Жемчужина Востока

С отчаянной тоской смотрел Халев, как таинственная женщина, нагруженная корзинами, увела Мириам. Тщательно скрываясь, он успел проследить, что они скрылись в узенькой калиточке одного сада. У него появилась минутная мысль постучать в эту калитку, но его обычная осторожность шепнула ему, что покупающие невольницу за два миллиона сестерций, конечно, держат наготове добрый меч для таких посетителей. Он обошел вокруг этого сада и прилегающего к нему дома и убедился, что то был богатый мраморный дворец, по-видимому, никем не обитаемый, хотя ему показалось, что за ставнем мелькнул огонь. Халев осмотрелся и узнал это место: поутру тут шествие на мгновение приостановилось потому, что один римский солдат, бывший в плену у евреев, чтобы уйти от публичного позора и посмеяния толпы, покончил с жизнью, бросившись под колеса колесницы триумфатора. Да, это было то самое место! При этом у Халева мелькнула мысль, что подобная участь ожидала и его соперника Марка, также захваченного им в плен живым. Дьявольская усмешка исказила черты Халева. До сего времени две всесильные страсти руководили жизнью его: беспредельное честолюбие и любовь к Мириам. Честолюбие его не было удовлетворено: он мечтал стать правителем, даже царем Иудеи, но Иудея пала и не подняться ей вновь. Судьба каким-то чудом пощадила его жизнь. Теперь одна любовь к Мириам побуждала его к самосохранению, чтобы следовать за ней хоть на край света. У него были деньги, предусмотрительно зарытые им перед началом войны. Эти деньги превратили его из предводителя военного отряда в зажиточного купца. Теперь он мог, конечно, стать богачом, но ведь он еврей, и ему, следовательно, никогда не занять высокого положения, не достигнуть славы и власти, о которых он так мечтал. Ну а Мириам? Она никогда не любила его, и все из-за Марка, этого проклятого римлянина, которого он ненавидел всей душой. Но теперь его несколько успокаивало, что Мириам если не досталась ему, то и Марку ведь тоже.

Всю ночь Халев бродил вокруг этого мрачного, видимо, безлюдного дома. С рассветом на широкой улице стали появляться группы запоздавших пешеходов: возвращающиеся с пира, перепившие вина мужчины и растрепанные женщины. Скромные труженики, рабочие и мастеровые, тоже выходили из своих домов, спеша приняться за свой дневной труд. Метельщики рано вышли в это утро с надеждой найти что-нибудь ценное после вчерашнего триумфального шествия. Двое из них, подметая вблизи Халева, начали подшучивать над ним, найдет ли он дорогу домой. Халев сказал, что ждет, когда откроются двери этого дома.

– Ну, тебе долго придется ждать! – сказали они. – Владелец этого дома убит на войне в Иудее, и еще неизвестно, кто будет его наследником.

– А как звали владельца этого дома? – спросил Халев.

– Его имя Марк, прозванный Фортунатом (Счастливым). Он был любимец Нерона.

Халев ушел домой.

Глава XXVI

Суд Домициана

Прошло два часа, а Халев все сидел в своей конторе. Попадись ему в минуту бешенства Марк, он задушил бы его собственными руками. Теперь он убежден, что Марк жив, что он в Риме, а Мириам – в его объятиях. «О, лучше бы уж она досталась Домициану, этому развратному негодяю, его она, по крайней мере, ненавидела бы, Марка же любит!» – думал завистливый еврей. Конечно, он мог выследить Марка и убить его, мог прибегнуть к услугам наемных убийц, но тогда его собственная жизнь подверглась бы опасности: он знал, какая участь ожидает всякого, кто осмелится поднять руку на римского патриция, а умереть Халев вовсе не спешил: теперь жизнь казалась ему единственным благом, оставшимся ему. Кроме того, пока он жив, у него остается надежда, что Мириам будет принадлежать ему. Нет, он не станет рисковать, нужно выждать, решил Халев. Выжидать ему пришлось недолго: в подобные моменты дьявол всегда успешный приспешник того, кто замышляет зло против своего ближнего.

Кто-то постучал в дверь, и Халев раздраженно воскликнул: «Войдите!», раздосадованный тем, что нарушили его уединение.

В комнату вошел небольшого роста, коротко остриженный человек с неспокойным, бегающим взглядом. Под одним глазом у него красовался большой синяк с кровоподтеком, на виске угадывалась рана, залепленная пластырем. Он сильно хромал и поминутно передергивал плечами, будто они у него чесались. Это был домоправитель Домициана, и Халев тотчас же узнал его.

– Привет тебе, благородный Сарториус, садись, прошу тебя! Тебе, вижу, трудно стоять!

– Да, да, со мной произошел весьма неприятный случай! – отвечал тот. – Но и вы, уважаемый Деметрий, тоже как будто провели бессонную ночь!

– Я действительно несколько взволнован. Тоже неприятный, хотя другого рода, случай. Но чем могу быть полезен тебе, благородный Сарториус? Я человек занятой и прошу тебя прямо приступить к делу!

– Да, да, конечно… Вчера на торгу я заметил, что ты весьма заинтересовался той красивой еврейской невольницей, которая теперь известна всему Риму под прозвищем Жемчужины Востока. Я же был представителем одного очень знатного лица.

– Которое, вероятно, не менее меня заинтересовано невольницей! – добавил Халев. – Но увы! Третье лицо оказалось счастливее нас!

– Вот именно, и та высокая личность, о которой я говорю, до того огорчилась этим обстоятельством, что разразилась слезами и даже упрекала меня, несмотря на то что любит более, чем родного брата…

– Вот почему с вами и приключился неприятный случай, благородный Сарториус!

– Да, горе моего августейшего господина так поразило меня, что я, поспешив к нему, поскользнулся и упал…

– Подобные случаи нередки в домах великих мира сего, где полы так скользки. Но все это не к делу, я полагаю…

– Нет, нет, дело в том, что мне надо узнать имя человека, купившего Жемчужину Востока. Возможно, тебе оно известно?

– А на что тебе его имя, благородный Сарториус?

– Мне нужно его имя, так как Домициану нужна его голова! – прямо, без намеков отвечал домоправитель.

В это мгновение Халева озарила мысль: вот случай отомстить Марку, избавиться от него раз и навсегда!

– Ну, допустим, я помогу Домициану, притом без всякого скандала, получить голову того человека. Согласится ли он за эту услугу уступить мне ту невольницу? Я знал ее еще ребенком и питаю к ней самые нежные братские чувства!

– Да, да, так же, как и Домициан! Я, право, не вижу, почему бы моему августейшему господину не согласиться на это: ведь ему нужна голова того человека, а не рука той девушки!

– Но, мне кажется, лучше бы иметь в этом отношении полную уверенность! Основываясь же на одних предположениях, я не особенно расположен впутываться в это неприятное дело!

– Прекрасно, может, ты пожелаешь, уважаемый Деметрий, изложить свои условия письменно и получить на них письменные ответы?

Халев взял пергамент и перо и написал:

«Полное помилование и неотъемлемое право свободно путешествовать и торговать везде, в пределах всей Римской империи, засвидетельствованное подписью всех надлежащих властей, пусть будет выдано некоему Халеву, сыну Гиллиэля, участвовавшему в иудейской войне против римлян; а также письменное обязательство, собственноручно подписанное лицом, в этом заинтересованным, что если голова, нужная ему, будет предоставлена в его руки, то еврейская невольница, прозванная Жемчужиной Востока, будет немедленно передана Деметрию, купцу из Александрии, и станет его неотъемлемой собственностью».

– Вот и все! – подытожил Халев, передавая пергамент Сарториусу. – Халев, о котором я здесь упоминаю, мой ближайший друг, без помощи которого я совершенно не могу обойтись в этом деле. А без этого помилования и гарантий, я знаю, он не тронется с места. Конечно, потребуется подпись самого цезаря Тита, должным образом засвидетельствованная. Но это, конечно, только дань дружбе; я же, собственно, заинтересован, чтобы эта девушка была отдана мне.

– Ну конечно! Надеюсь вскоре возвратиться сюда с желаемым ответом, уважаемый Деметрий! – с двусмысленной гримасой промолвил Сарториус. – А что касается Халева, то пусть он не беспокоится. Кому охота связываться с грязным, жалким жидом, отступником своей веры и народа?! Цезарь не воюет с подпольными крысами и летучими мышами… Прощай, высокочтимый Деметрий, жди меня вскоре обратно.

– Буду ждать, благородный Сарториус, и в интересах своих и твоих прошу не забывать, что во дворцах полы скользки, так что при вторичном падении тебе, пожалуй, и головы не снести!

«Брошу еще раз кости, – думал Халев, оставшись один, – посмотрим, не улыбнется ли мне на этот раз счастье!»

А старый Сарториус, низко согнувшись перед своим августейшим господином, докладывал результат проведенных поисков и расследований.

Страдающий в это время от жестокого приступа желчнокаменной болезни Домициан, обложенный подушками, вдыхая розовую эссенцию и смачивая голову водой, смешанной с уксусом, слушал довольно равнодушно отчет своего верного слуги. Но, вникнув в условия таинственного александрийского купца, воскликнул в негодовании:

– В уме ли ты, старый дуралей? Он хочет взять Жемчужину Востока, а мне вручить только голову наглеца, который осмелился перехватить ее у меня! И ты смеешь передавать мне подобные условия!

– Божественный Домициан, позволю себе заметить, что рыба идет только на приманку! – ответил хитрый домоправитель. – Если не поманишь его, этот человек ничего не скажет нам. Думал я призвать его сюда и пыткой вырвать из него правду, но эти евреи такой заядлый народ: не скоро у него выудишь то, чего он не хочет сказать. А тем временем тот, другой, успеет скрыться с девушкой. Лучше уж обещать ему все, чего он просит.

– Ну а затем?..

– А затем забыть о своих обещаниях. Чего проще?

– Но ведь он требует письменных доказательств!

– Он и получит, моей рукой писанные. Но помилование этому Халеву, а если не ошибаюсь, это тот же Деметрий, надо выдать с подменной подписью цезаря Тита. Тебе же, божественный Домициан, безразлично, если еще один еврей будет иметь право пребывать в Риме и торговать в империи!

– Ты не так глуп, Сарториус, как я думал. Очевидно, вчерашняя трепка придала тебе ума! Но прошу тебя, перестань передергивать плечами и замажь себе этот синяк под глазом: я не выношу черного цвета. Да отправляйся и удовлетвори этого Деметрия или Халева.

Через три часа Сарториус вторично явился к Деметрию, александрийскому купцу.

– Высокочтимый Деметрий, все, что ты желал, исполнено! – сообщил он. – Вот помилование Халеву, подписанное самим цезарем Титом, хотя это было не так легко потому, что цезарь сегодня отправляется на свою виллу на берегу моря – так предписал врач. Три месяца цезарь Тит не будет заниматься государственными делами, так как нуждается в полном отдыхе. Доволен ты этим, уважаемый Деметрий?

Халев внимательно изучил подпись и печать и сказал:

– Мне кажется, документ в порядке!

– А вот письмо от божественного, вернее полубожественного, Домициана к александрийскому купцу Деметрию, засвидетельствованное мной. Мой августейший господин обязуется уступить тебе Жемчужину Востока, если ты выдашь ему голову того человека!

Халев и это письмо долго рассматривал.

– Странно, – протянул он, – подпись Домициана и твоя, благородный Сарториус, очень похожи!

– Весьма возможно, высокочтимый Деметрий, весьма возможно. При дворе высочайших особ в обычае, чтобы их приближенные, в том числе и домоправители, подражали руке своих августейших повелителей.

– А также и их нравственности! Впрочем, если тут есть какой-нибудь подлог, тем хуже для виновника, так как Домициану, вероятно, не доставит удовольствие, если это письмо будет предъявлено на суде!

– Конечно, конечно, – поспешил поддакнуть Сарториус, – но теперь попрошу назвать имя виновного.

– Его зовут Марк! Он был префектом всадников у Тита во время похода на Иудею. Старая ливийская женщина по имени Нехушта купила на публичном торгу, на Форуме, ту невольницу. Старуха привела ее в его дом на via Agrippa, где она, вероятно, и сейчас находится.

– Марк? Но его считают погибшим, и вопрос о его наследстве порождает большие толки! Как наследник проконсула Кая, он обладает громадным состоянием. Кроме того, в последние годы он был любимцем божественного Нерона. Марк – знатная особа, с ним даже Домициану не так-то легко будет справиться! Но откуда все это известно тебе?

– Через Халева, который выследил, куда старая карга увела девушку. Ему же достоверно известно, что Марк еще в Иудее был ее возлюбленным!

– Конечно, не вполне прилично соперничать с сыном и братом цезаря, но все же на публичном торгу это законно: он имел на то право…

– Ну а если Марк совершил тяжкое преступление?..

– Преступление? Какое?

– Он был взят в плен живым при осаде Иерусалима. Пленного бросили в старую башню, откуда он бежал.

– Но кто может доказать это?

– Кто? Да тот же Халев! Это он захватил его в плен и бросил в ту башню!

– Да, но где этот трижды проклятый Халев?

– Здесь, перед тобой, трижды благословенный Сарториус! – воскликнул мнимый Деметрий.

– Это великодушно, друг Деметрий, но что нам следует делать теперь?

– Арестовать Марка, поставить его перед судом за упомянутое преступление, а мне передать Жемчужину Востока, которую я тотчас же увезу из Рима!

– Прекрасно! В отсутствие цезаря Тита военные дела переданы Домициану, хотя ни одно из его решений не может быть исполнено без утверждения и подписи Тита. Но уж это будет видно. А пока счастливо оставаться!

– Благодарю. Позаботься, главное, о том, чтобы девушку передали мне! Ты от этого не останешься в убытке, уважаемый Сарториус: на пятьдесят тысяч сестерций можешь рассчитывать, если я получу невольницу!

– О, высокочтимый Деметрий, дары скрепляют дружбу, это несомненно… А я из этих денег задам тебе и той госпоже славный ужин! Еще раз счастливо оставаться! – И старик удалился.

На следующее утро Халева потребовали во дворец Домициана для свидетельских показаний. Идя по улицам Рима, он торжествовал в душе, что одолел наконец своего недруга, хотя внутреннее чувство и подсказывало ему, что не так, не такими методами следовало ему торжествовать над ним, не доносом и клеветой, а в честной борьбе. Но что до того! Все же он вырвет Мириам из его объятий. Если же она не забудет Марка, то будет его рабыней, хотя он предоставит ей место жены в своем доме. Она, видя его нежность, может научиться в конце концов любить его.

Но вот и дворец. В переднем зале Халева встретил Сарториус, и рабы, сопровождавшие свидетеля, отступили в сторону.

– Ну что? Они в наших руках? – спросил Халев.

– Только он. Девушка исчезла.

– Исчезла? Тогда зачем я буду давать показания?

– Этого я тебе сказать не могу, но теперь поздно отказываться. Эй, рабы, введите свидетеля в зал суда!

Движением руки Халев отстранил рабов и добровольно последовал за Сарториусом.

Они вошли в небольшой, но высокий зал, светлый и красивый. На высоком кресле сидел Домициан, облаченный в пурпурную тогу. По обе стороны его стояли узкие столы, около которых собрались пять-шесть римских офицеров из личной гвардии Домициана, в латах и доспехах, но без шлемов, два писца с табличками и человек в платье судьи, исполняющий, видимо, обязанности прокурора. В глубине зала стояло несколько солдат.

Домициан, несмотря на свой юный и цветущий вид, казался не в духе.

Он сурово встретил Марка и выразил полную веру рассказу Халева, подтвержденному лжесвидетельством одного солдата, когда-то служившего под начальством Марка и неоднократно наказываемого им за разные проступки.

Тщетно Марк, возмущенный недобросовестным обвинением, протестовал, – его не слушали. Тогда обвиняемый потребовал на правах римского патриция суда самого Веспасиана. Домициан не мог отказать ему в этом, а пока велел отвести в тюрьму.

Глава XXVII

Епископ Кирилл

Ранним утром после триумфа Юлия, жена Галла, сидела в своей комнате, задумчиво глядя на мутно-желтые волны Тибра.

Вчера Галл, затерявшись в толпе, наблюдал торг на Форуме. Вернувшись домой, рассказал обо всем жене. И та возрадовалась в душе, что ее возлюбленная Жемчужина не досталась развратному Домициану, хотя, по словам мужа, купившая ее женщина очень смахивала на ведьму.

Сегодня Галл снова отправился походить по городу и разузнать что-нибудь о Мириам. Юлия же, оставшись одна, опустилась на колени и молилась. Вдруг чья-то тень упала на нее. Она подняла голову и увидела перед собой ту, о которой молилась, – Мириам.

– Как ты пришла сюда? – спросила она шепотом.

– По милости Божьей и благодаря содействию вот этой Нехушты, о которой я часто рассказывала тебе, мать Юлия, мне удалось избегнуть когтей Домициана!

– Расскажи мне все, как было!

Мириам рассказала. Юлия призвала благословение неба на Марка. Девушка сделала то же от всей души и добавила, что и сама желала бы вознаградить Марка за его доброту и благородство.

– Ты бы и вознаградила его, если бы я не остановила тебя! – вмешалась Нехушта.

– Кто из нас не поддавался искушению? – заметила Юлия.

– Я первая никогда не поддавалась и молю Бога, чтобы он оберегал от них и эту девушку. Молю Бога, чтобы он также оберегал и благородного Марка от руки Домициана! – сказала старуха.

Услышав это, Мириам невольно содрогнулась и побледнела. Вернулся Галл, и ему рассказали все сначала.

– Невероятное дело, непонятное для меня!.. – проговорил старый воин. – Двое любящих друг друга людей перенесли столько испытаний! Судьба наконец соединила их… И чтоб они добровольно разошлись из-за веры! Нет, даже не веры, – в угоду давно умершей женщине, которая не могла всего предвидеть. Нет, я поступил бы иначе на месте того человека!

– Как же ты поступил бы, супруг? – осведомилась Юлия.

– Я бы, не теряя ни минуты, покинул бы Рим вместе с любимой девушкой. Пусть она где-нибудь, очень далеко от Рима, обдумывала бы свои предрассудки. Ведь Домициан не христианин, как и Марк, и между ними только та разница, что Домициана Мириам не любит, а Марка любит. Но дело сделано, и мне кажется, что теперь вы, христиане, можете прибавить к своим святцам еще дух святых… Да, кстати, Мириам, видел вас кто-нибудь входящей в этот дом?

– Нет, калитка оказалась не заперта, а служанки не было дома, она и сейчас еще не вернулась.

– Это хорошо. Когда она вернется, я сам отопру ей калитку и пошлю куда-нибудь надолго!

– Зачем? – спросила его жена.

– Чтобы никто не знал, что Мириам была нашей гостьей, и не видел, куда она пошла!

– Пошла? Куда же она пойдет? Разве ты отпустишь ее из своего дома, Галл?

– Да, ради ее безопасности и спасения! Где прежде всего бросятся искать Жемчужину Востока? Здесь. И хотя она теперь благодаря Марку свободная женщина, но… скажи мне, Юлия, какая женщина в Риме свободна, когда Домициан пожелал ее? А потому, Юлия, накинь свой плащ и разыщи нашего епископа Кирилла, который любит и жалеет эту девушку! Расскажи ему все и попроси укрыть где-нибудь Мириам, пока не представится возможность посадить ее на корабль и отправить из Рима.

Это предложение единогласно одобрили все три женщины. Спустя час Мириам с неразлучной Нехуштой очутились в одном из дальних, густонаселенных ремесленным и рабочим людом кварталов Рима, в доме плотника Септима. Последний сидел в это время со своей семьей за скромной трапезой. В этом грубом плотнике никто не узнал бы епископа римской христианской церкви Кирилла, главу местной христианской общины.

Узнав Мириам, добрый старик ахнул от удивления. Когда же ему рассказали все, призадумался.

– Владеешь ты каким-нибудь ремеслом, Мириам? – спросил он.

Она отвечала, что занималась когда-то скульптурой, и довольно успешно: даже римский император Нерон так высоко оценил ее работу, что приказал воздавать сделанному ее руками бюсту божеские почести. Оказалось, что Кирилл видел этот бюст. Так не согласится ли она лепить из глины сосуды и светильники? Получив утвердительный ответ, обещал ее пристроить.

В каких-нибудь пятидесяти саженях от мастерской плотника Септима помещалась мастерская художественных сосудов, светильников, чаш, амфор и т. п. Люди, посещавшие эту мастерскую, по большей части оптовые торговцы, замечали, что в дальнем конце мастерской у окна работала девушка, молодая и красивая, а помогала ей сурового вида старая женщина.

Мириам работала в мастерской с утра и до вечера, а на ночь уходила со своей неразлучной Нехуштой в небольшую комнатку на третьем этаже дома, примыкающего к мастерской. Все ремесленники, трудившиеся здесь, были христиане, хотя никто этого не подозревал; все заработки их шли в общую казну, каждый поровну получал все необходимое. Остальное же шло на неимущих.

Никому не приходило в голову разыскивать здесь блестящую красавицу Жемчужину Востока. Мириам среди этих грубых, простых и бедных людей жилось спокойно.

Неделя проходила за неделей. Временами в их скромное убежище доходили вести извне: христиане все знали и постоянно передавали новости друг другу. Так, встречаясь по воскресеньям в катакомбах с другими христианами, Мириам и Нехушта узнали от Юлии, что едва только они успели оставить дом Галла, как туда явились стражи Домициана и допытывались у Галла, не видел ли он еврейской пленницы Жемчужины Востока. Она бежала от человека, купившего ее на публичном торге. Им же поручено разыскать ее.

Галл смело отвечал, что не видел девушки с самого дня триумфа и ничего о ней не знает. Стражи, не заподозрив его в обмане, удалились и уже более не беспокоили его.

Марка из дворца Домициана отвели прямо в военную тюрьму близ храма Марса, где ему отвели прекрасное помещение, приставили к нему для услуг его же дворецкого старого Стефана и, взяв с него честное слово, что он не сделает попытки бежать, разрешили прогулки в саду, расположенном между храмом и тюрьмой, далее принимать друзей и посетителей.

Один из этих посетителей оказался совершенно незнакомым арестованному. Благородные черты лица сильно не вязались с его скромным платьем, грубыми и мозолистыми руками мастерового. Разговор его и обхождение обличали человека воспитанного и образованного.

– Присядь, друг! – ласково пригласил Марк. – И расскажи, какое у тебя дело ко мне и чем я могу служить тебе.

– Мое дело – утешать скорбящих и страждущих! – отвечал странный посетитель.

– Ты явился сюда в нужный момент. Уж не христианин ли ты? Не бойся сознаться мне в этом: у меня есть близкие друзья среди христиан, и я никому не желаю зла, а тем более христианину!

– Я ничего не боюсь, благородный Марк! Дни царствования Нерона миновали. Я Кирилл, епископ христианского братства в Риме. И пришел сюда, чтобы, если ты пожелаешь, преподать тебе утешение нашей веры.

– Прекрасно! – согласился Марк. – Но какую плату возьмешь ты за это преподавание мне новой религии?

– Откажись, господин, если предложение мое тебе не по душе, но не обижай меня. Я не продаю за деньги учение Христа и Господа моего.

– Прости меня, – сказал Марк, – я не хотел оскорбить тебя, но я знавал немало священнослужителей, которые брали деньги за свои услуги! Правда, они были не вашей веры. Скажи, кто говорил тебе о Марке, направил тебя сюда?

– Некто, к кому ты был великодушен и благороден в своем поведении! – ответил Кирилл.

– Неужели?! Неужели?!

– Да, та, о которой ты думаешь… Не тревожься за нее: она и спутница ее теперь под моим покровительством и под защитой братьев ее во Христе. Пока что им не грозит никакая опасность. Утешься этим и не старайся узнать больше! Не благодари меня за нее: оказать помощь и покровительство нуждающимся в них – наш долг и наша отрада!

– Ах, друг Кирилл! – воскликнул Марк. – Ей грозит страшная опасность! Я только что узнал, что соглядатаи и шпионы Домициана разыскивают ее по всему городу, подстерегая на всех перекрестках. Пусть она бежит из Рима в Тир, там у нее есть друзья и имущество!

Кирилл отрицательно покачал головой.

– Я уже сам думал об этом! Но всем должностным лицам в портах и гаванях отдано строжайшее предписание ревизовать все пассажирские суда и при малейшем сходстве любой женщины с Жемчужиной Востока задерживать и возвращать немедленно в Рим.

– Неужели же нет никакой возможности увезти ее из Рима? – с тоской спросил Марк.

– Я знаю только одно такое средство, но оно стоит слишком дорого, а мы, христиане, недостаточно состоятельные люди. Надо купить на имя какого-нибудь известного купца небольшую галеру и, снарядив ее, загрузить товаром, пользующимся сбытом в Сирии, и ночью посадить девушку на это судно!

– Подыщите-ка такую галеру и надежных людей, друг Кирилл, а деньги я достану! – воскликнул с жаром Марк.

– Постараюсь!

– Ну а теперь научи меня вере, друг Кирилл. Расскажи о вашем Боге, столь далеком от нас, бедных смертных. Но, в сущности, столь близком к каждому из верующих, что мы почти ощущаем его присутствие!

И епископ Кирилл принялся толковать римлянину истины христианского учения и беседовал с ним, пока не настало время запирать тюремные ворота.