Золотой стандарт: теория, история, политика

Так, в Баварии во время Тридцатилетней войны дворянство настолько пострадало и от врагов, и от «враждебных друзей», что ему ничего не оставалось, как «жить долгами», ибо «не могло же оно работать или жить подаянием, как другие сословия». После заключения мира 1648 г. произошла крупная перемена в области земельной собственности – задолженные земли стали переходить в другие руки; только военачальники сумели обогатиться во время войны, в эпоху всеобщего обеднения. От старого дворянства земли переходят к церквам и монастырям или к новому дворянству, homines novi, состоявшему из иностранцев и из лиц, получивших дворянское звание благодаря гражданской или военной службе.

Было бы ошибочно предполагать, что в эту эпоху отсутствовала задолженность крестьянских земель; предположение, что это наступило лишь с отменой крепостного права и не могло иметь места до тех пор, пока крестьяне не могли свободно распоряжаться землей, не соответствует действительности. Артур Коген, подробно исследовавший вопрос о задолженности крестьян в Баварии в 1598—1745 гг., пришел к выводу, что в эту эпоху отчуждение, залог и продажа за долги крестьянских земель составляли обычное явление. Если крестьянин вынужден был заложить землю, то помещик не мог помешать этому; еще менее он мог воспрепятствовать продаже с публичного торга заложенной земли, которая переходила независимо от его согласия к тому, кто предлагал высшую цену. На основании инвентарей 30 крестьянских имений получается задолженность в среднем в размере 23% ценности имущества, причем более крупные хозяйства менее задолженны, чем мелкие хозяйства. Долги вызывались как уплатой податей, сеньориальных оброков и повинностей, так и платежами при переходе двора по наследству, дефицитом при ведении хозяйства, наконец, пожарами, наводнениями, войнами. Невозможность уплаты долгов приводила к тому, что они переходили из рода в род, ложась с самого начала тяжелым бременем на нового хозяина. Из 60 случаев заключения крестьянами кредитных сделок, приводимых Когеном, в 54 кредит получен под залог всего имущества или его части; кредиторами являются и в этом случае, как и в отношении дворян, преимущественно церкви и монастыри; если же они отказывали в ссуде, то крестьянин обращался к частным лицам, нередко к односельчанам; существовали, по-видимому, семьи, которые занимались выдачей ссуд как профессией[89].

В различных местностях Франции находим сильную задолженность как старого дворянства, так и крестьян горожанам, из которых выходит и новая аристократия. Крестьянские общества вынуждены брать ссуды, а затем ввиду невозможности их уплатить продавать свои леса, выгоны, воды, мельницы и т.д.; когда же этого имущества оказывается недостаточно, то новый сеньор заставляет их уплачивать ежегодные поборы за долги в виде новых видов taille или новых dîmes, – получаются тяжелые платежи[90],[91].

Наиболее важную форму кредита составлял, однако, и теперь кредит публичный, который сохранил еще много характерных особенностей предыдущей эпохи. Это был по-прежнему кредит не государственный, а государей – даже в Англии долг был признан национальным впервые в 1716 г. Еще в 1665 г. император Леопольд I не признал сделанных его предшественником долгов и лишь «по доброй воле» согласился уплачивать по ним проценты в течение трех лет[92]. В Баварии даже в 60-х гг. XVIII в. обсуждался вопрос о том, обязан ли государь уплачивать заключенные его предшественником займы[93]. Кредит выражался и теперь в краткосрочных займах под отдельные источники доходов или ожидаемые в будущем поступления налогов. Домены по-прежнему отдаются в залог при заключении займов, причем они и теперь переходят во владение к кредиторам; последние в лице дворянства отказываются вернуть заложенные им земли. Фридрих Великий вынужден был прекратить вызванные этим многочисленные процессы между казной и дворянством. Но и Людовик XIV не в состоянии был выкупить заложенные за небольшую сумму королевские домены[94]. Широко распространены были, в особенности в XVI в., ссуды королям и герцогам под добычу принадлежащих им рудников – серебряных, медных, ртутных, свинцовых, – как и под другие товары, которыми ссуда выплачивалась кредитору: янтарь, жемчуг из Америки (ссуда Карлу V), перец из Индии (ссуды антверпенских купцов португальскому королю)[95]. Займы заключались у иностранных банкиров – итальянцев, южногерманских купцов – на Амстердамской бирже. В середине XVI в. представитель английской королевы Грешэм вынужден был заключать займы в Антверпене с уплатой 10—12 и даже 12—14%, причем обязательства, кроме королевы (она обязывается «своим королевским словом за себя и за наследников»), подписаны членами Тайного совета и приложено поручительство «мэра и жителей Лондона». Последние солидарно ручаются лично и всем своим имуществом и находящимися в Англии и за пределами ее товарами, и не допускаются никакие возражения с их стороны. Или же производились принудительные займы у собственных подданных. Во Франции находим целый ряд случаев принудительных займов в XVI и XVII вв., особенно у города Лион; в Англии принудительные займы имели место при Елизавете, при Якове I в 1625 г.; в Испании применялся захват королем американского серебра, принадлежащего частным лицам, взамен чего им выдавались долговые обязательства; в Англии в XVII в. рассылались privyseals всем знатным лицам для получения у них денег; в Пруссии Великий курфюрст распределял нужные ему суммы между состоятельными офицерами и чиновниками; в Австрии еще в XVIII в. богатая аристократия перед каждым походом получала такие собственноручно подписанные императором просьбы о кредите с указанием крайней нужды государства и с требованием определенной суммы.

Для уплаты займов нередко не хватало средств, и доходы, предназначенные на уплату процентов и погашение (по частям) займов, употреблялись на иные цели, в особенности на дальнейшие войны. Государь, ссылаясь нередко на ростовщический характер займа – как это бывало в Средние века, – объявлял себя банкротом: кредиторы лишались обещанных им доходов, например американского серебра, и долг превращался в 5%-ную вечную ренту, которая стояла гораздо ниже нарицательной цены. Так это делалось в особенности в Испании, где в XVI—XVII вв., как и в следующие века, такие банкротства происходили каждые 20 лет. Во Франции они частью принимали такую же форму, частью просто прекращались платежи и не возобновлялись, несмотря на требования кредиторов, как это было, например, в 1557 г.; частью процент насильственно понижался или часть займа объявлялась несуществующей; так это было при Сюлли; нечто подобное произошло и в 1664 г. при Кольбере[96]. В немецких государствах земские чины уже с конца XV и начала XVI вв. принимают на себя ответственность за заключенные государем займы, но «разделение ответственности обозначало лишь уменьшение ее и увеличение путаницы». Проценты не уплачиваются, займы не погашаются, договор нарушается, заключаются новые соглашения с сокращением долга, и в результате в эпоху Тридцатилетней войны Бранденбург, Бавария, Вюртемберг близки к банкротству. При Великом курфюрсте не уплаченные в течение многих десятилетий и поэтому сильно возросшие проценты были аннулированы и самая капитальная сумма настолько уменьшена, что кредиторы казны получали не более 20—25% первоначальной суммы займа[97]. Подобным же образом поступали и другие немецкие государства в XVII в., только Бавария и Саксония ограничились уничтожением процентов, не сокращая капитала. Принудительное понижение процентов и прекращение уплаты старых долгов производилось и в XVIII в.[98] В 60-х годах XVII в. австрийский император никак не мог получить нужных ему средств; даже голландские купцы отказывались дать ему деньги под будущие доходы от земель или таможенных пошлин, а португальские евреи, которые согласились бы открыть кредит под бриллианты, отказывались это сделать, когда речь шла «о короле или знатном князе», ибо в этом случае невозможно наложить арест на имущество должника[99]. Исключение среди всех этих государств составляли лишь Нидерланды и Англия, где правительство с начала XVIII в. добросовестно выполняло свои обещания.

B качестве примера такого немецкого государя XVIII в., для которого самая мысль о необходимости уплаты долгов казалась чем-то странным, можно привести ландграфа Эрнеста Людовика Гессен-Дармштадтского. Страдая манией величия, он стал по примеру других немецких князей строить многочисленные замки, причем желал непременно обладать собственным Версалем. Он настроил больше десятка, в том числе принялся за сооружение дворца-великана, в котором, как презрительно выразился император, он мог бы поместиться вместе со всеми курфюрстами и их придворными. Деньги ландграфу доставлял франкфуртский банкир Яков Бернус, которому он задолжал свыше 1 млн гульденов. «И подобно многим другим, Бернусу пришлось убедиться в том, что при тогдашних правовых условиях в Германии нет никакой силы, которая могла бы принудить недобросовестного государя к выполнению своих обязательств, им лично подписанных и скрепленных печатью. Даже вынесенное в Вене и вступившее в силу судебное решение, за которым последовал приказ императора курфюрстам Трирскому и Пфальцскому привести его в исполнение и заставить ландграфа уплатить, не могло ему помочь. Курфюрсты не двигались с места, и ландграф умер в 1739 г., не уплатив ни копейки. Из полученных в залог десятины с меди и доходов от железных заводов ландграфа Бернус тоже ничего получить не мог. И преемник Эрнеста Людовика Людовик VIII отказался платить, так как он якобы не отвечает за личные долги своего предшественника. А между тем, будучи наследным принцем, он выразил свое согласие на заключение займов у Бернуса и в некоторых случаях даже торжественно обещал в случае смерти своего отца уплатить его долги. Правда, Людовику VIII после этого все труднее становилось добывать деньги у франкфуртских капиталистов, и этот государь постоянно нуждался в деньгах, повсюду их разыскивал, попрошайничая на каждой франкфуртской ярмарке, забирая сбережения у своих подданных вплоть до придворных лакеев, музыкантов и лесничих. Только в 1778 г. следующий курфюрст, Людовик IX, согласился уплатить наследникам и кредиторам Якова Бернуса около 28% долга без процентов и притом в 3%-ных облигациях[100].

Неудивительно, если в середине XVIII в. еще говорили: не давай взаймы более сильному, если же дал, то смотри на эту сумму как на потерянную, и прибавляли: обещания дают дворяне, но выполняют их только мужики. Рост государственных займов этой эпохи вызывался в особенности непрерывными войнами: в XVI в. насчитывалось всего 25 лет, в XVII в. всего 21 год, когда не происходило бы крупных военных операций; притом войны в эту эпоху ввиду господства наемных войск (кондотьеры) требовали особенно больших расходов. Отсутствие необходимых на это средств и невозможность заключить заем за недостатком надлежащих обеспечений (рудников, земель, податей), в особенности же потеря кредита после отказа уплатить прежние долги, после банкротства, нередко заставляли правительство прекратить войну и заключить мир. Отказом в дальнейших кредитах вызвано, например, в 1525 г. поражение венгерского короля в битве при Могаче и опустошение Северной Италии не получавшими денег войсками императора, мир в Камбре в 1529 г., мир при Като-Камбрези в 1558 г., мир при Вервен в 1598 г., 12-летнее перемирие с Нидерландами в 1609 г. В других случаях потеря кредита приводила к таким событиям, как разграбление в 1527 г. Рима войсками Карла V, в 1576 г. – Антверпена войсками, не получившими жалованья, ибо за год до этого произошло банкротство Испании; точно так же парижское восстание 1558 г. находится в связи с неуплатой займа городу Парижу; последнее вызвало сильное возбуждение среди населения, потерявшего свои деньги[101].

Однако же перемена по сравнению с предыдущим периодом заключалась прежде всего в том, что займы были гораздо крупнее и что иностранные банкиры, которые во Франции и Испании успели потерять свои деньги, заменялись постепенно местными. Займы теперь заключались у них: в Англии – с середины XVI в., во Франции – в XVII в. Перемена состояла и в том, что при заключении займов обращались не к отдельным лицам, а к бирже – Антверпенской, Лионской, – где создавалось мнение об общей кредитоспособности того или иного монарха независимо от определенного источника доходов, предоставляемого на покрытие займа. Благоприятное мнение биржи, создавшееся под влиянием различных сведений, которые нередко фальсифицировались агентами данного правительства, вызывало повышательное настроение на бирже и повышение курса выпускаемого займа; при возникновении сомнений в платежеспособности монарха оно сменялось понижательным движением[102]. В других случаях объявлялась публичная подписка на новый заем, как это было в Англии с конца XVII в.; она привлекала во Франции в XVII в. и провинциальное население; в Нидерландах подписка принималась непосредственно в «конторах» государства, с обходом всяких посредников; в Англии посредником являлся Английский банк. К этому способу прибегала и Австрия, тогда как немецкие князья еще в ХVIII в. отправлялись на каждую франкфуртскую ярмарку или посылали туда своих приближенных для разыскивания денег у тамошних капиталистов; последним выдавались индивидуальные облигации на мелкие суммы. В Амстердаме, Франкфурте-на-Майне, Генуе, Женеве мы находим банкиров, которые в качестве комиссионеров различных правительств занимались специально размещением государственных займов среди публики, так что выпуск займа происходил не сразу, а как бы непрерывно[103].

Только Нидерланды и Англия ушли значительно дальше в области развития своего государственного кредита; они производили не принудительное, как во Франции и Германии, а добровольное понижение процента по займам – конверсии: кредиторам предлагалось либо получить обратно долг, либо согласиться на более низкий процент. В Нидерландах таким путем в середине XVII в. процент был понижен с 6 до 4, в Англии в середине XVII в. с 4 до 31/2 и 3 %. Далее, в Нидерландах исчезают определенные фонды на покрытие займов; последние теперь гарантировались всем состоянием государства. В Германии и Австрии еще в начале XIX в. указывались специальные источники, из которых должны покрываться проценты и капитал. Наконец, краткосрочные неутвержденные долги превращаются постепенно в бессрочные консолидированные займы. В Англии в 1715 г. появляется впервые 5%-ная бессрочная рента; к концу ХVШ в. (в 1786 г.) бессрочные займы здесь достигли огромной, неслыханной для того времени цифры в 240 млн фунтов стерлингов, – из них более 2/3 заключалось в 3%-ной ренте, тогда как за 50 лет до того они не превышали 1/6 части этой суммы (43 млрд)[104].

До 20-х годов XVIII в. в Англии публичный кредит эксплуатировался различными способами: во-первых, посредством заимствования больших сумм акционерных капиталов крупных компаний; во-вторых, посредством самостоятельных лотерейных займов, т.е. таких, при которых участники займа получали весь капитал сполна с процентами и, кроме того, некоторые из них выигрыши, расход по которым падал на казну; в-третьих, посредством самостоятельных же займов срочных; наконец, в-четвертых, посредством разного рода сочетаний операций страховых с займами[105]. Новый период начинается со времени выпуска 5%-ной бессрочной ренты в 1715 г.: в бессрочную ренту постепенно превращаются (консолидируются) все старые формы неутвержденного долга, причем понижаются проценты (до 3%) по этому консолидированному долгу, т.е. совершается то, чего в Пруссии и Австрии достигли не ранее середины XIX в., во Франции – не ранее начала XIX в. До середины XVIII в. английское правительство пользовалось кредитом умеренно, предпочитая займам, несмотря на их дешевизну, новые налоги и стараясь при всякой возможности погашать займы; учреждается специальный погасительный фонд (Вальполя), по образцу которого значительно позже, в начале XIX в., возникли фонды погашения государственных долгов в Пруссии, Баварии, Бадене, Вюртемберге (в Саксонии уже в 1763 г.)[106]. Во второй половине XVIII в. в Англии займы стали менее щадить, погасительный фонд отвлекается от своего назначения; он идет не на погашение долгов, а на уплату процентов, и долг необычайно быстро достигает никогда и нигде не виданной прежде в истории высоты. Последняя вызывает опасения даже у таких мыслителей, как Адам Смит и Давид Юм.

В Амстердаме во время войны Англии с американскими колониями возникал вопрос о том, долго ли Англия еще в состоянии будет платить проценты по своим долгам, а в 80-х годах XVIII в. один писатель утверждал, что либо нация должна уничтожить свои долги, либо долги уничтожат ее. Но уже 20 лет спустя историк Синклер пророчески писал: потомство будет смеяться над глупостью наших государственных деятелей, которые решаются утверждать, что источники наших доходов исчерпаны. Уже с середины XVIII в. государственный кредит Англии, как и финансы ее вообще, покоились на прочных основаниях[107].

Отсутствие банков, кредитующих торговлю и промышленность, должно было привести к тому, что торговые обороты в эту эпоху производились в значительной мере не в форме немедленной уплаты за товар, а в кредит – торговцы взаимно кредитовали друг друга, – и не только в Англии, где, по словам Дефо, 2/3, в некоторых отраслях производства – 4/5 всех операций совершались в форме кредита, но и во Франции, где, как утверждает Савари, в XVII в. большая часть товаров на ярмарках закупалась в кредит и уплата производилась лишь на следующей ярмарке. А в то же время торговцы вынуждены были в широких размерах отпускать товары в кредит потребителям.

Савари полагает, что для оптового торговца выгоднее и безопаснее иметь дело с розничными торговцами, живущими в том же городе, чем продавать их торговцам других городов или на ярмарках и рынках, потому что в первом случае они лучше знакомы с тем, как эти торговцы ведут свои дела, так и по той причине, что с местных купцов легче взыскивать долги и, в случае их банкротства, легче добиться удовлетворения.

Вообще, открывая кредит розничным торговцам, оптовый торговец не должен доверять одному и тому же купцу в кредит слишком больших сумм; не должен, в случае просрочки, ставить ему нож к горлу или требовать уплаты 10% за просрочку, ибо это может повести к разорению должника; не должен полагаться на то, что молодой торговец происходит из хорошей семьи и сын богатых родителей, ибо родители нередко отказываются платить долги своих детей. Наконец, он должен следить за тем, не открывает ли кредитуемый им розничный торговец кредита знати или всякому встречному, ибо если этому торговцу не уплатят долгов, то и он, кредитор, ничего не получит[108].

В этой продаже товаров в кредит знатным лицам Савари усматривает особенную опасность для розничного торговца и советует последнему, кредитуя государей, дворян, придворных, предварительно выяснять хорошенько их материальное положение, степень задолженности и т.д., ибо от невыполнения этих предосторожностей и от легкомысленного кредитования этих лиц происходит большинство банкротств купцов. Правда, при продаже на наличные нет возможности продать по столь высокой цене, как сбывая в вредит, однако лучше довольствоваться меньшим, без жадности, чем только в фантазии своей увеличивать свои богатства, раз денег в действительности не платят.

Во всяком случае, Савари настаивает на том, что в случае неуплаты покупателем в течение года следует закрыть ему дальнейший кредит. Хотя на это возражают, что в этом случае знатный покупатель покинет торговца и что последний – это характерно – не в состоянии будет сбывать ему в кредит товары низшего качества, которые трудно продать на наличные, но ведь знатные господа нередко не платят по 3, 4 и даже по 10 лет, и торговец часто убеждается в конце концов в том, что он попался впросак и лучше было бы, если бы он всех этих операций не производил. Не следует поэтому поддаваться просьбам и обещаниям таких клиентов, а надо, сохраняя почтительность, быть твердым и при неуплате решительно отказать. Известны случаи, когда они и сами, накупив в кредит товаров для своих приближенных или метресс, были в претензии на купцов, которые слишком легко их отпускали.

Особую главу Савари посвящает тому, как взыскивать долги, какими способами торговец должен добиваться, в особенности у знатных лиц, придворных, дворянства, уплаты за доставленные им товары. Он советует для этой цели выбрать осторожного, но решительного и в то же время терпеливого служащего, который должен отправиться к должнику рано утром, чтобы застать его дома (к другим, впрочем, вечером, если они бывают в то время дома), и в первый раз мягко, а в дальнейшем настойчиво требовать уплаты, угрожая взысканием по суду. Необходимо много терпения, ибо иногда приходится много раз ходить к одному и тому же должнику и выслушивать много грубых и неприятных слов. Нужно, далее, носить с собой чернильницу, перо и бумагу, чтобы должник, обещав уплатить, не мог сослаться на то, что у него нет пера и чернил и потому он не может подтвердить на бумаге своего обещания. Не следует посылать для получения денег того приказчика, который сидит в лавке, ибо при взыскании долгов приходится говорить неприятные для должника вещи, и если он увидит в лавке того, с кем он имел дела этого рода, то пройдет мимо. Иногда купцу приходится и самому отправляться к неисправному покупателю, и часто это лучше, ибо последний не так легко откажет торговцу, как приказчику. Но с другой стороны, когда приходится говорить резкости должнику, то лучше это сделать через служащего, ибо если должник, выслушав его неприятные слова, уплатит, а затем будет выражать свое возмущение, то торговец может сослаться на то, что он такого приказания не отдавал, и таким путем он сохранит себе покупателя.

К этому Савари присоединяет, что, согласно ст. 7 тит. 1 ордонанса 1673 г., купцы оптовые и розничные, каменщики, плотники, слесари, стекольщики и т.д. обязаны требовать уплаты не позже, чем в течение года по продаже товара или по исполнении работы. Это постановление вызвано тем, что когда допускалось взыскание старых долгов в том случае, если поставка товаров продолжалась, то имели место вторичные требования по уже уплаченным долгам. Но если до истечения года произведен расчет с покупателем и последний подписал счет, обязавшись уплатить его, то может пройти хоть тридцать лет, и долг все же сохраняет свою действительность и принимается ко взысканию[109].

Савари имеет в виду главным образом, как видно из различных мест его книги, торговлю разного рода ценными тканями: шелковыми, бархатными, вытканными золотом и серебром, тонкими сортами сукна, кружевом, почему он и упоминает в первую очередь знать в качестве покупателей этих предметов роскоши. Как видно из его слов, придворные и дворяне имели привычку покупать все это в кредит и торговцу нелегко было получить свои деньги за проданные товары. Однако вместе с тем из того же Савари можно усмотреть, что кредит вообще, как по отношению к торговцам, так и потребителям, открывался в значительных размерах. Это видно также из приведенного ордонанса, вынужденного изменить прежние условия кредитования и установить годичный срок для действительных обязательств.

О степени распространенности продажи в кредит в Германии дает представление Марпергер, сочинение которого относится к 1714 г., и Лудовици, писавший в середине XVIII в. Марпергер говорит, что продажа на наличные – вещь простая; напротив, сбыт в кредит – дело весьма трудное, и «многие продавцы держатся принципа: кто хочет получить в долг, пускай приходит завтра, почему надо иметь сотни извинений наготове для тех, кому не желаете отпускать в долг; или же им прямо говорят, что продажа производится исключительно на наличные, и если покупатель желает получить товар, то пускай пришлет за ним, одновременно уплачивая деньги, тогда как у торговца нет никого, кого можно было бы впоследствии послать за деньгами»[110].

Лудовици также советует торговцу в отношении долгов быть весьма осторожным и требовать в случае кредитования вещей в залог или поручительства, и хотя такие условия могут вызвать возмущение, но лучше выслушать неприятные слова, чем потом ходить за своими деньгами и кланяться, или ждать много лет, или добиваться уплаты судом. При этом предпочтительнее давать в долг людям простым или среднего состояния, чем людям высокого звания, так как от последних добиться чего-либо гораздо труднее, да они могут еще и притеснять торговца. И он повторяет те же слова о том, что торговец должен иметь тысячу извинений наготове, чтобы отбояриться от покупателей, падких до покупки в кредит. С другой стороны, он сообщает о том, что среди самих купцов существует обычай кредитовать до следующей ярмарки или на 3, 6, 12 и даже 14 месяцев, причем в случае более ранней уплаты делается уступка (рабатт) или вычет из цены[111].

Подробно останавливается на этом Бюш, указывая на то, что оптовый торговец вынужден отсрочивать платеж покупающим у него розничным торговцам и мануфактуристам, ибо те и другие, в отличие от (оптового) купца, не могут сразу сбыть свои товары; под мануфактуристом он понимает скупщика, который закупает сырье для раздачи его кустарям с целью переработки и лишь спустя много месяцев имеет возможность продать готовый товар. Отсюда возник, по-видимому, впервые в Нидерландах обычай у оптовых торговцев насчитывать розничным и мануфактуристам на цену товара 2