Три факта об Элси

«Что бы мы без вас делали, мисс Клэйборн», – говорят они.

Сегодняшняя уборщица на редкость небрежна. Плоскостопие, маленькие кисти рук, кольца в носу, губах, бровях – везде, кроме ушей.

За окнами туман. Такой туман оглушает небо до самого горизонта и не пропускает дневного света, но я сразу разглядела незнакомца через окно. Он сидел на одной из скамеек посреди двора, глядя на двенадцатую квартиру. На нем были вчерашняя шляпа и серое пальто, хотя узнала я его не по этому, а по манере теребить воротник, носить мягкую фетровую шляпу – вообще по внешности. Знакомых замечаешь даже в толпе – что-то в человеке прямо-таки бросается в глаза.

Я хотела показать его уборщице с кольцами – мне хотелось убедиться, что она его тоже видит. Вы же наверняка слышали, что с возрастом мозг начинает придумывать всякое из ниоткуда и изобретать невообразимую чепуху. Но девица что-то бормотала себе под нос, возя тряпкой по каминной полке, а у меня испытательный срок. Мисс Амброуз не стала углубляться в подробности, но я не сомневалась – галлюцинаций она не одобрит.

Когда я снова повернула голову к окну, новый жилец по-прежнему сидел посреди двора, только положил локти на спинку скамьи, как всегда делал. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мне захотелось побарабанить по стеклу, чтобы он обернулся, но я не могла.

– Мисс Клэйборн! Мисс Клэйборн, теперь все в порядке?

Я осталась стоять неподвижно.

– Нет, не все, – ответила я. – Все настолько далеко от порядка, насколько только может быть!

– Но я уже дважды вытерла каминную полку! Если я снова начну ее вытирать, то опоздаю к следующему человеку.

Девушка встала перед телевизором с флаконом чистящего средства. Кольца на ее лице напоминали восклицательные знаки.

– Я не о каминной полке, – сказала я. – Вон, Ронни Батлер сидит на скамейке. Вы его видите?

Иногда слова сами вылетают изо рта. Еще не договорив, уже понимаешь – зря, но поздно, остается только дослушать себя.

– Кто такой Ронни Батлер? – спросила девица. От любопытства кольца образовали на ее лице новый узор.

– Кое-кто из давнего прошлого. Я его когда-то знала.

Я одернула занавеску, хотя она висела идеально прямо.

Девица начала собирать свои флаконы, тряпки и фланельки и складывать в маленькую розовую корзинку.

– Это же хорошо! Сможете наверстать упущенное.

Я взглянула на двор. Ронни встал и пошел по дорожке, ведущей к главным воротам.

– Нет, – произнесла я, – в этом нет ничего хорошего.

– Но отчего же?

Я не стала торопиться с ответом. Подождала, пока наполнится розовая корзинка, пока послышится щелчок закрывшейся двери и шарканье плоских стоп по коридору. Я выждала время, прежде чем ответить на вопрос. Слова отчего-то прозвучали шепотом:

– Потому что Ронни Батлер утонул в пятьдесят третьем году.

– У тебя когда-нибудь было, чтобы ты видела то, чего нет?

Элси вернулась от педикюрши и сейчас восхищалась ее мастерством, разглядывая пальцы ног через колготки.

– О, да постоянно! – отозвалась она.

– Да?

Элси пошевелила пальцами, суставы захрустели в 30-деновой темнице.

– Мне казалось, что идет дождь, а когда я выходила, оказывалось, дождя нет. А еще мне часто казалось, что молока в холодильнике больше, чем на самом деле.

– Нет, я про другое. Тебе когда-нибудь люди мерещились?

Элси перестала шевелить пальцами и подняла голову.

– Странный вопрос. Пожалуй, нет, – сказала она. – С другой стороны, разве это можно проверить?

Я не отходила от окна с той самой минуты, как увидела Ронни – или решила, что я его вижу. Я смотрела, как расходится по корпусам персонал, как посетителям приходится с черепашьей скоростью шаркать по дорожкам, прогуливая престарелых родственников, но незнакомца я больше не видела. В двенадцатой квартире было тихо и пусто, на скамье тоже никого. Может, я его придумала? Может, разум начинает уходить по мосту между настоящим и прошлым, не заботясь о том, чтобы вернуться?

Элси пристально смотрела на меня:

– А кто конкретно тебе привиделся?

– Никто. – Я начала выравнивать безделушки на тумбочке. – Надо сходить в оптику, пора очки поменять.

– Ты их совсем недавно меняла, – возразила Элси. – Почему ты все время берешь вещи и кладешь их точно так, как они лежали?

Не поправив открытку с видом Брайтона, я повернулась к Элси. Все ее беспокойство легко уместилось бы в спичечный коробок.

– Ты никого не видела, пока шла сюда? – спросила я.

– Да вроде нет, – нахмурилась Элси. – А что? Кого ты видела?

– Мисс Биссель, – ответила я. – Человека, который приносит почту.

– Почтальона?

Я кивнула.

– И странную маленькую женщину из четвертой квартиры. Круглолицую, которая всегда молчит и не любит ступенек.

– Миссис Ханимен?

– Да, вроде, – согласилась я. – И еще я видела Дору Данлоп. На этот раз не в ночной рубашке, а полностью одетую.

Элси приподняла брови:

– Знаешь, ее ведь отправляют в «Зеленый берег». Я подслушала разговор.

Я почувствовала, как изнутри на глаза давит чем-то горячим.

– Она там не приживется, – прошептала я.

Элси не ответила, но мне показалось, что я уловила легкое пожатие плеч.

– То есть никого интересного ты не видела? – подытожила я.

– Нет.

Я отпила чая.

– Давай уже говори, Флоренс!

– Мне показалось, я увидела человека, которого когда-то знала, – сказала я в чашку. – Вот только не могу вспомнить, как его зовут.

– Интересно, кто же это может быть? Одноклассник? Или с фабрики кто?

Я сделала еще глоток чая.

– Не уверена. Не могу вспомнить.

– Ничего, я вспомню. – Через окно Элси оглядела пустой двор. – Я всегда лучше тебя запоминала лица.

Кроме Элси, у меня уже никого не осталось. Только она поймет, если мой разум окончательно загулялся, бросив меня на произвол судьбы. Шестьдесят лет назад мы хорошенько упаковали прошлое и убрали подальше, пообещав себе, что никогда не будем о нем говорить. Теперь мы состарились и стали другими. Казалось, все, что мы тогда пережили, случилось с кем-то еще, а мы просто стоим и смотрим на это из будущего.

Элси пристально вглядывалась в темноту:

– Надеюсь, я тоже его увижу.

– И я, – буркнула я в чашку.

17:06

Под тумбочкой скопился мелкий мусор.

Поразительно, сколько всего падает за мебель, стоит отвернуться. Я бы в жизни не заметила, если бы не лежала тут, но сейчас я лежу и не могу отвести глаз. Все-таки не умеют наводить чистоту здешние уборщицы. Заткнут уши наушниками и пшикают везде аэрозолями. Некоторые даже телевизор включают и под него работают, не спрашивая разрешения. Я наблюдаю из угла и указываю места, которые они пропустили, а уборщицы косятся и пылесосят вокруг моих ног.

«Пусть убирают, – увещевает меня Элси. – Наслаждайся ролью состоятельной неработающей дамы, Флоренс!»

Но это не в моем характере – не работать. Элси любит отдохнуть, а я всегда была непоседой. Вот почему мы так хорошо ладим.

Иногда одну и ту же уборщицу видишь дважды. Вот в четверг приходит девушка. Или во вторник. Точно знаю – не то в четверг, не то во вторник. Темноволосая и голубоглазая. Одной рукой держит трубу пылесоса, а другой прижимает к уху телефон и вечно в него смеется. Приятный смех. К такому хочется присоединиться, только вот я не понимаю ни слова из того, что она говорит. Мне кажется, она немка. Когда я ходила в магазин рядом с главным входом, у них была там коробка с песочным печеньем. Снизу написано: «Сделано в Германии». Я купила печенье, решив, что оно напомнит девушке о доме. Можно выпить с ней чая, подумала я, растопить лед, познакомиться. Я предложила ей чай, но немка увлеченно разговаривала по телефону и оглушительно хлопнула дверью, не дав мне закончить фразу. Наверное, спешила. В этом-то и беда: здесь все спешат. Но можно попробовать выпить чаю в другой раз, когда я оправлюсь после этого падения. Печенью ничего не сделается, оно так и лежит в непочатой коробке.

Может, эта немка меня и найдет – и сразу забудет о телефоне. Он выпадет на пол, но она и не взглянет на него, а опустится на колени на ковер и наклонится надо мной, волосы закроют лицо, и ей придется заправлять их за уши. Ее руки будут теплыми и добрыми, а пальцы слегка сожмут мои.

«Что с вами, Флоренс? Что вы с собой учудили?»

«Не волнуйся, я поправлюсь, – скажу я. – Не переживай из-за меня».

Мы дождемся «Скорой». Немка станет расспрашивать, как это я упала, а я буду мямлить и прятать глаза. Я пока не знаю, что сказать. Помню, как диктор новостей улыбнулась мне и зашелестела своими листками, помню тишину после того, как я выключила телевизор. Когда живешь одна, тишина становится особенной: она обступает и ждет, пока ты ее заметишь. Я пытаюсь замаскировать ее разными звуками, но рано или поздно она всегда возвращается. Или просто тишину слышишь другими ушами? Кажется, я слышу шум. Или голос? Непонятно, почему я вообще упала. Единственное, что помню, – как открыла глаза уже на полу, где мне быть не полагается.

Войдут санитары «Скорой помощи», и горничная встретит их с облегчением, беспокойство исчезнет из ее глаз, потому что при виде белых халатов всегда оживает надежда – все будет хорошо. Разумеется, так выходит не всегда – я-то знаю получше многих других. Один из санитаров отодвинет мебель, второй наденет мне на лицо маленькую кислородную маску. Резинки будут соскакивать с ушей, и медики засуетятся. Меня пристегнут к каталке, накроют синим одеялом, и немка в сотый раз спросит:

«Как вы, Флоренс? Вам еще что-нибудь нужно?»

На улице холод будет пощипывать нос и уши, а глаза начнут слезиться.

«Скоро мы вас довезем, Фло, держитесь, Фло», – будут повторять санитары, и я не стану возмущаться их фамильярностью, потому что у них добрые глаза.

Они поднимут меня и понесут по ступенькам крыльца, и в это мгновение я увижу наши корпуса, тонущие в жидких чернилах ночи, и огоньки жизней других людей, и мне покажется, что я лечу.

И я почувствую себя легкой, как перышко.

Флоренс

В пятницу играли в бинго. Элси заставила меня пойти под предлогом, что мне полезно, но я знала – это только потому, что в прошлый раз никто не выиграл, и вручение приза перенесли.

– У тебя всего месяц, чтобы создать хорошее впечатление, – без обиняков заявила подруга. На мой взгляд, безо всякой необходимости. – Отчего бы не начать сегодня?

Вот так мы и оказались в углу общей гостиной, глядя, как вокруг все силятся расслышать номера. Жильцы сидели, положив ноги на пуфики, с широко раскрытыми ртами глядя на картонки с номерами и гадая, что полагается делать. Мисс Биссель нигде не было видно; вынимать шарики от пинг-понга досталось ее заместительнице.

Мисс Амброуз подняла шарик.

– Двадцать два! – прокричала она.

Все закрякали.

– Простите? – не поняла мисс Амброуз.

– Уточки! – крикнул кто-то.

Мисс Амброуз подняла новый шарик:

– Номер одиннадцать!

Естественно, все засвистели.

Мисс Амброуз поглядела на шарик:

– Что это значит?

– Это язык старости, – не утерпела я. – Вроде «кладовки» и «радиолы».

– И как прикажете на нем разговаривать? – Мисс Амброуз затеребила сережку. – Мне-то всего тридцать с небольшим!

Все уставились на мисс Амброуз, и я уже открыла рот, но Элси многозначительно поглядела на меня, приподняв бровь.

– Не успеете оглянуться, как научитесь, – сказала я, передумав. – Это как проснуться в другой стране.

Мисс Амброуз вытянула новый шарик для пинг-понга. На этот раз попалась двойка.

– Полагаю, это одна уточка? – уточнила она.

– Видите, вы уже совсем освоились!

Мисс Амброуз бросила теребить сережку и кашлянула.

Мы не просидели и десяти минут, а мысли начали разбредаться. Я ничего не могу с собой поделать – они очень часто уходят гулять без меня и, прежде чем я спохвачусь, уже убегают на несколько миль. Не могу точно сказать, когда это началось. Элси предлагает думать о мыслях как о бабочках, но я не могу подавить беспокойство. Я никогда раньше такой не была. Ведь если ты не хозяйка своей голове, то чему ты вообще хозяйка? Мисс Амброуз говорит, это бывает не только с пожилыми, а еще и от депрессии. Видно, подчас жизнь невыносимо горька, и единственная часть тебя, которой удается сбежать от реальности, – это разум.

Так всякий раз и происходит в этой дурацкой общей гостиной. Я смотрела через окно на парковку, гадая, почему серебристые машины так популярны, ведь на них вся грязь видна, и тут увидела Дору Данлоп, для разнообразия полностью одетую. Ее окружала пара представителей администрации, а у ног стоял чемодан и три хозяйственные сумки. Можно было видеть, как сверху торчат кусочки ее жизни: вязанье, шлепанцы, мятый край журнала…

– Вы меня не заставите! – кричала она. Ее голос ворвался в гостиную через открытое окно. – Я не обязана вам подчиняться!

Сопровождающие сосредоточенно разглядывали небо, землю и все, что попадало в поле зрения, только не Дору Данлоп.

– Вы не имеете права меня принуждать!

Многие подняли головы от своих карточек бинго. Мисс Амброуз дотянулась и закрыла окно. Когда она задвигала шпингалет, мне показалось, что я поймала на себе ее взгляд.

Голос Доры больше не доносился. Крошечная серая фигурка посреди парковки, переполняемая никому не слышными криком и отчаянием.

Я подтолкнула Элси:

– Ее увозят в «Зеленый берег». Вон, на парковке!

– Не отвлекай меня, – отмахнулась Элси. – Еще одно число, и мы закончим строчку!

– Но она испугана! Надо пойти помочь, вступиться за нее…

Я обернулась к окну, однако парковка уже опустела. Дора Данлоп и ее хозяйственные сумки исчезли.

– Она уехала. – Я оглянулась на Элси.

Элси смотрела на меня.

Когда мы покончили с бинго, в котором никто не выиграл, и все по очереди сходили в туалет, помощница принесла всем сандвичей с яйцом – комнатной температуры, слишком много кресс-салата и недостаточно майонеза. Элси пропала в дамской комнате, и я раздумывала, не съесть ли и ее бутерброд, чтобы спасти от разочарования, но тут мисс Амброуз вышла на середину комнаты и очень громко хлопнула в ладоши. Очень неуместно, если хотите знать мое мнение, потому что единственное, что всем в ту минуту хотелось слышать, это как зубы входят в ломоть хлеба с маслом.

– У меня новости, – начала она. Волна румянца поднялась из-под яркой блузки и пятнами расцветила лицо. – У нас на этой неделе появился новый жилец.

В этот самый момент я как раз пыталась проглотить яйца с хлебом, но от ее слов еда застряла в горле. Все подняли головы от тарелок, а в дальнем углу две женщины зааплодировали, вызвав слабенькую волну жидких аплодисментов. Единственной, кто не отреагировал, была миссис Ханимен, тихо похрапывавшая над тарелкой хлеба.

– Как вам известно, мы в «Вишневом дереве» особенно тепло встречаем новеньких. – Мисс Амброуз прижала руки к груди с самым сердечным видом. – И я уверена, что все вы присоединитесь ко мне и искренне поприветствуете нашего нового друга и соседа!

Я и не догадывалась, что новенький тоже здесь. Стоял у доски объявлений и вышел вперед.

За последние годы я привыкла не доверять зрению – даже в очках не всегда готова поверить тому, что вижу, но на этот раз сомнений не было. Точнее некуда.

Это он!

Ронни Батлер.

Я сразу поняла. В мире осталось не так много вещей, в которых я уверена, но это одна из них. Он, конечно, постарел, уже не такой самоуверенный, довольно потрепанный, однако подобные мелочи, по большому счету, не меняют человека. Это мелочи. Что не изменилось, так это глаза. Улыбка. То, как он смотрел из противоположного угла гостиной, будто и не исчезал.

За свою жизнь я неоднократно испытывала страх. Он охватывал меня всякий раз, когда я сидела одна в темноте и осмеливалась потянуть прошлое за уголок. Я замирала от страха много лет, стоило рядом случайно прозвучать его имени. Странно, до этого дня меня пугало его отсутствие, но сейчас, когда он стоял меньше чем в десяти футах, я узнала настоящий ужас, с которым ничто не сравнится. У меня будто вынимали сердце из груди.

Потому что он вернулся.

Он меня нашел.

– Счастливый, довольный коллектив… – Голос мисс Амброуз доносился будто откуда-то издалека.

Ронни выглядел совершенно прежним. Некоторые в старости исчезают, когда прошлая и нынешняя ипостась – совершенно разные люди, но морщины Ронни только подчеркивали его суть. Даже шрам был на месте – крохотная отметина в уголке рта, всякий раз исчезавшая при улыбке.

– Надежная гавань на закате лет… – говорила мисс Амброуз.

Закат лет? Что за странное выражение! Закат означает конец, финал, скорое наступление темноты. Отчего-то меня не покидало ощущение, что Ронни ожидал меня здесь найти. Его манера держаться, так он выглядел и на фабричном дворе, и в автобусе, и за кухонным столом, сидя напротив. Раз увидишь этот взгляд и этот вид – и уже не забудешь, даже спустя целую жизнь.

– …поэтому, пожалуйста, поприветствуйте нового жильца двенадцатой квартиры – мистера Габриэля Прайса!

В полной тишине прошло полсекунды, и я услышала свой собственный голос:

– Как Габриэля Прайса?!

Все сдерживаемое дыхание вырвалось с этим возгласом. Скрипнула ножка какого-то стула, кто-то подался вперед, посмотреть. Мисс Амброуз наклонила голову и уставилась на меня.

– К вашим услугам, – Ронни Батлер тронул край мягкой фетровой шляпы.

Он шагнул навстречу, спинка стула врезалась в мои старые кости. Я вновь почувствовала запах той ночи, когда он умер. Я почти могла дотянуться через все эти годы, взять ту ночь руками и унести с собой из комнаты. Пульс бился в горле с такой силой, что я не могла понять, как другие его не слышат.

Ронни взглянул мне прямо в глаза и улыбнулся, и маленький шрам в уголке рта исчез.

Как по волшебству.

– Мы что, уходим?

Я дождалась Элси у дамской комнаты и, едва она вышла, подхватила ее под локоть.

– Уходим, – подтвердила я.

– Давай подождем? Я настроилась на мандариновые дольки…

– Я тебе дома открою целую банку.

– Но как же лотерея? На эту неделю перенесен приз с прошлого раза!

– У меня в нижнем шкафчике коробка печенья, можешь его съесть.

– Дорога не победа, а спортивный азарт, – возразила Элси.

– Слушай, я очень хочу отсюда выбраться.

На дорожке, которая шла по задворкам жилых корпусов, я отпустила руку Элси. Здесь мало кто ходил – по краям скопились желтые листья, и трава, казалось, забыла, что надо расти. Большинство людей предпочитали парадные аллеи с их бордюрчиками и возможностью скоротать время – старики любят компанию. Но я предпочитаю эту тропку. Забытая тропинка, которая может привести к решению проблемы.

В глазах Элси читалось замешательство.

– Фло, что происходит, черт побери?

– Ничего. Ничего не происходит. С чего ты взяла?

Элси опустила взгляд:

– Потому что у тебя руки дрожат.

Мисс Амброуз

– Совсем с катушек съехала, если хотите мое мнение!

Его мнение никого не интересовало, однако диалог для Хэнди Саймона был необязательным условием. Он считал, что мир нуждается в постоянных комментариях, так что он по своей инициативе влезал с объяснениями на случай, если они кому-нибудь пригодятся.

– Хм? – Антея Амброуз разглядывала себя в карманном зеркальце, купленном за способность все увеличивать в десять раз. О покупке она уже пожалела, но отвести взгляд не могла, как невозможно не смотреть на аварию на соседней полосе дороги.

– Вскакивать и так орать! – Хэнди Саймон поволок стол по полу на его законное место. Забытое блюдо сандвичей с яйцом задребезжало на всю опустевшую гостиную. – Как, бишь, ее там…

Мисс Амброуз со щелчком сложила зеркальце, скрывая волнение.

– Флоренс, – подсказала она, – мисс Клэйборн. Боюсь, отправка в «Зеленый берег» для нее всего лишь вопрос времени.

– И как вы их различаете?

Мисс Амброуз бросила зеркальце в сумочку.

– Это моя работа.

Хэнди Саймон взял сандвич с яйцом и отправил в рот.

– Их тут так много, и все похожи одна на другую, – проговорил он, не прекращая жевать. – Если вы не против, я выскочу на улицу, почищу трубы, иначе возникнет затор…

Было время, когда мисс Амброуз задумалась о достоинствах Хэнди Саймона. В конце концов, кроссовки можно вымыть, а волосы подстричь, как показывают в телешоу. Люди покупают новую одежду, делают пробор с другой стороны – и неожиданно преображаются. Тогда мисс Амброуз еще всматривалась в горизонт на предмет потенциального мужа, как потерпевший кораблекрушение ждет спасительного корабля.

– …который помешает эффективному стоку дождевой воды. – Саймон взял еще сандвич. – Что может привести к необратимым повреждениям…

Впрочем, на некоторые корабли садиться все-таки не стоит.

– …и потенциальной угрозе для строений, если срочно не заняться ситуацией.

Иначе тебе всю оставшуюся жизнь будут разжевывать каждую мелочь.

Антея Амброуз направлялась в свою квартиру в дальнем углу пансионата. Она жила отдельно от престарелых, но в ее квартире был точно такой же бежевый палас (мисс Биссель считала бежевый универсальным цветом, который со всем сочетается), и дверь закрывалась с таким же слабым извиняющимся щелчком. Вид из окон точно такой же, и сами окна открывались лишь на крошечную щелочку (опасение, что жильцы станут выбрасываться из окон, распространялось, видимо, и на персонал). Квартира была служебная и предоставлялась вместе с должностью, на которой мисс Амброуз планировала задержаться не дольше года. Она отправляла резюме и в другие компании, и даже один раз ее позвали на собеседование, но в тот день новая старушка решила сбежать еще в пути прямо на светофоре. Антея долго успокаивала бедную женщину и никуда не смогла пойти. А ей даже не перезвонили.

Мисс Амброуз никогда не ходила быстро – не то стыдясь энергично передвигаться в царстве тростей и ходунков, или же старость понемногу пропитывала ее тело, уговаривая присоединяться. Антея не собиралась работать с престарелыми – она мечтала стать стюардессой или пойти в крупное издательство, заняться чем-то гламурным, где можно ходить легко и стремительно. Но жизнь оказалась сродни глубинному течению: как ни старалась Антея бороться и своевольничать, та увлекала ее за собой. Куда проще, думала мисс Амброуз, было бы знать с самого начала, какие у Вселенной на тебя планы. Сколько бы сил это сберегло! Вместо бесцельного барахтанья можно было бы уверенно плыть к своей цели, игнорируя искушения, отвлекающие моменты – и других пловцов, которые борются с приливом.

На территории было тихо. Мисс Амброуз прошла мимо скамеек и пустой беседки, бросив взгляд на японский садик. Она целую вечность убеждала мисс Биссель, что это стоящая идея. Она прочла в журнале, что японские сады якобы помогают обрести внутренний покой и склоняют к внутреннему созерцанию, но мисс Биссель возражала, что неразумно поощрять здешних обитателей углубляться в себя, в их-то возрасте.

Вообще-то, мисс Биссель сказала только: «Я так не думаю, Антея», и мисс Амброуз потратила массу сил, чтобы хотя бы затеять дискуссию. Она редко спорила с мисс Биссель, но в этом случае настаивала на своем несколько месяцев, и начальница в конце концов сдалась. Правда, от фонариков пришлось отказаться из-за мотыльков. Мисс Амброуз гадала, заходит ли кто в этот сад или он просто служит гигантским японским памятником тем временам, когда ей казалось, что она сможет что-то изменить. Сейчас в саду, конечно, никого не было – в это время дня в «Вишневом дереве» безлюдно. Жильцы дремлют перед своими радиолами и чашками остывшего чая. Здесь привыкли спать на ходу, и было очень привлекательным поддержать традицию. Каждый день мисс Амброуз боролась с собой: борьба шла между отрицанием и принятием. Принятием того факта, что хотя в ее квартире и нет поручней, но на стене сколько угодно места, чтобы их привинтить.

Свернув за угол, мисс Амброуз увидела Габриэля Прайса. Он сидел на самой последней скамейке у ее двери под серым и тонким, как бумажный лист, небом, вольготно откинувшись на спинку скамьи. Мисс Амброуз не ожидала увидеть человека, бодрствующего в такой час, и у нее вырвался возглас удивления. Подойдя поближе, она разглядела улыбку на лице нового жильца, но Антея уже начала понимать, что с Габриэлем Прайсом ни в чем нельзя быть уверенной.

– Мисс Амброуз!

– О, зовите меня Антея, мистер Прайс!

Он промолчал, но мисс Амброуз решила не отступать:

– Удивлена увидеть вас на прогулке. Большинство наших жильцов в это время отдыхают.

– Я не верю в пользу отдыха, мисс Амброуз. Для праздных рук дьявол всегда найдет занятие, согласны?

Мисс Амброуз затеребила застежку серьги.

– Хотя откуда вам это знать, конечно. Крутиться тут круглые сутки… Могу себе представить.

– Ну, я бы не сказала. Я…

– Вы прекрасно справляетесь. Взять хотя бы, как вы разрулили маленькую неловкость в общей гостиной.