Полная версия:
Титулованный Соловей
– Ему всегда везло с женщинами, а тут уж…
Мари поднялась со своего места и повернулась к Кити, давая понять супругу, что при его дочери данный разговор неуместен.
– Уверен, моя дорогая, это же очень интересно. Да и Кити достаточно взрослая, чтобы не обходить стороной подобные разговоры и темы. Вольф, – обратился князь к Щербатскому, – ты заметил, как выросла моя дочь? Она считается в свете первой красавицей!
Только в этот момент беглый и встревоженный взгляд Кити встретился со спокойным взглядом льдисто-голубых озёр глаз Щербатского.
Сердце девушки на мгновение остановилось, и она внутренне содрогнулась.… На Кити смотрел совершенно незнакомый человек, который не имел ничего общего с тем мягким, обаятельным мужчиной, который признавался Кити в любви пять лет назад в парке Ольденбургского поместья. Некоторое время девушка продолжала внимательно и пристально смотреть в холодно-серебристые глаза незнакомца, пытаясь отыскать прежнее тепло и хоть малейший признак доброжелательности, понять, что же с ним произошло и о чём он думает, что чувствует. Но лицо мужчины оставалось непроницаемым и спокойным. Он, казалось, холодом заполнял всю комнату, и в его внешности Кити почудилось что-то мрачное и даже угрожающее. Он стал тёмным. Он стал чужим! Его кожа была смуглой и отливала бронзой. Кити ненароком сравнила подобный оттенок с цветом гречишного мёда; и от этого светло-голубые глаза Вольфа казались ещё светлее; они вежливо взирали на Кити с резко очерченного смуглого лица с высокими скулами, без малейшего интереса или какой-либо увлечённости.
В этот животрепещущий момент Кити совершенно некстати заметила, что на Щербатском была надета лишь тонкая льняная рубашка, небрежно заправленная в бриджи. На нём не было ни жилета, ни сюртука, ни галстука, даже рубашка его не застёгнута, как следует, а свободно открывает любопытному взору Кити кожу цвета солнца и мёда.
Борясь с собственной бестактностью, а точнее, поражённая гаммой чувств, в один момент обрушившихся на неё, она не могла отвести взгляда от фигуры мужчины. Впервые Кити охватило то волнение, которое можно определить словом более точным и страстным, это было желание. Так долго томилось оно в глубине её души и в один миг, как пленник, вырвалось на свободу и заставило трепетать девушку. Удивлённая, а скорее поражённая этим чувством, Кити покраснела, испытывая крайнюю неловкость. Но тем не менее продолжила с нескрываемым любопытством разглядывать мужчину. Пытаясь взять себя в руки, девушка попыталась что-то произнести, демонстрируя хороший тон и лёгкость в светской беседе:
– Чудесно, что вы возвратились. Мы скучали по вам… Вернее, вам нас не хватало… Точнее, вас нам… Отцу! Не хватало Вас отцу. Очень, – сбивчиво и невразумительно начала разговор Кити, краснея и полыхая от нахлынувших чувств и, конечно, неловкости.
Щербатский промолчал, пристально глядя на девушку. Он лишь удивлённо вскинул свои светлые, изысканной формы брови.
«Видимо, он нашёл моё приветствие крайне глупым», – подумала Кити и ещё больше расстроилась и опустила глаза.
– Я несказанно рад вновь видеть тебя, дорогая Кити. И хоть ты превратилась в прелестную взрослую особу, для меня ты всегда будешь оставаться очаровательной малышкой Кити. И пусть даже мне теперь следует обращаться к тебе на «Вы», моя дорогая.
Сказав это, Щербатский послал в сторону Кити по-отечески добрую, бесхитростную улыбку, после чего продолжил свой разговор с князем, более не обращая на неё никакого внимания.
Внутреннему возмущению Кити не было предела. «Да как он смел?!!» Она бы с удовольствием высказала бы ему всё, что думает по этому поводу, если бы они были одни. Что за спектакль он тут устроил?! И это снисходительное: «малышка»!!!
Изо всех сил Кити боролась с собой и со своим возмущением.
«Только бы удержаться и не наговорить ему ещё больших глупостей! Да ещё и в присутствии отца и Мари», – уговаривала себя Кити.
Окружающие да и сама Кити давно уже воспринимали её как взрослую, уравновешенную особу. Как же ему одной лишь фразой удалось перечеркнуть весь её здравый смысл и заставить буквально кипеть от гнева.
С этого мгновения до слуха Кити доносились лишь обрывки разговора и всплески радостного смеха добрых друзей, давно не видевших друг друга. Всё в Кити, казалось, замерло или застыло в леденящем душу холоде, что был подобен ярким глазам Вольфа Щербатского. Его почтенно-небрежный тон, с которым он обронил фразу, которой подчёркнуто назвал Кити «малышкой», и единственная полуулыбка, последовавшая за тщательно скрытым оскорблением, не давали девушке покоя. В сердце её поселились страсть, желание быть любимой, и ведь она любила, и так было мучительно сознавать безответность своего чувства.
И вот теперь Кити не могла всю ночь сомкнуть глаз, и неспокойные мысли на этот счёт гнали сновидения прочь.
Кити снедали противоречия, сомнения; всю ночь она строила догадки о природе непонятного для неё поведения Щербатского. «Действительно ли он хотел сознательно уколоть её и, выказав пренебрежение к переменам в её внешности, пытался тем самым обидеть и отомстить, – размышляла в ночи Кити, – а может, и в самом деле ужасы воины показали ему истинную любовь, которую он нашёл в лице своей ненаглядной Сетеней?!». Обессиленная, доведённая до изнеможения, Кити, уткнувшись в подушку, отчаянно разрыдалась, и только когда забрезжил рассвет, пришла к выводу, что не стоит впадать в меланхолию. В любом случае она примет вызов судьбы и постарается понять этого «нового, жёсткого незнакомца и заставит его вспомнить, каким он был прежде, она отвоюет его сердце у пусть и прекрасной, но далёкой черкешенки.
Улыбаясь нежному рассвету, Кити уже сладко засыпала. Но прежде чем забыться сном, девушка дала себе твёрдое обещание, что более никто в свете не назовёт её «красавицей с оттенком тайной грусти в глазах». Она была влюблена, её сердце было наполнено желанием видеть его, слушать его, быть с ним… Она будет всегда улыбчива, добра и игрива. «Охотница на Соловья», – улыбнулась своему новому амплуа Кити.
***
– Я не слепая, Влад, и всё прекрасно заметила, – отчаянно доказывала супругу свою правоту княгиня Ольденбургская.
Мари была единственной, кто почувствовал молнии напряжения и бешеной энергии, летавшие меж её падчерицей Кити и князем Щербатским. Только такие слепцы, как умиротворённые семейной жизнью мужья, могли ничего не заметить и оставаться абсолютно спокойными и безмятежными в подобной ситуации.
Вот и сейчас Влад невозмутимо намазывал на горячую булку растекающееся сливочное масло, и это действо занимало его гораздо больше, чем доводы и тревоги его супруги. В отличие от мужа, Мари не могла проглотить ни кусочка в это утро. Пребывая в беспокойном состоянии, она, то и дело поглядывая на часы, уже в третий раз спрашивала управляющего Тимофея, не проснулась ли княжна.
– Любовь моя, тебе нужно успокоиться, – глотнув обжигающего чая, высказался князь.
Мари с непониманием достаточно долго смотрела на мужа, затем протяжно вздохнула и попыталась объяснить ему ещё раз всё сначала:
– Мой дорогой, наверное, до тебя не доходит смысл моих речей в подобной форме, – спокойно начала Мари, – что ж, попробую объяснить по-иному.… Когда ты найдёшь бездыханное тело своей юной дочери в пруду на территории нашего прекрасного парка, будет уже несколько поздно выяснять обстоятельства, толкнувшие молодую особу на подобное. Предлагаю тебе сейчас обратить своё внимание на несчастную любовь своей дочери и попытаться помочь ей с этим справиться, пока, начитавшись Шекспира, она не натворила беды, так как, увы, это сейчас стало на удивление модным.
Только теперь, переключив своё внимание с омлета на жену, князь, громко проглотив кусок, с притворным, театральным ужасом взглянул на Мари.
– Мне кажется, ты утрируешь. Подобного я за тобой прежде не замечал… – деланно серьёзно произнёс князь.
– Тебя заботят и дочь, и я? Поразительно! – теряя терпение, воскликнула Мари.
– Меня заботят всё и вся…
– Что-то не очень-то это заметно! – настаивала в своих обвинениях Мари.
– Я тебе сейчас докажу… – поднявшись со своего места, Влад двинулся в сторону, где сидела Мари.
– Нет! – только и успела взвизгнуть женщина, прежде чем оказаться в крепких и нежных объятиях супруга.
Обняв Влада в ответ, Мари горько и неожиданно залилась слезами, как какая-нибудь кисейная барышня. Взглянув на мужа сквозь пелену слёз, она прошептала:
– Я люблю тебя.
– А вот теперь я действительно начинаю волноваться! Что с тобой, любимая? Ты не заболела?
Ответ пришёл к ним обоим одновременно. Расплывшись в счастливой улыбке, Влад спросил без какого-либо стеснения:
– Женские дни паники и отчаяния были?!
Ударив супруга в грудь, Мари всхлипнула, отрицательно помотав головой.
– Вот так новость! Прекрасное начало дня!!! – прогремел голос князя на весь обеденный зал.
Влад опустился на одно колено подле Мари и, бережно взяв её руки в свои ладони, поочерёдно поднёс их к своим губам.
– Эта новость очень обрадует Кити. Вижу, тебе не терпится её увидеть.
Мари вновь покачала головой, но на этот раз утвердительно.
– Ну, пойди, скажи ей.
Мари, сладко поцеловав князя, поспешно поднялась и как на крыльях вылетела из обеденного зала, чуть не сбив с ног управляющего Тимофея, который бережно и высоко нёс серебряный поднос, уставленный посудой из фарфора.
Изрядно проявив виртуозность после неожиданной встречи с Мари, управляющий всё же сохранил равновесие, при этом избежав столкновения с княгиней.
– Извини, Тимофей, – услышал он удаляющийся голос её светлости.
– Ничего, ничего, – уже сам себе промолвил управляющий, продолжив свой путь.
Степенно добравшись до обеденного стола с присущим самообладанием и расставив кофейный сервиз в соответствии с требованиями этикета, Тимофей протянул князю плотный конверт и, замерев в лёгком поклоне, учтиво осведомился:
– Ваша светлость желает прочесть письмо сию же минуту или прикажите оставить послание в кабинете?
– Я прочту сейчас, Тимофей, – сказал князь, взяв из рук управляющего конверт.
– Как изволите… Не смею мешать, – произнёс управляющий, поспешив удалиться.
Влад вскрыл конверт тем же ножом, которым пару минут назад намазывал на булку масло. Немного испачкавшись, мужчина тихо чертыхнулся, развернув плотные листы.
Князь ни на минуту не сомневался, что письмо было от его друга Щербатского. Вчерашним вечером в театре Мари, может, что-то и заметила, встревожившее её, но она не подметила главного: Щербатский угодил в какую-то неприятную историю. «Сердечные дела могли и подождать, когда дело касалось жизни и смерти», – полагал Влад. В ходе непринуждённого вчерашнего разговора, где все восторженно говорили о счастье видеть вновь друг друга, Щербатский недвусмысленно дал понять Владу, что дела его обстоят не лучшим образом и за ними в данный момент наблюдают. Также князь понял, что, находясь сейчас рядом с Вольфом, он и его семья слишком рискуют. Щербатский всеми возможными ему способами пытался показать, будто они не друзья, а лишь давние знакомые, а Кити и Мари он и вовсе с трудом припоминает. Влад так и остался в неведении, для кого и для чего этот маскарад устраивает друг, но что это достаточно серьёзная и опасная ситуация для всех, в этом не было сомнения, он успел убедиться в этом после краткого разговора с другом ещё в театре.
После того как Соловей спел и ушёл со сцены, Влад тут же, покинув свою ложу, поспешил за кулисы. Он успел перехватить Щербатского до того, как тот, исполнив давно известный Владу трюк, исчезнет на тёмных улицах города. Ольденбургскому и самому не раз приходилось участвовать в этом незамысловатом трюке, чтобы выручить друга. Влад, сбивая со следа настойчивых почитателей, а точнее, почитательниц таланта певца, переодевался в костюм Соловья, затем молниеносно терялся в гримёрных комнатах оперной дивы Лили Керн, не покидая их до самого утра. А тем временем второй, настоящий Соловей, запрыгнув в наёмный экипаж, скрывался в ночи. А поклонницы кумира, поджидавшие у двери гримёрной Лили, были чрезвычайно озадачены данным обстоятельством.
Влад серьёзным взглядом пробежался по аккуратным строчкам послания.
На листе были написаны стихи, а точнее, сонеты Шекспира, и это подтвердило его догадки.
Поспешно покинув обеденный зал, князь направился в свой кабинет, рассчитывая отыскать там томик с сонетами английского поэта.
***
Прежде чем подняться к Кити в спальню, Мари решила заглянуть на кухню и распорядиться о подаче завтрака в комнату молодой княжны.
Там царила привычная хлопотливая обстановка, поддерживаемая главной кухаркой Неёлой Ануфриевной, рядом с этой уютной женщиной Мари почувствовала себя более спокойной и защищённой.
– Княгинюшка пожаловала, – добродушно поприветствовала женщина Мари, – проходите, ваша светлость, проходите, у меня вот только-только яблочный пирог поспел.
И, как в подтверждение своих слов, кухарка вынула из печи румяный жаркий пирог. Аромат печёных яблок манящим и дивным запахом в ту же минуту наполнил кухню.
Мари, мечтательно прикрыв глаза, втянула этот воздух, напитанный детством и безмятежностью.
– Пахнет пирог очень аппетитно, Неёла Ануфриевна. Я, пожалуй, прихвачу кусочек и для Кити.
– Вот и чудесно, – закудахтала кухарка, – вот и прелесть, как хорошо… Я мигом накрою завтрак для моей деточки. Настасья, – крикнула Неёла, распахнув двери, ведущие на задний двор, – голубка моя, лети сюда…
В кухне тут же появилась служанка, оттирая мокрые руки о передник.
– Матушка, я там бельё приготовила, на речку… Ох, ваша светлость, – всплеснула руками Настасья, заметив на кухне и княгиню, – доброго Вам дня!
– Здравствуй, Настасья, – улыбнулась девушке Мари, – как поживает Владомир -маленький?
– Спасибо, ваша светлость, всё слава богу, – расплывшись в ответной улыбке, ответила служанка.
– Этот сорванец разогнал сегодня утром всех кур из курятника, – подхватила рассказ о внуке Неёла, – мы все с ног сбились, собирая их в курятник обратно.
– Но он помогал, – поспешила вступиться за сына Настасья.
– Настён, подсоби-ка мне княжне завтрак накрыть, – попросила невестку кухарка.
Настасья тут же кинулась сервировать небольшой поднос.
– Я быстро, я сей момент и принесу, – произнесла Настасья.
– О, не стоит. Я как раз собиралась к ней и сама отнесу.
Настасья и Неёла Ануфриевна лишь на краткий миг замерли, но после тут же продолжили каждая своё занятие.
Только когда всё было готово, кухарка, вручая поднос Мари, позволила себе тихонько поинтересоваться:
– Что же с нашей деткой, ваша светлость? Здорова ли птичка наша?
– Не беспокойся, Неёла, прошу тебя! Всё в порядке с твоей ненаглядной. Я просто решила её побаловать, к тому же мы вчера слишком поздно вернулись, и Кити, должно быть, уснула не сразу.
– Ну, слава богу, – осенив себя трижды крестом, пробормотала кухарка, – ну, ежели чего, вы мне сразу дайте знать…
– Конечно, ты не беспокойся, Неёла. Всё хорошо…
Не сделав и шага к выходу из кухни, Мари, охнув, выронила из рук поднос и могла бы упасть сама, если бы её вовремя не поддержали заботливые руки кухарки.
– Батюшки, – взмолилась Неёла, подводя Мари и усаживая на деревянную скамью у стола, – что с вами, матушка?! Подурнело? Вся позеленела вон…, – продолжала охать женщина.
С другой стороны подоспела и Настасья, поднося Мари кружку воды.
– Пейте, ваша светлость, пейте, – настаивала молодая служанка.
Мари не могла понять, как же в один миг она потеряла сознание, она не могла какое-то время понять, где она, что с ней?
– Всё хорошо, – попыталась успокоить она перепуганных женщин, – я просто оступилась и…
Пристальный и сощуренный взгляд Неёлы заставил Мари прервать свою речь. Она тут же залилась краской, так как давно потеряла способность к хорошо скрываемой лжи.
– Я просто, – через глубокий вдох продолжила Мари, – кажется, я… Мы… Ждём ребёнка, – наконец высказалась Мари.
Ей было немного обидно, что супруг без бурных восторгов отреагировал на эту весть. Мари, конечно, предположила, оправдывая его, что Влад не успел как следует осознать эту новость. Но возгласы радости и посыпавшиеся поздравления от женщин компенсировали с лихвой недостающее внимание к событию и к положению Мари.
– Вот это новости у нас!!! Вот так радость! – сжимая руки у сердца и утирая слёзы счастья, повторяла Неёла.
– Поздравляю, ваша светлость, уверена, ждёте девочку… – поглаживая руку Мари, радовалась Настасья. – Давайте я с вами поднимусь к княжне и помогу вам.
– Да, конечно. Спасибо вам. Мне уже хорошо… – поспешила окончательно успокоить окружающих Мари.
Неёла Ануфриевна поспешно накрыла второй поднос с завтраком и осталась прибрать беспорядок, а Мари в сопровождении заботливой Настасьи отправилась сообщать радостную новость Кити, тем более что сомнений никаких уже не оставалось.
***
В спальне Кити царили полумрак и тишина. Аккуратно прикрыв двери за Настасьей, Мари прошла к окнам и, раздвинув тяжёлые портьеры, впустила в комнату весенние лучи дневного солнца.
– Доброе утро, дорогая, – нежно, по-матерински начала Мари, подходя к изголовью кровати.
Кити, хоть и давно не спала, но, сощурившись от яркого света, накрылась одеялом с головой.
– Ну, нет. Так не пойдёт, – продолжила будить Мари подругу и неумолимо чуть потянула край одеяла на себя, – просыпайся, Спящая красавица, а не то не узнаешь мой великий секрет.
Кити, тут же откинув одеяло, села в кровати с видом внимательного слушателя.
– Доброе утро, Кити, – сев на край постели, поприветствовала падчерицу Мари.
– Доброе утро, Мари, – сладко потянувшись, улыбаясь, ответила Кити.
– Как прошла твоя ночь? – поинтересовалась Мари.
– Чудесно, – и глазом не моргнув, солгала, как считала во благо всем, Кити, – я спала как младенец.
– Кстати, о младенцах… – Мари умолкла, выжидающе глядя на подругу, загадочно улыбаясь.
Кити некоторое время непонимающе разглядывала красивое лицо женщины, но когда смысл сказанного, наконец, дошёл до затуманенного разума девушки, она с визгом кинулась к Мари, заключив подругу в крепкие объятия.
– Ты меня задушишь, – смеясь до слёз, простонала Мари.
– Ой, прости! Прости! Я… Я!!! Так рада! Это будет девочка, мальчик?!
– Я не знаю…
– Я знаю! Это будет девочка, потому что одного разбойника нам уже достаточно!
– Алекс не разбойник, Кити, смею тебе напомнить, моя милая, он твой младший брат. Он славный мальчик.
– Это с тобой! А когда он остаётся со мной, то это сущее наказание, – шутливо жаловалась на пятилетнего брата Кити.
– Неправда!
– Правда! Правда, – весело дразнила мачеху Кити.
Соскочив с кровати, она подошла к столику, на котором уже стоял завтрак:
– Ой, что это тут у нас?.. Запах аппетитный, ну просто потрясающий!!!
Кити отломила кусочек от пирога и, отправив его в рот, по-детски облизнула пальцы.
– Кити! – возмутилась Мари, но тут же улыбнулась, покачав головой. – Давай я помогу тебе умыться и одеться, и мы с тобой позавтракаем. Поднявшись к тебе, я ужасно проголодалась.
– А отец уже встал? – спросила Кити, подойдя к столику для умывания в углу спальни.
– Конечно. И уже давно.
– Как его настроение?
– Настроение прекрасное, – помогая подруге с утренним умыванием, многозначительно заметила Мари, – а как твоё?
– Что?
– Отвечать вопросом на вопрос – это либо признак дурного тона, либо нежелание говорить правду. Но правила приличия ты усвоила хорошо, моя маленькая подопечная, так что остаётся второе.
Хорошо, что, помогая девушке застегнуть платье из голубого лёгкого шёлка, прекрасного, как само утро, Мари стояла за спиной Кити и не могла видеть её реакции на произнесённые слова.
– Странно вот что, Мари: видя меня в отличном расположении духа, ты спрашиваешь о моём самочувствии. Либо я плохо выгляжу, либо ты хочешь задать мне совершенно другой вопрос.
И Кити повернулась к Мари с победной улыбкой ученика, который только что превзошёл своего учителя.
– Ты, как и всегда, чертовски хороша, Кити.
– М-а-р-и-и-и…
И две женщины, от души насмеявшись, присели за маленьким обеденным столом, залитым лучами приветливого солнца.
– Кити, – осторожно начала Мари, – как тебе вчерашняя встреча? Ты ни слова вчера не обронила по этому поводу, но я-то знаю и понимаю, чего тебе это стоило.
Прекратив жевать, положив остатки пирога на тарелку, Кити отодвинула её и почти враждебно взглянула на подругу.
– Мари, мне бы не хотелось говорить на эту тему.
– Как пожелаешь. Но знай, я всегда готова тебя выслушать и помочь.
– Я это знаю.
– И, на мой взгляд, легче и интересней придумывать и строить планы вдвоём, нежели изводить себя по ночам чудовищными мыслями, непониманием, в полном одиночестве.
Кити с любопытством взглянула на Мари, которая невозмутимо продолжила пить свой кофе как ни в чём не бывало.
– Ну, хорошо, – наконец призналась Кити, – я вчера… Перенервничала.
– Перенервничала? – уточнила Мари. – Только и всего?
– Да, всего-то.… Ну, конечно же, я сильно перенервничала… Мари!!! Я абсолютно не поняла его поведения! Я, конечно, заслужила эту холодную вежливость с его стороны, но тем не менее это было слишком жестоко.
– Я с тобой не могу не согласиться, дорогая.
– Только и мечтала, что об этой встрече. Думала, что скажу ему и что он скажет… А разговора-то толком и не вышло. Я…Я так разочарована и обижена до глубины души.
– И, конечно же, не сомкнула глаз всю ночь? – подытожила Мари.
– Конечно! – подтвердила Кити. – Как он может быть таким бесчувственным и суровым, если любил меня так, как говорил когда-то. Выходит, тогда, пять лет назад, это всё было ложью и притворством?
– Я не могу ответить на твой вопрос, дорогая, но я могу тебе сказать абсолютно точно, что ты ошибаешься, обвиняя Щербатского в равнодушии. Он далеко не равнодушен к тебе, и вчера это было понятно всем. Ну, разумеется, кроме твоего отца.
– За что ты сердишься на отца, Мари?
– Я не сержусь, – тут же ответила княгиня.
– Ты всегда, когда сердишься на него, говоришь, что ему нет дела до нас с тобой, – с мягкой улыбкой заметила Кити.
– Понимаешь, дорогая, мне стало мало его внимания. Уж не знаю почему, но наша жизнь поменялась, и это нормально и даже хорошо, но мне так не хватает его прежней вспыльчивости, я бы сказала, безумства страсти, буйства чувств. Понимаешь? Он успокоился, вот! Вот причина моего недовольства, тем более теперь, когда моё нынешнее положение заставляет меня воспринимать всё гораздо острее и ярче.
– И что же ты думаешь с этим делать?
– Я не знаю, буду любоваться на тебя, верить в твоё счастье и чувствовать себя причастной к твоей только начинающейся истории любви.
– Ты считаешь это началом романа? – спросила, смутившись, но в то же время с надеждой в голосе Кити.
– Безусловно, моя дорогая, это начало красивой и страстной истории любви. Но ты должна быть сильной и смелой, ибо будет совсем не просто добиться подобной любви. Сколько будет пролито слёз по этому поводу… И слёз счастья, и слёз отчаяния. Ты должна набраться терпения и поступать умно и хитро. Ты должна быть мудрой на пути к своей любви, прелестная Кити, и у тебя всё получится.
– Спасибо, Мари, – прошептала девушка, наконец, сумев дать волю слезам.
Кити сразу же стало легче, будто тяжёлый, огромный драгоценный камень несчастья покинул её душу, распавшись на бриллиантовую россыпь слёз.
– Кити, – спохватилась неожиданно Мари, – мы с тобой совершенно позабыли о сегодняшнем вечере!!!
– А что сегодня?.. – настороженно поинтересовалась девушка, а затем наморщила лоб, как бы пытаясь вспомнить что-то очень важное.
– Анна!.. – подсказала Мари.
– О, Мари!!! Анна!!! – вспомнив, с ужасом воскликнула Кити.
***
Князь без труда расшифровал письмо давнего друга. В письме Вольф предупреждал его о нависшей над ним беде и просил держаться от него подальше, дабы не причинить вреда самому себе и своей семье. В особенности, как понимал Влад, Щербатский беспокоился о Кити. В послании он просил Влада не раскрывать никому его тайны и причин своего недружелюбного, отстранённого обращения с ней. Приятель уверял Влада, что и поныне считает его самым близким и добрым товарищем и если ему, Щербатскому, удастся выпутаться из этой ситуации и остаться в живых, он сам объявится в Ольденбургском поместье. До этого момента он настоятельно просил не искать с ним встреч.
Влад, не отрывая задумчивого взгляда от тающего в огне письма, размышлял о причине такой тщательной скрытности товарища. Кто угрожал ему и почему? Жизнь друга была в опасности, и это не давало князю покоя.
Честно признаться, жизнь князя, протекая в семейном кругу, стала казаться ему немного обыденно-пресноватой. Конечно же, он был счастлив и безумно любил свою супругу и детей, но когда Влад сегодня держал в руках зашифрованное послание друга, ему хватило смелости признаться себе, что это его встряхнуло, взбодрило и забытое чувство опасности и тайны вскружило слегка голову. Даже бешеная скачка с препятствиями не подавала в вены Влада такого количество адреналина, как это зашифрованное письмо.