скачать книгу бесплатно
Она колеблется, потом кивает, крепко сжав зубы. Ей не нравится все это: я слишком близко подошла к границам ее послушания. Еще меньше ей понравится, когда мы окажемся в тире, но я намерена обучить ее должным образом.
Когда я останавливаю машину перед многоквартирным домом, где живет Ви – это дешевое, но чистое место, – она, не сказав больше ни слова, вылезает из автомобиля и идет прочь в своих огромных тапках, спадающих с ног. Мужчина, курящий на тротуаре перед домом, бросает на нее долгий оценивающий взгляд. Она жестом показывает ему «отвали», отпирает дверь и захлопывает ее за собой.
Мне не нравится выражение лица мужчины, и я сижу в машине, припаркованной на стоянке, пока он не выкидывает окурок и не направляется в дом. Я отмечаю, в какую квартиру он пошел.
Я подозрительная сука, но опыт показывает, что это полезная черта характера.
5
КЕЦИЯ
Когда я добираюсь до городка, где жила Шерил Лэнсдаун, еще только-только начинает брезжить рассвет. Вэлери представляет собой несколько ухабистых улиц, вдоль которых стоят обшитые досками дома. Поток переселенцев, затопивший после урагана «Катрин» Нортон и Стиллхауз-Лейк, сюда не добрался. Выглядит городок уныло, но, возможно, виной просто утренний сумрак. Немногочисленные уличные фонари борются с ним и проигрывают.
Поскольку я знаю такие городки, я в курсе, что все, кто уже проснулся, будут таращиться на мою машину, проезжающую по улице. В таких городках все знают всех, и каждое транспортное средство давным-давно известно любому. Я замечаю свет в нескольких домах, мимо которых проезжаю, потом делаю еще два поворота и останавливаюсь перед домом, где, согласно нашим данным, живет Шерил Лэнсдаун. На подъездной дорожке не вижу больше никаких машин. Однако в доме горит свет, пробиваясь сквозь белые шторы. Дом выглядит куда приятнее, чем я ожидала, он больше соседних. Я паркуюсь и выжидаю пару секунд, чтобы приготовиться. Неизвестно, что случится: или я найду человека, который будет в шоке от ужасных новостей, или обнаружу что-то еще, что поможет прояснить загадку, или не найду вообще ничего. Я устала, но должна заставить свои мозги мыслить ясно.
Воздух на улице холодный, но я признательна хотя бы за то, что в нем нет стоялой вони, как у того пруда. Делаю несколько вдохов, направляясь по дорожке к дому. Лужайка немного заросла, ее не мешало бы подстричь – но не так чтобы сильно. Подхожу к двери и ищу кнопку звонка. Ее нет, поэтому я стучу – сильными, решительными ударами. Нет повода колебаться.
Слышу, как к входной двери с той стороны с лаем подбегает пес. Судя по голосу, мелкий. Я делаю пометку в своем блокноте и надеваю перчатки для сбора улик, прежде чем прикоснуться к дверной ручке. Однако вряд ли нам удастся найти на ней что-то особо ценное, поэтому я берусь за нее и дергаю.
Заперто.
В доме не зажигается новых огней.
Просто на всякий случай я снова стучу – громче и дольше. Ответа нет, хотя в соседних домах загорается несколько окон. Я разбудила весь чертов городишко. Круто.
Обхожу дом, аккуратно подсвечивая себе фонариком, и, конечно же, нахожу черный ход. Он тоже заперт. Я пытаюсь рассмотреть что-нибудь через занавески, но не вижу ничего особенного, только явно расстроенного пса, который вбегает в кухонный уголок и наступает на свою миску, рассыпая по полу сухой корм. Кажется, это какой-то мелкий терьер. Похоже, милый и преданный пес.
Что бы ни случилось с Шерил Лэнсдаун, безопасностью в доме она не пренебрегала; многие жители глубинки оставляют окна открытыми, а двери незапертыми. Но она заботилась о сохранности своего жилья. Так почему же увезла своих детей отсюда куда-то на проселочную дорогу в глухой ночи? Не знаю. Я не видела в той машине чемоданов или хотя бы сумки с подгузниками. Она не могла решить куда-то уехать, иначе не оставила бы гореть свет в доме, не бросила бы пса одного. Это довольно просторный дом, и я сомневаюсь, что у нее были лишние деньги на оплату счетов за электричество, потраченное зря. В таких городах их ни у кого не бывает.
Я отступаю от двери черного хода и снова обхожу дом. Все окна заперты.
Здесь нечего делать. Я не вижу вообще ничего подозрительного.
Возвращаюсь в свою машину и уже завожу мотор, когда вижу, как дверь соседнего дома открывается и наружу выходит крупного сложения пожилой мужчина в клетчатом халате; остановившись, сосед Шерил смотрит на меня. Я опускаю окно и жестом приглашаю его подойти. Он идет ко мне решительной тяжелой походкой, останавливается в паре шагов от машины и продолжает смотреть. Это белый мужчина с морщинистым лицом и красным носом пьяницы – хотя, возможно, это от холода или от простуды.
– Чего вам тут надоть? – без обиняков спрашивает он меня. Я достаю свой жетон и показываю ему. Это экономит время. Его настроение слегка меняется: теперь он видит не подозрительную чернокожую женщину, а подозрительную чернокожую женщину с жетоном. Я знаю, что в кармане халата у него лежит пистолет; это совершенно очевидно.
Мужчина ворчит и потуже затягивает разлохмаченный пояс.
– Ну, вы не местная, – замечает он. Нет, я не местная. В этом маленьком городке наверняка почти нет чернокожих жителей: наследие закона, официально действовавшего вплоть до шестидесятых годов – по этому закону с наступлением темноты цветным запрещалось выходить из дома. Неофициально многие до сих пор поддерживают этот закон.
– Я детектив Кеция Клермонт из полиции Нортона, – говорю ему. – Вы знаете свою соседку вот из этого дома?
– Шерил? Конечно. У нее две маленькие девочки. Миленькие, таких редко увидишь. – Настроение его снова меняется, теперь он явно встревожен. – С ней все в порядке?
– Ее нет дома, – отвечаю я ему. – Она живет одна?
– Одна – с тех пор, как этот тупой козел ее бросил. Он куда-то уехал больше года назад.
– Как его имя? – спрашиваю я и записываю с его слов: «Томми Джарретт». – Вы не знаете, куда переехал мистер Джарретт?
– Куда-то туда, около Нортона; кажись, у него там родные.
Интересно. Я не знаю в окрестностях Нортона никаких Джарреттов.
– А как ваше имя, сэр? – вежливо спрашиваю я, показывая, что к нему у полиции претензий нет. Он расслабляется.
– Хайрам Траск. Мы с моей женой Эви живем вот тут. – Он указывает на дом, из которого вышел: дом этот меньше, чем жилище Шерил, и пребывает в худшем состоянии. – Когда я последний раз видел Шерил, она уезжала куда-то с девочками. Она время от времени делает это, когда те капризничают. Говорит, что шум машины их убаюкивает. Она что, попала в аварию?
– Я это проверяю, – отвечаю я ему и деловито записываю цвет и модель машины Шерил, которые он мне называет, хотя я и так уже это знаю. Я не хочу давать ему каких-либо поводов для жалоб. – Спасибо вам за помощь, мистер Траск. Всего вам доброго, до свидания.
Он кивает и отходит назад, а я задним ходом выезжаю с подъездной дорожки и направляюсь к Нортону. Он смотрит мне вслед до самого поворота, дабы убедиться, что я уехала. Ничего другого я и не ожидаю.
Ехать до Нортона не так далеко, и я уже уверена в одном: у меня есть след. Томми Джарретт, если он был отцом девочек, мог желать смерти как Шерил, так и детям, особенно если ему приходилось платить алименты. По крайней мере, следует проверить этот вариант. Всегда начинай с человека, который жертве ближе всего, а потом раскручивай поиски все шире.
Но прежде чем успеваю доехать до полицейского участка, дабы поднять информацию по Шерил Лэнсдаун и Томми Джарретту, я получаю еще один звонок. Из морга.
– Привет, это Уинстон, – говорит коронер. – Я подготовил ваших девочек. Вы придете?
– Да, – отвечаю я, не давая себе времени передумать. – Я скоро буду.
* * *
Офис окружного коронера располагается в здании Нортонского похоронного бюро. Я нажимаю старомодную кнопку звонка и жду до тех пор, пока не раздается скрежет засова. Уинстон, налегая изо всех сил, открывает передо мной дверь, и я ныряю в проем прежде, чем она захлопывается.
В помещении воняет дезинфицирующими средствами, со слабой ноткой чего-то еще. Залежалого мяса, как в лавке мясника. Как обычно. Я делаю глубокий вдох, потом другой, пытаясь привыкнуть к этой вони, чтобы она стала фоном, чем-то обычным.
На самом деле это никогда не срабатывает.
Уинстон – человек молчаливый. Он просто направляется по коридору, отделанному деревянными панелями, и сворачивает налево, где находится тесная рабочая зона окружного коронера. Здесь нет ничего ужасного, и Уинстон поддерживает порядок на высшем уровне. Сверкающий металл, сияющий фаянс. Выложенные идеально аккуратными рядами ножи, пилки и иглы, и все такое прочее. Уинстон подходит к работе ответственно, пусть даже ему платят гроши – две трети того, что получает коронер в каком-нибудь Эвермане, хотя подготовка и опыт у них одинаковые. Мы не говорим об этом.
Уинстон кивает направо, где лежит несколько упакованных и запечатанных бумажных мешков.
– Там их одежда, – говорит он. – Кресла я оставил как есть; срезал ремни безопасности как можно ближе к боковой части, на тот случай если в застежках осталась чужая ДНК.
Два детских автокресла все еще сырые, но Уинстон поставил их на стерильные полотенца, чтобы впитать то, что с них стекает. Пока что я не трогаю их и поворачиваюсь к единственному столу для вскрытия.
Он еще пуст.
– Вроде бы вы говорили, что готовы. Где они? – Я чувствую, как маслянистая тошнота пузырится у меня в желудке. Я могу выдержать гадкую ситуацию, но терпеть не могу ожидать ее.
– Уже после звонка возникла проблема. Мне нужно добыть другие весы, – тихо отвечает он. – Нужно взвесить трупы перед тем, как я начну работать. Встроенные в стол весы не регистрируют их вес. Я собирался позвонить в больницу и привезти детские весы, но кто знает, сколько это займет. Меня постоянно отшивают, говорят, что это не по протоколу…
Я так не могу. Я не могу позволить этим детям мерзнуть и дальше. Я знаю, что они лежат в темноте в мешках, и все во мне восстает против этой бесчеловечности. Ни часом дольше. Ни минутой дольше.
Я негромко говорю Уинстону:
– Есть способ это сделать. Я могу помочь.
Он сразу же понимает, что я имею в виду, и оборачивается, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Потом спрашивает:
– Вы уверены?
Я лишь киваю, поскольку не уверена, что смогу повторить это вслух. Я ощущаю холод и тяжесть этого ужаса, но одновременно в моей душе поднимается какая-то кошмарная, теплая нежность. Эти погибшие дети нуждаются в том, чтобы их обняли. В том, чтобы знать: кто-то заботится о них, пусть даже слишком поздно.
Уинстон помогает мне забраться на секционный стол. Поверхность стола холодная и пахнет хлоркой – настолько сильно, что мои глаза начинают слезиться. Я жду, пока коронер зарегистрирует мой вес, потом слышу, как он расстегивает «молнию» на первом мешке для трупов. Делаю глубокий вдох, закрываю глаза и протягиваю руки.
Холодный, безвольный груз прижимается к моей груди, и я инстинктивно обнимаю мертвое тело еще крепче. Мне плевать на то, что она уже не живая. Я просто хочу позаботиться о ней. Во рту у меня пересыхает, горло сжимается, и я чувствую, как под веками начинают скапливаться тяжелые слезы.
– Все в порядке, – шепчу я. – Я с тобой. Все в порядке. – Но обращаюсь как к этому погибшему ребенку, так и к тому, который едва-едва начал жизнь в глубине моего чрева. Обещание, которое я намерена пытаться выполнить вечно.
Я слышу, как Уинстон молча записывает общий вес, потом вычитает мой и забирает у меня девочку. На какой-то миг мне хочется воспротивиться, вцепиться в эту бедняжку и обнимать ее, пока она не согреется снова, – но я отпускаю ее.
Второе тело, такое же холодное и тяжелое, ложится в мои объятия, и на этот раз я не могу удержать слезы. Онемевшими пальцами приглаживаю подсохшие волосы девочки.
Да поможет бог тому, кто это сделал. Да поможет ему бог – потому что я намерена найти того, кто был на такое способен.
6
СЭМ
Мой клиент, занятие с которым назначено на восемь тридцать, – богатый пожилой мужчина, спокойно оплачивающий названную мной ставку и, по счастью, ответственно относящийся к своим обязанностям начинающего пилота. Он приходит вовремя и подготовленным, и те полтора часа, в которые я его тренирую, проходят быстро. Десять часов утра, чудесный погожий день. Я загоняю «Сессну» обратно в ангар, мы завершаем урок, пожимая друг другу руки, и он уходит прочь бодрой пружинистой походкой.
Мое настроение тоже улучшается. Летать – невыразимое удовольствие для меня, что-то вроде терапии, которая приносит душе истинный покой. Когда я возвращаюсь на землю, это состояние быстро улетучивается, но оно действительно полезно мне.
Я составляю отчет, прежде чем уйти – на сегодня у меня больше не записано ни одного клиента, – и тут голос за спиной застает меня врасплох:
– Здравствуйте, вы Сэм Кейд? Летный инструктор?
Я оборачиваюсь и отвечаю:
– Да. В чем дело?
Я слегка резок, потому что не люблю, когда посторонние вот так подходят ко мне. Но потом немного успокаиваюсь, потому что он не выглядит подозрительно. Одежда на нем простого покроя, но дорогая: брюки цвета хаки, рубашка-поло и куртка-бомбер; наверное, он считает, будто в ней похож на летчика. Образ дополняют дорогие поляризованные очки в стиле «пилот». Это белый мужчина, молодой, лет тридцати. Коротко стриженные темные волосы едва видны из-под бейсболки с эмблемой клуба «Флорида гейторс».
– Я хотел узнать, не найдется ли в вашем расписании времени для меня, – говорит он. – То есть я хочу учиться летать. Меня зовут Тайлер Фарос.
– Извините, вы сейчас не вовремя, – отвечаю я ему. – Но мы можем назначить встречу и провести пробный полет со мной в качестве пилота, чтобы я мог объяснить вам весь процесс. Вам также нужно записаться на наземные тренировки. Это не очень дешево, и большинству людей требуется не меньше шести недель, чтобы их пройти, не считая собственно летного обучения. – Я излагаю это без запинки, потому что знаю последовательность наизусть. Мне часто звонят люди, считающие, что научиться летать – это легко и быстро. Мало кто лично приходит на летное поле, но меня не удивляют и такие случаи.
– О… – произносит он. – Прошу прощения. Полагаю, мне следовало позвонить перед тем, как прийти. – Голос у него не высокий и не низкий, с региональным американским акцентом, который я пока не могу распознать. Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Мы почти одного роста, но за поляризованными стеклами очков я не могу рассмотреть выражение его глаз.
– Интересная фамилия – Фарос, – замечаю я. – Греческого происхождения?
Мое предположение, похоже, ничуть не задевает его.
– Ха, большинство людей не могут распознать такие тонкости.
Я пожимаю плечами.
– Я много путешествовал. – Полагаю, службу в армии можно описать и так. Повидать мир, поубивать людей… – Я дам вам бланки, которые нужно заполнить для поступления на наземное обучение, если вас интересует, хорошо?
– Вы тоже будете учить меня там?
– Я вполне могу это сделать. Обычно лучше, если один и тот же инструктор проводит наземную подготовку и летное обучение, поскольку тогда можно быть уверенным, что мы ничего не упустим.
– Думаю, это вполне годится, – отвечает он.
Мы входим в маленький офис, который я делю с несколькими другими инструкторами, и я собираю все нужные бланки и прайс-листы. Он медленно и внимательно просматривает их. Я чувствую себя чуть более спокойно – но ненамного, и это странно. Обычно я неплохо разбираюсь в людях, но этого человека никак не могу распознать. В эмоциональном плане он – чистый лист. Полностью нейтрален.
У меня нет сейчас оснований сомневаться в нем, но в инструкторской работе есть одно правило: ты должен с самого начала оценить человека. Мне плевать, богат он или беден, раз уж в состоянии заплатить за урок, но дело не в этом… мне нужно видеть его характер, уровень напряженности или расслабленности. Вдобавок в глубине моего сознания постоянно присутствует необходимость узнать, зачем тот или иной человек хочет летать. Я не хочу обучать самоубийцу или, хуже того, террориста.
Пока что он не похож ни на того, ни на другого, но что-то меня настораживает.
– Извините, мистер Фарос, но сейчас я не могу уделить вам больше времени, – говорю я ему наконец. – Мне нужно ехать по другим делам. Вы можете заполнить бумаги и переслать мне их, если решите пройти обучение.
– Хорошо, – кивает он, – я понимаю.
Мы снова пожимаем руки, но он не уходит – просто стоит и смотрит на меня. Я не могу понять выражение его лица.
Потом он произносит:
– Я знаю, кто вы.
«О господи». Я подбираюсь и отвечаю, стараясь сохранять нейтральный тон:
– Лицензированный пилот? Вам лучше надеяться, что это так, если вы хотите, чтобы я вас учил.
– Вы живете с женой серийного убийцы.
Я собирался отмахнуться от этого, видя, куда он клонит, но неожиданно чувствую, как волосы у меня на затылке встают дыбом, словно шерсть ощетинившегося волка.
– Гвен Проктор – моя семейная партнерша, а не его жена.
– С бывшей женой, я имел в виду, – говорит он. – Извините.
Я хочу проворчать в ответ что-нибудь еще, но не делаю этого. Просто жду. Я до сих пор не вижу от него проявления каких-либо особенных эмоций, даже сейчас, когда большинство людей продемонстрировало бы что-нибудь… неловкость хотя бы.
– Я не намеревался вас оскорбить, – продолжает он.
– Вижу, – соглашаюсь я, и – чудо из чудес! – мой голос звучит совершенно ровно. – Так что да, вы знаете, кто я такой. И я предпочел бы не впутывать свою личную жизнь в работу, если вы не против.
– Конечно, – говорит он. – Извините. Я не должен был спрашивать.
– Все нормально, – говорю я. Раньше никто не давал мне определений через мои отношения с Гвен и детьми, и это неприятно. Я начинаю в очень отдаленной степени понимать, как постоянно чувствует себя Гвен. – Извините, мне действительно нужно идти. И, я думаю, вам лучше найти другого летного инструктора. Ничего личного, я просто… не хочу смешивать такие вещи.
В первый раз я вижу в нем проблеск чего-то похожего на чувства.
– Ничего. Мне жаль, что я вас побеспокоил. Я просто думал, что вы сможете мне помочь.
