Союз вынес на себе основную тяжесть потерь. Две подряд военные катастрофы летом 1941 и летом 1942 вкупе с оккупацией самых густонаселенных территорий, голодом 1946 и колоссальным перенапряжением экономики привели к гибели от 15 до 20 процентов населения страны[4 - На 1940 год население СССР составляло около 170 миллионов человек. Потери в войне составили, по разным данным, от 20 до 30 миллионов.]. Цифра умопомрачительная и сравнимая только с потерями Германии в Тридцатилетней войне и разгромом конкистадорами индейских цивилизаций. В обмен на эти жертвы СССР… остался по существу при своих. Значимых территорий не приобрел, если не считать таковыми Курильские острова[5 - Курильские острова были де-факто присоединены СССР после капитуляции Японии. Поскольку Япония войну СССР не объявляла и по своей инициативе боевых действий против него не вела, Японское правительство считает вступление СССР в войну актом агрессии, отказывается заключать мирный договор, а также признавать отторжение островов. Территориальный спор между Японией и правопреемницей СССР – Россией – не разрешен поныне.], «сфера влияния» в Восточной Европе оказалась непрочной и скрепленной только военной силой[6 - В 1956 году СССР пришлось вводить войска в Венгрию, а в 1968 – в Чехословакию, для подавления попыток этих стран выйти из-под советского влияния и перейти на капиталистический путь развития. С 1989 по 1994 год все социалистические страны Европы изменили политико-экономическую модель с просоветской, или нейтральной на прозападную, в ряде случаев это сопровождалось вооруженными восстаниями (Румыния), или гражданскими войнами (Югославия).], новообретенный сателлит Китай в конце концов основательно рассорился со своим «родителем»[7 - Теплые союзнические отношения между СССР и Китаем сохранялись до смерти И.В.Сталина в 1953 году и последующим осуждением политики репрессий и культа личности. Впоследствии отношения между странами ухудшились настолько, что имели место несколько вооруженных пограничных конфликтов. В настоящее время Китай является, по разным оценкам, второй, или даже первой экономикой мира, Россия находится на 10—12 месте.], перерос его и превратился в самостоятельную политическую силу. В экономическом смысле хрупкое довоенное благополучие восстановить так и не удалось, даже несмотря на «трофейные» немецкие технологии и репарации, а брошенные на восстановление страны ресурсы быстро сгорели в огне новой войны – холодной. В результате советский человек, воин-освободитель и номинальный победитель, так и не стал богатым, счастливым и процветающим. Война ничего ему не дала, кроме глубокого морального удовлетворения и не менее глубоких моральных травм.
Франции повезло. После разгрома 1940[8 - Франция вступила во Вторую Мировую войну 3 сентября 1939 года. До мая 1940 года между французскими войсками и поддерживавшим их британским экспедиционным корпусом с одной стороны, и немецкими войсками (вермахтом) с другой шли вялые боевые действия, получившие у современников название «Странная война». 10 мая 1940 года немецкая армия начала решительное наступление и через месяц Франция капитулировала. Английские войска эвакуировались через порт Дюнкерк, оставив все тяжелое вооружение. Большая часть Франции была оккупирована, южная Франция и французские колонии сохранили номинальную независимость (режим Виши) в союзе с Германией. В ноябре 1942 года в связи с поддержкой французской колониальной администрации и французского флота англо-американской высадки в Алжире и Марокко, немецкие войска провели операцию «Антон» и оккупировали оставшуюся территорию Франции. Франция была освобождена после высадки союзников в Нормандии (операция «Оверлорд») в конце 1944 – начале 1945 года.] и оккупации 1942 такого государства могло вовсе не сохраниться на карте. Английские и американские политики не имели особого желания его восстанавливать, и только политический гений де Голля, сумевшего убедить Сталина в необходимости противовеса англосаксонскому блоку, и Черчилля в целесообразности противостояния социалистической экспансии, позволили французам не только сохранить страну, но и быть причисленными к числу держав-победительниц. Расплатой за успех стала потеря колоний, которых у довоенной Франции было немало, правда до сих пор бывшая метрополия имеет на многие из них решающее влияние. В целом, учитывая масштаб трагедии, Францию вряд ли можно отнести к проигравшим. Но и к выигравшим, естественно, тоже.
Англия. Забудьте об Англии. Это сейчас мы знаем Англию, как маленькое островное государство, которое еще надо отыскать на глобусе. В войну вступала не Англия, а Британская Империя, крупнейшая из когда-либо существовавших стран, с землями на всех обитаемых континентах. Вступала далеко не в лучшей форме, и досталось ей более, чем сполна. И, хотя в Битве за Британию собственно Англию удалось отстоять, хотя наиболее крупные и значимые доминионы: Индия, Канада, Австралия практически не пострадали, падение Сингапура, бомбардировки Дарвина и высадка немцев на Крите наглядно показали: защищать колонии по всему миру метрополия более не в состоянии. И, поскольку именно на этом, на предоставлении защиты в обмен на ресурсы и рынки, зиждилась вся колониальная система, послевоенная история Британской империи оказалась короткой, превратив сверхдержаву викторианской эпохи в тот огрызок, который мы теперь знаем. По всей видимости именно Британию надо признать главным пострадавшим от Второй Мировой войны государством.
Соединенные Штаты. Тут все наоборот. Война вытащила США из Великой депрессии[9 - Великая депрессия – крупнейший мировой экономический кризис, продолжавшийся с 1929 года до начала Второй Мировой войны. Особенно тяжело сказался на экономике Соединенных Штатов.], и не просто вытащила, а втащила прямиком в статус сверхдержавы. Сначала – одной из двух, а затем и единственной. И, хотя Америке пришлось кормить и вооружать практически всех своих союзников[10 - По программе военных поставок «ленд лиз» США предоставляли вооружение, технику, топливо, боеприпасы и продовольствие Великобритании и Советскому Союзу. Предоставление осуществлялось на условиях возврата, либо выкупа уцелевшего имущества и списания выведенного из строя, либо потребленного за время боевых действий.], а за некоторых – еще и воевать, если бы Гитлера не существовало, американцам следовало бы его придумать. Справедливости ради следует признать, что блестящая победа США в то время была далеко не очевидна, и обязана ей Америка не столько военным и политикам, сколько невероятной, выходящей за рамки представимого, экономической мощи, а также физикам Манхэттенского проекта, чьи результаты позволили оперативно закрепить успех.
Америку следовало бы объявить единственным очевидным победителем, или, если хотите, «выигравшим от войны», если бы не совсем уж эпический взлет Китая. Довоенный Китай – это руины древней цивилизации, на которых последовательно оттоптались три поколения европейцев. Бесконечная гражданская война, японская оккупация и статус нищей колонии без собственной государственности – вот удел Китая тридцатых. Разительный контраст с ядерной державой и постоянным членом Совбеза ООН, не правда ли? Конечно, превращение Золушки в принцессу состоялось исключительно благодаря масштабным советским вливаниям, возможно, тем самым, которые могли бы сделать положение людей в СССР соответствующим статусу победителей. Но, если бы не война, не было бы не только вливаний, но даже повода для них. Так что Китай по совокупности выиграл даже больше Соединенных Штатов, хотя его вклад в победу, несомненно, гораздо меньше.
А что же с их противниками, номинально проигравшими и безоговорочно капитулировавшими?
Германия, по крайней мере ФРГ, через 10 лет после капитуляции – снова одна из крупнейших, а затем и безоговорочно крупнейшая экономика Европы. Впоследствии – бесспорный лидер Европейского Союза. Ценой гибели 10% населения (тоже цифра, поражающая воображение) и гигантского национального унижения, страна приобрела новых союзников, новый вектор развития и, по факту, достигла всего, чего добивалась. И с политической, и с экономической точки зрения, в перспективе десятилетий Германия – победитель в войне, а не проигравший.
То же можно сказать о Японии. Правда, для нее отказ от территориальных притязаний в обмен на ускоренное экономическое развитие, получился менее благоприятным и не столь долгосрочным, а нехватка земли, перенаселенность и замкнутость сказываются и по сей день. Учитывая изначальные амбиции и статус безоговорочного лидера Восточного полушария, приобретенный в начале ХХ века и потерянный в 1945ом, Япония, видимо, все-таки проиграла. Хотя и не так много, как могла бы, чему причиной, как ни странно, достаточно быстрый и относительно безболезненный выход из войны, спровоцированный двумя атомными бомбардировками. Доведись японцам ходить в банзай-атаки на Хоккайдо, результат мог бы быть гораздо хуже.
Пожалуй, нельзя обойтись без пусть провокационного, но все же весьма показательного штриха. Одной из главных трагедий Второй Мировой, разумеется, является Холокост. Геноциды были и до, и после, но ни один из них даже близко не дотягивает до уничтожения шести миллионов человек. Но есть и другая сторона: сверхуспешное государство Израиль своим появлением целиком обязано войне, а в значительной мере – конкретно Холокосту. С точки зрения политической истории, европейских евреев, как и китайцев, нужно относить к пусть тяжело, катастрофически, пострадавшим – но выигравшим.
Как видим, оценка победителей и побежденных не по итогам сражений, а по результатам исторических процессов, радикально разнится с общепринятой. Но то страны. А как обстоят дела с человечеством в целом? В конце концов, мировая война – такая штука, которая затрагивает всю совокупность людей и меняет суть отношений между ними не только применительно к отдельным нациям, но и в целом.
С общечеловеческой точки зрения все совсем неоднозначно. Гибель за короткий период десятков миллионов людей, причем в самых развитых и цивилизованных на тот момент странах, резко повысила эмпирическую ценность жизни. Наряду с тотальным распространением гигиены и антибиотиков[11 - Первый антибиотик – пенициллин – был создан в 1940—1941 годах. К концу войны использование пенициллина стало повсеместным, благодаря чему резко снизилась смертность от бактериальных инфекций.], радикально снизившим детскую смертность и смертность вообще, осмысление обществом войны и ее последствий привело к тому, что люди стали ценить свою жизнь несравненно выше, чем раньше. Причем независимо от объективных критериев собственной успешности, полезности и перспективности. На протяжении большей части человеческой истории жизнь котировалась исходя из логики использования индивида обществом: молодой человек дороже старика, если только старик не обладает какими-то уникальными знаниями и навыками, мужчина ценнее женщины, здоровый важнее больного, генерал, дворянин – несоизмеримо значимее безродного рядового. Подобная «рациональная» трактовка сохранялась и в военное время: для солдата закрыть генерала от пули считалось доблестью, но генерал, прикрывающий солдат под огнем считался бы как минимум идиотом.
Фашизм, как учение о врожденном неравенстве, точнее неравноценности людей, произвел на человечество настолько неизгладимое впечатление, что в качестве ответа, зародилась целая новая правовая теория – учение о правах человека[12 - Всеобщая Декларация Прав Человека была принята ООН в 1948 году.]. Правах, вытекающих не из каких-либо заслуг, а из самого факта существования, и, что является еще более сильным утверждением, равенства этих прав, независимо от того, что тот или иной человек из себя представляет. Это учение, за небольшими исключениями ставшее к нашему времени нормой, в свою очередь породило целый набор следствий, как положительных, так и отрицательных. К первым относится отказ от масштабных войн и общее снижение роли силы в решении конфликтов: не будем забывать, что даже к началу ХХ века война, как способ урегулирования политических проблем, считалась вполне приемлемым инструментом. Резко снизилась роль всяческих дискриминаций: быть негром, индусом, гомосексуалистом или женщиной больше не означает навсегда остаться в ущемленном положении. Неизмеримо выросло количество социальных лифтов, даже в традиционно «правых» странах, таких, как США и Великобритания, родиться в бедной семье без титулов и статуса больше не является пожизненным приговором.
С другой стороны, резко выросла и продолжает расти зависимость человека от государства. Обеспечение даже базовых прав – а трактовка прав человека все время расширяется – требует от правительств значительных расходов. И, если в довоенный период человек, исключая советского, большую часть заработанного расходовал по своему усмотрению, то теперь десятки процентов, а иногда и большая часть национального продукта распределяется через налоги и государственные механизмы, ни одно дело, и даже собственно повседневная жизнь, не происходит без государственного участия и регулирования, что, наоборот, ранее нормой не считалось. В итоге в выигрыше оказались стабильность и гарантии благополучия, в проигрыше – перспективы и возможности самореализации. И, разумеется, вся довоенная организация мира – в условиях всеобщего равенства прав колониальная система, основанная на «бремени белого человека»[13 - «Бремя белых» – термин, восходящий к одноименному стихотворению Р. Киплинга и декларирующий ответственность колонизаторов за экономическое, социальное и культурное развитие народов колонизируемых стран.] принципиально невозможна. Считать ли распад колониальной системы злом или благом – ответ на этот вопрос у каждого свой.
Кто за что воевал
Любая война начинается из каких-то соображений. Никто не бросается на соседа с шашками и пулеметами просто от того, что он злой, а сосед – добрый. Впрочем, государства не бывают ни хорошими, ни плохими – в них может быть тот или иной режим, социальный строй, система управления – и только. Когда мы говорим о причинах любой войны, мы должны забывать понятия «лучше» и «хуже», «свои» и «чужие», отрешаться от личных пристрастий и предпочтений, изучая только вопрос о том, кто чем руководствовался и к каким целям стремился.
Также и с результатами. Героизм и трусость, величие и немощь, подвиг и предательство – все чувства и эмоции, которые высвобождает война, не имеют никакого отношения к ее итогам. Ганнибал был великим полководцем, десятилетиями наводившим ужас на крупнейшую державу мира. Но Пунические войны Рим выиграл, Карфаген проиграл, и теперь все мы – наследники римской цивилизации, а не карфагенской. Это касается любой войны, хоть Отечественной, хоть Троянской. Смысл и основа любой науки в ее беспристрастности.
Война, как правило, штука необязательная. Это ведь только в сказках встает король поутру и думает: «А не послать ли мне армию на соседа»? В реальности же война – это инструмент политики, способ достижения целей. Один из многих. Если этот инструмент оказывается, или кажется, оптимальным, только тогда политики зовут генералов. И образ единственного супостата-разжигателя, агрессора и виновника всех зол, почти всегда придуман задним числом. Редко, очень редко, случается так, что одна из сторон хочет воевать, а другая всеми силами старается войны избежать. А Второй Мировой войны, как, впрочем, и первой, хотели все, или почти все. У каждого из основных участников были свои поводы повоевать.
Советский Союз… нет, Советский Союз не хотел захватить весь мир – сказать так было бы слишком примитивно, да и попросту неверно. Советский Союз хотел, чтобы весь мир стал коммунистическим раем. Для этого им был создан специальный международный орган – Коминтерн[14 - Коминтерн – наднациональный орган, созданный в Советской России в 1919 году для продвижения коммунистических идей и последующего перехода всех государств на коммунистический путь развития. Коминтерн просуществовал до 1943 года и был распущен по требованию западных союзников СССР, как одно из условий продолжения военного сотрудничества.] – коммунистический интернационал – призванный сподвигнуть все страны принять единственно правильный социальный строй. Самостоятельно, или с вооруженной помощью уже осознавших его прогрессивность. Добровольно устанавливать диктатуру пролетариата[15 - Диктатура пролетариата – номинальная характеристика установленного в СССР социального строя, при котором декларировался приоритет рабочего класса над другими категориями населения. На практике диктатура пролетариата являлась скорее пропагандистским лозунгом, хотя выходцы из рабочей среды действительно имели ряд политических и карьерных преимуществ.] никто, особенно, не спешил, хотя попытки были, и некоторые едва не увенчались успехом – значит Красной армии надлежало немного подсобить угнетаемым массам. И, как только представилась такая возможность, СССР принялся помогать соседям перенимать идеалы социализма с энтузиазмом, плохо вяжущимся с миролюбием[16 - С момента начала Второй Мировой войны 1 сентября 1939 года и до своего официального вступления в нее 22 июня 1941 года СССР присоединил: в результате Польского похода и совместного с Германией раздела Польши – Западную Украину и Западную Белоруссию, в результате ввода войск и политических ультиматумов: страны Балтии: Эстонию, Латвию, Литву, явочным порядком – румынскую Бессарабию, в результате боевых действий («Зимняя война») – восточную Финляндию.].
Германия, в отличие от других сторон конфликта, свои мотивы не скрывала. Первые, весьма значительные, экономические успехи национал-социалистов требовали развития. Унижение Версальского мира[17 - Версальский мир – договор об окончании Первой мировой войны по итогам капитуляции в ней Германии. Ограничивал Германию в праве иметь собственную армию и флот, а также накладывал на побежденных огромную контрибуцию, которая в полном размере так и не была выплачена к началу Второй Мировой войны в силу неподъемности для немецкой экономики. Версальский мир воспринимался Германией, как колоссальное политическое унижение, несоразмерное успехам немецкой армии в войне. Значительная часть немцев обвиняло правительство в предательстве, а Германская империя в результате революции была заменена Веймарской республикой.] ущемляло немецкую гордость, а теория расового превосходства, охотно принятая нацией, чувствующей себя незаслуженно обиженной и подавленной, означала, что именно немцы, как высшая раса, должны занимать главенствующее положение над остальными. С политической точки зрения позиция, кстати говоря, заведомо проигрышная, поскольку исключает массовую поддержку населения завоеванных территорий[18 - Попытка немецкий оккупационных властей и немецкой пропаганды позиционировать захват территорий, как их «освобождение» имела ограниченный успех только в Прибалтике. В остальных случаях немецкие власти, да и армия, вели себя как господствующая раса, что обуславливалось идеологией и внутренней политикой Третьего рейха. Такое заведомо высокомерное отношение завоевателей вызывало закономерное отторжение большинства населения, включая даже такие относительно лояльные страны, как Чехословакия.].
Для Японии война была тем же, что и для Германии – средством расширить сферу влияния и обеспечить японцам их «заслуженное» место правящей нации среди других азиатских народов. Плюс перенаселенность и скудность природных ресурсов объективно диктовали Стране Восходящего Солнца необходимость внешней экспансии.
В Великобритании и Франции назревал, да уже и вызрел, острейший колониальный кризис: напряжение сил Первой мировой подорвало экономику и, особенно, военную мощь западных стран. Содержать, защищать, снабжать квалифицированными администраторами, гарнизонами, учителями, врачами, миссионерами, да даже торговцами большую часть земного шара стало непосильным удовольствием, экономика трещала, правительства теряли популярность, требовалась свежая повестка дня, повод сплотиться и вкус побед.
И только США, как ни странно, ничего не было нужно. Это впоследствии, правда, очень скоро выяснилось, что вызванный войной экономический бум окончательно выведет страну из депрессии и придаст импульс, которого хватит практически на столетие. Но в момент начала войны, США вполне устраивала роль заокеанского наблюдателя и торгового партнера, снабжающего дружественные страны, но не влезающего в чужие драки. Даже захват Японией британской и голландской Ост-Индии не стал для Америки поводом вступить в войну[19 - Японское правительство было уверено в том, что захват Голландской Ост-Индии (ныне Индонезия) и британских колоний автоматически повлечет вступление США в войну с Японией и планировало превентивный удар по американскому флоту, исходя из того, что война с Америкой неизбежна. Как стало известно позднее, США не планировали вступать в войну иначе, как в случае нападения на собственную территорию. Таким образом, превентивной атакой на американскую базу Перл Харбор на Гавайских островах, чрезвычайно успешной с военной точки зрения, японский флот спровоцировал совершенно необязательную войну с Америкой, обладавшей несопоставимо большим экономическим потенциалом.], и только непосредственный удар заставил Соединенные Штаты снова отказаться от следования доктрине Монро[20 - Доктрина Монро, выдвинутая президентом США Монро в первой половине XIX века декларировала невмешательство США в дела европейских стран в обмен на невмешательство Европы в дела американского континента.] и невмешательства в европейские и азиатские интересы.
Повоевать хотели все, но с кем и против кого оставалось неясно до последнего момента. Одна пара противников считалась практически определенной в течение последних 20 лет: СССР и Великобритания. Обе страны систематически готовились к войне друг с другом, разрабатывая технику, вооружение, доктрины и уставы исходя из возможностей потенциального противника. Для этого существовало предостаточно оснований.
Во-первых Англия, ни ее элита, ни общественное мнение, не могли простить большевикам предательства Антанты[21 - Октябрьская революция в России сопровождалась почти повсеместным покиданием солдатами линии фронта, что позволило германским войскам предпринять наступление на восточном фронте. Для предотвращения территориальных потерь и концентрации военных сил для ведения Гражданской войны, советское правительство заключило с Германией сепаратный Брестский мир и вышло из Первой мировой войны в ущерб интересам союзников по коалиции «Антанта».]. Да и расстрел царской семьи – близких родственников британского правящего дома, не вызывал никаких теплых чувств к новой российской власти. В свою очередь, активная поддержка британцами белого движения и прямая интервенция в ходе Гражданской войны – вызывали гнетущие воспоминания у советских руководителей. Но главное, разумеется, не прошлые обиды, а очевидный антагонизм политической и социальной организации: с одной стороны – сословная монархия, колониальная империя с капиталистическим укладом и институциональным неравенством в качестве принципиального государствообразующего элемента. Еще раз вспомним о том, что Англия довоенная – это страна, где премьер-министр – потомок герцогов Мальборо[22 - Уинстон Черчилль был внуком 7ого герцога Мальборо.], офицеры преимущественно дворяне, а аристократия – как родовая, так и финансовая – играет решающую роль в управлении государством. С другой стороны Советская Россия – государство, последовательно вытравливающее любые отголоски социального неравенства, подчеркнуто интернационалистическое и официально провозгласившее власть бедноты. И, одновременно, столь же подчеркнуто стремящееся насадить свой «единственно правильный» общественный строй по всему миру. В то время, как Британия уже давно укореняет свой – колониальный, и тоже повсеместно. Системный конфликт был настолько ясен, что никто даже не пытался его скрывать.
А вот конфликт Германии с любой из сторон был далеко не очевиден. Здесь надо отметить, что сейчас мы знаем Гитлера, как альтер эго сатаны, а его партию, как воплощение абсолютного зла. Один из самых частых вопросов, например, про финнов или румын – «как они могли воевать за Гитлера». Но люди тридцатых годов ХХ века смотрели на вещи совершенно иначе, для большинства из них национал-социалистский режим отнюдь не был чем-то заведомо плохим и уж тем паче нерукопожатым. Во первых Гитлер пришел к власти вполне законно, путем самых честных и демократических выборов, которые в принципе проводились на тот момент. Легитимность канцлера и его партии никто не оспаривал, и немецкое правительство признавалось во всем мире. Налицо были также весьма солидные экономические успехи, достигнутые за рекордно короткий срок, а также невиданный национальный подъем и единение. Многие политики того времени открыто завидовали германскому коллеге и старались учиться на его примере.
Никакой особенной жестокости за фюрером и его сторонниками также на тот момент не числилось. «Ночь длинных ножей»[23 - Ночь Длинных Ножей – неофициальное название внутрипартийного конфликта 1934 года в НСДАП, вылившегося в вооруженное столкновение боевиков СС с боевиками СА, закончившееся победой первых и выборочными расстрелами лидеров СА. В результате последующего передела власти в партии, СА была полностью подчинена СС и более не участвовала активно в политической жизни Германии.] – обычные внутрипартийные разборки, какие случаются во многих странах и сейчас, для того беспокойного времени не представляла ничего необычного. Да и по масштабу выглядела весьма умеренно: на фоне, например, сталинских политических процессов – так вовсе ни о чем. Да, НСДАП отличалась весьма специфическим отношением к коммунистам и евреям, Нюрнбергские расовые законы выглядели неприятно… Но и здесь не прослеживалось ничего необычного – ненависть к большевизму была, а местами и остается характерной чертой западного менталитета, а расовая и национальная сегрегация, включая законы, очень похожие на немецкие, сохранялась, например, в США даже после войны. Да, Гитлер был довольно эксцентричной личностью, неприятным партнером по переговорам и упертым фанатиком-патриотом, но ни одна из этих черт не дискредитировала его, как политика. А до газовых камер и массовых расстрелов военнопленных оставалось еще несколько лет и всерьез такое развитие событий никак не рассматривалось.
Отношения Советского Союза с Германией до войны были неровными, но большую часть времени – скорее позитивными: сказывалась общность интересов европейских изгоев. Версальский мир выбросил обе страны на обочину мировой политики и помогать друг другу было для них естественнее, чем враждовать. Кроме того, немецкий народ в массе явно тяготел к социализму и чуть было не организовал второе в Европе социалистическое государство, что также роднило между собой если не правящие режимы, то по крайней мере нации.
Еще более противоестественным казался многим конфликт между Германией и Англией. Несмотря на противостояние Первой мировой, между странами существовала двухвековая традиция сотрудничества, скрепленная этнической близостью народов и кровным родством аристократии. С точки зрения расовой теории англичане никак не могли считаться неполноценной нацией, поскольку относились к тем же германским народам – саксам и кельтам. Британские короли были этническими немцами и в принципе ни у Германии не было серьезных исторических претензий к Англии, ни наоборот. Наконец, странам было особо нечего делить: общей границы и территориальных претензий не имелось, а британские колонии, в отличие от начала столетия, уже не представляли для немцев особенного интереса. И в немецкой, и в британской элите существовали мощные фракции, считавшие, что интересы двух государств в предстоящей войне практически совпадают. И, чтобы в итоге оказаться по разные стороны баррикад, немцам в итоге пришлось отречься от Гесса[24 - Рудольф Гесс – заместитель фюрера НСДАП, в 1941 году в одиночку на истребителе совершил перелет в Британию, чтобы убедить английскую элиту в необходимости союза с Германией. Был арестован по личному указанию Черчилля и умер в 1987 году после 40-летнего заключения в тюрьме Шпандау при невыясненных обстоятельствах. После провала миссии в Германии был официально объявлен сумасшедшим, совершившим перелет исключительно по личной инициативе. История пребывания Гесса в Великобритании засекречена по сей день.] – второго человека в государстве, а англичанам – от Эдуарда VIII[25 - Эдуард VIII – король Соединенного Королевства, вынужденный отречься от престола по результатам беспрецедентного давления со стороны правительства формально – из-за желания вступить в брак с разведенной женщиной не-британского и не-благородного происхождения. Открыто сочувствовал нацистам, встречался с Гитлером и многократно высказывал ему свою поддержку.] – своего законного короля.
На востоке тоже все было запутано до предела. Россия и Япония с начала столетия находились в весьма напряженных отношениях и несколько раз воевали между собой – однажды по-крупному и много раз по мелочи. Японское правительство не скрывало притязаний на Дальний Восток, но не могло одновременно воевать и на западе, и на юге, а одновременный конфликт и с европейскими метрополиями, и с СССР, и с США выглядел откровенным самоубийством. В то же время Советскому Союзу от Японии не нужно было ничего, кроме мира, его основные интересы формировались в Европе, а не в Азии[26 - До августа 1945 года СССР и Япония не вели военных действий друг против друга. Более того, несмотря на то, что СССР и США были союзниками по антигитлеровской коалиции, американские самолеты, садившиеся на территории советского Дальнего Востока интернировались вместе с экипажами, которые впоследствии переправлялись в США по секретным каналам после дачи подписки о неучастии в войне с Японией. В самые тяжелые месяцы 1941—1942 года Советский Союз почти полностью перевел войска с востока на немецкий фронт, однако Япония сохранила нейтралитет. 6 августа 1945 года советская армия начала операцию против японской Квантунской армии и в течение месяца полностью ее разгромила, принудив к капитуляции.].
В итоге вся дипломатия в Европе свелась к тому, что англо-французская коалиция с одной стороны, и СССР с другой, ударно науськивали Гитлера друг на друга из соображений «стравить наци с врагом, как следует подготовиться, а потом навалиться на победителя». В итоге всей этой византийщиной лучше всего воспользовались немцы, сначала при пассивной поддержке Запада собравшие под себя центральную Европу, потом с советской помощью разгромившие Францию и обескровившие Англию, и, наконец, нанесшие сокрушительный удар на восток. В Азии советская дипломатия оказалась эффективнее, и удар Японии пришелся по англичанам, голландцам, а затем по Соединенным Штатам.
Но такой расклад сложился в самый последний момент, и в общем-то был вовсе необязателен. Уже в ходе Второй Мировой, когда Красная армия, заливая кровью карельские болота рвалась в Финляндию, французские добровольцы грузились на суда, намереваясь защитить финнов от «большевистской агрессии», а британские доминионы слали в Хельсинки самолеты и оружие. Промедли вермахт с разгромом Франции – никакой антигитлеровской коалиции с участием СССР могло бы и не получиться, тем паче, что в Польшу, и тем самым в войну, Советский Союз вступил заодно с Германией. А если бы вместо Перл Харбора бомбардировке подвергся бы Владивосток, Соединенные Штаты вряд ли стали бы активно этому препятствовать. Все три военно-политических блока не питали друг к другу абсолютно никакой симпатии, и охотно объединялись в любой комбинации, имея конечную цель максимально ослабить, а если повезет, то и уничтожить оба остальных.
Стоит ли удивляться, что как только скорая победа над Германией стала очевидной, вчерашние союзники перессорились между собой? Да и вряд ли можно назвать ссорой то, что представлялось скорее политической целесообразностью. Сталин, Рузвельт и Черчилль могли собираться хоть в Ялте, хоть в Тегеране и договариваться о сферах влияния и послевоенном устройстве мира, все эти договоренности оставались исключительно вынужденным компромиссом, ибо представления о том, что справедливо, правильно и соответствует их «национальным интересам» были практически противоположны изначально.
Танки против танков
Мальчики любят танчики и, зачастую, представляют себе войну, как столкновение танковых армад. Т-34 с одной стороны, «Тигры» и «Пантеры» – с другой. Танки создают ощущение защищенности и безнаказанности одновременно: как будто у тебя самого вырастает тысячесильный мотор и длинная всепробивающая пушка, укрытые толстой броней, против которой бессильно любое другое оружие.
Миф о непобедимости танковых армад – чисто советское явление, наследие даже не Второй Мировой, а ядреной довоенной пропаганды, убеждавший красноармейцев, что бояться, в сущности, нечего – толстая броня и могучие моторы сделают войну легкой и безопасной.
Несмотря на не слишком впечатляющие результаты, в России танки любят и по сей день, запасая их впрок в количествах, для остального мира недостижимых. Как тут не вспомнить, что и перед войной у СССР танков было больше, чем у всех остальных держав, взятых вместе. От жестоких разгромов это, к сожалению, никак не спасло.
Справедливости ради, танки не создавались и не претендовали на роль универсального оружия. Они появились в Первую Мировую, когда стало понятно, что при тогдашнем уровне техники пехота практически не имеет шансов прорвать хорошо укрепленные рубежи противника, что кавалерия неэффективна против пулеметов и сплошного фронта, и нужно что-то совершенно новое, чтобы вывести войну из окопного тупика. В Первую Мировую вообще много чего пробовали: и аэропланы, и дирижабли, и боевые отравляющие вещества. Танки прижились, но прижились в двух качествах: как оружие прорыва (в Англии их называли «пехотными», а в СССР «средними» и «тяжелыми») и как мобильное средство, чтобы гонять по тылам противника после успеха этого самого прорыва, взамен кавалерии (в Англии такие танки так и называли – «кавалерийские», а в СССР – «легкие»). Первые впоследствии так и остались танками, вторые – трансформировались в разнообразные бронетранспортеры, боевые машины пехоты и даже просто вооруженные джипы, наследники знаменитых тачанок.
Как только танки показали свою применимость, встал вопрос о борьбе с ними – на всякое оружие немедленно появляются средства противодействия. Ответом стала противотанковая артиллерия, противотанковые ружья, а к концу войны – ручные противотанковые гранатометы: базуки и фаустпатроны. То, чем можно максимально плотно насытить обороняющиеся порядки пехоты: танк – оружие нападения, их появление на поле боя внезапно, и везде к нему следует быть готовым.
У противотанковой артиллерии, средства, в принципе, эффективного, было два недостатка – низкая мобильность и малая защищенность. И, хотя стрельба с места, желательно из засады по пристрелянным ориентирам, гораздо эффективнее стрельбы на ходу, у танка тоже есть пушка, и он быстро перемещается туда-сюда. Поэтому, как только появилась возможность, артиллерию стали ставить на колеса или гусеницы и защищать какой-никакой броней. Не такой толстой, как у танка – иначе она станет дорогой и неповоротливой, но чтобы от осколков прикрывала. Так появились самоходные орудия – оружие, на танк похожее, но, преимущественно, оборонительное.
Задача танка – рвать на всем газу по траншеям и окопам противника, помогая своей пехоте идти в атаку. Задача самоходки – тихо выдвинуться на удобную позицию, накрыть противника парой залпов, и перебраться в другое место до того, как от него прилетит ответ.
Война «танки против танков», столь популярная у мальчишек всех возрастов – явление, которого профессиональные военные изо всех сил стремились и продолжают стремиться избегать. Конечно, бронированный ящик с пушкой можно использовать и по такому назначению – но зачем? К чему подвергать опасности дорогостоящую технику, отправляя ее заниматься делом, для которого она совершенно не приспособлена, если есть более простые, дешевые, и не менее эффективные средства?
В тех же случаях, когда танки все-таки сталкивались с танками, это происходило преимущественно случайно. И обе стороны, ошарашенно вращая башнями, старались поскорее убраться к своим – отрезанный от пехоты танк – гарантированная добыча для противника. Кстати, в дотанковую эпоху именно так вела себя кавалерия: разгон – короткая сшибка – разъехались. Потому, что стоит появиться на поле брани крепко стоящему на ногах человеку с ружьем – и конник становится легкой мишенью для пули. Джеб Стюарт[27 - Джеб Стюарт – знаменитый американский генерал, командующий кавалерией Конфедерации в Гражданской войне в Соединенных Штатах. Был застрелен во время конной контратаки спешившимся кавалеристом северян.] тому порукой.
Второй фронт и товарищи по оружию
От любого исторического явления, события или процесса у нас остаются источники: свидетельства очевидцев, воспоминания, археологические находки. Они служат первоисточником наших знаний, но не заменяют взвешенного анализа – людям, находящимся внутри событий трудно судить о них объективно и беспристрастно. Как правило современники так, или иначе заинтересованы, ангажированы какой-либо точкой зрения, и только с высоты прошедших лет можно увидеть более, или менее объективную картину того, что имело место на самом деле.
Кроме того, очевидец видит событие с одной строго определенной точки зрения. Логика и контекст остальных участников ему, как правило, неизвестны. Поэтому, чтобы понять природу исторических процессов, приходится анализировать все множество источников – чем больше, тем лучше.
От фронтовиков нам досталась легенда-мечта, мол советский народ вынес всю тяжесть войны в одиночку потому, что союзники не открыли второй фронт. Не желали сражаться за общее дело, отделывались подачками.
Легко понять, откуда она взялась: когда сидишь в окопе под пулями, отступаешь по снегу и грязи, голодаешь и бросаешься на пулемет, хочется, чтобы случилось чудо, спустился с неба добренький боженька, или явилась нежданная помощь и принесла спасение и надежду.
Когда об открытии второго фронта рассуждает советский солдат, или офицер, знающий о состоянии дел из многократно перелопаченного цензурой «боевого листка», это простительно. Но, скажем, Сталин постоянно требовавший от союзников открытия второго фронта, был осведомлен гораздо лучше. На что рассчитывал он? Кто должен был ударить в спину вермахту, где и когда?
До 1941 говорить о втором фронте не приходится. Вернее, западный фронт тогда как раз существовал, но был тогда не только первым, но и в основном единственным. Советский Союз в тот момент с Германией не воевал, поскольку, по официальной версии, «был не готов», зато воевал с Польшей – на стороне немцев, и с Финляндией[28 - В 1939 году Советский Союз развязал войну с Финляндией, вошедшую в историю, как Зимняя война. Формальной целью было изменение границы между странами таким образом, чтобы расположенный вблизи нее Ленинград не мог подвергнуться внезапному нападению. Реальные цели оспариваются историками в зависимости от их политических взглядов и пристрастий. Советский Союз добился поставленных целей ценой катастрофических потерь, включая потерю международного признания и исключение из Лиги Наций – тогдашнего аналога ООН.] – на своей собственной.
Больше всего военная помощь союзников пригодилась бы как раз в 1941, в тяжелое время котлов и отступлений. Когда все силы Гитлера были брошены на восток, самое время ударить на него с другой стороны… но кому? Франции, как державы, более не существует, ее ошметок – режим Виши, союзен Германии. Америка в войне не участвует, сухопутной армии по-существу не имеет, а ее флот весь собран на Тихом океане в ожидании предстоящей драки с японцами. Это к концу войны Америка станет первоклассной военной державой, а кораблей у нее будет столько, что их без сожаления можно будет пачками топить при ядерных испытаниях[29 - Во время ядерных испытаний по программе «Crossroads» США использовали собственные и трофейные корабли разных классов, включая линкоры и авианосцы, в качестве мишеней для изучения воздействия ядерного оружия на военно-морской флот.]. А в 1941 воевать на востоке ей практически нечем.
Как и Англии. Ее армия деморализована, вооружение брошено в Дюнкерке. Только что английские летчики с трудом предотвратили вторжение на Британские острова[30 - В течение 1940 года ставка Гитлера планировала операцию «Морской лев» – высадку на Британские острова с их последующим захватом. Ввиду того, что британский флот многократно превышал немецкий и мог сорвать десант с большими для него потерями, командование вермахта считало операцию возможной только при полном господстве в воздухе. В результате последовавшей авиационной «Битвы за Британию» люфтваффе (немецким военно-воздушным силам) добиться такого господства не удалось и высадка была отменена, а предполагаемые для захвата Англии ресурсы перенацелены на СССР. В ходе «Битвы за Британию» сильно пострадал ряд английских городов, включая Лондон.], случись оно – сопротивляться было бы некому и нечем. Кроме того, нужно охранять многочисленные колонии, в то время, как флот – единственное, чем империя действительно располагает, распылен и несет потерю за потерей. Когда в конце года понадобится защищать Сингапур[31 - Падение Сингапура в декабре 1941 года стало тяжелейшим ударом по британской колониальной политике, показав колониям, что метрополия не в состоянии их защитить. Также Британия и ее союзники лишились важнейшей военной базы и логистического центра, что повлекло длинную цепь поражений 1942 года.] – одну из главных военных баз и самых значимых владений короны, все, что сможет сделать Британия – отправить пару линкоров. Которые и найдут там быстрый и бесславный конец[32 - Для защиты Сингапура было выделено «Соединение Z» в составе линкора «Принс оф Уэллс» и линейного крейсера «Рипалс» при поддержке четырех эсминцев, но без авиационного прикрытия. Предполагалось, что корабли будут действовать совместно с американским флотом, но за три дня до их прибытия в Сингапур, большая часть американского флота была потоплена или повреждена в результате атаки на Перл Харбор. Тем не менее, командующий соединением адмирал Филипс принял решение о перехвате конвоя с японским десантом силами двух линкоров. В результате последующей серии авианалетов оба линкора были потоплены, после чего Сингапур был захвачен с суши.]. Англии образца 1941 не до второго фронта, ее больше заботит уцелеть в принципе.
Тогда может быть 1942? Как пригодилась бы новость о высадке в Нормандии в разгар сражений под Харьковом, во время обороны Севастополя, в самый трагичный момент, когда все рушилось и горело. Но лето сорок второго года – страшное время не только для Советского Союза, это страшное время для всех. Немцы на Крите. Итальянцы топят один за другим мальтийские конвои. Роммель гонит англичан к Египту – Средиземное море почти потеряно. А для стран Оси это не только безопасность с юга и свобода морских коммуникаций, но и выход на Ближний восток, к арабской нефти, главному ресурсу, которого им так не хватает. Японцы от души метелят янки, дело пахнет высадкой в Австралии, а то и в Орегоне. После Перл Харбора защищаться почти нечем, одни и те же кораблики снуют по всему громадному океану, прикрывая то юг, то север. Даже внезапная победа при Мидуэе[33 - Битва за Мидуэй – крупное сражение между американским и японским флотом, длившееся с 4 по 7 июня 1942 года. В результате победы американцев, японское наступление на восточном направлении приостановилось. В настоящее время битва за Мидуэй считается переломной в войне на Тихом океане несмотря на то, что еще больше полугода после нее США терпели поражение в большинстве сражений.] ничего особенно не меняет, это сейчас мы знаем, что она стала переломной, но тогда за ней снова следуют неудача за неудачей. В 1942 Япония и Германия все еще сильнее Союзников, и только к концу года, после Эль Аламейна соотношение начинает меняться. Этим пользуются незамедлительно – в ноябре американцы с англичанами высаживаются в Марокко и Алжире, для немцев и итальянцев вечер перестает быть томным. Но это, разумеется, не тот второй фронт, о котором мечтает измученный и чудом уцелевший советский солдат, и который все еще нужен Сталину.
Тогда может быть 1943? В сорок третьем второй фронт случается. Союзники высаживаются на Сицилии[34 - Высадка англо-американских войск на Сицилии летом 1943 года, и последующая за ней высадка, собственно, в Италии, имели целью вывести из войны главного европейского союзника Германии. Кроме того, в случае оперативного занятия Аппенинского полуострова, появлялся плацдарм для атаки на собственно германскую территорию, а также южную Францию и Балканы. Добиться выхода Италии из Оси удалось. Однако, вовремя переброшенные немецкие войска остановили наступление Союзников и смогли блокировать развитие операции. Использованные для этой цели части не могли быть задействованы на Восточном фронте, что способствовало перелому в войне между Германией и СССР.], а затем в Италии, откуда до Германии в общем-то рукой подать. Триумфальное шествие к Риму выводит Италию из войны, но как только место обороняющихся занимают немецкие войска, начинается тяжелая многомесячная рубка за Монте Кассино: вермахт 1943 – все еще достойный противник, которого нельзя быстро сокрушить ударами необстрелянных новичков. Это, кстати, Красная армия сполна ощутила на Курской дуге парой месяцев ранее – несмотря на многократное превосходство во всем, несмотря на точное знание планов противника благодаря собственной и британской разведке, несмотря на то, что немцы уже не располагали превосходством в воздухе, советские войска вели ожесточенные бои и переломили исход сражения только когда у противника иссякли всяческие ресурсы. Которые можно было бы пополнить войсками с юга, но теперь им приходилось впахиваться за итальянцев. Это все еще не тот «второй фронт», но это все, что могли сделать на тот момент союзники в Европе.
А в сорок четвертом второй фронт случается по-настоящему, но теперь он нужен Сталину, как кошке пятая нога. Сталин уже не сомневается в своей способности самостоятельно освободить Европу, и распорядиться победой по собственному усмотрению. Но и союзники отлично понимают, что пока они ломятся в закрытую дверь Аппенин, Т-34 могут докатиться до Атлантики. И тогда попробуй подвинь их обратно. После высадки в Нормандии, война превращается в гонку, цель которой – получить как можно больший кус перед неизбежным послевоенным дележом. Спешка дается большой кровью, совсем необязательной в условиях, когда победа уже совершенно неизбежна, но теперь она вызвана геополитикой[35 - После смерти Гитлера, ставший канцлером гросс-адмирал Дёниц отдал приказ войскам сдаваться исключительно англичанам и американцам. Несмотря на то, что командующий союзниками генерал и будущий президент США Эйзенхауэр ультимативно настоял на прекращении этой практики, в целом отношения между Германией и англо-саксонскими странами были гораздо менее непримиримыми, чем между Германией и СССР. На момент окончания войны Англия и США видели освобожденную от нацизма Германию противовесом советскому влиянию в Европе, тогда как Советский Союз добивался полного упразднения немецкой государственности. Также сказывались серьезные культурные различия между западноевропейскими странами и Россией.], желанием не только выиграть войну, но и выиграть от войны. Апофеозом становится двукратная капитуляция Германии: сначала седьмого мая в Реймсе без участия СССР, а затем восьмого – в полном составе. В итоге запад празднует победу восьмого, а Россия – девятого – в зависимости от того, кому какая капитуляция больше нравится.
Собственно, именно такая долгожданная высадка в Нормандии и привела к тому, что Советский Союз практически ничего не выиграл от войны. Правда, очень скоро он смог немного поквитаться, устроив гонку на востоке: разгром Квантунской армии был для американцев точно такой же медвежьей услугой, формально – исполнением союзнических обязательств, а фактически – борьбой за кусок послевоенного пирога[36 - СССР вступил в войну с Японией 6 августа 1945 года, за два дня до ядерной бомбардировки Хиросимы. Советские войска быстро разгромили японскую армию на территории Маньчжурии и Китая, открыв возможность неограниченного снабжения ресурсами Коммунистической партии Китая, находившейся в состоянии войны как с японцами, так и с Гоминьданом – партией, выступавшей за капиталистический путь развития. В дальнейшем это дало возможность коммунистам полностью взять под контроль территорию материкового Китая, изначально доминировавший Гоминьдан смог сохранить власть только на Тайване.]. В августе 1945 США без больших трудностей наваляли бы микадо[37 - Императору Японии.] и без посторонней помощи, но тогда сегодня мы имели бы капиталистический Китай под правлением гоминьдана[38 - Китайская национал-демократическая партия, противник коммунистической партии в гражданской войне. Ныне одна из основных политических сил на Тайване, куда политические активисты гоминьдана были вынуждены бежать после поражения.].
С самой большой в мире, закаленной в боях армией, лучшей техникой поля боя и готовностью сражаться до последнего солдата, Сталин мог бы претендовать и на большее. Но вовремя сброшенные «Малыш» и «Толстяк»[39 - Названия первых атомных бомб, сброшенных, соответственно, на города Хиросима и Нагасаки.] и наличие у Штатов стратегических бомбардировщиков, способный при необходимости донести атомную бомбу хоть до Москвы, убедили генералиссимуса согласиться на довольно скромный вариант дележки. После этого советская армия начала понемногу демобилизовываться и распускаться по домам. Но горечь обиды Сталин не простил ни своим, ни чужим, американцы отныне получали подножку везде, где можно, а дело Шахурина[40 - Дело Шахурина, или «авиационное дело», было возбуждено против руководителей советской авиационной промышленности сразу после окончания войны. Причиной послужило качественное отставание советской дальнебомбардировочной авиации по отношению к авиации нового противника – США. Хотя в ходе войны дальняя авиация в СССР была востребована мало (в отличие от союзников, массировано применявших ее как в Европе, так и на Тихом океане), наличие у Америки и ожидаемое появление у Советского Союза атомного оружия требовали соответствующих средств его доставки. Ряд высокопоставленных руководителей ВВС и авиационной промышленности, включая маршалов авиации, были осуждены на длительные сроки заключения, маршал авиации Худяков – расстрелян.] ознаменовало возобновление репрессий против всех, кого можно было хоть как-то обвинить в неудаче.
А мог бы Гитлер победить?
Говорят, что история не любит сослагательного наклонения. Тем не менее, чтобы понять причины тех, или иных решений и логику их принятия, часто необходимо рассматривать альтернативные сценарии развития событий. Ведь современники не знали, чем кончится дело, а потому опирались на предположения, в том числе не оправдавшиеся.
Кроме того, весь смысл изучения прошлого в том, чтобы делать выводы на будущее. Как из того, что действительно случилось, так и из того, что могло произойти.
Историю не рекомендуют рассматривать в сослагательном наклонении. «Если бы, да кабы»… И, тем не менее, разговоры «что могло бы случиться» возникают постоянно, и в них есть резон: раз мы говорим о закономерностях исторического процесса, о прогнозировании будущего, о причинах и следствиях, приходится не только разбираться в том, что случилось, но и додумывать, что могло бы случиться.
Политически Германия победить вряд ли могла бы: у этого утверждения есть железобетонное объяснение. Нацистский режим зиждился на превосходстве немецкой, точнее арийской, расы. Отказаться от этого тезиса Германия не могла, именно за это превосходство воевал рядовой немецкий солдат, именно в его утверждении был для большинства смысл войны. Естественно, что такая, заведомо высокомерная позиция, исключает многие формы сотрудничества с населением завоеванных стран, фактически – любые, кроме безусловного неукоснительного подчинения. А управлять сотнями миллионов человек методом грубой силы невозможно, ни Рим, ни Британия с этой задачей не справились. Не осилил бы, по-видимому, и Рейх.
А вот с военной точки зрения победа Оси была, пожалуй, вполне возможна. По крайней мере в середине 1942 года дело Союзников висело на волоске.
На восточном фронте Харьковская катастрофа[41 - Харьковская наступательная операция советских войск в мае 1942 года закончилась их полным разгромом. В течение лета Красная армия была вынуждена стремительно отступать с Украины до Волги с Северного Кавказа.] и катастрофа в Крыму[42 - Победа под Харьковом дала возможность вермахту сломить оборону Севастополя, завершив 250-дневную осаду и полностью оккупировать территорию Крыма.] привели к тому, что весь южный фланг Красной армии фактически перестал существовать. Наступление вермахта сдерживала только протяженность коммуникаций, да нехватка людей, чтобы занимать все увеличивающуюся территорию, и без того слишком большую, чтобы без проблем ей распоряжаться. Чтобы оправиться от удара Советскому Союзу нужны были ресурсы, но большая часть их сгорела в поражениях сорок первого и нынешних – сорок второго, а чтобы восполнять их силами эвакуированных в чистое поле заводов требовалось время. К тому же армия оставляла самые плодородные районы страны – намечался голод. А без еды ни рабочий танк не сделает, ни боец в нем воевать не сможет, даже если будет и сталь, и солярка, и станки, и доменные печи.
Можно было покрыть нехватку американским ленд-лизом[43 - Ленд-лиз – система поставок военной техники, снаряжения, боеприпасов, продовольствия и топлива из США европейским союзникам – Великобритании и СССР. Самый прямой и быстрый канал поставок был налажен через Атлантический и Северный Ледовитый океаны вдоль норвежского побережья. Однако, несмотря на прикрытие транспортных судов мощными соединениями британских кораблей, до 1943 года конвои несли большие, иногда катастрофические потери. Сильнее всего пострадал конвой с индексом PQ-17, в результате ошибок Адмиралтейства и офицеров, руководивших проводкой, разгромленный практически полностью.]. Но как раз в этот момент немцы заткнули арктическую дыру, через которую он просачивался на советский север, участь каравана PQ-17 трагична не только гибелью моряков, но и захлопыванием главного логистического окна между Россией и ее союзниками.
У англичан дела немногим лучше. После успеха немецкого десанта на Крите Роммель гонит их на восток, еще чуть-чуть – и эвакуация Египта станет реальностью. А это, между прочим, не ерунда, а прямая дорога Германии к арабской нефти, не говоря уже о рукопожатии японских союзников через Суэцкий канал. Замкнув путь вокруг Евразии, немцы и японцы окружают СССР кольцом, одновременно отсекая Британию от оставшихся восточных колоний. Пока линия Гибралтар – Мальта – Александрия позволяет британскому флоту держаться, но потери средиземноморских конвоев еще ужаснее, чем арктических. Еще несколько недель – и Мальта останется без самолетов и топлива, а с падением острова Средиземное море становится немецким и итальянским[44 - Средиземноморскому театру военных действий часто не придают должного значения из-за меньших, по сравнению с другими, масштабов сражений и объемов задействованных сил. Однако, в масштабе войны в целом, он имел ключевое значение: с потерей Средиземного моря у Союзников оставался единственный морской путь в Восточное полушарие – вокруг Африки, в силу длительности малопригодный для массовой перевозки грузов. Германия и ее европейские сателлиты, наоборот, получали прямую связь с Японией, которая в свою очередь приобретала трамплин для действий в Индийском океане. Кроме того, сохранение британского присутствия на Средиземном море создавало необходимость держать немецкие войска в Италии, Франции и на Балканах, отвлекая их от других задач, в первую очередь от борьбы с Советским Союзом.].
В Атлантике идет суровая битва между немецкими подводниками и британскими эсминцами. Там тоже все плохо – сократить потопленный тоннаж не удается, идущие из Америки вооружение и продовольствие отправляется на дно во все более угрожающих количествах. А в Азии японцы безнаказанно занимают остров за островом, их высадка в Австралии – дело почти решенное, но нет и гарантий, что война не придет непосредственно на территорию США. Если так – все ресурсы Америка бросит на защиту себя, и тогда у русских и англичан шансы выстоять совсем призрачные.
Если посмотреть на карту глазами союзников по антигитлеровской коалиции – война для них уже проиграна, и спасти положение может только чудо[45 - Разумеется, было бы опрометчиво считать, что можно выиграть глобальную войну исключительно с помощью везения. Тем не менее, удача и упорство часто разрушают самые тщательно выверенные теории и проработанные планы.]. Впрочем, даже и одним чудом не обойдешься, нужна целая полоса везения. И она появляется.
Первый фарт сваливается американцам. На которых неумолимо надвигается с запада победоносная японская армия и непобедимый японский флот. На пути этих армад, аккурат посередине океана, лежит крошечный атолл Мидуэй, где кроме военного аэродрома ничего нет. Но аэродром этот очень нужен и занимающим его американцам, и зарящемся на него японцам – иметь стационарный «непотопляемый» авианосец на полдороги к противнику весьма полезно.
В борьбе за крохотный Мидуэй у янки было одно преимущество: они давно уже умели читать японские шифры, и планы многих операций противника не были для них секретом. И был один недостаток: они просто хуже умели воевать. К тому же американские торпеды, наспех принятые на вооружение перед самой войной, обладали прискорбным свойством не взрываться. Подводные лодки, эсминцы, самолеты-торпедоносцы, катера выходили в героические атаки – и ничего не случалось. Люди шли на смерть в надежде нанести удар по врагу, но оружие, которым этот удар наносился, оказалось никуда не годным[46 - Незадолго до начала войны США приняли на вооружение неконтактные (магнитные) взрыватели для торпед, дававшие лучшие шансы на пробитие брони хорошо защищенных тяжелых кораблей. Из-за ошибок проектирования, на практике магнитные взрыватели срабатывали очень редко, что стало причиной неэффективности как американских эсминцев и подводных лодок, так и самолетов-торпедоносцев. С начала 1943 года началась замена взрывателей на контактные, после чего результативность американских моряков начала стремительно возрастать.]. Летом сорок второго об этом еще никто не знал.
У атолла Мидуэй американский адмирал Нимиц устроил японцам классическую засаду. Три авианосца под прикрытием всего, что удалось собрать, затаились неподалеку от острова, поджидая неприятельский десант, сопровождаемый большей частью вражеского флота. Подстерегли – и обрушились на японцев армадой из трех с половиной сотен самолетов.
Обрушиться-то обрушились, но пользы от этого обрушения было мало. Потому, что торпеды не взрываются, летчики не обучены, координации между командирами ни на грош. Одна за другой американские эскадрильи вываливались на японский флот и гибли под огнем знаменитых истребителей «Зеро» и зенитной артиллерии авианосного эскорта. Первая, вторая, третья, восьмая… упорства летчикам было не занимать, но результат оставался прежним.
В конце концов, японцы обнаружили американский флот, и, справедливо решив, что Мидуэй никуда не денется, а вот корабли – могут, приготовились с ним поквитаться. Для этого с самолетов сняли бомбы, предназначенные для атаки наземного аэродрома, и стали вешать торпеды – топить надоедливые авианосцы. И вот тут случилось чудо, которого никто не ждал. Капитан МакКласки со своей эскадрильей заблудился в океане. И вместо того, чтобы быть сбитым в числе первых, проблуждал в теплом июньском небе лишний час. Винить его в этом было бы опрометчиво: в эпоху, когда у самолетов не было не только GPS, но и вообще каких бы то ни было навигационных систем, потеряться в открытом море было несложно. Но чудо даже не в том, что МакКласки потерялся и не был сбит, как предыдущие восемь ударных волн, и не в том, что он в конце концов все же нашел японский флот, а в том, в каком виде он его нашел. Истребители прикрытия далеко внизу заканчивают потрошить уцелевших в предыдущих атаках. На палубах сотни самолетов: механики перевешивают туда-сюда торпеды и бомбы. Зенитчики, решив, что банкет закончился, отдыхают. И только сорок четыре американских пикировщика ищут, куда пристроить свои бомбы, которые, в отличие от торпед, взрываются[47 - Характерно, что, когда после атаки МакКласки выяснилось, что необходимо совершить налет на уцелевший авианосец «Хирю», у американцев не нашлось ни единого торпедоносца – в бой пришлось бросить исключительно пикирующие бомбардировщики. Все торпедоносцы были уничтожены в результате предыдущих атак, не давших ни единого попадания.].
Захват Мидуэя не состоялся. Потеряв четыре авианосца японский флот отправится домой, впервые за войну не достигнув своей цели. Теперь мы знаем, что именно с Мидуэя победное шествие Оси[48 - «Осью» принято называть основных союзников гитлеровской Германии: собственно Третий Рейх, Италию и Японию.] начало замедляться и в конце концов покатилось вспять. В тот же момент это была просто значительная победа, за которой последовали горькие поражения, причем ни одно и не два[49 - В частности, после битвы у островов Санта-Крус, у американцев остался всего один действующий авианосец. Но, несмотря на превосходство в кораблях, Японии не удалось использовать свое преимущество из-за катастрофических потерь в самолетах и пилотах в том числе в сражении за Мидуэй.]. Но победа при Мидуэе означала, что Америке по-крайней мере не придется отстаивать собственную землю, а раз так, она продолжит кормить, снабжать и вооружать своих союзников.
А у тех начинались свои чудеса. И если у американского чуда было имя – капитан МакКласки, то у британского – название: «Огайо».
Главной заботой англичан была Мальта, и там все было совсем плохо. Потому, что протащить что-либо на крошечный остров посреди моря, набитого вражескими самолетами и кораблями – это почти как верблюду пролезть через игольное ушко. Адмиралтейство направляло конвой за конвоем – немцы и итальянцы раз за разом отправляли их на дно. Топливо для мальтийских истребителей заканчивалось, а без истребителей остров моментально становился беззащитен против бомбардировок, а затем и десанта, подобного критскому[50 - Десант немецких войск на Крит в мае 1941 года оставил англичан с единственной островной базой между Гибралтаром и Египтом – Мальтой.], только проще. Наконец, в качестве последней попытки, англичане собрали конвой «Пьедестал», имевший едва ли не самый мощный эскорт в истории: четыре авианосца, два линкора и целую толпу крейсеров и эсминцев. Сопровождать грузовые суда отправился целый флот, существенно превосходивший по силам, например, все советские флоты вместе взятые.
Стоило конвою начать движение, как торпедные катера, самолеты и подводные лодки привычно принялись его топить. Дело у них шло споро, и к концу перехода от транспортов мало что осталось. Они тонули, горели и взрывались, так что итоговый счет получился столь же плачевным, как и у печально известного PQ-17.
Последним уцелевшим танкером в конвое был тот самый американский «Огайо». Танкеры вообще горели и взрывались охотнее всех остальных судов, довести их до порта назначения было редким героизмом, но «Огайо» притягивал неприятности даже сверх обычного. В первый же день в него попала торпеда с подводной лодки. Для большинства судов этого было бы достаточно, но танкер продолжил идти с конвоем. Затем пикирующие бомбардировщики уронили на него несколько бомб, а один, сбитый зенитчиками, врезался сам. Наконец, через сутки танкер получил еще одну торпеду, потерял ход и превратился в руину.
