На скалистом берегу

Дождь прекратился, выглянуло солнышко. Малой оживился и стал рассказывать, как он вернётся домой, возьмёт кредит, купит «тачилу», немного денег отложит, и будет жить в кайф.

– А дальше что делать собираешься? – спросил я.

– Школу надо закончить, учиться пойду, – незнакомые мне нотки проскочили в его голосе.

– В вечернюю?

– Ага…

– Хорошо, но бензин-то в Мерс сам не потечёт, делом-то каким заниматься будешь, как зарабатывать? – не унимался я.

Малой посмотрел на меня и засмеялся, давая понять, что он не дурак.

– Умею я одно дело офигенно делать, но тут ещё обмозговать надо, – уже в своей привычной, блатной манере ответил он.

– Наркоту что ли, толкать?

– Нет, это лажа, не по мне, – серьёзно отреагировал Малой.

– Тогда сутенёром….

– Не, не, не… у нас в городе гостиничка есть, туда разные крутые с баблом приезжают, девок наших снимают. Одноклассницы предлагали у них сутенёром быть. У меня в этой гостиничке друган работает, – серьёзно посмотрел на меня Малой, – но я отказался. Беспонтовое это занятие.

В этот момент мы подошли к повороту дороги, откуда вправо уходила тропинка в лес. Там, в глубине, я заметил домик.

– Вот бы такой же домик себе в лесу поставить, баньку там соорудить и с друзьями по выходным приезжать париться, а…? – размечтался я, и мы разговорились о прелестях русской бани.

Лёшка убежал вперёд и теперь стоял безмолвно у подножья, скрестив руки на груди, с деловым видом глядя в нашу сторону. Мы стали что-то кричать ему и махать руками. Он не реагировал.

В эмигрантскую обитель вступили, когда уже смеркалось. Встречали нас Карабас и Глеб. Он вернулся из отпуска, привёз чёрного хлеба, шпрот, копчёного мяса и конфет. Местные продукты, конечно, хороши, но по вкусу мы предпочитали своё, и если кто-то уезжал на побывку, то неизменно возвращался с гостинцами.

В доме царило оживление, безумно вкусно пахло ухой. Карабас заканчивал кашеварить, Глеб раскладывал продукты, а мы переодевались, периодически забегая на кухню, чтобы обменяться впечатлениями и подразнить себя аппетитным запахом.

Вода в душе казалась необычно теплой и ласковой, одежда – непривычно сухой и комфортной, а суп по-домашнему вкусным. Кэтлин посидела с нами и ушла за компьютер, с сестрами общаться. Малой, наш «горный скакун», разомлел и развалился в кресле, чувствуя себя героем дня. Весь вечер только о нём и говорили.

Глеб дослушал наш рассказ о злоключениях и произнёс тост:

– За день знаний!

– В смысле? – уточнил Карабас.

– Праздник сегодня, первое сентября – День знаний. Начало учебного года.

– Что, сына в школу отправил?

– В первый класс.

– Солидно, с ранцем?

– А то, – засмеялся Глеб, – теперь только на Вы и по имени-отчеству.

– Как его, Борисом зовут? Борис Глебович, значит.

– Га, га, га… Старый, прикол, да! – Малой аж подпрыгнул.

– Солидно звучит, между прочим, зря гогочешь, – отозвался я, – Не обращай внимания, Глеб, это у него ещё с горы заскок. Он и меня обсмеял, когда я в гостевой книге полное имя указал.

– Ну и дурак, – равнодушно ответил Глеб.

– Да прикололся я. А вообще, нигде в мире отчество уже не используют.

– Это ты сейчас лоханулся, Малой. А ещё считаешь себя русским, – заметил Алексей.

– Глеб, ты случаем не в курсе, почему в Прибалтике, да и вообще в Европе, не принято отчество использовать? – спросил я.

– Чтобы не путаться.

– В смысле?

– О праве первой ночи слышал? Это право господ, помещиков провести первую ночь с невестой, его крепостной. В России это право во времена правления княгини Ольги, в девятьсот сорок шестом году, на налог заменили. А в Европе до конца семнадцатого века использовали. Поэтому у них и наследство переходило к младшему сыну, так как старшего не считали членом семьи.

– Почему? – оживился Малой

– Блин, не тормози, почемучкаешь как первоклассник, – не выдержал Алексей. – Что тут не понять? Первая брачная ночь за барином, и если родится ребёнок, он чей? Барина.

– А если не его? – не унимался наш «горный скакун».

– Если, не если… вот и придумали они свою систему, чтобы не путаться.

– Куда тут говорить об отчестве, если неизвестно, кто отец, – уточнил Глеб, – но в России отчество стали использовать раньше фамилии, привязка была строго – по отцу.

– И в сказках, как Русских богатырей звали: Алёша Попович, Добрыня Никитич, – вспомнил Алексей.

– Всё равно не понимаю, какой толк от этого отчества? – спросил Малой.

– Какой толк тебе нужен?

– Это же условность. Просто привязка, чтобы разбираться, кто чей сын.

– Не просто, а чтобы знать и помнить свои корни, кто твой отец, и что он тебе дал. Чтобы и ты, став отцом, чувствовал ответственность за своих детей, ведь они будут носить твоё имя. Вспомни, если бы не Кэтлин, лежал бы ты сейчас в больничке. Откуда у неё это, кто научил её вправлять вывихи, быть такой проворной, смекалистой? От отца.

Поникшим голосом Малой пробурчал:

– Не знаю я своего отца, и мать ничего не рассказывала…

Взволнованный, он вскочил с места и подошёл к проигрывателю. Сменил диск и сел на диван к нам спиной. Из динамиков послышался голос Володи Высоцкого, он пел про непокорённые вершины. Вслед за ним встал Алексей, взял две рюмки и присел рядом с Малым:

– Но ты-то есть, и можешь всё сделать иначе – по-человечески.

О чём они говорили дальше, я не слышал. Глеб стал рассказывать мне о лошадях. Во время отпуска с друзьями он впервые ходил кататься на лошадях. Давно хотел, но только теперь сложилось. Сел на лошадь, разнервничался, а она как начни под ним брыкаться, чуть не скинула. Тренер заметила и говорит: «Собранней надо быть, собранней. Если уж я чувствую вашу неуверенность, то лошадь – подавно. Ей нужны чёткие указания, но слов она не понимает». Подумал я тогда: вот и жизнь, как лошадь – нет у тебя чёткого представления о том, откуда и куда идёшь, вот и брыкается она, всё скинуть норовит. Но к чему такая мысль возникла, в толк взять не мог.

До глубокой ночи играли мы в нарды, рассказывая друг другу байки и анекдоты, пока Карабас не уснул прямо в кресле. Потянуло в сон и остальных. У меня болело горло, и я никак не мог понять, от чего, пока не вспомнил как орал там, наверху. Ощущение восторга вновь охватило меня и безудержно захотелось с кем-то непременно поделиться своими впечатлениями, и я стал их записывать. Кэтлин собралась и ушла к себе в комнату. С того дня мы, кстати, стали называть её по-свойски – Катюха.