скачать книгу бесплатно
– Я верю в Хабзэ от Тха. И я верю в свой Путь Хабзэ от Тха. Я верю в пути, указанные Тха в его посланиях. И я хочу жить в соответствии с Хабзэ, дабы вечно пребывать в Храме.
Сказав это, Селима кинулась за борт.
– Се-ли-ма-а-а!!! Нет! – обезумев от горя, закричала Сетеней.
Грубо и громко выругавшись, Щербатский за четыре шага преодолел расстояние до кормы, не позволив прийти в себя ошарашенным евнухам, ловко вскочив на корму, он прыгнул вслед за девушкой.
Но её чёрная головка более не появлялась над штормовыми пенистыми волнами.
И стала она как спящая красавица среди моря.
Глава 2
Поместье Ольденбургское – одна из провинций Российской империи.
Март, 1859 год.
Всю ночь Кити не сомкнула глаз, и вот теперь, встречая рассвет, она сидела в своей огромной постели в ворохе раскиданных подушек и скомканных простыней. Её обычно блестящие локоны цвета солнца сейчас напоминали взъерошенную копну сена. Но все эти обстоятельства беспокойной ночи не лишали княжну её бесподобной красоты и очарования. Лёгкая нервозность заставляла по-особому блестеть её глаза, и осунувшиеся щёки всё равно имели прелесть нежно-розового лепестка только-только распустившейся розы. В лице девушки угадывалась напряжённость, она не мигая, глядя строго перед собой, вновь и вновь пыталась воссоздать вчерашнее происшествие. Эту встречу, поразившую её, разговоры, приведшие её в оцепенение, взгляд, и эту одну единственную улыбку, изумившую её, всего одну, направленную в её сторону. И более ничего!
Она ждала его долгих пять лет!!! И он, наконец, вернулся. Кити готова была лишиться чувств от радости, но сдержанность Щербатского во время вчерашней встречи, холодность его тона ошеломили её. Кити не могла в это поверить! Общаясь с отцом и Мари, он только бегло окинул её взглядом, мило ей улыбнулся в знак приветствия и невозмутимо продолжил разговор с отцом, более не замечая и не обращая внимания на несчастную Кити.
Сначала она пыталась успокоить себя, размышляя о том, что была готова к подобному равнодушию Щербатского при их встрече, так как мысленно винила себя за неразумное поведение и жестокость суждений. И, конечно, ей следовало принести ему извинения за тот давний инцидент, произошедший между ними пять лет назад.
Только теперь Кити в полной мере стала осознавать, какую непоправимую, разрушительную обиду по неопытности и детской заносчивости так резко и грубо нанесла она лучшим чувствам Щербатского.
Девушка тайно хранила надежду на то, что как только ей удастся с ним остаться наедине, она сможет принести ему свои извинения, поговорить, рассказать ему о своих страданиях и повиниться за тот глупый поступок, который при воспоминании разжигал в ней огонь стыда. Стыда за то, что она посмела оскорбить его как музыканта, что она с таким сарказмом отнеслась к его признаниям и предложению руки и сердца.
Вот и теперь ей отчаянно желалось, чтобы он непременно простил её. И ей мерещился его взор, вновь полный любви и обожания.
Всё это происходило с ней до нынешней встречи, во время которой он рассказывал о своём побеге, спасении и упомянул имя черкесской женщины. В тот момент, когда Кити услышала о Сетеней, ей показалось, что небольшая гримёрная, где Щербатский принимал её семью, закружилась с бешеной скоростью. Кити стоило непостижимых усилий также ровно сидеть на софе и маленькими глотками продолжать пить турецкий чай.
Говоря о ней, голос Щербатского наполняло сочетание нежности и теплоты и мужской потаённой чувственности. И это не позволило Кити оставить ни малейших сомнений, что сердцем «Титулованного соловья» отныне владела другая. Во всём девушка видела подтверждение того, что он неимоверно тоскует по своей черкешенке, и, как показалось Кити, при первой возможности собирается возвратиться в Турцию.
Невероятный рассказ Щербатского о побеге привёл всех в изумление.
– Вам несказанно повезло, – в задумчивости произнесла Мари.
– Я кинулся за сестрой Сетеней в самый шторм, в итоге очнулся привязанным к лодке посередине совершенно спокойного и безмятежного моря…
– Столь же чудесно, сколь невероятно, – в изумлении покачав головой, подтвердила Мари.
– А что эта черкешенка?.. – полюбопытствовал Влад, но, заметив гневный взгляд супруги, продолжил, пытаясь реабилитироваться:
– Ему всегда везло с женщинами, а тут уж…
Мари поднялась со своего места и повернулась к Кити, давая понять супругу, что при его дочери данный разговор неуместен.
– Уверен, моя дорогая, это же очень интересно. Да и Кити достаточно взрослая, чтобы не обходить стороной подобные разговоры и темы. Вольф, – обратился князь к Щербатскому, – ты заметил, как выросла моя дочь? Она считается в свете первой красавицей!
Только в этот момент беглый и встревоженный взгляд Кити встретился со спокойным взглядом льдисто-голубых озёр глаз Щербатского.
Сердце девушки на мгновение остановилось, и она внутренне содрогнулась.… На Кити смотрел совершенно незнакомый человек, который не имел ничего общего с тем мягким, обаятельным мужчиной, который признавался Кити в любви пять лет назад в парке Ольденбургского поместья. Некоторое время девушка продолжала внимательно и пристально смотреть в холодно-серебристые глаза незнакомца, пытаясь отыскать прежнее тепло и хоть малейший признак доброжелательности, понять, что же с ним произошло и о чём он думает, что чувствует. Но лицо мужчины оставалось непроницаемым и спокойным. Он, казалось, холодом заполнял всю комнату, и в его внешности Кити почудилось что-то мрачное и даже угрожающее. Он стал тёмным. Он стал чужим! Его кожа была смуглой и отливала бронзой. Кити ненароком сравнила подобный оттенок с цветом гречишного мёда; и от этого светло-голубые глаза Вольфа казались ещё светлее; они вежливо взирали на Кити с резко очерченного смуглого лица с высокими скулами, без малейшего интереса или какой-либо увлечённости.
В этот животрепещущий момент Кити совершенно некстати заметила, что на Щербатском была надета лишь тонкая льняная рубашка, небрежно заправленная в бриджи. На нём не было ни жилета, ни сюртука, ни галстука, даже рубашка его не застёгнута, как следует, а свободно открывает любопытному взору Кити кожу цвета солнца и мёда.
Борясь с собственной бестактностью, а точнее, поражённая гаммой чувств, в один момент обрушившихся на неё, она не могла отвести взгляда от фигуры мужчины. Впервые Кити охватило то волнение, которое можно определить словом более точным и страстным, это было желание. Так долго томилось оно в глубине её души и в один миг, как пленник, вырвалось на свободу и заставило трепетать девушку. Удивлённая, а скорее поражённая этим чувством, Кити покраснела, испытывая крайнюю неловкость. Но тем не менее продолжила с нескрываемым любопытством разглядывать мужчину. Пытаясь взять себя в руки, девушка попыталась что-то произнести, демонстрируя хороший тон и лёгкость в светской беседе:
– Чудесно, что вы возвратились. Мы скучали по вам… Вернее, вам нас не хватало… Точнее, вас нам… Отцу! Не хватало Вас отцу. Очень, – сбивчиво и невразумительно начала разговор Кити, краснея и полыхая от нахлынувших чувств и, конечно, неловкости.
Щербатский промолчал, пристально глядя на девушку. Он лишь удивлённо вскинул свои светлые, изысканной формы брови.
«Видимо, он нашёл моё приветствие крайне глупым», – подумала Кити и ещё больше расстроилась и опустила глаза.
– Я несказанно рад вновь видеть тебя, дорогая Кити. И хоть ты превратилась в прелестную взрослую особу, для меня ты всегда будешь оставаться очаровательной малышкой Кити. И пусть даже мне теперь следует обращаться к тебе на «Вы», моя дорогая.
Сказав это, Щербатский послал в сторону Кити по-отечески добрую, бесхитростную улыбку, после чего продолжил свой разговор с князем, более не обращая на неё никакого внимания.
Внутреннему возмущению Кити не было предела. «Да как он смел?!!» Она бы с удовольствием высказала бы ему всё, что думает по этому поводу, если бы они были одни. Что за спектакль он тут устроил?! И это снисходительное: «малышка»!!!
Изо всех сил Кити боролась с собой и со своим возмущением.
«Только бы удержаться и не наговорить ему ещё больших глупостей! Да ещё и в присутствии отца и Мари», – уговаривала себя Кити.
Окружающие да и сама Кити давно уже воспринимали её как взрослую, уравновешенную особу. Как же ему одной лишь фразой удалось перечеркнуть весь её здравый смысл и заставить буквально кипеть от гнева.
С этого мгновения до слуха Кити доносились лишь обрывки разговора и всплески радостного смеха добрых друзей, давно не видевших друг друга. Всё в Кити, казалось, замерло или застыло в леденящем душу холоде, что был подобен ярким глазам Вольфа Щербатского. Его почтенно-небрежный тон, с которым он обронил фразу, которой подчёркнуто назвал Кити «малышкой», и единственная полуулыбка, последовавшая за тщательно скрытым оскорблением, не давали девушке покоя. В сердце её поселились страсть, желание быть любимой, и ведь она любила, и так было мучительно сознавать безответность своего чувства.
И вот теперь Кити не могла всю ночь сомкнуть глаз, и неспокойные мысли на этот счёт гнали сновидения прочь.
Кити снедали противоречия, сомнения; всю ночь она строила догадки о природе непонятного для неё поведения Щербатского. «Действительно ли он хотел сознательно уколоть её и, выказав пренебрежение к переменам в её внешности, пытался тем самым обидеть и отомстить, – размышляла в ночи Кити, – а может, и в самом деле ужасы воины показали ему истинную любовь, которую он нашёл в лице своей ненаглядной Сетеней?!». Обессиленная, доведённая до изнеможения, Кити, уткнувшись в подушку, отчаянно разрыдалась, и только когда забрезжил рассвет, пришла к выводу, что не стоит впадать в меланхолию. В любом случае она примет вызов судьбы и постарается понять этого «нового, жёсткого незнакомца и заставит его вспомнить, каким он был прежде, она отвоюет его сердце у пусть и прекрасной, но далёкой черкешенки.
Улыбаясь нежному рассвету, Кити уже сладко засыпала. Но прежде чем забыться сном, девушка дала себе твёрдое обещание, что более никто в свете не назовёт её «красавицей с оттенком тайной грусти в глазах». Она была влюблена, её сердце было наполнено желанием видеть его, слушать его, быть с ним… Она будет всегда улыбчива, добра и игрива. «Охотница на Соловья», – улыбнулась своему новому амплуа Кити.
***
– Я не слепая, Влад, и всё прекрасно заметила, – отчаянно доказывала супругу свою правоту княгиня Ольденбургская.
Мари была единственной, кто почувствовал молнии напряжения и бешеной энергии, летавшие меж её падчерицей Кити и князем Щербатским. Только такие слепцы, как умиротворённые семейной жизнью мужья, могли ничего не заметить и оставаться абсолютно спокойными и безмятежными в подобной ситуации.
Вот и сейчас Влад невозмутимо намазывал на горячую булку растекающееся сливочное масло, и это действо занимало его гораздо больше, чем доводы и тревоги его супруги. В отличие от мужа, Мари не могла проглотить ни кусочка в это утро. Пребывая в беспокойном состоянии, она, то и дело поглядывая на часы, уже в третий раз спрашивала управляющего Тимофея, не проснулась ли княжна.
– Любовь моя, тебе нужно успокоиться, – глотнув обжигающего чая, высказался князь.
Мари с непониманием достаточно долго смотрела на мужа, затем протяжно вздохнула и попыталась объяснить ему ещё раз всё сначала:
– Мой дорогой, наверное, до тебя не доходит смысл моих речей в подобной форме, – спокойно начала Мари, – что ж, попробую объяснить по-иному.… Когда ты найдёшь бездыханное тело своей юной дочери в пруду на территории нашего прекрасного парка, будет уже несколько поздно выяснять обстоятельства, толкнувшие молодую особу на подобное. Предлагаю тебе сейчас обратить своё внимание на несчастную любовь своей дочери и попытаться помочь ей с этим справиться, пока, начитавшись Шекспира, она не натворила беды, так как, увы, это сейчас стало на удивление модным.
Только теперь, переключив своё внимание с омлета на жену, князь, громко проглотив кусок, с притворным, театральным ужасом взглянул на Мари.
– Мне кажется, ты утрируешь. Подобного я за тобой прежде не замечал… – деланно серьёзно произнёс князь.
– Тебя заботят и дочь, и я? Поразительно! – теряя терпение, воскликнула Мари.
– Меня заботят всё и вся…
– Что-то не очень-то это заметно! – настаивала в своих обвинениях Мари.
– Я тебе сейчас докажу… – поднявшись со своего места, Влад двинулся в сторону, где сидела Мари.
– Нет! – только и успела взвизгнуть женщина, прежде чем оказаться в крепких и нежных объятиях супруга.
Обняв Влада в ответ, Мари горько и неожиданно залилась слезами, как какая-нибудь кисейная барышня. Взглянув на мужа сквозь пелену слёз, она прошептала:
– Я люблю тебя.
– А вот теперь я действительно начинаю волноваться! Что с тобой, любимая? Ты не заболела?
Ответ пришёл к ним обоим одновременно. Расплывшись в счастливой улыбке, Влад спросил без какого-либо стеснения:
– Женские дни паники и отчаяния были?!
Ударив супруга в грудь, Мари всхлипнула, отрицательно помотав головой.
– Вот так новость! Прекрасное начало дня!!! – прогремел голос князя на весь обеденный зал.
Влад опустился на одно колено подле Мари и, бережно взяв её руки в свои ладони, поочерёдно поднёс их к своим губам.
– Эта новость очень обрадует Кити. Вижу, тебе не терпится её увидеть.
Мари вновь покачала головой, но на этот раз утвердительно.
– Ну, пойди, скажи ей.
Мари, сладко поцеловав князя, поспешно поднялась и как на крыльях вылетела из обеденного зала, чуть не сбив с ног управляющего Тимофея, который бережно и высоко нёс серебряный поднос, уставленный посудой из фарфора.
Изрядно проявив виртуозность после неожиданной встречи с Мари, управляющий всё же сохранил равновесие, при этом избежав столкновения с княгиней.
– Извини, Тимофей, – услышал он удаляющийся голос её светлости.
– Ничего, ничего, – уже сам себе промолвил управляющий, продолжив свой путь.
Степенно добравшись до обеденного стола с присущим самообладанием и расставив кофейный сервиз в соответствии с требованиями этикета, Тимофей протянул князю плотный конверт и, замерев в лёгком поклоне, учтиво осведомился:
– Ваша светлость желает прочесть письмо сию же минуту или прикажите оставить послание в кабинете?
– Я прочту сейчас, Тимофей, – сказал князь, взяв из рук управляющего конверт.
– Как изволите… Не смею мешать, – произнёс управляющий, поспешив удалиться.
Влад вскрыл конверт тем же ножом, которым пару минут назад намазывал на булку масло. Немного испачкавшись, мужчина тихо чертыхнулся, развернув плотные листы.
Князь ни на минуту не сомневался, что письмо было от его друга Щербатского. Вчерашним вечером в театре Мари, может, что-то и заметила, встревожившее её, но она не подметила главного: Щербатский угодил в какую-то неприятную историю. «Сердечные дела могли и подождать, когда дело касалось жизни и смерти», – полагал Влад. В ходе непринуждённого вчерашнего разговора, где все восторженно говорили о счастье видеть вновь друг друга, Щербатский недвусмысленно дал понять Владу, что дела его обстоят не лучшим образом и за ними в данный момент наблюдают. Также князь понял, что, находясь сейчас рядом с Вольфом, он и его семья слишком рискуют. Щербатский всеми возможными ему способами пытался показать, будто они не друзья, а лишь давние знакомые, а Кити и Мари он и вовсе с трудом припоминает. Влад так и остался в неведении, для кого и для чего этот маскарад устраивает друг, но что это достаточно серьёзная и опасная ситуация для всех, в этом не было сомнения, он успел убедиться в этом после краткого разговора с другом ещё в театре.
После того как Соловей спел и ушёл со сцены, Влад тут же, покинув свою ложу, поспешил за кулисы. Он успел перехватить Щербатского до того, как тот, исполнив давно известный Владу трюк, исчезнет на тёмных улицах города. Ольденбургскому и самому не раз приходилось участвовать в этом незамысловатом трюке, чтобы выручить друга. Влад, сбивая со следа настойчивых почитателей, а точнее, почитательниц таланта певца, переодевался в костюм Соловья, затем молниеносно терялся в гримёрных комнатах оперной дивы Лили Керн, не покидая их до самого утра. А тем временем второй, настоящий Соловей, запрыгнув в наёмный экипаж, скрывался в ночи. А поклонницы кумира, поджидавшие у двери гримёрной Лили, были чрезвычайно озадачены данным обстоятельством.
Влад серьёзным взглядом пробежался по аккуратным строчкам послания.
На листе были написаны стихи, а точнее, сонеты Шекспира, и это подтвердило его догадки.
Поспешно покинув обеденный зал, князь направился в свой кабинет, рассчитывая отыскать там томик с сонетами английского поэта.
***
Прежде чем подняться к Кити в спальню, Мари решила заглянуть на кухню и распорядиться о подаче завтрака в комнату молодой княжны.
Там царила привычная хлопотливая обстановка, поддерживаемая главной кухаркой Неёлой Ануфриевной, рядом с этой уютной женщиной Мари почувствовала себя более спокойной и защищённой.
– Княгинюшка пожаловала, – добродушно поприветствовала женщина Мари, – проходите, ваша светлость, проходите, у меня вот только-только яблочный пирог поспел.
И, как в подтверждение своих слов, кухарка вынула из печи румяный жаркий пирог. Аромат печёных яблок манящим и дивным запахом в ту же минуту наполнил кухню.
Мари, мечтательно прикрыв глаза, втянула этот воздух, напитанный детством и безмятежностью.
– Пахнет пирог очень аппетитно, Неёла Ануфриевна. Я, пожалуй, прихвачу кусочек и для Кити.
– Вот и чудесно, – закудахтала кухарка, – вот и прелесть, как хорошо… Я мигом накрою завтрак для моей деточки. Настасья, – крикнула Неёла, распахнув двери, ведущие на задний двор, – голубка моя, лети сюда…
В кухне тут же появилась служанка, оттирая мокрые руки о передник.
– Матушка, я там бельё приготовила, на речку… Ох, ваша светлость, – всплеснула руками Настасья, заметив на кухне и княгиню, – доброго Вам дня!
– Здравствуй, Настасья, – улыбнулась девушке Мари, – как поживает Владомир -маленький?
– Спасибо, ваша светлость, всё слава богу, – расплывшись в ответной улыбке, ответила служанка.
– Этот сорванец разогнал сегодня утром всех кур из курятника, – подхватила рассказ о внуке Неёла, – мы все с ног сбились, собирая их в курятник обратно.
– Но он помогал, – поспешила вступиться за сына Настасья.
– Настён, подсоби-ка мне княжне завтрак накрыть, – попросила невестку кухарка.
Настасья тут же кинулась сервировать небольшой поднос.
– Я быстро, я сей момент и принесу, – произнесла Настасья.
– О, не стоит. Я как раз собиралась к ней и сама отнесу.
Настасья и Неёла Ануфриевна лишь на краткий миг замерли, но после тут же продолжили каждая своё занятие.
