Без слов

В этом смешке не было надругательства. Это было действительно смешно. Но главное – честно. Он не пытается выставить себя «хорошим» или меня «равным». Он прямо говорит о моем месте.

Странно, но захотелось лимона. Желудок, конечно, будет не рад. Но во рту хочется ощутить эту кислоту.

Что это?! Жалюзи? Окно?

– Да, можете открыть, – туша сигарету, сказал Андрей, сменив ногу.

Сделав еще глоток, который обжёг губы, поставил чашку на стол. Я и хотел ощутить эту боль, от которой потом нужно будет отплевываться, обкусывая кожу.

Каждый шаг дается с трудом. Но не от усталости, а от волнения. Я уже и забыл, что такое окна. А может это всё иллюзия, и там, за жалюзи, ничего нет? Просто стена. Или зеркало гезелла?

Наверное, так чувствуют себя молодые люди, когда готовятся пригласить девушку, которая им нравится на свидание. А я, дурак, боюсь нажать на кнопку и поднять жалюзи. Палец дрожит. Вроде понимаю, что ничего плохого там быть не может (хуже плена точно ничего не будет), а значит там что-то хорошее и прекрасное.

И если раньше приглашение на свидание тоже предполагало слова, то сейчас точно так же беззвучно. Требуется лишь набраться смелости и нажать на кнопку, чтобы отправить сообщение.

Еще потеть не хватало начать!

Кнопка с щелчком поддается, и механизм моментально засасывает жалюзи в короб.

Передо мной настоящее окно. А за тройными звукоизолирующими стеклопакетами на поверхность бесшумно налипают и стекают капли воды. Одни бегут по уже проторенными другими дорожками.

Рука тянется к ручке. Ведь за окном сад, яблони, подпираемые специальными палками, цветы, лестница, трава. Оборачиваюсь.

– Открыть можете, – говорит Андрей.

Иногда, проглотив слюну, ты ощущаешь, что комок в горле никуда не девается, а будто стоит. А я стою как ковбой, ухватившийся за револьвер перед дуэлью.

Вспышка. Дёргаю ручку и тяну окно на себя, которое со звуком разлипающейся резиновой прокладки раскрывается.

Одновременно с потоком свежести и воздуха, полного разнообразных запахов, в помещение залетает звук грома от промелькнувшей пару секунд назад молнии.

Эту дуэль я выиграл, но я сражен.

Несколько капель залетает и падает на руку и на лицо. Это совсем другие капли. Не такие, как в душе. Они живые. Прекрасные и свободные.

Дождь прекрасен. Интересно, мечтает ли дождь стать морем? Быть рядом с миллиардом капель.

Земля по нему тоже соскучилась. И жадно испивает его, не давая лужицам образоваться на поверхности.

Сзади щелкнула дверь.

Запах при дожде особенный. Даже оборачиваться не хочется. На самом деле это не запах травы, как многие ошибочно думают. Это запах почвы. Капли выбивают различные флавоноиды своим падением из листьев и земли. И озон. Чудесный, насыщенный озон.

Это было чудесное приключение.

Не закрывая окна, возвращаюсь на кресло и обсасываю мякоть лимона, нарезанного дольками.

Жалко, что всё это иллюзия. Симуляция. Не в прямом смысле. Я не галлюцинирую. Просто заранее сяду, чтобы не удариться, когда меня решат выключить. То, что я смог походить и потрогать, – это прекрасно.

Прикосновение дождя и запах сада, близость свободы еще долго будут пульсировать в моём сознании.

Жаль, что это всё лишь «триггеры», чтобы спровоцировать меня на определенные размышления, вызывать ассоциативные цепочки, которые мыслями выведут на то, что им интересно.

Как же приятно было всё это время быть обманутым и верить в простое человеческое отношение… Пусть и рабское, но человеческое.

– В чём дело? – удивился Андрей.

Вроде я минуту назад был бодр и весел, восхищен, готов поглощать мир и делиться, а тут раз… Но причина есть.

Ведь после того, как я разгадываю смысла допроса, он завершается, потому что я адаптируюсь и не выдаю совсем никаких нужных реакций.

Поэтому прошлым своим, всё-таки «коллегам», скажите, что однополярные магниты существуют. И пусть они подумают, как их можно применить в аэродинамике.

– Что? Я не понимаю почему Вы так говорите. И зачем мне с кем-то связываться?

Лимон очень хороший. Кислый, прям рот сводит. Как я и хотел. И кофе хороший. Спасибо.

Только Вы вслух ни того, ни другого не заказывали.

Звук двери и щелчок шприца встречаю уже готовым с прикрытыми глазами.

Глава 3. Полёт

Наверное, можно сказать, достаточно приятный опыт в прошлый раз был. Жалко, что все так уверены, что со мной нельзя конструктивно работать. И все они пытаются меня обмануть, а когда допускают ошибку, то решают, что я не имею для них смысла, и выкидывают.

Будто мне очень бы нужно их обманывать. Не понимаю смысл этих допросов, это что – эксперимент надо мной, что я, как крыса, «смогу ли найти выход из лабиринта?», или наоборот испытание для этих дознавателей, «смогут ли они не совершить ошибки при допросе?».

И при этом никто еще ни разу не пытался выстроить какие-то долгосрочные отношения или завербовать. Каждый раз встреча, вопросы и всё.

К чему такая спешка и суета?

Тем более что, скорее всего, результата у них нет. Если всё-таки целью допроса не является эксперимент надо мной или окружающими.

Разве не разумнее было бы попробовать меня на какой-то продолжительный срок пробудить? Ведь каждая их попытка, в результате которой они меня «бракуют», на самом деле снижает моё доверие к ним и к последующим. Я всегда уже жду подвоха. Если их целью было научить меня сомневаться, не доверять и молчать даже в мыслях, то с этим они справились.

Но я думаю, что они просто профнепригодны. И каждый раз падают лицом в грязь. Разные. По разным причинам. В такую грязь, как эта жидкая тьма, которая меня окружает.

А этот «психолог» был и вправду весьма достоверным поначалу. Подобрал правильные триггеры, чтобы заставить меня ощущать. Точнее «дать возможность ощущать». Заставить или принудить к этому нельзя. И кто знает, куда бы меня это привело, если бы не досадная для него ошибка.

Никаких телефонов, часов и планшетов у него не было. А он делал заказ в точности с моими мыслями. То есть, либо мои мысли кто-то еще кроме него читает. Либо читали его мысли.

Хоть я на такое больше и не поведусь, но нужно признать, что подход его был гораздо эффективнее, чем «расскажи, и дам миллион» или «расскажи, иначе убью» и прочих методов.

Кто знает, что было бы, если бы я еще пару часов просидел в его кабинете, смотря на дождь и с радостью вздрагивая от молнии.

У всех них вне зависимости от их направлений одна цель – заставить меня рассказать о чём-то, поделиться с ними секретами, которыми, по их мнению, я обладаю.

В этом я просто уверен, ведь иначе зачем бы они стали меня держать?

Остановка. Мешок на голову. Душ. Халат. Коридор.

В этот раз действительно долгий. В то время как мои ноги шлепают по твёрдому полу, ботинки окружающих постукивают. Конвоиры идут красиво и чётко, их шаг размерен, будто в голове у каждого из них сидит маленький командир и руководит «Левой!», «Правой!».

А сам же командир вместе с кем-то идет рядом. Их походка даже звучит неопрятно, пошаркивает через несколько раз, что интересно. Одна нога стукает нормально, а другая нога раз в несколько шагов словно скользит по полу.

Скользит, судя по звуку пяткой. И пятка у обуви мягкая, какие-то кроссовки.

Когда нет зрения, вынужден развлекать себя визуализацией звуков. Кеды отличаются относительно твёрдой подошвой. У парадных туфель или ботинок пятка звучит жёстче. Вот у армейской обуви пятка всегда из жесткого материала.

Лифт куда-то везёт нас. Логично предположить, что сверху вниз, но по ощущениям наоборот. Не могу представить ситуацию, в которой это было бы возможно, и не могу представить, чем может быть вызвано искажение восприятия с такими эффектами.

Но если допустить, что это именно нарушение восприятия, то ощущение положения тела в пространстве локализовано где-то в мозжечке. Достаточно древняя, одна из наиболее древних структур мозга. С одной стороны, она наиболее надежна, с другой стороны, повреждения в ней сложнее всего устранить.

Мешок срывают с головы резким движением. Словно фокусник, выдергивающий скатерть из-под стоящих на столе предметов. Одновременно с этим отпускают руки конвоиры и отходят в стороны.

На ногах тяжело оставаться.

Еще тяжелее, потому что привыкающее пусть даже к тусклому свету зрение выцепляет масштабы окружающего.

Всё выглядит как в фантастическом фильме. Мы посреди огромного ангара, погруженного во тьму. Вокруг виднеются силуэты различной военной техники: тут и боевые машины, и танки, и вертолеты, и самолёты.

Отгрохать такой военный центр – задача непростая и недешевая.

Вокруг нас тихо и спокойно, а где-то вдали (чтобы понимать масштабы этого ангара) виднеются огни фонарей, у техники и слышатся голоса людей, которые переговариваются криками-командами, язык не разобрать.

Техника расставлена таким образом, чтобы запутать. Хотя, скорее, нас привели в место, где намешано всё подряд.

Вокруг техника всех стран, чтобы нельзя было понять, где мы находимся. Не сказать, чтобы техника была устаревшей и трофейной, но и не самая передовая.

Где-то вдалеке маленький тягач тянет большой истребитель за собой.

Не знаю, что за размеры этого ангара, но вдали видно, как в открывшиеся створки грузового лифта, озарившего светом пространство напротив, закатили три танка. Если средняя высота танка 3-5 метров, то высота лифта получается метров 9-15.

Из тьмы вышла пара людей и поставила стулья, которые скрипнули железными ножками по полу. Люди тут же удалились.

– Ну что же… – лысеющий мужчина лет пятидесяти в зеленом пиджаке прошёл рядом со мной и сел на стул напротив.

Он повертел кольцо на безымянном пальце правой руки, словно проверяя или настраивая его.

Выглядел он нехорошо. Полноват для своего роста. Лысеет. Плохо следит за своим здоровьем.

– Ну что ж… – опять начал он. – Я думаю, что Вы связаны с оружием. Поэтому вы здесь.

Это весьма неплохая идея с точки зрения триггеров – вокруг меня целый музей техники. И если мысль за что-либо уцепится, то легко будет по ней пройти и понять кто же я. Но, увы, знаю я про технику не так много.

– Но ведь на ЗАСЛОНЕ есть отделы, занимающиеся военными разработками?

Даже не знаю, как на это реагировать. У каждой хоть немного уважающей себя компании есть разные отделы. Есть и бухгалтерия, и отдел производства, и отдел разработок. А если компания серьезная, то отдел разработок занят не чем-то одним, а множеством проектов. Проекты нужны разным заказчикам. Если бы у вас был стекольный завод, то, наверное, окна бы у вас покупали в основном гражданские лица, а вот линзы покупали бы учёные и военные.

И если бы у вас был отдел, разрабатывающий окна, то он бы ориентировался, в первую очередь, на потребность гражданских.

В технике то же самое. В России сейчас откровенно плохие гражданские (цифровые) процессоры, а вот аналоговые процессоры в России лучшие в мире. Вопрос о задачах. Если в бытовом плане важна скорость выполнения операций, то в военном плане нужна надежность: чтобы ракета, управляемая при помощи вычислений с процессора, имела три-четые-пять степеней проверки.

– Разве гражданский человек будет обладать такими знаниями? – довольно хмыкнул мужчина и перекинул ногу на ногу. Хотя было заметно, что он слегка нервничает.

– Возможно, Ваша ценность как заложника сейчас выросла в разы. А может и упала. Вы как думаете? – спросил он. Кто-то из его окружения (молодых парней в форме) поддерживающе хмыкнул вслед за начальником.

Капля, ударившая по носу, упала на пол. Она проскользила, как пуля, и разбилась. Следом упала еще одна.

Взглянув наверх, ничего увидеть было нельзя. Потолка не было видно во тьме. Тёплые капли периодически падали на головы.

Серьезности разговора это мешало. Окружающие переглядывались. Что им делать? Идти в другое место? Или стоять тут? Вдруг течь, которую дала крыша, готовится прорваться? Умереть придавленным штукатуркой не хотелось никому. Но и действовать невпопад было бы глупо.

Облизнув губы, на которые упала одна из капель, могу утверждать, что известковый вкус присутствует.

Общее молчание прерывает взрыв, от которого я падаю на пол (хорошо, что нет наручников и могу выставить руки), и стрекотание автоматных очередей, сопровождающееся взрывам вокруг.

Крики людей на разных языках. Свист и щелчки пуль.

Некоторые пули находят свою цель и жадно хлюпают. Тот звук, с которым еще живая плоть поражается пулей, не забыть. Если стрелять по мертвой туше, звук будет совсем другим.

Попадая в живое, частички свинца словно с чавкающим хлюпаньем забирают частички жизни из тела. Свинец очень жаден. Если найдет добычу, то постарается не отпустить.

А люди рядом быстро превращаются в тела. Они, конечно, пытаются защищаться, отстреливаться, вызывать подмогу, возможно, кого-то забирают в ответ. Но в итоге становятся кормом для свинца.

От происходящего хочется сжаться, спрятаться, чтобы сражаться речи даже не идёт. В любой момент тебя могут убить не одни, так другие.

Бежать – тоже привлекать к себе лишнее внимание.

Кого-то страх активизирует, а кого-то парализует. Чтобы прятаться, нужно тоже проявить волю. Не вскрикнуть в момент, не шелохнуться, притвориться мертвым.

И в этом сужающемся кольце ужаса есть нечто философское и неотвратимо-прекрасное. Как при взгляде на вырывающийся столб магмы из вулкана: когда стихия может тебя забрать, можно попытаться насладиться последним моментом, прочувствовать его.

Возможно, это твой последний момент, а в буйстве стихии присутствует истинное величие, вызывающее уважение и трепет.

Война во многом такая же стихия. Она учит ценить жизнь и момент. Ты мог дружить с человеком, знать его с детства, а сейчас раз – и его нет. Или еще хуже, если он неотвратимо умирает, истекая кровью.

В моменты, когда спасение невозможно, хочется поверить в загробную жизнь, хочется, чтобы всё не заканчивалось, а только начиналось. Столько несделанных дел, несказанных слов, не пережитых чувств. Так жаль это всё упускать и понимать, что никогда больше этого не будет.

Верховная сновидица Фоа Сян из одной запретной восточной секты говорила, что во снах можно встретить образы многих ушедших. Но что с того? Это ведь лишь фантомы в голове спящего. Ты не можешь продолжить жить после смерти.

Те, кто думает, что, внеся свой вклад в науку, культуру или историю, сделают себя бессмертным, так же заблуждаются. Это сладкий самообман, которым тешат себя люди.

– Ты кто? Это свой! – дергают меня за плечо и отрывают от пола два человека в форме. – Идём скорее!

Повинуясь внутреннему чувство, бегу рядом с ними, пока они отстреливаются от окружающих. Российские шевроны на бронекостюме дают некоторую уверенность.

– Ранен? Говорить можешь? – спрашивает один.

Открываю рот и показываю на отсутствующий язык.

– Вот чёрт! Долго тебя держали? Пытали?

Забегаем в маленький лифт, пока второй отдает команды по рации. На плацу, где еще идёт война, всё в дыму, огнях и телах. Там же тело «лысеющего», в его черепе огромная чёрная дыра.

От взрыва дергает лифт, моргает свет, но он продолжает движение.

На крыше горы, куда он нас вывозит, уже стоит вертолёт. Нас встречают другие военные.

Гул винтов мешает говорить, и все перекрикиваются.

Наш вертолёт взлетает, следом поднимаются еще два сопровождающих.

На удаляющейся внизу площадке остались люди, держащие оборону и ждущие прилёта следующих рейсов.

– Ну что ты, с какого отдела? – сняв шлем, спрашивает здоровяк и протягивает планшет и ручку.

Российские шевроны во время такой операции. Бронекостюм ликвидного типа, не пластинчатый. В него залита неньютоновская жидкость, и её вязкость, по сути прочность, зависит от градиента скорости. Если трогать – мягкая, как тесто, и не сковывает движение. А если попытаться выстрелить, то твёрдая, как камень.

И знание языка тут не поможет. Не могу я притворяться и думать, что всё случайно.

Щелчок снотворного пистолета я слышу даже в вертолете.

Часть 4. Мы

Никакого дождя, никакой просачивающейся крыши ангара. Только жидкая тьма моей капсулы.

А попытка была неплохая. Создать иллюзию моей эвакуации. Того, что меня пришли спасать «наши». Правда, пришли спасать только меня и при этом не знают, кто я и откуда.

С точки зрения психологических триггеров накал ситуации был действительно сильный, масштабный. Но недостаточно продуманный.

Даже то, что я сейчас думаю, помогает им совершенствоваться в своих играх. Это не страшно. Мне, по крайней мере, будет веселее. Однообразные допросы надоели, теперь что-то новенькое.

Но когда ты захватываешь огромную военную базу, последнее, что тебя должно интересовать, – это человек в халате на полу.

Я даже думаю, что военных на той базе не понарошку убили. То есть они, сами того не зная, играли роль триггеров. Их жизнь закончилась ради того, чтобы я что-то рассказал. Но им не повезло и умерли они зря.

Интересно, а если человек умер зря, можно ли сказать, что он жил зря?

Наверное, те солдаты, которые меня эвакуировали, уйдут со службы. Потому что понимают и своими глазами (руками и автоматами) убедились, что их могут точно так же пустить на убой.

Просто кому-то другому отдадут приказ. А они будут пытаться прожить лишние минуты.

Но отсутствие военной службы их от этого не спасёт. На гражданке они точно так же могут стать мясом ради чьих -то амбиций.

Лепить российские шевроны во время операции… Еще бы бутылку водки и балалайку взяли.

Но при этом современный польский бронекостюм. В них стреляли тоже по-настоящему. И ради чего? Ради чего они служат? Просто ради денег?

В этот раз после «душа» мне выдали не только халат, но и тапочки. Как сказать «выдали» – вставили ноги в резиновые шлёпки.

Интересно, а те, кто меня ведет, знают о том, что произошло с теми, «кто меня вёл в тот раз»?

Были у тебя коллеги, охранники-конвоиры. Но начальство их решило слить. Как тебе работается после этого? Скучаешь ли по коллегам? Боишься ли за свою жизнь?

Тёплый летний воздух наполнил лёгкие, как только мы вышли на улицу. Могу с уверенностью сказать, что это вечерний воздух. Ароматы затухают к вечеру, пройдя пик своего буйства.

Земля под ногами (пусть и в резиновых тапочках) ощущается совсем по-другому. Даже не то, что травинки щекочут ногу, а то, как поверхность пружинит. Нога не проваливается, как в трясину. Почва лишь слегка проминается.

На предприятии у нас был большой сад, чтобы сотрудники могли провести время и отдохнуть. Для каждого определение «большой сад» имеет своё значение. В нашем случае это парк-заповедник площадью шестнадцать квадратных километров. Тут есть и несколько прудов, крупное озеро, речка. Как в песне «… и лесок, в поле каждый колосок».

Неподалеку с корпусами просто цветочный сад, за которым ухаживают сами сотрудники (это очень полезно как терапия, помогает бороться со стрессом и к тому же улучшает работу мозга). За цветочным садом ряды плодовых деревьев. Потом, в зависимости от направления, либо малый пруд, либо поле. А дальше лес. Лес смешанный – есть и хвойные, и лиственные деревья.

Говорят, идея создать такой «парк» пришла руководству неслучайно. Экспериментальным путём было доказано, что окружение себя природой положительно сказывается на эффективности рабочей деятельности по сравнению с более антропогенной средой.

То есть клерк, живущий в бетонном городе и работающий в стеклобетонной коробке, к которой он едет на подземном железном электрическом змее, выгорает и устает быстрее, чем тот, кто бывает на природе.

Для человека более свойственна естественная среда, а не та, которую он сам творит.

И поэтому сотрудники предприятия могут выйти, полить цветы, найти в лесу какую-нибудь ягоду, искупаться. Да и шашлык поесть на обед, а не котлетку с пюрешкой. И это правило едино для всех: и для инженера, и для уборщицы, и для повара.

Благодаря площади нашего «садика» тысячи сотрудников могут гулять там и не встретить друг друга.

Нетипичный запах муската вырвал из воспоминаний. Мешок сняли с головы и усадили в плетеное кресло.

Девушка в красном платье с неоправданно широким декольте сидела напротив и улыбалась, прикусывая губу.

Обычно сразу начинают диалог. А тут что-то новенькое… Или старое. Забыл!

А она хочет, чтобы я вспомнил. После этой мысли девушка кивает.

Вспомнил-вспомнил-вспомнил. Память… У кратковременной достаточно большой объем, но она не долговечна. В долговременную переходит лишь пятнадцать-двадцать процентов…

Опыты Теодора Бергера! Кстати, очень много везде (и у нас в России) нейрофизиологов с фамилией Бергер. Но тот Бергер кое-что интересное открыл на мышах, потом подтвердил на приматах, а в 2015 году «перестал вести научную деятельность» после приглашения работать в ВВС США.

Открыл свойства гиппокампа, позволяющие обучать необущающегося. Когда один грызун учился выполнять команду и получал вознаграждение, его мозг кодировал эту связь стимула и реакции. Устройство, разработанное Бергером, кодировало эту информацию, и другая часть устройства у другого грызуна (просто сидящего в клетке в другом помещении) декодировала для его гиппокампа. У второго грызуна так же формировались необходимые белки, и происходило научение тому, чему он не учится.

Бергер сказал (и скорее всего доказал), что можно так же обучать людей (например, пилотов). Но, скорее всего, эти свойства научения будут использованы не в благих целях…

– Очень рада это слышать, – сказала девушка. – Ты молодец, быстро восстанавливаешься и скоро сможешь вернуться к работе. А пока ты свободен. Мы всегда с тобой на связи. Хорошо, что от тебя ничего не удалось узнать. Мне запрещено выражать эмпатию, но не переживать её я не могу. Ты чудесен, и мне жаль, что столько всего тебе пришлось пережить, – промокнув глаза платком, девушка поспешно уходит в сопровождении охраны.

На веранде остаюсь я, летний вечер, пустое кресло и аромат её духов.

Рядом стоит стол, под которым здоровенная вещевая сумка. Там и деньги, и документы, и одежда. Всё что нужно, всё, что я себе оставлял.

Может быть счастье, а может новый виток пыток – пытаться жить обычной жизнью без надзора, конвоев и «жидкой тьмы».

Многие искали, какими тайнами я обладаю и чем руковожу на предприятии. Часть из них даже умерло, так и не узнав секретов.

А я сам и есть секрет.

Как и каждый человек.

Которым я мечтаю стать.