Все моря мира

Они увидели возможность это изменить. Страдания одних часто оборачиваются прибылью для других. Так устроен этот мир.

Раина приняла решение уехать. С двумя маленькими сыновьями, со всем своим хозяйством и движимым имуществом. Тамир поехала с ней. Конечно.

Лучше опередить неприятности, чем позволить им догнать тебя и извести. В итоге конечным пунктом их назначения вполне мог стать Ашариас, но этого решения она пока не приняла. Она отправила туда двоюродного брата, чтобы он открыл торговое агентство на дальнем конце пролива, в той части Золотого города, где позволено было жить джадитам и киндатам. И чтобы он начал раздавать взятки нужным людям.

О многом предстояло подумать в связи с этим. Сейчас она вела переговоры. Визирь Гурчу был киндатом. Халиф предложил свободу вероисповедания в своем городе людям, которых называют странниками (конечно, в обмен на уплату налога). Сарантий опустел. Он хотел снова наполнить его людьми, блеском.

Возможно, они действительно отправятся туда. В тот весенний день Раина размышляла (ее головная боль уже слегка утихла), сможет ли она каким-то образом переселиться в Ашариас без невестки или потерять ее в море. В результате прискорбного несчастного случая.

А пока они остановились в Соренике; прошли осень, зима, наступила весна. Киндаты жили в этом городе много веков. Здесь тоже случались погромы, но по большей части город их не трогал. Недалеко от базара даже стоял памятник целительнице из киндатов, жившей сотни лет назад. Ее имя стерлось, и никто его не помнил (Раина спрашивала), но высеченная из камня фигура держала в руке флакон для мочи, поэтому все знали, что женщина была лекарем.

Раине нравилось думать об этом.

Большая часть года ушла на то, чтобы подготовить переезд сюда, а дорога на юг оказалась тяжелой. Сберечь обширное хозяйство и значительные ресурсы в таком длительном путешествии было непростой – и затратной – задачей.

По пути сюда они остановились в Акорси, у Фолько Чино и его очень элегантной жены. Эти двое предложили семейству Раины кров. Катерина Риполи д’Акорси показала ей красивый дом, который они готовы ей предоставить. Не в квартале киндатов – палаццо на главной площади, поблизости от дворца.

Фолько был уродливым, умным, внушительным мужчиной и опасным наемником. Его жена, решила Раина, производит не меньшее впечатление и, возможно, не менее опасна, если ее рассердить. Раине она понравилась. Она почувствовала искушение остаться в Акорси, ей казалось, что это цивилизованный город. Фолько добился его процветания благодаря войнам, но все равно. Однако в Акорси не было порта, а корабли семьи Видал нуждались в надежной базе для погрузки, разгрузки и ремонта.

Она вручила д’Акорси подарки, получила ответные дары и приехала сюда.

В Соренике шла бурная морская жизнь, имелся древний университет с медицинской и юридической школами, надежные стены и башни вокруг гавани, которые постоянно ремонтировали, так как в то время жизнь на побережье означала постоянную опасность налета корсаров.

Двор герцога, правившего южной Батиарой, вдали от побережья, в Касьяно, сейчас был охвачен интересным начинанием, стремясь к религиозной гармонии. Герцог Эрсани держал стражников-ашаритов наряду со стражниками-джадитами. Рядом со святилищами и обителями солнечного бога стояли храмы звездопоклонников. Фермеры-ашариты из Маджрити занимались выращиванием индигоферы, и это приносило прибыль. И еще они разводили лошадей.

Усилия герцога, направляемые некоторыми прославленными мыслителями, призванными к его двору, находили одобрение не у всех, особенно после падения Сарантия. Однако он был могущественным и независимым правителем, а сменявшие друг друга Верховные патриархи долгое время предпочитали не вмешиваться в дела герцогов юга – в обмен на то, что они не станут строить честолюбивых планов продвижения на север. Как правило, они и не строили. Юг Батиары – это отдельный мир, так говорили.

Донна Раина (и ее невестка, что было неизбежно) нанесли визит герцогу вскоре после прибытия в Соренику. Карета отправилась на восток через осенние виноградники, хлебные поля и те самые поля индигоферы. Эрсани был полным, румяным, любезным мужчиной, ценителем бесед, вина и музыки. Он носил длинные волосы и короткую бороду. В тот момент он был холост, две его жены умерли. У него остался только один выживший наследник, и говорили, что у того хрупкое здоровье. Они не увидели герцогского сына, но Тамир размышляла обо всем этом по дороге обратно на побережье. Сын или, возможно, даже отец, сказала она, мог бы стать для нее подходящей партией. Она была невыносима, в самом деле. Хороша собой? Да. Привлекательна для мужчин? Приходится это признать.

– Понятно. Ты готова принять веру джадитов? – резко спросила Раина, вдоволь наслушавшись этих размышлений.

– Почему бы и нет? Многие из нас это сделали. Эллиасу надо было поступить так. Он был бы жив теперь. Ты станешь ашариткой, когда поедешь на восток.

– Не стану. И я еще не приняла решение насчет отъезда на восток.

– Конечно приняла! – рассмеялась Тамир. – Ты только притворяешься, будто обдумываешь это. Или боишься решить. А сейчас ты просто завидуешь, что Эрсани явно отдал предпочтение мне. Может быть, я останусь, когда вы уедете, стану его герцогиней, и мне больше не придется тебя терпеть. – Она была из тех женщин, которые способны подпрыгнуть даже сидя.

Вспоминая этот разговор полгода спустя, созерцая с верхней террасы своего дома далекие корабли, входящие в гавань и покидающие ее, Раина напомнила себе, в который раз, что убийство запрещено в любой религии, в том числе в ее собственной. Но, думала она… ох, но, но, но…

Глядя вдаль без определенной цели (хотя она часто наблюдала за гаванью, чтобы увидеть, не возвращается ли один из их кораблей), Раина заметила торговое судно, подходящее к причалу. У нее на глазах оно подняло флаг – две киндатские луны.

Само по себе это не было невероятным – Сореника стала домом еще большему количеству ее соплеменников с тех пор, как она сюда приехала, – но немногие корабли поднимали флаг с белой и голубой лунами. На самом деле она не помнила, когда видела такой флаг в последний раз. Он мог бы быть у Эллиаса, подумала Раина, но Эллиас умер уже давно. Она делала то, что делала, одна и одна ложилась в кровать по ночам. Решение не выходить больше замуж было принято много лет назад. Она о нем не жалела. Она обнаружила, что предпочитает сама обладать властью, а не отдавать ее мужу.

Раина решила отправить кого-нибудь выяснить, что за корабль подходит к причалу. Узнать больше о том, кто прибыл в город, всегда полезно. Она также велела принести еды и бокал вина. И поняла, что чувствует себя лучше.

Может, Тамир съел волк в городе? В городе не водятся волки, но почему бы не помечтать?

Во второй половине дня они расстались. Рафел собирался в отделение банка Карраца в Соренике. Туда перевели из Марсены их плату за убийство. Он хотел открыть три счета, один на имя Газзали аль-Сияба, который – возможно, сам того не желая, – сделал все, что им от него было нужно, и даже больше, но то, что владелец счета мертв, могло вызвать серьезные осложнения. Они решили просто учесть его долю. Идея заключалась в том, чтобы в конечном итоге отправить деньги семье аль-Сияба, хоть и не сразу, чтобы не возникло вопросов.

Сегодня Рафел просто хотел проверить соответствие суммы вклада документам, которые им дали в отделении банка в Марсене, и снять немного денег, чтобы начать пользоваться счетом. Она сказала, что сделает то же самое на следующий день. Сейчас, глядя, как он уходит вместе с Эли и двумя телохранителями (по крайней мере, теперь он согласился взять телохранителей), она хотела побыть одна.

Воспоминания и боль утраты омывали ее как волны.

Сореника не была для нее знакомым городом, но находилась близко, очень близко от того места, где она выросла. Воспоминания и боль утраты.

Она поклялась никогда не возвращаться, чтобы не позволить тем ранам снова открыться здесь. Прошло двадцать лет, ферма, наверное, уже давно перешла к кому-то другому. Не осталось никого из ее родных, чтобы работать на ней. Ее брат был совсем ребенком. Она понятия не имела, удалось ли им с матерью убежать, выжили ли они. В ее воображении промелькнула картина, как та женщина, которой она стала теперь, столько лет спустя, находит брата, маму. Видит ужас на их лицах – так как они должны знать, что с ней случилось и, следовательно, кем она была.

Слишком большой позор. Слишком сильная боль укоренилась в сердце. Одна только мысль об этом была мучительна.

Она не собиралась возвращаться на ферму. Она никогда не планировала оказаться так близко. В двух или трех днях пути верхом (она плохо держалась в седле). Но даже здесь, на побережье, столько воспоминаний хотело вернуться к ней, заявить на нее права. В том числе ее имя.

Как ей называть себя теперь? Здесь, в Батиаре. Неужели она по-прежнему Надия бинт Диян?

Или она снова Ления Серрана? Та потерянная девочка.

А когда они отплывут – а это неизбежно случится, – что тогда? Кем она тогда будет? Рафел использовал три имени, по одному для каждой веры, в зависимости от того, где они находились. Он менял выговор, места рождения. Она не знала, способна ли на это. На такую жизнь. Киндаты… возможно, они к этому привыкли. К необходимости быть гибкими, приспосабливаться к ситуации, даже в вопросах собственной идентичности. Того, как они молятся. На каком языке. Она этому так и не научилась. Она была ашаритской рабыней с ашаритским именем так долго, так далеко от дома. От самого понятия дома.

Сейчас она недалеко. И все-таки далеко.

В Соренике у них была цель. Рафел объяснил ей. Именно по этой причине (в том числе по этой причине) он ходил к той женщине, Гаэль, в Марсене. За сведениями. И за любовными объятиями, подумала она, но не произнесла этого вслух, когда он вернулся на корабль утром.

Недавно, перед тем как они расстались, он указал ей на одно из здешних палаццо. Дом стоял на вершине крутого холма над гаванью. Самый большой в городе, судя по виду. Там живет своего рода королева, сказал он ей.

Они встретятся снова на корабле перед заходом солнца, сказал он, а потом оставил ее в одиночестве. Проявил учтивость. Вероятно, по ее лицу читалось, что ей это необходимо. Ей не нравилось, когда что-то читалось по ее лицу. Это делает человека уязвимым. Так он однажды сказал ей, но к тому времени она сама уже это понимала.

Она шла одна по улицам портового города в Батиаре во второй половине весеннего дня. С воды дул бриз. Вокруг было много киндатов в бело-голубых одеждах, в честь лун. Большинство из них просто использовали эти цвета в аксессуарах. Шарф, шляпа, отделка плаща. Она знала, что киндаты живут в Соренике уже давно. Она помнила, что узнала об этом… когда-то. Ее отец был человеком, которому нравилось узнавать о многом и делиться знаниями. Он научил ее – не только брата – читать. Зачем это нужно на ферме, он так и не объяснил. Он просто решил, что это хорошо.

Она не любила вспоминать о нем и о матери – практичной, спокойной, резкой, но певшей им песни в детстве почти каждый вечер. Воспоминания могут обжигать, подумала она. Могут вызвать желание плакать или кричать в небо. Или убивать людей.

Поэтому ты держишься подальше от них в большом мире и пускаешь свои мысли течь (заставляешь их течь) по другим каналам. Так она и жила. Не вспоминая ни о чем, насколько это было возможно.

Это стало труднее здесь, при этом памятном свете, так отличающемся от света Маджрити, куда ее увезли и где продали. Вероятно, теперь эти воспоминания уже не остановить. Она решила, что если это так, то приплыть сюда было ошибкой. Она даже не знала, как себя называть!

Вот только на самом деле она понимала, что знает.

Несмотря на всю мучительность воспоминаний о семье, ферме, детстве, она – не Надия бинт Диян. Это имя хозяин дал ей насильно, как насильно овладевал ее телом, каким бы добрым обычно ни был. Она носила его имя большую часть жизни (ужасная мысль), но… она не обязана это делать, больше не обязана. Ее настоящее имя хранило много слоев боли, но она могла предпочесть жить с ними. Она решит это сама. Точно так же, как решила убить мужчину, которому принадлежала.

Она будет принадлежать самой себе, подумала Ления Серрана, шагая через базарную площадь Сореники. Она и ее горести. По правде сказать, она не будет отличаться этим от других. У всех разные горести, но у всех они есть.

Она поморщилась. Не собирается ли она теперь стать философом? Соперничать с Рафелом в анализе текстов и их научных толкований? Вряд ли.

Она остановилась у прилавка торговца соками и купила апельсиновый. Выпила его, вернула глиняную чашку. Вино потом, когда они снова встретятся с Рафелом, подумала она. Даже хорошее вино. Теперь у них есть деньги. Возможно, их будет намного больше.

И именно в этот момент, отворачиваясь от прилавка с соками, она увидела одного из тех мужчин, которые охраняли братьев ибн Тихон в таверне, где им выплатили деньги.

Он целеустремленно шел через базарную площадь, которую с шумом разбирали, так как уже перевалило за полдень и фермеры готовились выехать со своими фургонами и телегами за городские ворота, чтобы вернуться домой до наступления темноты.

Он здесь. В Соренике. Он ее не заметил.

Теперь ее философское настроение исчезло, и погруженность в воспоминания тоже. Она пошла за ним. Это решение не было взвешенным. Но оно также изменило ее жизнь.

– Мне нужно, – сказала женщина, известная как Королева киндатов, – чтобы теперь вы рассказали мне о том, что случилось на улице возле дома. Обо всем, что там случилось. Я предпочитаю, чтобы мои советники делились со мной всеми подробностями и я могла сама решить, что имеет значение. Я была бы очень благодарна, если бы вы сделали то же самое, синьора.

Раина Видал была маленькой, привлекательной темноволосой женщиной примерно одних с Ленией лет, красиво причесанной и одетой, с манерами, ясно говорившими о том, что она привыкла контролировать ситуацию, несмотря на присутствие мужчины, стоящего рядом с ее креслом. Очень внушительного на вид мужчины. Он не произнес ни слова с того момента, как они вошли в дом.

Эта женщина – и правда своего рода королева, подумала Ления.

Она решила снова стать Ленией. Имя Надии бинт Диян может пригодиться в каких-то случаях, но теперь эта личность будет только маскировкой. Она не представилась, и ее пока не попросили это сделать здесь, в элегантной приемной на верхнем этаже. На стенах висели гобелены. Яркие, дорогие: украшение, тепло, статус.

Если ты достаточно богата, то можешь позволить себе это. Иметь такие гобелены. Даже если ты из киндатов.

Вторая женщина, ростом даже выше Лении, светловолосая, вызывающе красивая, сидела рядом с донной Раиной, подавшись вперед в позе взволнованного предвкушения. Неподобающей при данных обстоятельствах. У нее были широко расставленные глаза, большие, поразительно синие. А еще тонкая талия и длинные ноги – на нее трудно было не смотреть. Не глазеть. И она это знала. И пользовалась улыбкой как оружием, в том числе и сейчас, обратив ее к Лении.

– Госпожа, я увидела его на базаре, и я знала, кто он такой. Я решила пойти за ним.

– Очень хорошо. Подождите, пожалуйста. Можно мне задать два вопроса? Откуда вы его знали? И зачем женщине преследовать такого мужчину в одиночку?

У нее быстрый ум. Жаль, что Рафела здесь нет. За ним послали по просьбе Лении. Два охранника пошли за ним с запиской. Она надеялась, что он уже вернулся на корабль. Она не боялась, просто понимала, что это та самая женщина, ради встречи с которой он прибыл в Соренику, и… это не обязательно должно было произойти вот так.

И потом, этот мужчина. Невероятный мужчина стоял здесь и молча смотрел на нее.

– Я видела его, когда мы с моим партнером встречались с его хозяевами в Марсене несколько дней назад.

Эти люди уже знали, кто были его хозяевами.

– Марсена. Братья ибн Тихон? Неужели? И по какому же поводу вы там с ними встречались?

Ления пожала плечами:

– Мы получали плату за услугу.

– За какую именно?

Она покачала головой:

– Я не вправе поделиться с вами этими сведениями, при всем уважении, моя госпожа.

Донна Раина смотрела на нее. С легкой улыбкой. Возможно, она узнала в ней еще одну женщину, которая так легко не сдастся.

– Вы не ашаритка, не так ли? – Ления увидела, что стоящий рядом с Раиной мужчина теперь тоже улыбается. Улыбка преобразила его лицо.

Но заданный вопрос изменил что-то в ней самой. Она вновь сказала, на этот раз в присутствии других людей, а не в темном переулке в Марсене:

– Нет, госпожа. Меня зовут Ления Серрана. Я родилась в нескольких днях пути к востоку отсюда.

– Вас похитили ашариты? О, бедная девочка! Как давно? Это было очень ужасно?

Это заговорила другая женщина, Тамир Видал, светловолосая. Здесь две вдовы, вся власть принадлежит старшей, Рафел немного рассказал ей об этом. Эта красавица – не слишком важная птица, но она может быть полезной, заметил он, принимая во внимание то, зачем они сюда приплыли.

Она тогда поняла его лишь наполовину. Теперь, увидев ее, она поняла больше.

– Меня похитили, госпожа, да. Много лет назад. Я была юной. Не так давно я добилась освобождения. Присоединилась к Рафелу бен Натану, и мы стали партнерами по торговле, совладельцами корабля. Он проявил щедрость, предложив мне небольшую долю в делах.

– Добилась освобождения – это деликатное выражение, – сказал стоящий в комнате мужчина. Его первые слова.

Он произнес их одобрительно, все еще слегка улыбаясь. По-видимому, он… симпатизировал ей. Из-за того, что случилось на улице. Она боялась его, его репутации, его необъяснимого присутствия здесь.

– Почему? – Снова заговорила Раина Видал, продолжая свою собственную цепочку расспросов. – Почему бен Натан сделал вас своей партнершей?

– Вы его знаете, госпожа?

– Немного. Знаю его имя. Мой муж вел с ним дела в Эсперанье.

Ления ответила:

– Почему он предложил мне долю – опять же, при всем уважении, – не имеет отношения к тому, что привело меня сейчас сюда. – Рафел, думала она, хотел бы, чтобы она не была колючей, чтобы отвечала любезно. Поэтому она прибавила: – Но… меня учили читать и считать и вести финансовые документы.

– И вы немного владеете оружием, что объясняет, почему вы не побоялись преследовать корсара? – Это снова сказал мужчина, тихо.

Она посмотрела на него:

– Когда я увидела, что он один.

– Вы были готовы сразиться с ашаритским корсаром, чтобы защитить нас? Как прекрасно! – воскликнула Тамир Видал.

– Она действительно сразилась с корсаром, Тамир. – В голосе маленькой женщины не чувствовалось любви к родственнице.

– Да! – выдохнула Тамир. Она одарила Лению очаровательной улыбкой, широко раскрыв глаза. – Продолжайте, пожалуйста! Это так интересно!

Ления откашлялась. Интересно, когда Рафел доберется сюда? Он ей нужен. Это его соплеменники, это была его задумка, они находятся в Соренике, потому что он хотел здесь быть!

– Я увидела, что он поднимается на холм, – сказала она. – И он поднялся на самый верх. Затем я увидела, что он сидит на скамейке напротив этого палаццо и делает вид, будто вытряхивает что-то из сапога. Из обоих сапогов, точнее. Чтобы посидеть подольше. В действительности он изучал вашу охрану.

– Я тебе говорила, Раина, что эта скамейка – плохая идея! – воскликнула Тамир Видал.

– А я тебе говорила, что установка скамейки будет выглядеть как любезность людей со средствами, предложивших прохожим место, где можно посидеть.

– На базаре или возле него, Раина! Мы одни на вершине холма. Здесь она ни к чему. Это была ошибка!

Раина Видал вздохнула:

– Я никогда не утверждала, что не совершаю ошибок.

– Нет, но ты никогда не признаешь, что совершила ошибку!

Семейная ссора, подумала Ления. Ни ей, ни этому мужчине нет необходимости это слушать. Хотя Рафел бы сказал, что это сведения, которые могли бы пригодиться торговцу. И где же он, во имя Джада?

– Пожалуйста, продолжайте, – сказала Раина Видал.

Ления опять откашлялась. Следующая часть была рискованной.

– Я знаю его хозяев, как уже сказала, и я… знаю, какими делами они занимаются. Особенно младший. Я решила выяснить побольше. И еще… мне не понравилось то, зачем, по-моему, он мог сюда приехать.

– Подготовить мое похищение! Конечно, это вам не должно было понравиться, Ления Серрана! – В голосе Тамир все еще слышалось больше восторга, чем страха. Она не ребенок, подумала Ления, ей не следует так себя вести.

– Тогда я этого не знала, – продолжала она. – Когда он встал со скамейки и начал подниматься дальше, чтобы посмотреть на ваш дом сбоку, я подошла ближе.

– Очень быстро, – сказал мужчина. – Я видел, как вы это сделали. Два ножа – и он распластался по стене. Охранники наблюдали в щели для лучников с того момента, как он сел на скамейку. Один из них предупредил нас, что он здесь. Я спустился посмотреть. Мы тихо вышли на улицу.

– Тогда вы знаете, что произошло потом, – сказала Ления.

Она двигалась бесшумно, ее этому учили, а он был слишком уверен в себе и ни о чем не подозревал, шагал уверенной походкой человека, работающего на людей, которых больше всего боятся на побережье Срединного моря. Она сумела подойти к нему сзади почти вплотную. Приставила один нож к его горлу, а другой к спине раньше, чем он успел понять, что его преследуют.

Неосторожно с его стороны. Если ты не богат, не обладаешь властью и не ходишь постоянно с телохранителями, ты сам отвечаешь за свою безопасность. Действительно, телохранители – это способ передать ответственность за себя другим. Она начинает смотреть на многое глазами Рафела, это никуда не годится, подумала Ления. Она подталкивала корсара обоими ножами, пока он не оказался прижатым к шершавой стене напротив палаццо семьи Видал. Он повернул голову влево. Ления немного сместилась в противоположную сторону; он не мог ее видеть.

Она сильнее нажала на клинок у его горла – достаточно сильно, чтобы пустить кровь. Она сделала это охотно. Он втянул воздух, впервые испугавшись. Она сказала:

– Выживешь ты или умрешь, зависит от того, что ты мне скажешь и как быстро. Зачем ты здесь?

Она произнесла это немного более низким голосом. Он, возможно, не поймет, что она женщина. Для нее это почти не имело значения, но он будет более осторожен, если подумает, что она мужчина. Она была готова его убить, но хотела сначала кое-что узнать.

– Ты хоть представляешь, какой мучительной смертью умрешь, если причинишь мне вред? – прохрипел он. Недостаточно напуган, по-видимому; пока недостаточно. Он говорил на ашаритском. Она не собиралась притворяться, что не понимает его.

– Никто не знает, что я здесь. Никто не узнает, кто тебя убил. Перестань угрожать. Ты в шаге от того, чтобы выяснить, что думает Ашар о корсарах, когда судит их.

Возможно, подействовало ее спокойствие. Или то, что на этот раз она вонзила острие ножа в его поясницу сквозь тунику, проколов кожу. Это должно было быть больно.

– Умирать от удара ножом вот сюда – очень мучительно, – сказала она. – Наверное, ты и сам так убивал и должен знать. Мне нет необходимости оставлять тебя в живых. Ясно, чем ты занимаешься, и я знаю, кто твои хозяева.

Это заставило его замереть.

– Откуда? – спросил он.

– Не ты задаешь здесь вопросы. Поэтому слушай внимательно. Мне наплевать на киндаток в этом доме. – Ложь, но так ей было нужно. – У меня свои интересы. И твоя смерть мне тоже не нужна. Скажи мне, зачем ты здесь, и я, возможно, оставлю тебя в живых. Я могу поступить так – или иначе. Что нужно братьям ибн Тихон в Соренике?

Ей необходимо было назвать их имя, дать понять этому человеку, что его опознали и он сильно рискует. Он был опасен, но она угрожала ему двумя ножами.

Кажется, он это осознал. Что-то изменилось в его позе. Или на него подействовало то, что ее не интересуют киндатки из этого дома.

Он нехотя произнес:

– Зияр хочет младшую из них. Говорят, она красавица.

– Для выкупа?

– Нет. – Пауза. – Для себя.

– В Тароузе?

– Может быть. Может, в другом месте. Не мое дело.

Она знала, где это другое место. Они только что организовали убийство халифа Абенивина. Значит, именно Зияр переедет на запад. По одному брату в каждом из двух больших городов Маджрити.

– И как вы ее захватите?

– Не в этом палаццо. Я собираюсь ему об этом сказать.

– Где он? Зияр?

– В нижнем городе. Переодетый. Мы можем захватить ее, когда она спустится туда. Она ходит на базар. Этот дом слишком хорошо укреплен.

Действительно. Войти в дом было бы непросто, и там должны дежурить охранники. Она сама пришла к такому выводу, пока он делал вид, будто вытряхивает камешки из сапог. Она понятия не имела, ходит ли Тамир Видал на базар, но, наверное, Зияр это знал.