скачать книгу бесплатно
Дань памяти
Григорий Николаевич Казазаев
Книга повествует о тяжелом боевом пути одного из миллионов советских солдат и офицеров, защищавших в 1941-1945 годах рубежи и подступы нашей Родины от наглого, мощного, подлого, смертельного натиска, и гнавшим врага до самого его логова. Переплетение судеб, отражение общего героизма в каждом бойце заставляет погрузится в быт и тяготы боевой военной службы. Книга составлена на основании государственных архивов, личных писем, рассказов доблестных участников тех событий.
Григорий Казазаев
Дань памяти
Предисловие.
История, как известно, не знает сослагательного наклонения, не допускает понятия – «если- бы»! История пишет страницы, вкрапляя в события судьбы людей и подчиняет их жизни течению этих событий.
Логическая цепь обстоятельств, конкретных явлений и фактов порой очень сильно влияет на право свободного выбора, сделанного самим человеком и, вопреки личным планам, желаниям и стремлениям, резко меняет вектор движения к выбранной жизненной цели. Все происходит в конечном итоге в пространстве и времени, как происходит.
По этой причине не суждено было и моему отцу в начале избранного в жизни пути стать обладателем самой гуманной и мирной профессии, имея в дальнейшем возможность учить и воспитывать в школе детей, быть преподавателем и педагогом. Судьба уготовила ему, как и большинству представителей того поколения прошлого века- столетия, иную профессию, должность и участь – в суровый час стать воином и защитником своей славной Родины и народа, солдатом Великой Отечественной войны, развернув перед ним не школьную географическую карту планеты Земля, а военную топографическую карту-«трехверстку».
В 1939-м году по окончании Радульской школы- десятилетки, – первого ее выпуска, – сдав успешно экзамены, отец поступил в Новозыбковский Учительский институт, на факультет естественных наук, – географии и биологии, стал студентом. Однако, учиться пришлось не долго.
Воздух Европы пропитан был гарью и порохом, все страшнее и чаще на слуху у людей звучало зловещее слово – «война».
Осенью тридцать девятого года, в месяце октябре, вместе с братом Григорием, окончившем к тому времени школу рулевых- мотористов в городе Гомеле и работавшем на Днепро – Двинском речном пароходстве по специальности, а, так же с группой своих сверстников, бывших школьных друзей и товарищей, отец был призван на действительную воинскую службу. Согласно Постановления Советского правительства о Всеобщей воинской повинности, призыву подлежали граждане, имевшие на момент призыва датой рождения 1918, 1919год. В армию стали призывать и студентов.
Срочная служба предполагала 3-х летний срок военнослужащим в сухопутных частях Красной Армии и 5-и летний для всех моряков-Краснофлотцев. Кто мог угадать и представить тогда, какие в дальнейшем недалеком будущем развернутся масштабные и трагические события, по значимости и сути своей, изменившие жизнь миллионов людей, предопределив, кому из них суждено быть погибшим, а кому уцелеть в кровавом огненном вихре войны. Никто наперед не предскажет судьбу!
Не мог предположить тогда и отец, что армейская служба его продлится на многие годы, вбирая в себя и войну, пошлет испытания пройти все ее трудности и невзгоды, и далее, на протяжении долгих шестнадцати лет, вплоть до самого зрелого возраста, станет реальным призванием, главной основой и фундаментом в дальнейшем пути его собственной жизни. Не мог знать он и то, что так же неожиданно закончится его военная карьера, армейская судьба, как когда –то стремительно и началась, повинуясь силе объективных причин и условий, в которых жила вся страна, вставшая на мирные рельсы первого послевоенного десятилетия.
Было это уже в середине пятидесятых годов. С этого момента, пожалуй, я и начну свой рассказ.
ДАНЬ ПАМЯТИ.
В документах отца, среди старых писем и фотографий, особенно ценных и хранившихся в доме отдельно, я обнаружил воинское Предписание за №101 от 4 июня 1954-го года. Форменный бланк с текстом, отпечатанном на машинке и в нескольких местах, уже от руки, исправленном штабным писарем.
Привожу текст Предписания дословно:
Кому: Майору Казазаеву Николаю Николаевичу
Предлагаю Вам 16июня 1954г убыть в распоряжение Начальника отдела кадров Северо – Кавказского военного округа город Краснодар- зачеркнуто, – г. Ростов- на-Дону, -зачеркнуто, -далее чернилами- Киевского ВО г. Киев, для прохождения дальнейшей службы –Начальником полковой- зачеркнуто, – командиром минометного батальона вместо подполк. Товкач Срок прибытия- 25 июня 1954г. Основание: Дир. МО СССР №615530 от29.01.1954г.-зачеркнуто, -Приказ ГУК 06 0746от 12.05.54г.
Начальник отд. Кадров в /части полевая почта 11 828 Гв. майор Червоненький
Печать Подпись
Следуя данному предписанию, в назначенный срок отец прибыл в отдел кадров Киевского Военного округа. Здесь он получил положенный, а, возможно, что и вынужденный отпуск, с дальнейшим указанием – находясь по месту проживания родителей, ждать вызова для назначения на новую должность и дальнейшего прохождения воинской службы.
Вызова не последовало. В начале сентября месяца через военкомат пришло извещение из ОК Киевского ВО об увольнении в запас по должности командир артдивизиона со званием подполковник запаса /без права ношения воинской формы/ согласно Приказа № 04367 от 2 сентября 1954 года, с обязанностью состоять на учете Запаса Первого разряда по 31- е декабря 1979 года.
В то первое послевоенное десятилетие численность армии стремительно сокращалась, расформировывались дивизии и полки, в них уже не было прежней необходимости, ставилась на хранение боевая техника, сдавалось на склады вооружение, тысячи офицеров – военнослужащих, независимо от званий и занимаемых должностей, увольнялись «в запас».
Так к 35-ти годам, став пенсионером по выслуге лет, – двадцати одного полных года, так как год войны зачтен был за три, – отец оставил военную службу.
Не имея возможности в скором времени подыскать подходящую работу по месту жительства и дав себе отдых , -благо, свободных дней теперь было в достатке, отец взялся за написание воспоминаний, решив по свежей памяти восстановить ход событий недавно минувшей войны, передать героизм и трагизм эпизодов , происходивших на ее бесконечных дорогах , приведших его самого, солдата Великой Отечественной, от заснеженных полей Подмосковья до стен Златой Праги, освобожденной нашими войсками в победном мае 1945 года.
Попросив брата Григория, который по демобилизации в 1946 году, в школе родного поселка преподавал уроки военного дела и физической подготовки, принести ему школьную карту, взял чернила, перо, и, предаваясь воспоминаниям, изложил весь свой пройденный путь на бумаге.
В то время отец, не взирая на возраст, был холост, не связан семейной заботой, и весь свой досуг мог свободно посвятить данной работе, как оказалось в процессе занятия, не такой уж простой.
Четырнадцатилетним подростком в 1971-м году я впервые прочел эти записи – несколько старых школьных тетрадей, мелко исписанных ровным убористым почерком. Что- то необъяснимое произошло с этого дня в моей памяти, да и, пожалуй, в судьбе, побудило сознание работать совсем по- иному, воспринимая события тридцатилетней давности с особенной, доселе неведомой болью и остротой, на каком-то особенном уровне.
Прежде, в детстве, слушая рассказы отца о войне, скупые, не многословные, невольно проникался волнующим чувством романтики боевых эпизодов, рискованных ситуаций и «крутых» переплетов, в которых привелось оказаться отцу, – смертельно опасных, но всегда со «счастливым» исходом, благополучным концом, -ведь «главный» участник событий, рассказчик и он же герой, оставался живым, целым и невредимым выходил из критических ситуаций, зачастую случавшихся в буднях жестокой войны. Было чуть страшно, -а, вместе с тем, – интересно и увлекательно, как бывает в военном кино со счастливым концом. Лишь потом, повзрослев, осознал, что вокруг и везде были люди, знакомые и не знакомые, солдаты, бойцы, со своими бесценными жизнями, судьбами, а у войны было жестокое жесткое право – всем этим бесценным, единственным, распоряжаться по- своему.
Теперь же я понял, физически вдруг ощутил, возможно на подсознательном, как говорят- генетическом уровне, -смерть на фронте всегда была рядом, незримо преследуя, шла по пятам, дышала в лицо, навсегда вырывая из строя, из жизни дорогих, самых близких и верных, надежных друзей и товарищей. Душевная острая боль безвозвратных потерь была неотъемлемой тайной попутчицей на бесконечных дорогах войны, незримо сопутствуя каждому действию, каждому шагу солдата, не исчезала со временем и не стиралась в сознании, в памяти, а оседала, селилась навеки в глубинах души.
С первых прочитанных мною страниц я был потрясен описанием гибели взвода бойцов, истребителей вражеских танков, преградивших дорогу немецкой армаде, что рвалась к Москве. У разъезда, ведущего от станции Решетниково на Спас-Заулок, экипажи танкистов, направленные в окопы на данный рубеж обороны командованием, приняли свой первый неравный, единственный бой.
В сердце моем навсегда поселилось необъяснимое чувство подспудной духовной вины, не покидавшее меня с того самого дня, где бы я не находился, – ни в будни мои, ни, тем более, в светлые праздники.
Так, почти пол века назад, находясь под впечатлением прочитанного и запавшего мне в душу «живого» материала, я взялся за непосильный труд, решив описать все происходившее там, на войне, большим и правдивым рассказом, придав некогда происходившим реальным событиям форму художественного произведения, по всем существующим канонам и правилам литературы. На бумагу легли первые строчки моего так и не написанного в детстве рассказа: «Под утро пошел крупный снег. Мягкие хлопья его скрыли черную промерзшую землю с торчавшей кое-где высокой пожухлой травой.
Все поле покрылось ровным белым покровом, и только кое- где, по резким очертаниям, угадывались невысокие холмики да не глубокие рытвины с запавшим в них снегом. Начинало светать.»
Далее следовало в детальных подробностях описать то самое роковое событие, передать весь трагизм, безысходность неравного боя, испытать, пережить самому силу чувств, ощущений почти безоружного в данной ситуации человека, противостоящего стальной, никого и ничего не щадящей машине, рвавшейся уничтожать все живое, сеять смерть и нести разрушения, сметая любую преграду, возникшую у нее на пути.
Естественно, даже располагая из первоисточника всеми имеющимися материалами, я этого сделать не мог, -отсутствовали необходимые для этого элементарные навыки, жизненный опыт. Не могло этого попросту быть у подростка.
Теперь, когда за плечами оставлена большая часть моей собственной жизни, и мозг приобрел с годами способность работать на генетическом уровне, в силу накопленных знаний и опыта – появилась способность правильно воспринимать, анализировать и оценивать то, или иное событие, сопоставляя весомые факты, делать достойные выводы.
Изучена в мере доступности наша История, зафиксирован памятью каждый урок, каждый шаг, собраны по крупицам и сохранены подробности жизни родных наших предков, – все это мне дало возможность сейчас вернуться опять к публикации воспоминаний отца, развернув перед собой его те же тетради, заново перечитав сохранившиеся фронтовые письма, пересмотрев военные фотографии и документы, испытывая при этом то же самое душевное волнующее чувство, не покидавшее меня на протяжении всех моих прожитых лет.
Отдавая отчет себе в том, что каждая написанная строка воспоминаний отца – это живая история с реальными именами людей и ходом реальных событий, это Память, которая, сколько бы лет не прошло, не должна кануть в Лету, предаться забвению, стереться, бесследно исчезнуть в умах и глубинах сознания молодых поколений, идущих на смену достойных отцов, это личный и вечный наш Долг перед теми, кто был на войне, перед каждым из них, кто дошел до Победы, и каждым, кто с этой войны не вернулся.
Ничего не должно быть забыто, утеряно, погребено пластом времени, оставаясь в прошедшем, никогда не должно повториться, воскреснуть, явиться реальностью в будущем.
Вместе с тем, это дань светлой памяти моего отца, его боевых друзей и товарищей, случайных и постоянных спутников его военной судьбы, живых и погибших на многочисленных фронтах Второй мировой войны, Священной Великой Отечественной!
Сохраняя стилистику слога, ничего не изменяя, не добавляя, не приукрашивая, – не имею права на малейшую вольность и выдумку. Единственное, что могу позволить себе, – дополнить скупые, лаконичные строки воспоминаний теми живыми подробностями, которые до сих пор хранит моя память, возвращающая из глубин своих сюжеты тех давних военных рассказов отца, самих по себе, по прошествии лет, уже ставших историей.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ.
Прежде, чем перейти к описанию главных событий, которым посвящена эта книга, считаю необходимым коснуться детства и юности автора воспоминаний, доставшихся мне по наследству и на примере главного действующего лица попытаться создать зримый образ представителя того поколения, человека, на долю которого выпала участь лихих испытаний в общей суровой беде и жестокой кровавой трагедии, имя которой- война.
Надеюсь, когда – ни будь дети, быть может и внуки мои, прочитав эту книгу, вернутся к истокам своим, научатся чтить и ценить свои корни, изучат все звенья семейной цепи, храня благодарную память о жизни и быте своих дальних предков, и дедов, и прадедов!
И так, продолжаю дальнейший рассказ, излагая события в строгом определенном порядке и очередности.
Мой дед по отцу Казазаев Николай Михеевич родился в слободе Радуль Городнянского уезда Черниговской губернии в месяце мае, 22-го дня, в 1892- году, в многодетной семье лесосплавщика.
Прадед Михей рано ушел из жизни, покинул сей мир по нелепой случайности, -убит был тяжелым бревном, рухнувшем с козел- столюг по оплошности работавших здесь распиловщиков. Рядом с домом пилили бревна на доски, на козлы- столюги работники накатывали очередное бревно. Что- то пошло не так, избегая опасности, работники отскочили в стороны, бросив работу.
Выйдя в этот момент из дома на улицу, Михей бросился было помочь поддержать разъехавшиеся столюги, да споткнулся, упал по дороге. Удар сосновой тяжелой колоды пришелся на грудь… Прадед был силы необыкновенной, не мерянной, – сам мог поднять за комель, оторвать от земли любое бревно, лишь – бы хватило рук для обхвата. Напоказ силой не хвастал, опасаясь «дурного глаза». Если и нужно было перекинуть бревно, строго смотрел, чтобы чужих никого рядом не было, и только тогда принимался за дело.
После него в доме осталось пять сыновей Иван, Семен, Николай, Михаил, и Григорий, да две дочери Пелагея и Марфа на руках у моей прабабки Евдокии. С потерей кормильца, семья пребывала в крайней нужде, во всем испытывая лишения и недостатки, но жила дружно. Рано познав бремя труда, дед мой подростком работал на лесосплаве, с юного возраста добывал тяжкий хлеб, помогая матери своей вместе со старшими братьями содержать большую семью. В артели лесосплавщиков вязали и гнали плоты по рекам Сожь, Березина, Припять, да по Днепру, вплоть до самого города Киева. В родной слободе находилась сплавная контора.
Позже, по рекрутскому набору, ушли на военную службу старшие братья Иван и Семен, служили исправно, дослужились до «унтер- офицеров», имели
чин фельдфебелей.
К двадцати годам, вместе с другими односельчанами, рекрутами- новобранцами, ушел и дед Николай на Государеву службу. Принял Присягу на Верность Царю и Отечеству, – а там- и война не заставила ждать. Служил в Гренадерском полку, и по бесстрашному «храктеру», по смышлености, расторопности, бравой хватке своей, числился любимцем у полковых командиров. –Я молодой «хвабрый» был, -говаривал дед, -за то командиры меня и любили! У солдат, бывало, и каши, и хлеба то нет, а у меня всегда есть и хлеб, и горячая каша, да чарку еще наливали, – но, если, «на смерть» куда надо было первым идти, так меня первого и посылали!
Так он при мне вспоминал о своей давней службе. – Сам командир полка называл меня ласково, словно сына, Колюнькой, и непременно всегда добавлял, завершая рассказ: -Много горюшка довелось нахлебаться народу в окопах за эту войну, будь она трижды неладна!
В 1916-м году дед был тяжело ранен, попав под пулеметную очередь. Во время подготовки очередного контр – наступления русских войск на австро- германские позиции, послали охотников делать проходы, резать колючую проволоку заграждений у неприятельских укреплений – траншей. При этом потерял одного из лучших окопных товарищей:
– Дружок у меня верный, преданный был, и клятва меж нами была –его первым убьют- я родным напишу, меня раньше убьют- он напишет… Забрала смерть моего дорогого дружка и товарища, а меня сильно тогда в ноги ранило! Было это где-то в предгорьях Карпат, красивых, величественных местах по живописной природе своей.
Жаль, что я сам не расспрашивал деда об этих подробностях, в силу, наверное, детского возраста, – мог бы о многом и многом узнать при желании, не имея возможность, естественно, сделать это теперь.
«Карпатские вершины, вас я вижу вновь, Карпатские долины, кладбища удальцов!»-запомнил я строку из старой солдатской песни, услышанной от деда.
Из полевого лазарета, с места окопных боев, деда отправили на излечение в госпиталь, в г. Киев. Дорога заняла несколько суток, в ранах под бинтами, как он вспоминал, завелись черви – повязки в пути не менялись в течение нескольких дней. Зато потом, в госпитале, за раненными «героями Отечества», наряду с сестрами милосердия, ухаживали и заботились «благородные», так – что справить при этом факте естественную нужду для тяжело раненного было неловко, что вызывало дополнительное смущение и
неудобство.
Дело на поправку шло медленно, раны долго не заживали, – видимо, дед прилагал для этого какое- то солдатское средство. Медленную поправку опережали стремительно развивавшиеся события. Произошла Февральская революция, по городу шли демонстрации, росло недовольство правительством. Лозунги- «Долой войну!», «Мира и хлеба!»– взрывали сознание, заставляли задуматься о бессмысленности дальнейшего кровопролития в изнурительной, ставшей не популярной к тому времени в народе войне. Империя доживала последние дни, на смену одним потрясениям спешили иные события.
Едва долечившись и получив по ранению отпуск, дед сел на пароход, на пристани на Подоле, двигаясь вверх по Днепру пару суток спустя, был уже дома. Не имея желания снова идти на войну, возвращаться в окопы, «дизентировал» – выражаясь его же словами и больше не воевал, не участвовал ни в революции, ни в Гражданской войне, -«не хотел проливать больше кровушку, – ни свою, ни чужую!» Хотя мог, как я знаю, быть мобилизованным и в Белую, и в Красную армии, но у него на руках, точнее сказать – на ногах- имелся наглядный пожизненный «документ», который, супротив предложению, мог быть тут же предъявлен по первому требованию.
…Окунаясь в далекое детство, вспоминаю тот чудный «старинный» язык, на котором разговаривали и наш дед Николай, и сестра его, бабушка Поля, имея в своем лексиконе в достатке набор диалектов, смешных, но понятных, знакомых нам слов: – «Пензыя», «Импература», «Алгина» и прочее. Дед вместо «завтракать» употреблял слово «снедать», «вечерять», – что значило –ужинать, вилка-«виделка», «нехай»– вместо «пусть», «дарма»– если «ладно». Дед не говорил-выпью рюмку вина, говорил- выпью «чарку». Как – то, будучи в расположении духа, под настроение, вспомнив, наверное, молодость, стал нам с сестренкой показывать солдатскую маршировку, – отрывая тяжелые валенки от пола, сам себе подавая команды, – «ась- два, ась – два!» -и, прихватив около печки ухват для горшков, продемонстрировал тут же приемы действий с оружием, – «на кара-ул!» -«на пле-чо!»– «к но-ге!», «длинным-коли», «коротким- коли!», «прикладом- бей!», -используя воображаемую «винтовку», выполнял с ней такие «артикулы», что мы с сестренкой смеялись при этом до слез! Дед обладал чувством юмора, приговаривал: -«Я молодой- бравый был. Это сейчас «песок» с меня сыплется! Да, все прошло с зимой холодной…» На обычный вопрос – Как дела, дедушка? –отвечал неизменно: -«Хвабрюсь», мой унук, по маленьку, – добавляя при этом: – Мой день, – мой и век!» Такая у него была поговорка. Дед следил за собой, никогда не сутулился, ходил ровный, прямой, точно струнка. Зимой, даже в сильные морозы не опускал шапку- ушанку, – мог поднять воротник, не носил и перчаток. За всю жизнь никогда не болел, а занедужив после восьмого десятка прожитых лет, уже не поправился. Мне на ту пору минул пятнадцатый год.
Никого из дедовой родни, кроме сестер, я не помню. Так сложилась судьба их и жизнь!
В 1918-м году, в разгар Гражданской войны, где- то между Киевом и Белой Церковью, под городом Васильковым, погибли старшие братья деда Николая Иван и Семен, служившие унтер- офицерами в царской армии, оставшиеся верными некогда данной Присяге. В семье не было принято заводить разговор на непопулярную в то время, запретную тему. Мы бы так и остались в неведении этой семейной трагической тайны, если бы не рассказы бабушки Пелагеи, родной их сестры. Незадолго до этих печальных событий, братья вызвали в Киев сестру. Встретились здесь, же на пристани, на Старом Подоле. Обнялись, расцеловались.
– Сами красивые, статные, рослые серые кони у них – я таких коней и не видела, – в долгополых шинелях, до пят, в амуниции. На шинелях медали, кресты от плеча до плеча, – вспоминала бабушка Поля о братьях. Да, вот, встреча продлилась не долго! Солдаты, что были при них, занесли на пристань узлы да какие-то вещи, братья отдали провизию, деньги, какие имели с собой, собираясь прощаться: – Не мешкай, сестричка, сажайся на первый пароход, езжай домой! Завтра большой бой у нас будет под Киевом. Большевики идут в наступление, ленинцы!
–Благословила, прощаясь, я браточков своих, Семена, Ивана, каждого крестным знамением, поклонилась солдатушкам, благодарствуя сердцем за помощь, обнялись, расцеловались по православному обычаю тут же у сходней, да так навсегда и простились! Больше браточков своих я живыми не видела!
Время спустя, -бабушка Пелагея к тому часу была замужем и в том же восемнадцатом у нее родилась дочь, – получила письмо, видимо от кого-то из сослуживцев, приблизительно с таким содержанием: –Тета Поля (такая –сякая), погибли ваши родные (тогда- то и там-то) в конной атаке смертью мгновенной.» Насколько позволяет мне память, почти дословно я вспомнил ее пересказ. Мы, дети, были благодарными слушателями, и бабушка Пелагея много смогла рассказать нам чего из своей прежней жизни. Запомнился такой вот рассказ: – Пришел старший брат Иван в отпуск с германского фронта домой, то – то радости было! Мать, прабабушка моя Евдокия, упросила соседей истопить баньку, сыну с дороги помыться, сама хлопотала в предбаннике, собирая одежду, готовя белье, а как снял сын нательную рубаху – не смогла удержаться, расплакалась: тело молодое, дородное, а по белому телу –косые рубцы да рваные шрамы глубокие! От горя и жалости болью зашлось материнское сердце!
Коротким дополнительным сведением о Семене Михеевиче располагаю из бюллетеня Потерь по Черниговской губернии за 1914 год, найденном мной в Соц. Сети, где в общих списках значится, что таковой был ранен в августе означенного года, шестого числа. По-видимому, это произошло где-то в Восточной Пруссии, а война, как известно, началась первого августа.
Знаю по рассказам, что Григорий и Михаил служили по мобилизации в Красной Армии, Григорий был контужен, по этой причине случались припадки. В тридцатые годы Григорий вместе с семьей переехал жить то – ли в Сибирь, то –ли на юг Украины, связь с ним была потеряна.
Михаил со своей семьей проживал в городе Чернигове. Михаил был очень аккуратен, и требователен к себе, даже собираясь уезжать в сезон на плоты, всегда одевал выходной свой костюм и рубашку «под галстук». Погиб трагически, случайно – утонул в реке Десне, провалившись под лед у недостроенного нового моста, еще до начала войны. После него остались сын и три дочери, связь с их семьей, семьей бабушки Кати продолжалась у родителей на протяжении долгого времени.
Осенью в 1943году произошел такой случай: земли Черниговщины были почти освобождены от немецких оккупационных войск, наши ударные части стремительным наступлением, били и гнали врага, оттесняя за Днепр.
В один из таких дней в Радуль, поселок, где проживала семья, добрался крестьянин окрестной, довольно далекой деревни, разыскал деда: –Передайте Казазаевым, мой батальон здесь, и я с батальоном! С такой просьбой обратился раненный офицер- танкист, попросил передать родным весточку.
Дед бросился на поиск в деревню, -раз это танкист, значит кто- то из сыновей-Николай, или Григорий. Однако, уже никого не нашел, не застал, ни названного офицера- танкиста, ни его батальона, стремительным было в те дни наступление.
Уже после войны определили, что, по всей вероятности, это был племянник его Михаил, сын брата Григория…
Однако, по ходу повествования внося в свой рассказ необходимые дополнительные подробности и делая отступления, я вновь возвращусь к судьбе Николая Михеевича, моего деда.
Дед Николай, по окончании службы, точнее по возвращении из госпиталя домой, вскоре женился, взяв в жены односельчанку Костылеву Марфу Михайловну и осенью 1918 года 25 сентября родился их первенец- сын, мой дядя Григорий. В начале семья проживала на съемной квартире в своей «слободе», как тогда назывался поселок, у своих близких родичей, и родители жены, мои прадеды, после рождения первенца- внука, купили семье небольшое подворье у Патрикеев, с остатками старого сада в три яблони и маленьким домом- избушкой.
В 1919 году 25 ноября, родился второй сын, Николай, названный при крещении именем своего небесного покровителя Чудотворца Св. Николы Угодника. Бабушка Марфа моя была очень набожна и строго соблюдала церковные правила и каноны. Поэтому и Именины у сыновей отмечались строго 13 октября, на Покров, у Григория, и 19-го декабря у моего отца, – на Николу! В честь рождения сыновей, два- три года спустя, дед посадил в саду на подворье деревце, саженец –дуб, два тоненьких прутика, растущие от одного корня, объявив: – Это – сын Николай, а это- сын мой Григорий!
Когда Григорию исполнился год, его отдали на воспитание и содержание родителям Марфы Михайловны. Семья моего прадеда по бабушке Марфе считалась в то время довольно зажиточной, – держали и резали скот, продавая в базарные дни и на ярмарках, вели устойчивое крепкое хозяйство. Дом – пятистенок имели, видный, большой, на высоком холме, с резными карнизами, белыми ставнями. В доме- добротная мебель, предметы домашнего быта, посуда, иконы старинные. В комнате, под потолком, стеклянная керосиновая лампа под голубым абажуром, в массивной подвеске, на тонких латунных цепях, часы фирмы Павла Буре на стене. Медный большой самовар завода Почетных граждан братьев Воронцовых в Туле с десятком медалей Всероссийских и Заграничных выставок, с ликами Императоров Российских и датами проведения таковых, служил семье, не взирая на возраст. Швейная ножная машина компании Зингер на литой чугунной подставке- платформе была гордостью бабушки Саши. В чулане хранилась старинная стрелка- весы, с массой гирек и гирь, от огромной, в два пуда, до крохотной, в четверть фунта. Все это в душу запало, запомнилось братьям с далекого раннего детства. (Дом прадеда не сохранился. В 1943 году, в числе прочих домов в поселке, был сожжен немецкой зондер- командой при отступлении, бегстве за Днепр. Прим. Авт.)
*******
Дядя Григорий воспитывался у своих дедушки с бабушкой лет до шести. Чтобы проведать старшего сына, а, за одно, и родителей, по воскресным дням и в праздники дед Николай и бабушка Марфа ходили к ним в гости.
Мой отец вспоминал: -…Я любил, сидя у родителей на руках, закрыть при этом глаза, и по прошествии какого-то времени, вдруг очутиться на пороге гостеприимного дома, в объятиях деда и любящей бабушки Саши, души не
чаявших от радостной встречи со внуком.
С трех- четырех летнего возраста я начал уже хорошо себя помнить. Первое чувство детского страха, которое я испытал, относится к этому возрасту. Как- то зимой, будучи лет пяти от роду, я стал проситься у матери отвести меня к деду и к бабушке, чтобы увидится с Гринькой, по которому очень соскучился. Мать долго не соглашалась, ссылаясь на непогоду, разыгравшуюся на улице, и тогда я заявил, что пойду к брату сам! Собравшись, одев пальтишко и валенки, шапку, вышел из дома, но, едва отойдя от калитки, утонул в первом глубоком сугробе, не доставая ногами до твердой земли, повис на руках, раскинув их в стороны, растерялся, не зная, как дальше вести себя и не имея возможности двигаться ни дальше вперед, ни вернуться обратно. Не видя при том, что мать неотрывно следила за мной, наблюдала, пока сама, сжалившись над беспомощностью ребенка, не вызволила меня из сугроба, из снежного плена. Этот день навсегда мне запомнился, врезался в детскую память.
Когда сыновья подросли, семья переехала в Киев, по месту работы кормильца-отца. Жили на Трухановом острове в полуподвале кирпичного старого дома. Глава семьи сплавлял здесь плоты с верховий Днепра и до Киева, так же вязали и гнали плоты по Десне и по Припяти, по рекам Березина и Сожь, будучи на сезонной артельной работе и тем добывали свой хлеб. Мать занималась детьми и домашним хозяйством.
Наступил тот период, когда детьми постигалась большая реальная жизнь, изучался таинственный окружающий мир, с его открытиями, радостями, разочарованиями и надеждами. Сильны впечатления детства, произошедшие однажды и оставшиеся в памяти навсегда.
– Как-то с матерью вышли однажды на пристань, встречать отца, и я прихватил с собой из дома пустую катушку от ниток, представляя, как брошу игрушку на воду, и она покатится по гладкой поверхности далеко- далеко, как катается по столу, так тогда думалось. Каково было разочарование, когда катушка не покатилась, как представлялось, а поплыла по воде с расходящимися в стороны кругами…
Здесь же в Киеве дети пошли в школу. Писали первые буквы, запоминали стихи, наряду с русским родным языком изучали украинский: «А я у гай ходила По квитку-ось яку! А там дэрэва люли И всэ отак зозули –Ку-ку, ку- ку, ку- ку!…» Яркие воспоминания детства, запавшие в детскую память и душу на всю жизнь, с первыми уроками, с любимой первой учительницей у школьной черной доски.
Неустроенность быта заставила семью покинуть город Киев и вернуться обратно в поселок, домой. Постоянная влага и сырость в занимаемом под жилье помещении, стала пагубно сказываться на здоровье детей, дети стали часто болеть. У Григория появился не проходящий болезненный кашель, а у младшего, Николая врачи обнаружили в начальной стадии заболевание легких. Условия жизни и быта необходимо было срочно менять, семья переехала в Радуль, вернулась в родные места.
Дети продолжали учиться и приобщались к труду. Отец вспоминал: -Десяти –двенадцати лет, мы с братом сидели уже летом в «дубе» (большая просторная лодка, служившая в качестве жилья лесосплавщикам), помогая отцу по работе. Таскали якорь, гребли на веслах, делали другую, самую разнообразную хозяйственную работу, выполняя поручения старших.
–Как- то батька прозевал, упустил момент направить по нужному руслу плоты, и сильным течением их увлекло в Черторой, – то- то, было впоследствии всем и забот, и волнений исправить оплошность!
Повзрослев, с такими же подростками, как и сами, мы выполняли уже более сложную, серьезную работу: вязали бревна в плоты, учитывая требования сортировки, а, будучи по возрасту пятнадцати лет, я уже выполнял обязанности по нормировке на лесосплаве, где занимался маркировкой леса по размерам и качеству, – измерял диаметр ствола по комлю, на срезе делал пометки, сортируя так древесину. В 1937-м году с односельчанами работал в г. Перьмь на реке Кама, а год спустя, и за Заполярным Кругом в Кандалакше и Княжой.
Прибыв в Кандалакшу на вырубку леса с артелью односельчан, мы заблудились в лесу и долго плутали, разыскивая дорогу, ведущую на разработки. К нужному месту вышли по старым зарубкам на стволах деревьев, оставленных когда-то давно почтальоном. Здесь, как оказалось, старания наши были напрасны. Заключенные, работавшие на вырубке леса, многозначительно дали понять- место занято и делать «пришельцам» здесь нечего! Спорить было бессмысленно и не безопасно, – пришлось подыскивать новый участок работы, – не такой уж доходный, зато безопасный и свой!
С заработков возвращались через Москву, имея при себе определенную сумму денег за сезонный оплаченный труд, предполагая в столице сделать перед дорогой домой необходимые небольшие покупки. В торговых рядах огромного магазина на Красной Площади, больше напоминавшего собою дворец, собрался купить кое-что из одежды, изрядно за лето поистрепавшейся на заготовках. Брюки мои ниже колен висели лохмотьями, на ногах-полуразвалившиеся парусиновые башмаки с подвязанными бечевкой подошвами. У большого прилавка, присматриваясь и выбирая покупки, услышал взволнованный сдавленный шепот: -«Смотри, осторожно! Босяк!» Молодая, прилично одетая женщина в шляпке, дернула за рукав стоявшую рядом соседку. Стало так стыдно, неловко, с лицом, заливаемом краской стыда, ничего не купив, чуть ли не выбежал из магазина. Обидные несправедливые фразы красивой взволнованной горожанки еще долго звучали в ушах!
С приходом осени продолжил учебу. Учился охотно, любил историю, литературу, много читал. В библиотеке брал книги Толстого и Гоголя, почти наизусть знал полюбившиеся рассказы и повести Чехова, увлекался фантастикой Жюль Верна и Герберта Уэлса, мысленно путешествуя с капитаном Гатерассом на Северный Полюс, или с капитаном Немо проплывал 20 тысяч лье под водой. Чуть позже прочитанная книга Т. Драйзера «Американская Трагедия» надолго оставила в душе и в сознании неизгладимое впечатление, незабываемый след. Но особенно полюбилась, невольно соприкоснулась с собственной жизнью повесть Ал. Неверова «Ташкент-город хлебный», поведавшая о судьбе и приключениях подростка Мишки Додонова, уехавшего в голодные годы вместе с товарищем в г. Ташкент, спасаясь от смерти, добывать горький хлеб.
– Не знал я тогда, что с этим восточным загадочным городом впоследствии, пусть не на долго, свяжет меня моя личная жизнь и судьба!
В это же время, быть может, чуть раньше, отец написал стихотворение, в содержании его говорилось о Троцком, бывшем видном деятеле СССР, о его пребывании в политической эмиграции за границей.
«Был я раньше за вас, а теперь – против вас, А теперь «монета гонит», я не знаю, «що робить», А буржуи только просят: – Напиши-ка про Союз!»
Стих был на злобу дня, с идеологической подоплекой, и отец показал его учительнице русского языка, втайне гордясь своим вдохновенным творением.
