Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Многие современные исследователи смотрят на зиму 1917/18 года как на один из великих поворотных моментов мировой истории, при котором публично формировались и делились два великих противоречия – тоталитарный и либеральный ответы на возникшие проблемы современности: густонаселенность, индустриализм и урбанизацию. Первая концепция была персонифицирована и четко определена Лениным, другая же, более туманная и менее адекватная, – Вильсоном. Тоталитарный путь предполагал не только насильственный и полный разрыв с прошлым, но и фактическое уничтожение социального и политического наследия человечества, безграничной веры в способность современного индивидуума понять свои проблемы и наметить собственный курс. Из него следовала централизация всей социальной и политической власти, безоговорочное подчинение, направление всех локальных и индивидуальных импульсов к коллективной цели (однако определенной централизованно) и преднамеренная ликвидация значительной части цивилизации в интересах прогнозируемого прогресса остальных. Другая концепция рассматривала этические нормы – в основном уходящие корнями в религию, как в основу всего человеческого роста. Она признавала мудрость и опыт предыдущих поколений, формирующих базовое отношение к проблемам современности, и верила, что все изменения, несущие в себе пользу, должны происходить постепенно, быть органичными и ни в коем случае не разрушительными. Либерализм отвергал необходимость классового насилия и рассматривал личность как цель, а не инструмент социальной организации. Он приветствовал разнообразие мотивов и интересов, фактически считая, что высшая мудрость заключается во взаимодействии разнообразия человеческих импульсов, предпочитал в целом мириться с несовершенствами общества, унаследованными из прошлого, и надеялся, что их можно эволюционно и мягко трансформировать к лучшему, а не пытаться выкорчевать и уничтожить все сразу, рискуя вырвать с корнем и остальное.

Именно эта потрясающая дихотомия, универсальная по своим последствиям, легла в основу русской революции и теперь, в 1918 году, проявлялась в полной мере. Именно ей выпало стать главной проблемой следующей половины столетия. На самом деле русская революция не имела никакого отношения к Первой мировой войне: она не была тем вопросом, из-за которого воевали народы Западной Европы и Америки. Прежде всего война олицетворяла соперничество между европейскими странами и определение места объединенной и укрепившейся Германии как ключевой державы в мировой экономике.

Именно по этой причине, поскольку речь шла о столкновении двух противоположных мировоззрений, первоначальная встреча между союзниками и советским правительством вызвала столько путаницы. Эту путаницу советские идеологи предпочли игнорировать и скрывать. Для мирового коммунизма было более удобно рисовать драматическую картину того, как западные державы 1918 года, напуганные появлением коммунистической идеологии, пытались спастись, задушив советскую власть в ее зачаточном состоянии, нежели признать реальность мира в состоянии войны: усталую государственную мудрость и пробуждение национальных чувств, зацикленных на навязчивых военных идеях.

Но все же это существовало: в 1918 году неразбериха и хаос являлись преобладающими элементами во внешнеполитических отношениях с Россией. Именно из-за них события, которым посвящено это исследование, вызывают столь безмерное и обескураживающее недоумение, но и именно из-за этой путаницы и черпается неповторимый событийный колорит и драматизм.

Глава 1

Русский Север

Начало мировой войны в 1914 году фактически закрыло российские балтийские порты как каналы доступа России к Атлантическому океану. У Северной и Западной России не было прямого морского выхода к Атлантике, за исключением пути, лежащего через заливы и бухты Баренцева моря на арктическом побережье. По состоянию на 1914 год в этом регионе существовал только один сколько-нибудь значимый порт – Архангельск, расположенный в устье Северной Двины на Белом море.

Основанный в 1584 году голландскими купцами, Архангельск вскоре превратился в важную торговую гавань, связывающий Россию и Запад. Он служил альтернативой нарвскому порту в Финском заливе и, безусловно, приобрел огромную значимость, когда связь с Нарвой прервалось. В XVIII–XIX веках ряд событий (приобретение Россией балтийских провинций с превосходным и устоявшимся рижским портом, развитие нового порта в Санкт-Петербурге и первоначальная ориентация российского железнодорожного строительства на балтийские гавани) привел к снижению активности и значения архангельского порта. В начале XX столетия была построена железная дорога, привязавшая порт к общей железнодорожной системе России. Как следствие, его деятельность снова стимулировалась благодаря быстрому росту британского спроса на древесину и другие лесопромышленные товары. К 1914 году это место, несмотря на удаленное расположение, превратилось в административный и коммерческий центр всего Русского Севера, а численность населения стала составлять почти 50 000 человек. Безусловно, Архангельск обслуживал лишь малую долю внешней торговли России в стоимостном выражении, но крупные объемы поставок предполагали высокую транспортную активность.

Порт расположен на восточном берегу Северной Двины в том месте, где большой водный поток расширяется, образуя островную дельту. Несколько каналов тянутся еще на сорок миль через острова к открытой воде Белого моря. Этот район представляет собой прекрасный естественный порт с защищенной якорной стоянкой для сотен океанских судов с огромным пространственным потенциалом. И порт, и сам город лишний раз демонстрируют небрежную природную щедрость, являющуюся выдающейся характеристикой северорусского ландшафта в целом.

К 1914 году портовые доки и склады уже тянулись на целых тринадцать миль вдоль обоих берегов. Хотя основная масса городских зданий состояла из бревенчатых строений (что характерно для всех северорусских поселений того времени), Архангельск мог похвастаться главной улицей – Троицким проспектом, задуманным по впечатляющим образцам великих петроградских аналогов. Он простирался почти на три мили параллельно берегу Двины и был окружен рядом относительно современных постоянных сооружений.

Кроме отдаленного расположения, к самым серьезным недостаткам Архангельска, как порта военного времени, относилась его ледяная скованность на протяжении почти полугода. Навигация закрывалась, как правило, в ноябре и не возобновлялась до конца мая, а иногда даже и июня, хотя с помощью современных ледоколов удавалось сокращать этот период на несколько дней с обеих сторон временного интервала. Иногда можно было добиться некоторого облегчения за счет использования разгрузочных зон вблизи устья дельты. Но факт оставался фактом: внутренняя гавань, составляющая основную зону доков, обычно была закрыта для судоходства на период почти шести месяцев в году. Активность порта значительно возросла в первые годы войны в связи с ростом поставок боеприпасов и военного снаряжения от западных союзников в европейскую часть России. Например, только за лето 1916 года в порт зашло более 600 судов, в 1917-м здесь появились и первые американские корабли быстро растущего военного и торгового флотов.

Следует заметить, что до 1917 года у Соединенных Штатов не было постоянного официального представительства в Архангельске, и в первые военные годы только один местный житель, некий датский бизнесмен, побочно оказывал услуги американской стороне, выступая в роли консульского агента. К лету 1917 года датчанин ухитрился (неизвестно – заслуженно или нет) попасть в черные списки разведслужб союзников как вероятный немецкий шпион. По этой причине, а также и потому, что американские суда теперь начали регулярно посещать порт, правительство Соединенных Штатов решило заменить консульского агента на официального консульского представителя. Мистер Феликс Коул, один из самых молодых вице-консулов военного времени в штате петроградского консульства, был официально направлен в Архангельск в конце лета. Этот выпускник Гарварда пять лет проработал в России по частным делам до поступления на дипломатическую службу и обладал хорошим практическим знанием русского языка. После его прибытия в Архангельск правительство Соединенных Штатов впервые получило независимый источник информации о событиях в северном регионе.

Во время захвата власти большевиками в Петрограде союзники интересовались Архангельском не только как важным транспортным центром европейской части России. В этом городе, как и во Владивостоке, сосредоточилось огромное количество военных припасов, отправленных союзниками бывшим российским правительствам. На складах в Бакарице через реку от города и в портовом участке «Экономия» недалеко от устья дельты скопилось в общей сложности 162 495 тонн военной продукции, ожидавшей вывоза в конце 1917 года. Они включали ценные запасы металлов: 2000 тонн алюминия, 2100 тонн сурьмы, 14 000 тонн меди и 5230 тонн свинца. Эти поставки не только были предоставлены союзниками из их собственных небогатых запасов военного времени, но фактически были взяты Россией в кредит и отправлены в Архангельск крайне скудными союзническими транспортными судами, чрезвычайно необходимыми на других театрах военных действий. Вполне естественно, что правительства стран альянса испытывали острую озабоченность судьбой этих поставок и считали себя вправе иметь голос при принятии решения о том, что следует делать с ними дальше ввиду выхода России из войны.

Политическая ситуация в Архангельске в первые же недели, последовавшие сразу за ноябрьским переворотом, не отличалась от царящей во Владивостоке. Удаленность от российского центра, заметное присутствие и заинтересованность дружественных представителей союзников и возросший космополитизм сообщества, ориентированного в первую очередь на внешнюю торговлю и судоходство, в общем своем сочетании замедлили продвижение большевистского движения в этом регионе. К этим факторам добавилась и значительная зависимость города от поставок продовольствия из-за рубежа, то есть от обстоятельства, становящегося все более важным по мере их сокращения из дезорганизованных внутренних районов России.

Перед лицом этих факторов революция в Петрограде изначально нашла лишь малое отражение в архангельской ситуации. Власть, мирно принятая так называемым Ревкомом, в котором доминировали умеренные эсеры, вскоре должна была провести выборы делегатов в Учредительное собрание – этот орган пользовался поддержкой большинства населения Архангельской губернии. Члены Ревкома и представители местной муниципальной администрации заняли разумную и дружественную позицию по отношению к союзникам и с самого начала проявили готовность решать взаимные проблемы путем обсуждения и мирных компромиссов.

Еще не успев укрепить свою власть в Петрограде, большевики приступили к тому, чтобы положить конец неудовлетворительной для них ситуации. Сразу же после скандально известного роспуска Учредительного собрания в январе 1918 года в Архангельск была направлена влиятельная Чрезвычайная комиссия, возглавляемая комиссаром-большевиком М.С. Кедровым (Цедербаумом)[5]. С этого времени он должен был представлять основную исполнительную и военную власть от имени советского правительства в Северном регионе, а позже стать ведущим советским историком событий, связанных с интервенцией союзников в этом районе. Чрезвычайной комиссии было поручено, во-первых, обеспечить полный большевистский контроль над городом и прилегающим регионом и, во-вторых, организовать немедленную отправку вглубь страны военных материалов из Бакарицы.

Причина последней меры, по-видимому, заключалась в желании советских лидеров доставить военную продукцию туда, где она была бы легкодоступна и находилась в безопасности от захвата союзниками. Это решение было принято без каких-либо консультаций с правительствами держав альянса, даже без предварительного предупреждения и почти одновременно с отказом России признавать долги бывших правительств. Другими словами, большевики не только планировали применить поставки для целей, не имевших никакого отношения к военным действиям России, фактически подошедшим к концу, но и отказывались за них платить.

Кедров и его сообщники, не теряя времени, приступили к выполнению приказов. 7 февраля им удалось, как выразился Коул в одной из своих депеш, «добыть» для себя большинство в Архангельском Совете. Используя этот рычаг, они сразу же приступили к ликвидации Ревкома и эффективному захвату власти от имени местного Совета во всем городе и прилегающем регионе.

Таким образом, политическая ситуация была взята под контроль, и члены Чрезвычайной комиссии с той же оперативностью приступили к вывозу военных припасов, хотя это оказалось нелегким делом ввиду общей экономической дезорганизации и низкого уровня эффективности железной дороги Вологда – Архангельск. Но здесь, как и во многих других ситуациях, большевистская безжалостность и решительность оказали свое влияние. К концу марта военные грузы направлялись во внутренние районы страны в объемах около 3000 тонн в неделю. Большинство из них попадало на берег реки Сухоны, недалеко от Вологды.

В начале января 1918 года, еще до окончательного захвата власти местным Советом, умеренные элементы, находившиеся тогда во главе города, обратились к британским и американским представителям за помощью в снабжении региона продовольствием, указав, что Архангельский регион в 1917 году получил только половину обычных поставок из внутренних районов России (конкретно было запрошено 35 000 тонн продовольствия, в основном муки). Обращаясь с этой просьбой, члены Ревкома в полной мере осознавали заинтересованность союзников в военных материалах, хранящихся в Бакарице и в «Экономии», и были готовы согласиться с тем, что часть этих запасов следует возвратить союзникам. Британское правительство ответило через своего консула в Архангельске предложением отправить два продовольственных транспорта на судах, способных пробиваться сквозь льды (по крайней мере до внешней границы рейда), в обмен на предоставление достаточного количества возвратных военных припасов. Однако к тому времени, когда британский ответ достиг Архангельска, Чрезвычайная комиссия под началом Кедрова уже вовсю занималась их вывозом. Не беспокоясь о нуждах гражданского общества, преимущественно антибольшевистского по своим политическим настроениям, лидеры Комиссии остались глухи ко всем просьбам прекратить переброску. Тем не менее британское правительство, невзирая на хаос военного времени, отправило в Архангельск два судна. Прибыв к месту назначения в конце апреля, они были вынуждены провести на рейде около двух месяцев, тщетно ожидая разрешения спора о военных поставках.

В таких обстоятельствах легко понять, что упорство большевиков в вопросе изъятия припасов широко обсуждалось в кругах союзников. Прежде всего спрашивалось, какое юридическое право имели большевики распоряжаться ценными запасами, отправленными альянсом в Россию для ведения военных действий против Германии, от которых теперь советское правительство отказалось? К этому недовольству в умах многих союзников добавилось подозрение, что экспроприация военных складов была инспирирована немцами и вся продукция в конечном итоге окажется в руках Германии.

Пока порт оставался замороженным, союзники мало что могли с этим поделать: любая вооруженная активность в таких условиях представлялась немыслимой. Именно в связи с этим фактом наряду с осознанием, что вместе со сходом льда в мае – июне ситуация в корне изменится, большевики придали такую срочность своим действиям. С другой стороны, срочный вывоз архангельских ценностей, естественно, вызывал раздражение в умах союзников и стал одной из причин, оправдывающих, по мнению альянса, военное вмешательство для защиты их интересов в северном российском регионе.

Ввиду короткого навигационного сезона Архангельск всегда представлял лишь частичную альтернативу тем российским портам Балтийского моря, которые в обычные зимы были полностью свободны от льда. По этой причине в начале войны было принято решение дополнить Архангельск строительством нового северного порта, которым можно было бы пользоваться весь год.

Местом, выбранным для нового порта, стала точка в Кольском заливе Мурманского побережья, недалеко от финской границы. Географически Кольский залив можно рассматривать как самый восточный из крупных норвежских фьордов. Простираясь примерно на сорок шесть миль от открытого моря до слияния рек Тулома и Кола, залив действительно образует место, напоминающее фьорд прилегающего норвежского побережья своей глубиной, узостью и относительно свободным от льда состоянием в зимний период под действием теплого Гольфстрима. Но и здесь играла свою роль чрезвычайная удаленность от всех российских центров. В 1914 году отсюда до Центральной России можно было добраться только через Архангельск. Более того, по состоянию на этот год в Кольском заливе не существовало ничего похожего на город или порт, пригодный для обслуживания океанских перевозок. Маленькая деревня Кола была единственным населенным пунктом, претендующим на статус муниципального образования, но он совершенно не подходил для выбранной цели. Таким образом, возникала необходимость не только построить совершенно новый портовый город, но и соединить его с Россией новой железной дорогой, пересекающей 800 миль малонаселенного северного края, представляющего в основном болотистую тундру, лежащую между Кольским полуостровом и Петроградом. Несмотря на очевидную трудность реализации этого проекта в условиях изменившихся требований военного времени к российским ресурсам, он был – по настоянию британцев – мужественно осуществлен. Для города было выбрано место на восточной стороне фьорда, примерно в 40 милях от устья, в том месте, где крутые холмистые берега отходили от кромки воды, уступая относительно плоской, заболоченной котловине.

Строительство города и железной дороги началось в сентябре 1915 года. Работы велись поспешно и порой кустарными способами. В частности, строительство железной дороги сопрягалось с чрезвычайными трудностями. 25 процентов линии пришлось прокладывать по болотистой местности, при этом возникали серьезные технические проблемы, связанные с постоянно замерзающим грунтом. Во избежание еще большего процента заболоченного основания линии, 40 процентов дороги пришлось прокладывать в обход. Водные пути, которые предстояло пересечь, казались бесчисленными: уже после завершения работ выяснилось, что на каждые 1000 ярдов путей приходилось 16 ярдов мостов. Следует также учесть, что эти задачи решались долгой арктической ночью в то время, когда обеспечение мобильным электрическим освещением было невозможным. Рабочую силу, продовольствие и фураж для тягловых животных приходилось завозить с расстояния в сотни миль. Несмотря на эти препятствия, к весне 1917 года линия была доведена до такой степени, что стало возможным осуществлять ограниченное движение транспорта по непрочной, извилистой единственной колее. Этому достижению сопутствовало завершение строительства жилья и портовых сооружений на новой конечной станции на берегу, пусть и построенных в значительной степени из «подножного» сырья, но достаточных для того, чтобы сделать возможной погрузку и разгрузку океанских судов в скромных масштабах и осуществлять переброску грузов вглубь страны и обратно.

Нельзя сказать, что Мурманск 1917–1918 годов был привлекательным местом. Расположенный почти на самом полярном круге, на широте 69 градусов (примерно на такой же широте побережье Аляски смыкается с канадской границей), этот город наряду с близлежащим норвежским Киркенесом представлял собой самое северное из постоянных городских поселений. В то время Мурманск состоял исключительно из бревенчатых домов, деревянных бараков и складских сараев. Американцы считали, что он напоминает ранний американский лагерь лесорубов: здесь не было ни канализационной системы, ни мощеных улиц, а открытые места, как правило, оказывались заваленными строительным мусором. В течение долгой зимы эти замерзшие кучи росли все выше и выше только для того, чтобы снова растаять с наступлением поздней весенней оттепели и раствориться в песчаных трясинах, волей-неволей служивших улицами в теплое время года. Как и во всех арктических местах, в летний период здесь не заходило солнце, но воздух оставался прохладным, а небо слишком часто становилось темным от комариных туч, поднимающихся с бескрайних материковых болот.

Буквально со всех сторон ощущались отдаленность и запустение этого региона. Скалистые холмы по берегам фьорда, частично поросшие лесом недалеко от Мурманска, становились все более пустынными по мере продвижения вглубь материка. Покрытые снегом большую часть года, они оставались негостеприимным обиталищем как для зверя, так и для человека. Сами воды фьорда были глубоки и холодны – слишком холодны для купания даже в разгар лета. В устье реки, в шести милях от Мурманска, стояло древнее село Кола – бывший административный центр региона. Это маленькое поселение, выделяющееся издалека белокаменной церковью и цитаделью, сиротливо ютилось на большом бесплодном мысе, разделяющем устья двух рек, образующих фьорд в месте слияния. Кроме Колы, в радиусе сотен миль от Мурманска не существовало никакого другого человеческого сообщества. Даже море, к которому спускались стены фьорда, казалось пустым, холодным и унылым продолжением безмолвных пустошей Арктики.

Несмотря на такую крайнюю изоляцию, новый город Мурманск к зиме 1917/18 года превратился в довольно густонаселенное и оживленное место. Женщин, конечно, в нем было немного, полностью отсутствовали бытовые удобства, но к этому времени в нем уже проживало почти 5000 человек, включая 1800 моряков (в основном – военных) и еще большее число железнодорожников и портовых рабочих. В порту находилось несколько российских военно-морских судов, включая линкор «Чесма» и крейсер «Аскольд». К концу 1917 года деморализация российских вооруженных сил дошла до такой степени, что наиболее крупные военно-морские суда Северного флота утратили свою боеспособность. Их экипажи – праздные, беспокойные и возбужденные коммунистическими агитаторами – представляли собой главный источник волнений и общественных беспорядков.

Использование Мурманска в роли портового города началось в 1917 году после заходов в него ряда кораблей, доставлявших боеприпасы и другие товары военного назначения от западных союзников. Можно предположить, что этот порт функционировал бы не менее интенсивно зимой и весной 1918 года, пока Архангельск был скован льдом, если бы захват власти большевиками в Петрограде не остановил большую часть поставок. С другой стороны, весьма сомнительно, что железная дорога смогла бы успешно справиться с большим объемом перевозок, даже если бы поставки осуществлялись в соответствии с первоначальным планом. Наскоро построенная линия все еще оставалась слишком примитивной и непрочной, поэтому ее интенсивное использование представляло большие сложности. Поезда прибывали в Мурманск в течение всей зимы в среднем менее одного раза в неделю. Для пассажиров путешествие из Петрограда обычно занимало до девяти дней, а передвижение товарных составов осуществлялось еще медленнее. Но даже и эти минимальные достижения стали возможными только благодаря достаточной промерзлости почвы под полотном. Инженеры по техническому обслуживанию с беспокойством ожидали оттаивания грунта предстоящим летом.

Ввиду неадекватности российских военно-морских подразделений основная тяжесть морской обороны Мурманской области легла на Великобританию. В 1916 и 1917 годах английские корабли взяли на себя основную ответственность за противолодочное патрулирование и операции по разминированию у берегов Мурманска. Когда архангельский навигационный сезон 1917 года подошел к концу, небольшая британская военно-морская эскадра под командованием контр-адмирала Томаса У. Кемпа осталась зимовать в Мурманске. Она состояла из линкора «Глория» (флагман), крейсера «Виндиктив» и подразделения из шести минных тральщиков. Как предполагало британское Адмиралтейство, в задачи этих кораблей входило прикрытие архангельских складов от возможного нападения немцев, а также защита российских судов, действующих в Белом море, гражданских лиц стран-союзников и беженцев, использующих Мурманск в качестве порта выезда из европейской части России.

Учитывая роль британцев в развитии Мурманска и ту роль, которую они взяли на себя в морской обороне этого района, становится неудивительным, что они испытывали особое чувство ответственности за все, что там происходило, и считали, что, пока продолжается война, обладают правом голоса в портовых делах. Этот факт необходимо иметь в виду, если мы хотим понять события 1918 года в этом регионе.

Как и в случае с Архангельском, большевистская революция добралась до Мурманска не сразу. Город и прилегающий к нему регион главным образом исполняли военно-морскую функцию. Обширные полномочия находились в руках высокопоставленного военно-морского чиновника адмирала К.Ф. Кетлинского[6], умеренного и разумного человека, лояльно настроенного по отношению к союзникам, и Соединенным Штатам в частности. Ввиду высокой популярности среди рядовых военно-морского гарнизона ему было разрешено продолжать работу в первые недели после Октябрьской революции и исполнять по крайней мере часть своих обычных полномочий, однако под внешним благополучием уже скрывалось некоторое брожение. Местный Совет неуклонно шел к власти, и наиболее радикальные элементы, состоящие из политических лидеров военных моряков и местных железнодорожников, с каждым днем становились все более агрессивными и несговорчивыми. В мурманском сообществе, столь тесно связанном с военными действиями альянса, развитие политической ситуации не могло не стать источником тревожного беспокойства для местных представителей союзников.