Слабые люди

Драма! Пятая обожала драму, обожала поизображать из себя несчастную и дня прожить не способна была без трагедии для фарса! Она пробовалась в театре на роль в постановках "великой женщины-поэтессы", признанной прогрессивным миром самой великолепной из всех существующих, но раз за разом получала отказ, один жестче другого, пока не бросила попытки, решив оплакать непризнанный гений в стриптиз-баре для женщин, где изрядно напилась, после чего переспала с одним жирным боровом– завсегдатаем того заведения. Одному черту известно, как он умудрился, будучи гомиком, лечь в постель с обладательницей подобной хари, но только черт слишком высокую цену заломил за ответ, потому идет он лесом.

Проснувшись с пьяным волосатым рылом, Пятая немедленно устроила истерику и обвинила того в изнасиловании. Бедолагу скрутили и посадили. Пятая хорошо представляла, что делать и потому служебная экспертиза обнаружила на ее теле следы насилия, а также следы спермы в ее причинных местах. Судья на показания знакомых, противоречащих обвинению истицы, никак не отреагировал и, памятуя ее синякам и прочим "фактам", влепил пьяному дураку двадцатку. Выходя из здания суда в качестве оставшейся безнаказанной триумфаторши, Пятая обнаружила толпу рукоплещущих ей подружек и прочий сброд. Во время очередной пьянки она поведала свой "секрет", чем заслужила уважение во всей их своре. Об инциденте и одной разрушенной жизни быстро забыли. Как оно и было заведено.

Какова мораль в этой маленькой story? Никакая. Ничему жизнь болванов не учит, чего зря чернила тратить?

В дверь постучали. Пятая сморкнулась в платок и открыла.

И он заговорил, едва переступив порог.

Глава седьмая.

-Вы не могли бы убрать руку, сэр? – вежливо попросила стюардесса, мягко положив свою руку ему на плечо. Он дернулся, просыпаясь и убрал руку с прохода.

Благодарно кивнув, молодая женщина в неизменной синей форме протащила тележку еще на полметра и принялась раздавать еду пассажирам. Он шепотом попросил ее ничего ему не давать, а лишь налить стакан воды.

–Конечно, подождите немного, я все вам принесу. – пластмассовая улыбка и стеклянный взгляд. Как эти глаза смотрят на то, что любят?

Отвернувшись от нее, Проводник встретился глазами со стариком в фетровой шляпе с широкими полями. Пожилой мужчина был одет в старый заплатанный костюм, из нагрудного кармана которого торчал платочек в крапинку. Смешное лицо в обрамлении дополнительных подбородков с удивлением обращено к нему. Маленькие черные глазки– как бусинки, но внимательные и хитрые. От такого ничего не скроешь, не спрячешь. Но попробовать можно.

Столкнувшись взглядами, они синхронно кивнули друг-другу и отвернулись. Но спустя минуту старику надоело жевать. Отложив пластиковую вилку рядом контейнером, он тихо кашлянул.

–Почему вы отказались от еды? У вас слишком голодный взгляд для этого. – и улыбнулся краем рта.

–Меня тошнит от одной мысли про еду.

–Булимия? – участливо спросил он.

–Утро. – тихо хохотнув, ответил Проводник.

Делать все, что делает обычный человек. Нужно быть беспечным. Кивнув своим мыслям, он повернул корпус к соседу, показывая своим видом готовность к беседе.

–То есть? – недоуменно поднялись белые брови.

–Утром я не люблю есть. Отвращение ко всему. – с деланно расстроенным видом произнес он.

Старик весело засмеялся, заставив внутренности Проводника сжаться.

–Наш парень, вот оно как! – было видно его расположенность к собеседнику, – Как я тебя понимаю, парень, ох как я тебя понимаю! И не гляди, что старый, ибо я все еще помню времена, когда работал! Ха, ну и жуткое же время…

–Почему?

–Работа, сынок, эта чертова работа! Ни секунды покоя, ни капли сочувствия! На работе как на войне, слыхал такое?

Нахмурив брови, Проводник качнул головой.

–М-м, нет? – в свою очередь поднял свои белые брови дед, – А по мне– так стоит эту истину вбивать всем с малых лет. Чтоб думали люди, прежде чем свою жизнь под откос пускать.

–Зачем?

–Затем, что тогда б наша капиталистическая система не смогла б себя восполнять в срок и постепенно скатилась бы, как и прочие системы до нее.

–Непродуманно. – легкий спазм заставил глаза сощуриться, а рука тут же легла на больное место, начала успокаивающие поглаживания, – Всегда будут находиться рабочие, которым нужно кормить и содержать семью, обеспечивать наличие крыши над головой. Да и!– предупреждающе поднял палец, когда дед хотел прервать его,– Даже если, предположим, эта система изживет себя и рухнет, на смену ей придет еще одна едва ли не аналогичная прежней и уж тогда снова будут недовольные вроде вас, что будут предлагать варианты ее аннигиляции. Но какой в этом смысл?

Дед снял шляпу, положил поверх пластиковой крышки и покачал головой.

–Конечно, вы правы и этот вопрос довольно-таки труден, но с чем черт не шутит? – говоря это, дедушка выразительно поднял брови и вскинул кисти рук, словно говоря: "А что не так-то?"– Лично я жалею, что отдал жизнь на все это. И уж точно я не хотел бы, чтобы другие люди тратили свои годы и на закате лет приходили к тем же мыслям, что и я. Я не сердобольный человек, задеть меня трудно и сие знает всякий в моем окружении, однако это расстраивает даже меня.

– О, можете не волноваться– сейчас все это понимают. – заверил Проводник, – Дети отказываются учиться назло родителям, вовсю говорят о бессмысленности бытия, о бесполезности работы и пускают свою жизнь не просто на самотек, а в саму бездну, тогда как их родители не знают, как вернуть чадо на путь истинный! А все потому, что сами согласны, но уже закабалили себя по полной программе. Все это понимают, уважаемый, все думают о том, что надо разрушить систему. Но никто не будет этим заниматься. И не должен. Сколько это длится, вы знаете?

–Последние лет сто-сто пятьдесят так точно, сэр! – согласно кивнул дед.

Тут пришла стюардесса и положила стакан с водой в заранее открытый столик. Кивнув ей, Проводник снова обратился лицом к попутчику.

–А что, по-вашему, тогда он должен? – спросил тот, положив подбородок на раскрытую ладонь и внимательно смотря прямо в глаза.

Помедлить с ответом… сделать глоток… чтобы видел, кто– настоящий человек.

–Ничего. Пусть живут, как хотят. Возможно все, главное– не стоять на месте.

–Пф, бред какой-то. – негодующе заскворчал голос старика подобно яишенке в сковороде. – Вы же понимаете, что если дать нам– людям– волю и знание о собственной безнаказанности, то грядет анархия!

– Я имел в виду "в рамках приличия". Это ведь не значит, что люди, дай только им свободу действий, кинутся грабить, насиловать и убивать. То есть, я хочу сказать, что свобода действий не ограничивается преданию самым темным сторонам человеческой природы. Говоря о свободе, я предполагал нечто вроде оставления собственного дома, продажи всего имущества и путешествиям по миру. Но все же да, можно признать, что большинство людей, задумавшись о свободе, предпочтут познанию границ мира сведение личных счетов, о чем и свидетельствуют последние события: при мнимой картине всеобщего космополитизма мы все так же остаемся дикими зверьми, раздирая друг друга на части, но уже в гораздо меньших масштабах, при этом в куда большем разбросе по отдельным локациям. Продолжаю– закон и порядок ведь никуда не деваются, так? У нас есть управители, стражи порядка– они остаются на своих местах, потому что руки их связаны чувством долга и хорошими отчислениями, и они будут придерживаться плана пресекать любые подконтрольные им девиантные настроения. В их же интересах сдерживать народ, и у них полно способов устроить "разрядку", если она так уж всем необходима.

–Вы говорите о войне, сэр?

–Да, сэр.

–Нет, так не пойдет! Наше общество не так уж давно миновало период войн и межнациональных конфликтов интересов, чтобы предпринимать что-то подобное! Вы же не забыли, что творилось не далее, как десять лет назад, что раздается и по сей день? Конечно, есть некоторые отдельные места, где люди все еще не отошли от архаичного желания убивать и насиловать, но их с каждым годом становится все меньше и меньше, пусть даже они и "сублимировали" свою тягу за счет… другого! Вы знаете, о чем я, так? Как по мне, лучше умыть мир кровью одного– если бы это только удалось! – и ни в коем случае не возвращаться туда, откуда мы начали! Это будет не просто опрометчиво– непростительно!

–Тогда зачем менять систему, раз вы не хотите допустить неизбежное по отношению ко всеобщей вседозволенности и свободы? Свобода ведь не исключает мной вышесказанного, а будет следствием смены систем как краткий миг общественной эйфории.

Старик попал в тупик. Глупый разговор, затеянный им, завел его не в то русло. Досадно.

–Ладно, ладно. – махнул он рукой, морща при этом складки своего лица, – Не будем больше об этом.

–Не будем. Хотите на другую тему поговорить?

–Хм, отчего нет? Куда вы летите?

–Ну, пока в Центровой аэропорт, куда мы, собственно, и летим, а там совершу пересадку на самолет до Второй Зоны.

–Забавно, я ведь тоже туда лечу. – поднял бровь дед и улыбнулся. Алые щеки лоснились от пота.

–Как так– вы против капитализма и все же летите в его “alma-mater"? – иронично подколол Проводник старика.

–Да нет, нет же! – замотал тот головой, случайно задев спящую у иллюминатора женщину.

Полминуты шиканий и извинений и вот он снова повернулся к Проводнику, пока тот делал второй глоток.

–Я просто жену веду туда.

–Это она рядом?

–Боже упаси, нет! – сказав это, старик покосился на соседку и встретил негодующий взгляд; после опустил голос до шепота, – Моя жена внизу.

–Внизу?

–Ну… как бы так сказать… ну, в гробу она.

–На кой черт вам везти труп в центр развлечений и крупных сделок?

–Тихо! Не орите! – хлопнул старик Проводника по колену, воровато оглядываясь.

Рука была тяжелой.

–Моя жена– такой же работящий человек, как и я.– медленно дыша, продолжил попутчик, – И она всегда мечтала попасть в Город желаний, в эту чертову альфа-версию муравейника в медовых сотах! Я-то туда ни за что бы не поехал, но…– вздох, – Но теперь она мертва, а я чувствую себя виноватым. Вот и…

–А зачем вы мне-то рассказали?

–А вот! – выразительно выпучив глаза и качнув головой, сказал старик, – Все на языке вертелось! Балабол я, причем тот еще.

Ему стало смешно.

–Понимаю.

Наступило неловкое молчание.

–И… Что тогда? Приведете вы ее туда, что дальше-то?

–Да кремирую ее да отнесу в Зал Обозрения. – отмахнулся старик, – Денег на похороны уже не останется. Все на нее потратил– перевозка, транспортировка, камердинеры, плюс к этому еще дополнительные налоги.

–Неприятно, соглашусь. А что за зал обозрения?

–Нет, не так! Зал Обозрения! – акцентируясь на первых буквах, поправил старик, – Это вам не какая-нибудь захолустная бетонная коробка, это помещение на вершине самого высокого условного здания в этом чертовом городе! Сама эта "возвышенность", как я ее называю, находится не в самом городе, а на его окраине– ее специально поставили таким образом, чтобы было видно весь город. Вид аж дух захватывает! Я фотки смотрел!

–И что же? Там пепел по ветру пустите?

–Отчего ж нет-то? Так и сделаю. А теперь объясните мне, мой дорогой умник, что же вы там забыли? – и тут хитрые глазки превратились в щелки.

–По работе еду. – почти честно ответил Проводник.

–По какой же, если не секрет?

–По обычной. Не хочу распространяться, так что извольте пропустить эту часть.

–Ишь, таинственный какой, а! Меня, кстати, зовут… – его имя заглушил плач ребенка спереди.

Сделав вид, что услышал имя, Проводник назвал в свою очередь имя, записанное в поддельном паспорте. Завязался разговор об устройстве двигателей самолета, так как старик, как оказалось, работал на универсальной фабрике по сборке двигателей для всех видов транспорта– начиная от лодок и кончая космическими зондами. Пока все шло сравнительно хорошо, разговор даже обещал быть интересным.

* * *

–Прощайте!

–Прощай. – прошептал он, отворачиваясь от дедушки, стоявшего рядом с гробом его почившей жены.

К горлу начала подкатывать тошнота. Ни с того ни с сего. Пошатываясь, Проводник брел по залу, задевая плечами людей, едва не падая от столкновений. В ушах гудело, все тело стало словно ватным, а желудок сжимался все сильнее и сильнее, желая изрыгнуть из себя скопленную желчь.

Рывком распахнув дверь уборной, он едва не сшиб маленького ребенка. От испуга тот заплакал, да так надрывно, что его вопль отразился от стен и больно кольнул по барабанным перепонкам. Рывком распахнув дверь первой кабинки, Проводник рухнул на колени и с протяженным стоном изверг из себя желудочный сок. И кровь. Откуда у него кровь? Он ничего не ел, он ничего не употреблял, откуда кровь?! А тем временем желудок все сжимался и сжимался с неистовой силой, словно желая выдавить самое себя. Вязкая слюна опоясала белый ободок унитаза, налаживаясь витками на пальцы рук, заживших собственной жизнью в непроизвольных сокращениях. Внезапно нахлынул сильный приступ кашля, сопровождавшийся очередным позывом к рвоте. Стеная и издавая трубные звуки, он все наклонялся ниже и ниже. От потуг заболела голова и руки, с трудом поддающиеся контролю, вцепились в виски в беспочвенной надежде заглушить, притупить боль.

Желудок был пуст, но спазмы никак не прекращались. За спиной кто-то что-то сказал. Новая вспышка боли и Проводник шарахнул рукой по стенке кабинки. И еще. И снова. Неведомая сила заставляла поднимать судорожную кисть правой руки и бить о тонкую перегородку, рискуя или переломать выгнутые пальцы или пробить брешь. В голове зазвенело и кто-то тихо завыл. Нет, не он– выли его мысли– бесконечный вой множился и чередовался, иногда сливаясь в унисон, вызывая ощутимую вибрацию внутри черепной коробки. Стиснув ладонью лоб, Проводник поплелся к раковине и сунул голову под холодную струю воды. Не помогло. Тогда, все так же держась за голову и расталкивая сердобольных зевак, занятых обсуждением темы: "А стоит ли вызвать врача или посмотреть, как сдохнет?", быстро зашагал прочь в поисках аптеки. От боли рот сам растянулся в оскале боли, а челюсти заныли от напряжения. Казалось, невидимые пальцы обхватили зубы по всему ряду и старались сжаться, сцепиться вокруг них как вокруг поручня внутри автобуса. Прохожие шатались в испуге, завидев лицо безумца.

Наконец желанная зеленая вывеска с белым крестом показалась за очередным поворотом и топая, словно младенец-переросток во время освоения навыков ходьбы, он кинулся к ней. Распахнув дверь и снеся собой стойку с рекламными листовками, Проводник уперся в прилавок руками:

–Срочно дайте мне какие-нибудь сильные обезболивающее и успокоительное, быстро, ну! – воскликнул он в лицо испуганной продавщицы.

–Рецепт! Вам нужен рецепт! – спокойно заявила полная тетка в очках, за которыми темнела кожа заядлого любителя солярия.

–К черту рецепт, женщина, мы в аэропорту, так что дай мне чертовы таблетки!

–Не могу! Я бы дала, но…– она ткнула перстом в камеру чуть выше ее плешивой макушки, – Нельзя! Меня же уволят!

–Аспирину мне, ну!

–Вам ка…

–ЛЮБОЙ, ЖЕНЩИНА, ДАЙ МНЕ ЧЕРТОВ АСПИРИН! – не выдержав, взревел Проводник, слишком поздно различив в отражении стекла быстро приближающуюся фигуру в черном.

–Да-да, я сейчас, подождите! – пропищала неестественно тонким голоском женщина и исчезла в рядах стеллажей.

Когда упаковка плюхнулась перед ним, он разорвал ее в клочья и закинул в рот большую таблетку. Не обращая внимание на шипение и прущую изо рта пену, полез в сумку за водой, как уже ожидаемо рука опустилась на его плечо.

–Проблемы? – участливо спросил офицер.

Вжав от новой вспышки боли голову в плечи, Проводник невнятно замычал и выхлебал полбутыли. Остальная половина стекла по подбородку и впиталась в водолазку, выявляясь на темной ткани неровными пятнами. В ушах снова гудело и сквозь гул были слышны голоса. Тяжесть руки уже давно исчезла с плеча и тело пошло прочь, на автомате кинув купюру в тарелочку для оплаты. Не обращая внимания на призывы забрать сдачу, Проводник снова двинулся в уборную, где его снова стошнило еще не успевшей раствориться таблеткой, а затем и повторной порцией белесой жидкости вперемешку с кровью. И все же боль постепенно пришла к выводу, что пора утихомириться. Неспешным темпом толчки крови переставали терзать сосуды и звон становился все тише. Когда все затихло, он обнаружил себя сидящим на стульчаке, уткнув нос в перегородку. Чуть ниже лица в зеркале виднелась отметина, по которой расползалась паутинка трещин. Сплюнув остатками рвоты на пол, Проводник растер их подошвой ботинка и вновь оглядел себя через зеркало.

Красавец! Синяки, запавшие щеки, красные глаза, изгаженная водолазка. Взяв бумажное полотенце, как мог стер пятна с черных волокон, после чего вновь погрузил голову под холодную струю воды. Глядя в отражение, все так же видел, как некто с облепленным отросшими волосами лицом стоял напротив него и сверлил взглядом. Дрожь уже не беспокоила тело, как и боль. Осталась лишь странная усталость, столь непохожая на извечную пустоту сладко манящего забытья, заполняясь смогом обретшего крайнюю степень материальности пения сирен, ткущих своими голосами бесконечные водяные цепи, заполняющих полости и ниши, вновь наделяя его внутренностями, которых не должно было существовать.

Глотнув воды и дернув головой, Проводник отогнал наваждение.

Нужно было найти, где переночевать. Где тут стеллаж с рекламками?

* * *

Мерзкая, ощерившаяся деснами глотка выла. Выла не переставая, заходясь в нескончаемом вопле, словно по-особому наслаждаясь мощью своих легких, в бесплотной надежде на то, что в соседних номерах обнаружатся по меньшей мере учитель вокала, продюсер и агент-пиарщик-сводчик-кооператор и все разом заценят, не соврать бы, выдающиеся вокальные данные. Но нет– по соседству были лишь старик и старуха, первый из которых стоял с подушкой в руках у изголовья кровати второй, раздумывая над столь манящей перспективой придушить к чертям собачьим ту, кто, по его мнению, испоганила своим присутствием всю жизнь. Надо упомянуть, старичок на протяжении последних лет пребывал в паранойе, не смочь отринуть стойкое ощущение, что его хотят отравить. Чувство опасности и тревоги не покидало его ни на секунду, даже в спасительной тесноте сортира, что серьезно мешало хоть сколько-либо возникнуть столь желанному чувству покоя. Итак, далее. По другую сторону от номера мелкого ревуна и его маменьки приютилась семейка наркоманов, мирно дрыхнущие в сей момент, наполненный средоточием неловкости и раздражения, и не то, что не оценивших старания мелкого засранца, но попросту в ус не дующих в своем наркотическом забытье. Напротив уже них расположились два мутузящих друг друга школьника-задрота, входивших в состав группки во главе с чересчур любвеобильным учителем, однажды запрягшим себя на полном серьезе и безо всяких шуток, дабы собрать любимым сорванцам средства на путевку во внешнее кольцо Города Счастья как наиболее экономного, но тем не менее роскошного варианта придаться созерцанию жизни богатых мира сего– и превознести его в качестве той перспективы будущего, к которой стоило стремиться во что бы то ни стало. Тем же, кто жили в более дальних номерах, было по барабану, потому как волновой диапазон глотки младенца не имел настолько сильного потенциала, чтобы распространиться хотя бы на пару метров дальше. Однако был еще один номер, что аккурат напротив обиталище маленького чертенка, и в нем располагался донельзя злой и выпадающий в осадок от ночного представления человек без имени, объективно не имевший в жизни ничего, кроме чувствительного слуха. Именно сейчас Проводник сидел на крае продавленной бесчисленными любовными парочками кровати и раскачивался из стороны в сторону, в тысячный раз стискивая зубы, в сотый– сжимая голову руками. Таблетки закончились– он глотал их не переставая, полностью забыв о таких понятиях, как "мера" и "грань", и неизбежно к ушной и височным болям присоединились животные спазмы и усиленное чувство слабости, так сильно нелюбимое, так настырно присосавшееся ко всему его существу.

Никто не удивился, когда к воплям присоединились громкие удары по двери и фальцетированная брань. Никто не удивился, когда истошные вопли внезапно заглохли. Никто не удивился, когда утром приехала полиция. Никто не удивился даже трупам и тому, что обоих предполагаемых убийц в миг схватили и арестовали. Однако убийцей был лишь один, второй лишь не повезло наглотаться таблеток и вырубиться в неподходящий момент, при пробуждении уже с подушкой в руках обнаружить любимое чадо мертвым. Экспертиза показала, что обе жертвы умерли в результате асфиксии, а отпечатки и следы ДНК, снятые с наволочек, твердо указали на обоих арестантов. Старика осудят в ближайшую неделю по всем статьям и отправят догнивать в тюрьму строгого режима до конца дней без права на апелляцию и условно-досрочное освобождение. Там он и умрет, как ни странно, счастливым, сидя в тюремной библиотеке за очередной книгой. Женщину ожидаемо осудили условно, особо нажимая в качестве аргумента на послеродовую депрессию, помноженной на передозировку седативными препаратами, и вызвавших состояние неадекватности и дезориентации в пространстве, и прописанную во всех уголовных кодексах всего мира статью, в которых были прописаны все способствующие ее дальнейшему пребыванию на свободе нюансы. Взяв с несчастной бедняжки лишь подписку о невыезде и строго наказав посещать психиатра, адепты закона отпустили ее обратно в мир.

Да здравствует справедливый суд.

* * *

Со скрытым отвращением он смотрел, как молодой парень изрыгал на дешевый ковер остатки своего завтрака, разбавленного кровью. У молодого человека был рак. "Может, у меня тоже рак?" Последняя стадия, никаких шансов. "Только боль, только страдания." Хрипы нисколько не трогали Проводника, однако…

"Однако я должен ему сочувствовать, ведь недавно испытывал и того меньше, что причинило мне страдания."

Но нет, никакого сочувствия не было. В этом был весь он. Не растрачивать себя на людей, эмоции. Ведь это именно что удобнее, с каких сторон ни глянуть, с какой высоты не оценить. Только так можно поддержать стабильность. Именно так можно с твердой уверенностью сказать: "Я независим." Откуда это взялось? Черт знает. Очередной маргинально настроенный эгоист-симулянт. Небось плачет по ночам в подушку. Или не плачет? Что же он делает по ночам? "Что же я делаю по ночам?"– "Слушаешь, как умирают дети."– "Единственный раз– всегда исключение."– "Но ведь пришлось по нраву, правда?"– "Правда."

И все же, где грань? Невозможно быть абсолютно безэмоциональным. Где-то есть резервуар, хотя бы сосуд в ограниченных полостях. Когда же наступит точка невозврата? Когда же содержимое подберется к краю? Когда же наступит интоксикация? И как именно она должна ощущаться– приступом сильной боли или неожиданной дестабилизацией психики? Является ли она тем же явлением, что испытывал Третий? Или как-то иначе?

Когда его проймет, что с ним произойдет?

Новая порция крови вперемешку с белесыми клочками стекла с губ в образовавшуюся лужу блевотины. Проводник поморщился, обнаружив пару капель у себя на обуви. Лишь бы на штаны не попал, а так– пусть развлекается.

–Прошу прощения, я не могу иначе. – теплые до невозможности глаза виновато блестели в медовых оттенках, обращаясь к нему, – Эта болезнь меня доконала…

–Ничего страшного, я все понимаю. Жаль, что у тебя так все вышло. – "Контракт важнее, следуй сценарию." – Я даже представить себе не могу, насколько тебе плохо. Даже не знаю, чем помочь тебе. Мог бы принести, конечно, стакан воды, но кто знает, целесообразно ли это?

–Да, пожалуйста, принеси, буду благодарен. – спешно закивал Мистер Шесть, вдевая назальный ингалятор, проводящий кислород.

Вода заструилась по граням стакана. Проводник держал в руках пилюлю, которую дал ему Шестой. "Откуда вы достаете яд, люди?!"– думал он, катая ее меж пальцами. – "Интересно, а каково же на вкус и вид содержимое?"– пальцы едва сдержались, чтоб не раскрыть маленькую пластичную массу. Он медлил, не решаясь бросить таблетку в воду. Потом убрал ее в нагрудный карман.

Таких шумных глотков еще никогда в жизни не довелось слыхать, но Шестой умудрился этим удивить. Приятное удивление, или нет? Никакое. Вытирая подбородок полотенцем, молодой человек все так же обращал медовые лучи к своему долгожданному гостю, словно надеясь загипнотизировать. Будь Проводник женщиной, наверно растворился бы в этих глазах, как сахар в чае. Или застыл, как оса в янтаре. Но не все бывает так красиво, как любят описывать в любовных и приключенческих романах. Да и случай не тот. Как и герои.

–Спасибо, что ты приехал, друг. – с излишней расположенностью поблагодарил клиент– так благодарят спасителя, который принес долгожданное решение проблемы вселенского масштаба, а никак не последнего человека, пришедшего лишь затем, чтобы увидеть, как кто-то умирает. Странные эти люди. Все с ними не так, как следовало.