banner banner banner
Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди
Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди

скачать книгу бесплатно

Он подал, и я достала припасенный презерватив:

– Иногда полезно быть докторской дочкой, Чак. Я стащила его, когда прибирала у отца в кабинете. Посмотрим, подойдет ли. – (Я хотела проверить еще кое-что. Усиленно хлопоча в последнее время о чистоте собственного тела, я стала очень придирчиво относиться и к опрятности других. Некоторым моим одноклассникам и одноклассницам очень пригодился бы совет моего отца и побольше горячей мыльной воды.)

(Теперь я – настоящая декадентка. Лучшее в Бундоке, после его замечательных обычаев, – это великолепная сантехника!)

Чак был чистый, и от него хорошо пахло, – наверное, недавно он помылся так же усердно, как и я. Тянуло слегка мужским запашком, но свежим – даже в те годы я понимала разницу.

Мне стало легко и весело. Как мило со стороны Чака предоставить мне такую ухоженную игрушку!

Предмет моего внимания находился всего в паре дюймов от моего лица, и я вдруг нагнула голову и поцеловала его.

– Эй! – чуть не завопил Чак.

– Я тебя шокировала, дорогой? Он такой милый и славный, что мне захотелось его поцеловать. Я не хотела тебя смущать. – (Хоть и не прочь была выяснить, что тебя смущает, а что нет).

– Ты меня не шокировала. Мне… мне понравилось.

– Ей-богу?

– Да!

– Хорошо.

Я подождала, пока он будет совсем готов и сказала:

– Теперь возьми меня, Чарльз.

При всей моей неловкости и неопытности мне все же пришлось направлять его – я делала это осторожно, поскольку уже уязвила однажды его гордость. Чарльз был еще неискушеннее, чем я. Свои познания о сексе он черпал, должно быть, в парикмахерской, в бильярдной и за сараем, из откровений невежественных холостяков, – меня же учил старый мудрый врач, любивший меня и желавший мне счастья.

В сумочке у меня было еще одно патентованное средство – вазелин, которое при необходимости можно было использовать. Необходимости не возникло – я была скользкая, точно вареное льняное семя. И все же:

– Чарльз! Дорогой! Осторожней, пожалуйста! Не так быстро.

– В первый раз надо быстро, Мо. Тебе будет не так больно. Это все знают.

– Чарльз, я не все. Я – это я. Делай это медленно, и мне совсем не будет больно – я так думаю.

Мне, возбужденной и взволнованной, хотелось, чтобы Чак проник в меня поглубже, но он и в самом деле оказался больше, чем я ожидала. По-настоящему больно мне не было, но я знала, что будет очень больно, если мы поторопимся.

Милый мой Чарльз сосредоточился и придерживал себя. Я закусила губу и подалась ему навстречу – еще и еще. Наконец он твердо уперся в меня и погрузился внутрь. Я расслабилась и улыбнулась ему:

– Ну вот! Превосходно, дорогой. А теперь делай все, что хочешь.

Но я слишком долго тянула. Чак усмехнулся, я ощутила несколько быстрых содроганий, он перестал улыбаться и погрустнел. Он кончил.

Итак, для Морин фейерверк на первый раз не состоялся – да и для Чарльза тоже. Но я не слишком разочаровалась – ведь главная моя цель осуществилась: я перестала быть девственницей. Взяв себе на заметку спросить у отца, как можно продлить этот процесс, – я была уверена, что добилась бы фейерверка, продержись мы чуть подольше, – я больше не думала об этом, счастливая тем, чего достигла.

То, что произошло дальше, вошло у меня в обычай и служило мне всю последующую жизнь. Я улыбнулась Чаку и сказала нежно:

– Спасибо, Чарльз. Ты был великолепен.

(Мужчины не ждут, что их за это будут благодарить, но в этот момент готовы поверить любому комплименту… особенно если не заслужили его и смущенно это сознают. Благодарность и комплимент – это вклад, который ничего вам не стоит, зато приносит высокие дивиденды. Верьте мне, сестры мои!)

– Ей-богу, Морин, ты прелесть.

– Ты тоже, милый Чарльз. – Я крепко обняла его руками и ногами и отпустила. – Давай-ка вставать. На полу жестко, несмотря на попону.

По дороге в Батлер мой Чарльз совсем скис и не тянул на галантного донжуана, только что избавившего девицу от ее бесполезного сокровища. Я впервые столкнулась с tristess[29 - Грусть (фр.).], которую некоторые мужчины испытывают после соития… в то время как сама пенилась от счастья. Меня не волновало больше то, что я не испытала экстаза, – а может, испытала? А если такой «фейерверк» можно вызвать только самой у себя? Морин успешно справилась с задачей, чувствовала себя очень взрослой, сидела гордая и радовалась прекрасному дню. Боли я не ощущала – почти совсем.

Мне кажется, секс бывает порой немилостив к мужчинам. Им очень даже есть что терять, а мы часто не оставляем мужчинам выбора. Взять хотя бы странный случай с моим внуком, с которым так круто обошлись судьба и его первая жена.

Этот случай касается и нашего кота Пикселя – в ту пору он был еще котенок, пушистый пискливый комочек.

Мой внук полковник Кэмпбелл – сын моего сына Вудро, который также является моим мужем Теодором, но пусть вас это не волнует: и Вудро, и Теодор (Лазарус Лонг[30 - Один из любимых персонажей Хайнлайна. Он встречается в таких произведениях, как «Дети Мафусаила», «Достаточно времени для любви», «Число Зверя», «Кот, который ходил сквозь стены».]) – нечто особенное в любой вселенной. Не забыть рассказать вам, как Лазарус однажды сделал беременными сразу троих – бабушку, дочку и внучку, – из-за чего ему пришлось идти на разные ухищрения с Корпусом времени, чтобы не нарушать свою личную первую заповедь: «Никогда не бросай беременную женщину без поддержки».

Поскольку Лазарус осеменил этих троих в разные века и в разных вселенных, это отняло у него довольно много времени.

Сам того не ведая, Лазарус нарушил свою первую заповедь по отношению к матери моего внука, и косвенным следствием этого упущения стала женитьба внука на моей брачной сестре Хейзел Стоун, которую мы по этому случаю отпустили из семьи. Как вам известно (если известно), Хейзел нужно было выйти за Колина Кэмпбелла, чтобы они вдвоем могли спасти Майкрофта Холмса IV – компьютер, осуществивший Лунную революцию[31 - Лунная революция, в конце которой гибнет упомянутый компьютер, описана в романе «Луна – суровая госпожа» (1966), а история Хейзел и Колина Кемпбелла – в романе «Кот, который ходил сквозь стены» (1985). Там же впервые появляется кот Пиксель.] в Третьей временной линии, код «Нил Армстронг». Не будем вдаваться в подробности: это можно найти в «Галактической энциклопедии» и прочих изданиях.

«Операция прошла успешно, но пациент скончался». В нашем случае было почти то же самое. Компьютер был спасен и поныне живет и здравствует в Бундоке. Весь спасательный отряд тоже удалился без единой царапины – кроме Колина, Хейзел и котенка Пикселя. Эти трое, все израненные, остались умирать в пещере на Луне.

Должна сделать еще одно отступление. В том спасательном отряде была молодая женщина-офицер, Гретхен Хендерсон[32 - Гретхен Хендерсон – дочь Джинкса и Ингрид Хендерсон из компании «Счастливый шанс» (см. «Кот, который ходил сквозь стены»). – Примеч. С. В. Голд.], прапраправнучка моей брачной сестры Хейзел Стоун. За четыре месяца до рейда Гретхен родила мальчика, и мой внук об этом знал.

Не знал он того, что он – отец сына Гретхен.

Да и откуда? Ведь он ни разу не был близок с Гретхен и точно знал, что не оставлял свою сперму ни в одном донорском банке.

Однако Хейзел перед смертью твердо сказала ему, что ребенок Гретхен – его сын.

Он спросил, каким это образом, и она ответила: «Парадокс».

Кто-кто, а Колин понимал, что такое временной парадокс. Он служил в Корпусе времени, не раз бывал во временных петлях и знал, что в такой петле можно подойти к самому себе сзади и укусить себя за шею.

Поэтому он понял, что сделает Гретхен ребенка где-то в своем будущем, но в ее прошлом – парадокс перевернутой петли.

Значит, на Бога надейся, а сам не плошай. Это могло бы случиться лишь в том случае, если бы он пережил эту переделку.

И вскоре всех троих спасли. Колин положил еще немало народу и был ранен еще дважды, но вся троица осталась жива. Их перебросили на две тысячи лет в будущее к лучшим врачам всех вселенных – к Иштар и ее команде. Моя брачная сестра Иштар[33 - Первоначально – медик реювенальной клиники, лечившая Лазаруса после попытки самоубийства (см. «Достаточно времени для любви»). – Примеч. С. В. Голд.] никому не даст умереть – было бы тело еще теплое и мозг не поврежден. Но с этими тремя ей пришлось повозиться, особенно с Пикселем. Кроху несколько месяцев держали при нуле целых трех десятых градуса по шкале Кельвина, а тем временем из другой вселенной доставили доктора Боун[34 - Упоминается в романе «Число Зверя» в числе прочих гостей съезда (см. гл. 48). – Примеч. С. В. Голд.], и дюжина лучших хирургов Иштар, включая ее самое, прошла ускоренный курс кошачьей физиологии, терапии, хирургии и тому подобного. Потом Пикселя перевели на режим обычной гипотермии, восстановили его, разморозили и разбудили. Так что ныне он – здоровяк-котище, гуляет сам по себе и плодит котят, где придется.

Хейзел между тем создала нужную петлю времени, и Колин встретил, обольстил, повалил и обрюхатил Гретхен, чуть помоложе той, которую знал. Она родила сына, а потом (по своему личному времени) вместе с Хейзел и Колином отправилась спасать Майкрофта Холмса.

Но зачем было тратить столько усилий ради котенка? Не лучше ли было его усыпить, чтобы не мучился?

А вот зачем: без Пикселя и его способности проходить сквозь стены Майкрофта Холмса не спасли бы, весь отряд рейдеров погиб, и будущее всего человеческого рода оказалось бы под угрозой. Шансы распределялись так ровно, что в половине вариантов отряд погибал, а в половине достигал своей цели. Чашу перетянул котенок весом в несколько унций, предупредивший отряд об опасности единственным словом, которое умел говорить: «Блюр-р!»

На обратном пути из Батлера Чарльз оправился от своей посткоитальной депрессии и захотел повторить опыт. Я тоже была не прочь – только не сегодня. После езды в грязной двуколке то, на чем я сидела, стало беспокоить меня. Но Чарльзу загорелось выйти на бис прямо сейчас.

– Мо, там, впереди, есть местечко, где можно свернуть с дороги и спрятать двуколку. Надежно на все сто.

– Нет, Чак.

– Почему?

– Не на все сто; туда может еще кто-нибудь свернуть. Мы и так уже опаздываем, а мне сегодня не хочется отвечать на вопросы. Не такой это день. И у нас больше нет «веселой вдовы», – это решает дело: я хочу иметь детей, но не в пятнадцать лет.

– А-а.

– Вот-вот. Потерпи, дорогой, и мы это сделаем снова… в другой раз, приняв все нужные меры, о которых ты, несомненно, позаботишься. А теперь убери, пожалуйста, руку: навстречу кто-то едет – видишь пыль?

Мать не ругала меня за получасовое опоздание, но и не настаивала, когда Чарльз отказался от предложенного лимонада, сказав, что ему нужно отвести Неда (его мерина) домой, вычистить его и обтереть двуколку, потому что она может понадобиться родителям. (Уж очень сложная ложь – убеждена, что ему просто не хотелось смотреть моей матери в глаза и отвечать на ее вопросы. Я порадовалась, что отец отучил меня врать слишком длинно.)

Как только Чак уехал, мать поднялась наверх, а я снова вышла во двор.

Пару лет назад отец ввел у нас новшество, которое многим прихожанам нашей церкви казалось греховным излишеством: два отдельных сортира, для мальчиков и для девочек, как в школе. Они нам действительно были необходимы. В тот момент в уборной для девочек, к счастью, никого не было. Я закрылась на щеколду и осмотрелась.

Немножко крови, совсем немного – ничего страшного. Немного болит, но совсем чуточку.

Я вздохнула с облегчением, пописала, привела себя в порядок и вернулась в дом, прихватив попутно из поленницы немного дров для кухни – это делал у нас каждый, кто посещал тот домик.

Сбросив дрова, я зашла в умывальную около кухни, вымыла руки и понюхала их. Все в порядке – только совесть нечиста. По дороге к отцу я остановилась потрепать Люсиль за рыжие кудряшки и похлопать ее по попке. Ей тогда было, кажется, года три – ну да, она родилась в девяносто четвертом, через год после нашей с отцом поездки в Чикаго. Она была настоящая куколка, всегда веселая. Я решила, что у меня будет точно такая же… не в этом году, но скоро. Я чувствовала себя настоящей женщиной.

У дверей в кабинет я столкнулась с миссис Альтшулер, которая как раз уходила, и поздоровалась с ней. Она посмотрела на меня и сказала:

– Одри, ты снова бегала по солнцу без шляпки. Пора уже поумнеть.

Я поблагодарила ее за внимание. Отец говорил, что она ничем не страдает, кроме запора и недостатка физических упражнений, однако она являлась на прием не реже двух раз в месяц и еще ни пенни не заплатила с начала года. Отец был сильный, волевой человек, но собирать долги у больных не умел.

Он записывал визит в книгу и поднял на меня глаза:

– Я беру вашего слона, юная леди.

– Это окончательно, сэр?

– Да. Может, я и не прав, но твердо убежден. А что, не надо было?

– Думаю, что не надо, сэр. Мат в четыре хода.

– Да ну? – Отец подошел к шахматному столику. – Покажи как.

– Может, просто разыграем? Я могу и ошибаться.

– Гр-рммпффф! Ты меня в могилу сведешь. – Отец вернулся к своему столу. – Прочти вот это, тебе будет интересно. Пришло с утренней почтой – от мистера Клеменса.

– Ой!

Из того письма мне особенно запомнилось следующее:

«Согласен с вами и с Бардом, сэр, – их надо вешать. Возможно, повешение законников и не излечит всех бед нашей страны, зато это будет весело, а вреда никакого.

Я уже где-то говорил, что конгресс – единственный преступный класс в нашем обществе. И нельзя считать совпадением то, что девяносто семь процентов конгрессменов – юристы».

Мистер Клеменс писал еще, что его лекционное агентство назначило ему Канзас-Сити на будущую зиму. «Помню, четыре года назад мы с Вами на неделю разминулись в Чикаго. Не сможете ли Вы приехать в Канзас-Сити десятого января будущего года?»

– Ой, отец! Поедем?

– А как же школа?

– Вы же знаете, я наверстала все, что пропустила, когда ездили в Чикаго. И знаете, что я в классе первая среди девочек… а была бы и во всем классе первая, если бы не ваш совет не слишком выделяться. Может, вы правда не заметили, что я прошла почти все предметы и могла бы закончить школу…

– …Вместе с Томом на той неделе. Заметил. Мы это еще обсудим. Господь не захочет – и чирей не вскочит. Достала ты то, за чем ездила в Батлер?

– Достала, но не в Батлере.

– Как так?

– Я это сделала, отец. Я больше не девственница.

Он вскинул брови:

– Тебе удалось меня удивить.

– Правда, отец? – (Мне не хотелось, чтобы он на меня сердился… и он, по-моему, задолго до этого решил, что сердиться не станет.)

– Правда. Я-то думал, ты это сделала еще на рождественских каникулах. И полгода ждал, когда же ты удостоишь меня своим доверием.

– Сэр, мне бы и в голову не пришло скрыть это от вас. Я на вас полагаюсь.

– Благодарствую. Мм… надо бы осмотреть тебя после дефлорации. Позвать маму?

– О! Разве ей нужно об этом знать?

– Впоследствии да. Но ей не обязательно осматривать тебя, если ты этого не хочешь…

– Еще бы я хотела!

– В таком случае я направлю тебя к доктору Чедвику.

– Ну зачем мне идти к доктору Чедвику? Это естественный процесс, и у меня ничего не болит, – зачем это нужно?

Мы вежливо поспорили. Отец сказал, что врачу неэтично лечить членов своей семьи, особенно женщин. Я сказала, что знаю, но меня и не надо лечить. И так далее и так далее.

В конце концов, удостоверясь в том, что мать отдыхает у себя наверху, отец увел меня в амбулаторию, запер дверь и помог мне забраться на стол. Я очутилась примерно в той же позе, что и с Чарльзом, только на сей раз не снимала ничего, кроме панталон.

И вдруг почувствовала возбуждение.

Я старалась его подавить и надеялась, что отец не заметит. В свои пятнадцать я уже сознавала, что у меня к отцу необычная, может быть, нездоровая привязанность. А в двенадцать фантазировала, как нас с отцом выбрасывает на необитаемый остров.

Но табу было слишком крепким – я это знала из Библии, из классической литературы, из мифологии. И хорошо помнила, как отец перестал сажать меня к себе на колени – точно отрезал, когда у меня начались месячные.