Последний сын графа

– Э-э, мы встречались по делу, – заюлила она.

Убедившись в своих подозрениях, что ее родословная писалась не в старых замках, я повернулась к Виктории и жестом попросила визитку. Мне очень хотелось знать, кто это. Чтобы внести ее в список своих врагов.

Корина Кёниг.

Ее фамилия казалась знакомой. И упоминание пола, – мраморного пола, – намертво зависло в мозгу. Он тихо щелкал, переваривая детали… Где я ее видела? Где же?.. Где? И тут, перед глазами, вдруг возник список, что я составила для Филиппа. Клининговая служба! Очень известная, очень крупная, но… и биография хозяйки поднимается во весь рост. Селфмейд. Очень бойкая и очень ядовитая дамочка, – я даже видела ее ролики на Ютубе. Она вела тренинги по открытию собственного бизнеса. И прямо-таки браншировала тот факт, что начинала в отеле обычной горничной.

– Ах, вы, лживая!.. – воскликнула я, якобы в шоке и мой голос достиг самых дальних углов.

Я пока не была взрослой светской дамочкой и вполне могла позволить себе и вопль, и слезы по матери, и наивную оскорбленность в том, что мир оказался не так чист и светел, как я считала.

– Марита, она же основательница клининга «Аэрфликс»!

– И что? – толерантно ответила Марита. – Среди моих подруг есть даже наследница империи, которая производит биотуалеты.

– Мама в жизни с ней не встречалась! Ты же знаешь, она была не как ты и в жизни своей не заговорила бы с женщиной, которая не может назвать пять колен предков. И она никогда не бывала у нас.

– Не понимаю, – простодушно сказала Марита, притворившись, что в самом деле не понимает.

– А все очень просто. Она никогда у нас не бывала, в отличие от девушек, которых я приглашала к нам. Ты же знаешь, мама не выносила у нас посторонних, и я приглашала «Аэрфликс». И вот она стоит тут, притворяясь подругой мамы и говорит: «нырнула в мраморный пол». Ты понимаешь, что это значит? Ее уборщицы шпионят за нами! – я вскинула ладони ко рту. Я в жизни, наверное, не называла Джессику мамой и теперь само слово сидело в горле, словно комок волос. – Господи, Марита! Я всем в семье эту фирму советовала. В том числе, для уборки Западного крыла. Они что-то не то про Ральфа услышали и теперь эта женщина рассказывает всем бред про ребенка графа!

Марита округлила глаза. Прижала ладонь ко рту, словно ее собственный мир упал и разлетелся на части.

– Коринна! – возмутилась она.

– Что ты несешь, малолетняя истеричка?! – проснулась в Коринне горничная.

Я даже не обернулась:

– Я обожала ее канал, все ее ролики смотрела. Она подчеркивает, что ее девушки – это ее семья. Как здорово, а? Семья! Наверное, каждый вечер сплетничают за ужином, кто из клиентов куда нырнул, какой у них пол и насколько богаты дети!

– Но Виви, – не унималась Марита. – Ты не можешь обвинять ее голословно.

– Что значит, голословно? Она сказала: «мраморный пол»! Она никогда не бывала у нас. Ни разу! Ты сама знаешь, какой заносчивой была моя мать и с кем она водилась, с кем не водилась. Откуда эта женщина знает, какой у нас пол? Филипп специально заказывал его из Флоренции!

На этот раз уже фрау Кёниг стала под цвет колготок.

– Твоя мать была алкашкой и сумасшедшей, как ее мать! – выкрикнула она, уже не заботясь о том, что ее все слышат.

– И вы, наверное, бухали вместе в психушке! – съязвила я. – Иначе, где вы могли стать «близки»?!

– Отвратительно! – поведала Марита всем сразу и позвала стилиста. – Пожалуйста, проводите нас в кабинет. И я прошу, Петер, в будущем: никогда больше не записывайте нас на одно время!

– Какой позор, Марита, – куковала я. – Что я скажу семье? они ведь мне доверяли? Ее уборщицы работают почти что на всех, кто не держит горничных… Как я буду выглядеть? Ведь это я их всех рекомендовала. Какой кошмар? О, лучше мне умереть!..

– Спокойно, детка! – говорила Марита, держа меня за руку и притворялась, что не видит обращенных к нам глаз. – «Аэрфликс» была надежная и достойная фирма. Ты не могла знать. Все будет хорошо. Все знают, что ты хорошая девочка и хотела помочь.

– Мне кажется, будет лучше, если вы сейчас постараетесь успокоиться и позволите стилистам начать, – тактично вмешалась Виктория прежде, чем мы вошли в кабинет. – А я создам общий чат и всех сразу извещу.

– Вы – ангел, Виктория! – трагично сказала я, театральным жестом швырнула в ведро визитку и бросив в мусорное ведро, вошла в кабинет за Маритой.

Стилист оглушительно захлопнул за нами дверь…

Это был залп в честь первой моей победы

Маркус и отец завтракали, Лизель с кем-то говорила по телефону, встав у окна.

Ее чемоданы стояли в холле, что означало: она опять уезжает. А ведь только приехала! Не удалось даже толком поболтать. Я села на свое место, по сравнению с поисками стилиста и начатой войной, сам вечер был очень скучный.

Только Маркус оказался в своей среде и обсуждал какие-то политические течения. Марита вела светскую беседу, Ральф и Филипп обсуждали свои дела. Я тоже, конечно, с кем-то знакомилась, с кем-то говорила. Меня обучали и светским манерам, и ничего не значащей болтовне, но скука накатывала все жестче и вскоре я просто попросила подать машину.

– Доброе утро! – сказал епископ, сложив газету.

С четверти страницы бил в глаза уже знакомый слоган и яркий маревом восходила Жопа.

Что за дерьмо?!

Почему я не могла прославиться чем-нибудь достойным? Что не стыдно показывать родственникам и говорить: «Это – я!» Почему все, что выглядит Птицей Счастья, влетает в мое окно больничными «утками»?

Теперь еще и Марита решила со мной дружить, поскольку мы обе с ней согласились, что Штрассенберг – это Вегас. Необязательно выносить наши планы на всеобщий обзор. И я, пьяная от победы, не подумавши согласилась. За столом пустовало место, с табличкой «Коринна Кёниг» и Марита заговорщицки улыбалась мне…

…Совсем, как Лизель, которая вошла в столовую вслед за мной.

– Что за вид? – осведомилась она.

– Так… Сон приснился. Отвратный сон.

– Дружба с Маритой?

– А? Нет! Чуть лучше. Мне снилось, я занималась сексом с моим отцом, а ты нас застукала.

Отец, который явно слышал о снах похлеще, лишь улыбнулся. Прихожанки любят рассказывать свои сны, особенно когда священник хорош собой и не стар. А вот Маркус дернулся. Чуть кофе на себя не пролил.

– И что было дальше? Я присоединилась? – спросила Лизель, положив ладони ему на плечи и кончиком пальца обвела ухо.

– Нет.

– Это хорошо. Двоих он не потянет после инфаркта. Маркус, ты что ли покраснел?

– Можно в этом доме хотя бы позавтракать, не обсуждая секс?

– Можно, – она изящно скользнула на стул и подмигнула мне. – Мы обсуждаем не секс, а сон про него!.. Теперь, расскажи мне все, моя дорогая. Ты тоже послушай, Маркус. Поможешь растолковать!..

После завтрака Лизель велела подняться в ее салон.

Теперь она больше не улыбалась. И не пыталась притворяться, будто все хорошо.

Ковры в холле заменили, но всякий раз проходя то место, мы все ускоряли шаг. Джесс умерла, но так, что будет жить вечно. И мои дети будут пугать друг друга рассказами о сумасшедшей бабушке Штрассенберг, чей призрак бродит по Галерее, чтобы их утащить.

Мысль о детях была навязчивой. Навязанной мне извне. Но казалась личной.

– Что с Себастьяном?

– Мы поругались. Это считается?

Лизель мрачно закусила изнутри щеку.

– История повторяется, – я села и посмотрела на свою бабушку.

Я никогда не думала о ней так. Всегда считала ее подругой… Но Лизель была кем угодно, кроме подруги.

– Джесс мне рассказывала, но я не верила ей. Я верила всему, кроме правды… Теперь я вижу, что Джессика не врала. И если так, если я для тебя просто матка на ножках, я сэкономлю тебе усилия.

Она обернулась, смерив меня холодным обжигающим взглядом. Она никогда еще не смотрела на меня так.

– Вернешь мне годы, что я потратила на тебя?

– Потратила на меня?! Ты притащила сюда богатенькую девчонку, заставила ее залететь… Все только ради денег! А сейчас хочешь, чтоб мои деньги остались в этой семье. В угоду своему чокнутому любовнику. А где семья?! Он уже раз устраивал брак Себастьяна, что в итоге? Первенец покончил с собой, Филипп предпочел кастрацию, Фердинанд – гомик, а близнецы – кретины и слабаки. Рене, может что-то и смог бы, но корь поставила на нем крест. Какую семью он собирается возрождать?!

Лизель не ответила.

– Нет уже никакой семьи! – продолжала я. – И я не стану рожать детей, как Марита. Она хотя бы имела титул, а что за свою испорченную фигуру получу я? Второе место при этой хнычущей размазне?! После вчерашнего я ее больше абсолютно не уважаю! Она – слаба! И я стану точно такой же!

– Ты не испортишь фигуру, если родишь сейчас, – вкрадчиво заговорила Элизабет. – Ты видела тело Джесс, ты видела мое тело… Один ребенок, Виви, всего один! И Мартин завещает ему все деньги.

– Миркалла тоже все завещала мне. И посмотри на меня! Я просто подыхаю от счастья!

Лизель вздохнула.

– Послушай, Ви. Возможно, я ни в чем особо в жизни не преуспела, но я смогла обеспечить достойное состояние своим сыновьям. И да, я привела богатенькую девчонку. Тебе, ее дочери, никогда не придется спать с мужиками, чья привлекательность лежит в банке. Тебе никогда не придется прятать свои драгоценности в пруд… Роди ребенка и деньги Миркаллы сразу же перейдут на твой счет.

– Всего лишь!

– Тебе только кажется, будто девять месяцев – это очень долго. Но ты заметить не успеешь, как они пролетят. Себастьян не просто граф, он – красивый мужчина. И у него рождаются красивые сыновья. Когда-то ты все равно захочешь ребенка. Так почему не того, который закрепит за тобой место в клане? Ты еще встретишь мужчину, которого ты полюбишь… Но это может случиться в тридцать, а то и в сорок. И будет поздно иметь детей. Да и зачем тебе в сорок дети?

– Мне лично, дети вообще не нужны! – отрезала я. – Пусть Маркус снизойдет со своего чердака и оплодотворит какую-нибудь земную женщину! Или, Фредерика заставь! Я не хочу рожать вам с Марти игрушку, которой вы что-то будете завещать!

Лизель подошла и села на стол.

– Оглянись вокруг. В этот дом я вложила всю свою душу. Вложила в надежде, что у моих сыновей будут дети, а у детей – еще дети. Но мои сыновья пошли в своего отца. И все это однажды отойдет детям Ойгена…

– За что ты так его ненавидела? – спросила я.

Элизабет рассмеялась, откинув голову. Безумным, почти что ведьминским смехом.

– Если не считать того, что он так и сяк засирал мозги Доминику, да пытался меня завалить всякий раз, когда я случайно оказывалась поблизости? В буквальном смысле: схватить за талию и опрокинуть на пол… Хм, дай подумать. Может, за то, что он буквально удушил долгами моего мужа? Или, скажем, за то, что он меня изнасиловал-таки, когда Доминик погиб? Где-то через полгода?

Я вытаращила глаза.

– Изнасиловал?..

– Ну, это я так всем говорила, – Лизель рассмеялась и ее глаза сверкнули от ярости. – На самом деле, это все была я. Сама его соблазнила. Ойген сказал, что я пыталась отсрочить платежи по долгам и предложила расплатиться натурой, а теперь пытаюсь его подставить за то, что он согласился. О полиции не было и речи. Ведь мы же Штрассенберги. И граф, который сам был в долгу у Ойгена, спрятал глазки и велел мне признать, будто так все и было.

Она вздохнула и на миг запрокинув лицо к потолку, умолкла.

– Мне было настолько погано, что я готова была признать что угодно. Лишь бы мне позволили встать и уйти. Мне позволили. А вечером Ойген сам пришел ко мне. И объяснил новые условия по долгам Доминика… Мария побежала к графскому дому, просить о помощи, но встретила по дороге Мартина. Он не мог вернуть Ойгену деньги, зато набить ему рожу он мог. И он набил, – Элизабет рассмеялась и ее глаза потеплели. – Когда мой Марти ворвался в комнату, я размахивала ножницами и орала Ойгену: «Я убью тебя, если ты подойдешь!» А через три минуты, уже орала: «Ты его убьешь!» и пыталась оттащить Мартина, который повалил Ойгена на ковер и махал кулаками, как ветряная мельница…

Я улыбнулась сквозь слезы. Помолчав, Лизель продолжила свой рассказ.

На следующий же вечер, не достучавшись в дверь, Мартин залез в окно ее спальни, до смерти напугав Лизель и Марию, которая сидела с хозяйкой. Успокоив обеих девушек тем, что входить не будет, Мартин прям с подоконника передал Лиз конверт. Внутри были нотариально заверенные бумаги: отказ Ойгена от всяких долговых претензий к бедной вдове.

Отправив Марию к детям, Элизабет умолила пьяного Рыцаря сойти с подоконника и ни в коем случае не пытаться выйти через окно. Мол, пусть он лучше ее дискредитирует, чем убьется. Они с Марией снимут сейчас засовы и обратно за ним запрут.

Мартин заверил, что в этом уже нет необходимости. «Поверь мне, девочка! – заявил он с высоты их десятилетней разницы, которая показалась Элизабет смешной. – Если Мартин фон Штрассенберг берет кого-либо под свою защиту, засовы можно не запирать!»

Мария успокоила мальчиков, за которыми присматривала ее мама, и на цыпочках поднялась наверх. Убедиться, что у Элизабет все в порядке. У нее все было в порядке: Элизабет плакала, уткнувшись Марти в плечо, а тот обнимал ее, повторяя: «Ты в безопасности, Лиззи! Слышишь меня? Я никому не позволю пальцем к тебе притронуться. Ты в безопасности! Ну, не надо плакать! Ничего ты мне не должна!»

…Лизель еще раз глубоко вздохнула и повернулась ко мне.

– Это ты думаешь, будто я заставляю тебя рожать, чтобы угодить Мартину. На самом деле, это Мартин прогибает Себастьяна, чтобы я могла удержать наш дом.

– Граф никогда не женится, и ты это знаешь…

– Это не так уж важно. Даже лучше, для моего плана. Сам граф нам не нужен…

Лишь его сын

Ральф:

На вечер, который устраивала графиня, они пришли вместе. Как раз в тот миг, когда Марита жаловалась мужу на Ви.

– Она совершенно утратила ко мне уважение! Она не отвечает на мои приглашения! Все в семье шепчутся, что я теперь – ноль! Что главной будет эта девчонка!..

Себастьян молча слушал, молча кивал. Потом отвечал, – и каждый раз все более грубо, что главный – он и главным останется, а ее вечера – не то место, куда девчонки хотят попасть.

– Куда она хочет попасть это всем известно! – кричала Марита. – Мне ты не давал покоя с этой мерзостью!.. Почему ты не можешь заняться этим и с ней? Ты просто специально надо мной издеваешься. Только теперь через Верену!

– Зачем она тебе здесь?!

– Она обязана меня уважать! Существует этикет! Мы это обсуждали.

Осознав, что жену не переорать, граф яростно встал с дивана:

– Что ж, дорогая, твое слово – закон. Поезду и привезу ее. Только для тебя лично! – и хлопнул дверью.

Марита едва не расплакалась.

– Педофил! – прошептала она, подчиняясь какой-то логике, которую Ральф не мог объяснить.

И тут же вышла: начинали прибывать гости.

– Спорим, он не вернется? – спросил Филипп таким тоном, словно ему плевать, но голос был низкий и злой.

– А ты бы вернулся? – Ральфу совсем не хотелось успокаивать еще и его.

Все вечера, на которые он когда-то хотел попасть, оказались долгими и скучными. Ему претили люди «искусства», претило их внимание к его красоте… Особенно, желание, изучать его лицо пальцами. Его бесили их разговоры, сплетни, истерики и ханжеское вранье. О том, что люди перестали разбираться в искусстве. И каждый раз, когда ассистентка Мариты, – другая, не та, что покупала им лосось из морковки, – звонила, Ральф вспоминал Баварию. Свой собственный вопль: «Тогда почему он ни разу не пригласил меня в общество?!» и безудержный смех Верены.

«Он просто любит тебя, глупый идиот!»

– Спорим, она его сделает?

– Он не хочет.

– Не притворяйся кретином! Не хочет, потому что она сейчас прет, как танк. Но ты сам знаешь, как она это делает. Сперва истерит, а потом вся такая нежная: «Ой, а сто я такова сдевава? Ой, пвости!» И все, ты уже у нее в постели. Лежишь, такой, типа, укротил и понимаешь, что в самом деле, укротили тебя. И что это все – подсудное дело.

Ральф рассмеялся, хотя и не очень весело.

– Ей семнадцать, не беспокойся. У него разрешение от Лизель и кардинала.

– Да, заткнись ты! – вскипел Филипп и в его глазах плескалась такая ярость, что Ральф едва не дал ему в морду. По инерции, чтобы усмирить свою боль.

– Ты сам ее бросил, – напомнил он.

– Потому что ты этого хотел!

– Я этого не хотел! Это ты сперва психанул, что ты не единственный, а потом вдруг вообразил, что вы Джесс сгубили. Хотя все что было, только твоя вина. Это ты нажрался и не закрыл дверь!

Филипп махнул на него рукой и отошел на зов матери.

Ральф проводил его взглядом и закрыл дверь.

Он навсегда утратил вкус к вечерам Мариты. Он, вообще не пришел бы, если бы не отец.

Ральф никак не мог взять в толк, что Филипп совершенно не ревнует его к Себастьяну. Будь он его старшим сыном, он никого бы с ним рядом не потерпел. Филипп только пожимал плечами, словно отец утратил для него смысл.

А Ральф преклонялся перед ним. Почти так же пылко, как в детстве, когда слушал сплетни тети с товарками и только воображал тогда, что Себастьян – его отец.

Себастьян платил ему той же привязанностью. Он представлял Ральфа, начиная со слов «мой сын», он спрашивал его мнения, занимаясь финансовыми делами семьи и первому, наравне с Филиппом, показывал лучших жеребят. Родственники, которые в самом начале, в его отрочестве, едва замечали подростка, теперь присылали приглашения на семейные вечера, и дети называли его «сын графа».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.