Легионер

Илдус Казанский

Легионер

Начало войны

Гаяна проснулась оттого, что кто-то тихонько стучал в окно. Она приподняла с подушки голову чтобы разглядеть, что за непрошеный гость решил их побеспокоить глубокой ночью. Чтобы разглядеть лицо ночного посетителя, она поднялась с постели и осторожно, на цыпочках, чтобы не разбудить домочадцев, направилась к окну. Отодвинув шторку, сквозь стекло увидела пожилого старика с аккуратно стриженной бородой.

– Мужа позови, – произнес старик полушепотом.

– Он спит, – захотела Гаяна отмахнуться от ночного гостя, но, узнав его суровый проникающий взгляд, повернулась и пошла обратно к кровати.

– Касым, к тебе пришли, – толкнула она мужа слегка. Но он не отреагировал, продолжая дальше тихонько храпеть.

Пришлось Гаяне толкнуть его сильнее, отчего он вздрогнул и, бормоча, в полусонном состоянии повернулся к ней.

– К тебе пришли, говорю, – повторила она.

– Кто? – спросил Касым, протирая глаза, чтобы полностью проснуться.

– Батан, – коротко ответила Гаяна.

– Кто-кто? – протянул он, соображая, о ком идет речь.

– Батан, – повторила жена, – помещик с того берега.

– Ну дела… – буркнул Касым, поднимаясь с постели, – он же вроде в лагерях должен сидеть. Неужто сбежал?

– Не знаю, – ответила жена, – выйди к нему – и узнаешь. В дом не пускай. Мало ли что. Да и детей разбудишь.

Касым понимающе кивнул головой и направился к выходу.

У крыльца его встретил небольшого роста старик с гнилыми и почти выпавшими зубами. Трудно было угадать в нем бывшего помещика этих мест Батанова. От бравого подтянутого властелина этой округи остались только глаза, по которым можно было его узнать. Глаза со строгим взглядом, наводящим ужас на все его окружение. Он никогда кнутом не орудовал и не занимался мордобоем. Ему хватало взглянуть на провинившегося, и тот падал на колени, прося пощады.

– Узнаешь меня? – спросил старик, посмотрев на удивленного Касыма.

– Как же не узнать нашего последнего помещика Батанова? – спокойно произнес Касым. – Вы же с моим отцом раньше часто встречались. Да и мне случалось бывать в вашем имении. Только не пойму я, почему вы ко мне постучались?

– Отец твой в середине деревни живет, а ты вот с краю построил себе дом. Пойти туда побоялся: лишние глаза ни к чему. А за тобой я наблюдал сегодня с окраины. Перепутать тебя невозможно. Очень похож на отца.

– Наверно, – поддержал старика Касым. – Все же я его сын. Так зачем же я вам понадобился? Я бы не хотел, чтобы нас вместе видели.

– Понимаю, – вздохнул старик. – Нынче время неспокойное. Отец твой в свое время был зажиточным крестьянином и имел со мной небольшие дела. Вот я и хотел с ним напоследок пообщаться. А тебе нужно всего-то сходить к нему и позвать к себе.

– Это невозможно. Отец мой умер. В его доме живут мои братья.

После этих слов старик Батан, так его звали за спиной, как-то резко погрустнел и присел на рядом стоящую скамейку.

– Вот оно как, – вымолвил он после небольшой паузы. – А я надеялся с ним поговорить. Он умер дома или тоже сослали куда-то?

– Нет, его не сослали. Он все свое хозяйство добровольно передал колхозу с первых дней. В общем, сберег и нас, и сам дома умер.

– Ты не бойся, – подняв голову на собеседника, продолжил Батан, – я тебя подставлять не собираюсь. Меня выпустили на поселение из-за преклонного возраста, вот я и сбежал оттуда, чтобы побывать напоследок в родных краях. Я сейчас чуть отдышусь и уйду. Что с моим имением стало? – перевел разговор старик.

– Что с имением может стать, когда хозяина нет? – почесав за ухом, ответил ему Касым. – Сперва там коллективное хозяйство организовали, потом передали школе колхозной молодежи. В общем, в вашем огромном саду сажают и убирают урожай. Все, как при вас, только все общее.

– Да, видел я сегодня издалека. Жизнь там кипит. А ты сам-то кем трудишься?

– Вспомнили, о чем спросить! – съехидничал Касым. – А если я был бы местным активистом и сообщил бы куда надо? Что тогда?

– Да ничего, – засмеялся старик. – Мне уже все равно скоро на вечный покой. Я этого особо не боюсь.

– Да я завскладом коротаю свое время, – ответил Касым, как бы оправдываясь за ранее сказанное.

– Мне последние годы в лагере, до выхода на поселение, пришлось сидеть с одним военным, – начал старик, пропустив слова Касыма. – Так вот он утверждал мне, что скоро начнется война с германцами. Ты ничего не слышал об этом?

– Ну откуда в деревне могут появиться такие слухи? Тут у нас все о мире говорят. Вам, наверное, ваш военный приврал немного, чтобы как-то разнообразить жизнь. Небось, несладко там?

– Я вначале тоже так подумал, – задумчиво ответил старик, – но когда вник в его рассказ полностью, то поверил. Он до лагеря работал в Германии в посольстве. Официально. Ну а неофициально был разведчиком и собирал сведения. Вот за то, что передал точную информацию, его и осудили. Чтоб не баламутил народ. Вот такая петрушка.

– И зачем вы мне это рассказали?

– Да я хотел все это донести до твоего отца. Все же у него было свое хозяйство. Вдруг германцы дойдут и до наших земель? Что тогда? Наверно, вернется прежняя жизнь без большевиков, и хозяевами опять мы станем. Они уже всю Европу, говорил разведчик, под себя подмяли. Так что есть надежда. Вот с помощью твоего отца я хотел отсидеться где-то рядом до лучших времен.

– Вы меня, конечно, извините, – дослушав старика, начал Касым, – все это интересно, но я таким слухам не товарищ. Если хотите, я могу вам собрать еду в дорогу, но помогать в другом не смогу, хоть и во имя отца покойного.

– Да нет-нет, – заторопился успокоить чуть взволнованного Касыма бывший помещик, – не собирался я тебя обременять. Да и за еду благодарствую. Есть у меня пока запасы. В дальних деревнях меня же не знают. Принимают за нищего бродячего старика – и еду подают, и одежду. Так что с голоду точно не помру, – закончил старик и, тяжело поднявшись со скамейки, прихрамывая, направился к выходу с заднего двора, откуда он и проник.

Это было начало июня 1941 года. Через несколько недель, 22 июня 1941 года по радио сообщили о вторжении германской армии на территорию Советского Союза.

Это был печальный день не только для семьи Касыма, но и для всей великой страны. Началась всеобщая мобилизация как мужчин всех возрастов, способных держать в руках винтовку, так и женщин, имеющих военные специальности.

У Касыма было пятеро братьев, и все – способные защищать страну с оружием в руках. И никто из них не собирался отсиживаться с надеждой «авось обойдется и без меня». После объявления войны они собрались в отцовском доме и обсуждали события предстоящих нелегких дней. Кто-то из братьев сам уже рвался в военкомат, кто-то предлагал дождаться повесток оттуда. Мнений было много, но все понимали, что воевать придется. Не все из братьев имели семьи, поэтому, считал Касым, им будет проще. У него-то вот как раз детей было четверо, и все мал мала меньше, и не думать, как они проживут без него, он не мог. Если всех братьев разом заберут на войну, кто же их прокормит? Такие обстоятельства жизни, обрушившиеся на его голову, наверное, беспокоили не только Касыма.

«Жена Гаяна, хоть и сильная женщина, но выдержит ли такую нагрузку? Не сломается ли? Поднимать четверых детей – легко сказать! Ладно у нее еще мать жива и здорова, сестер предостаточно. Да и его родные сестры в помощи не откажут. Наверно проживут, даже если случится непоправимое. Прав был старик Батан про войну. Не придумал ничего лишнего. Интересно было, конечно, узнать, что бы он посоветовал, если предложил бы ему помощь и где-то спрятал его. Хотя ничего хорошего, скорее всего. Он человек старого строя, а мы – нового, до этого еще никому не знакомого. Будем нести свое знамя, пока не уроним. От войны отнекиваться не получится, да и ни к чему. Наверняка первыми призовут деревенских. На Руси так уж заведено. Как работать – мужик-крестьянин и рабочий, как воевать – мужик-крестьянин и рабочий. Всегда они первые».

Разошлись по домам поздно. Касым нес на руках уже давно уснувшую десятимесячную дочь, а Гаяна молча шагала рядом с ним.

– Может, немного посидим на улице? – предложил он, взглянув на ее мрачное лицо. – Глянь, сегодня как небо сверкает от звезд! Да еще все усеяно.

– Оно у нас всегда так усеяно и сверкает. Просто ты не обращал внимания, – ответила Гаяна негромко.

– Наверно, – вздохнул Касым. – Я на многое не обращал внимания до этого. А жизнь подсказывает, что нужно было считаться с каждым прожитым днем. Ценить окружающих тебя людей, любить близких тебе родных. Защищать их от всех бед. В этом, наверное, и есть смысл жизни.

– Ты, вижу, точно решил уже идти на войну с немцами? – перебила его Гаяна. – А как же мы? Ты что, забыл, что у нас четверо детей? Ладно были бы взрослые. Может, не будешь сам рваться? В военкомате тоже люди. Поймут, наверно, что детей растить надо.

– Дети у многих есть, жена. Если всех оставлять дома детей растить, кто же будет воевать?

– Найдутся. Тем более ты страдаешь частыми головными болями. Не дай аллах, где-нибудь еще поясницу сорвешь. Немцу скажешь: «Подождите, сейчас я выпрямлюсь, отлежусь дней десять, и будем дальше воевать»? У тебя куча болезней, а ты о войне думаешь. Расскажи все это в военкомате, не скрывай ничего. Может, и не возьмут и отпустят домой. Я что-то не заметила в деревне, чтобы кто-то сильно рвался на войну. А вы тут собрались все вместе, и каждый готов хоть сегодня уйти.

– Хватит, жена, – чуть повысив голос, прервал ее Касым. – Эта тема закрыта. Отсиживаться дома я не собираюсь. Советская власть не оставит, надеюсь, вас одних. В колхозе живем, не единоличники. Помогут.

На другой день в сельсовет приехал человек в военной форме и оставил пачку повесток, где указывалось, когда и куда прибыть. Также была небольшая информация о том, что брать с собой. В деревне всех оповестили о сборе у сельсовета для получения данных повесток.

Собралась чуть ли не вся деревня. Сначала поименно раздали повестки тем, кто должен был явиться в буденновский военкомат. Потом прочли список, кому полагается бронь. Это были учителя, механизаторы и партийные работники.

Касыму нужно было явиться 24 июня 1941 года, так же, как и его четверым братьям и многим односельчанам. А самому младшему из братьев дали бронь, так как он работал на тракторе в колхозе.

На сборы времени оставалось немного. Гаяна сшила из подручных материалов небольшой рюкзак и стала складывать все необходимые вещи туда. Также она сложила еду на несколько дней из непортящихся продуктов. Братья позвали их на посиделки в честь проводов, но Касым отказался. Ему хотелось напоследок подольше побыть с семьей. Посмотреть, как озорничают и засыпают дети. Рассказать им любимую сказку про непослушного мальчика перед сном.

Успокоить без конца тихо плачущую жену. И это время хотелось ему растянуть как можно дольше.

Но как бы он ни хотел, рассвет настал быстро, и нужно было прощаться с домочадцами. Детей он не стал будить, а просто поцеловал всех поочередно и долго рассматривал, стараясь надолго запомнить их лица. Как бы он ни осторожничал, делая это, старший сын все же проснулся.

Ему было достаточно лет, чтобы понимать, что отца забирают на войну. Также он понимал, что остается за старшего мужчину в доме, как ему наказал отец. Касым крепко обнял старшего сына и, поцеловав в лоб, велел ему остаться с младшими, а сам вышел к ожидающей во дворе Гаяне.

Он не знал, что пройдут года и его старший сын, правая рука матери во всех делах, работая в колхозном поле помощником тракториста, трагически погибнет в возрасте шестнадцати лет, попав под гусеницу.

Гаяна долго не отпускала мужа из своих объятий. Она хотела продлить этот миг. Но Касыму нужно было идти. Он запретил ей провожать его до сельсовета. Понимал – там ей еще труднее будет расставаться, да и сам мог расплакаться. А этого он не хотел никому показывать.

Слезы текли у обоих. Нежные слова, поцелуи, объятия не могли это остановить. Может, оба понимали, что это их последнее прощание. Что они уже никогда не встретятся и не посмотрят друг другу в глаза. Касым попытался уйти, легко отодвинув ее, но она снова и снова цеплялась и, обнимая, не отпускала его. Так продолжалась минут пять, пока он не выскочил со двора. Она пыталась последовать за ним, но он держал двери ворот снаружи и строго велел зайти в дом. Когда она перестала дергать калитку, он быстро побежал от дома, время от времени оборачиваясь: не вышла ли Гаяна. Она вышла на улицу вместе со старшим сыном, когда он уже отдалился от дома на приличное расстояние. Уже не плакала, а стояла, обняв сына, и глядела на его растаявший вдали силуэт грустными глазами. Это был последний раз, когда она видела мужа.

По приезде в буденновский районный военкомат их быстро распределили по учебным базам.

Касым попал с одним односельчанином в Суслонгерский учебный лагерь, расположенный в марийских лесах недалеко от Казани. А братьев его определили по другим «учебкам».

Прощание со своими братьями Касым запомнил на всю оставшуюся жизнь, как и прощание с оставшимся в деревне младшим братом. Никто из них не унывал, не показывал страха в лице. Все шутили и старались подбодрить других. Не знали они тогда, что это последние рукопожатия и объятия между собой. Разбросает их война по разным фронтам. И младшего брата, который уйдет на фронт через год после них – из пятерых братьев после победы живым вернется только он, остальные сгинут на поле боя в начале войны.

Суслонгерский учлаг

Поезд шел медленно. Останавливался на каждый станции и подолгу стоял. В набитых до отказа теплушках новобранцы то и дело слонялись между вагонами. Кто успел занять места на верхних полках, еще мог полежать, ну а кому досталась нижняя полка, то там только сидели по несколько человек. На перрон выходить было строго запрещено, да и двери в тамбуре всегда были закрыты. Вот и оставалось некоторым непоседам разминать свои ноги между вагонами.

Касым был при посадке проворнее многих и занял вторую полку, а его односельчанин с другого берега реки, Николай Давыдов, замешкавшись при входе в вагон успел обосноваться только на первой полке на сидячих местах. Но зато – около столика, где можно было перекусить своими запасами. Галдеж в вагоне стоял приличный. Где-то играли с азартом в карты, где-то пели, потому как при новобранцах был и гармонист со своей гармонью, где-то просто разговаривали. В общем, в каждом пролете общего вагона текла своя жизнь.

В отсеке, где расположились Касым с Николаем, больше было любителей поболтать, и поэтому основное время уходило на разговоры. Отличался на этом поприще новобранец из самого районного центра – Михаил Чернов. Он был небольшого роста, точнее меньше среднего, и крепкого телосложения, лет двадцати пяти. Его вся и все интересовало. Такое ощущение было, что этот человек мог болтать сутками.

– Давай-давай, спускайся к нам, – обратил свое внимание Миша на спускающегося с верхней полки Касыма. – Гуся твоего нужно доедать, не повезешь же ты его до фронта.

Гаяна, когда собирала мужа в дорогу, положила в рюкзак, кроме прочего, вяленого гуся. Касым с Николаем, когда трапезничали, уже опробовали часть мяса, ну а потом убрали, не угостив никого. Сейчас, когда уже перезнакомились между собой, стали выкладывать все на общий стол. Вот и напомнил Миша Касыму, чтобы не забыл вытащить гуся.

– С тобой забудешь, – подколол его Касым. – Лучше сходи вон, кипятка принеси. А то после вяленого гуся пить тебе захочется.

– Слушаюсь, мой господин, – смеясь, ответил Миша и, подхватив со стола пустую стеклянную банку, шустро побежал к титану.

Пока он бегал туда-сюда, стол уже был накрыт.

– Ох, как здорово! – обрадовался Миша, увидев такое изобилие деревенской еды – все продуты здесь были из своего хозяйства. Было чему обрадоваться, ведь у него в рюкзаке, кроме хлеба и шматка сала, ничего, собственно, и не было, так как он жил в районном центре в двухэтажном доме и, соответственно, своего дворового хозяйства не имел. Но вот самогоном он где-то разжился и, когда понял, что собралась серьезная компания для беседы, с удовольствием выставил две поллитровки на стол.

– Убери сейчас же! – со строгим видом сказал Николай. – Поставь под стол, чтобы никто не видел. Сейчас пройдет какой-нибудь офицерик и заберет все. Будешь потом пальцы сосать вместо самогона.

– Да я и хотел это сделать, – парировал в ответ Миша. – Просто выставил на всеобщее обозрение, чтобы все наглядно видели, что это настоящий первач.

– Ладно, давай завязывай, – поторопил его Николай. – Убери бутылки под стол и разливай. А то заждались твоего первача: даже кусок в горло не лезет, одна крепкая жидкость и просится. Если немного задержишься, приведет к масштабной катастрофе.

– Что же такое может случиться? – поинтересовался Михаил.

– Да мы просто напились бы самогона без тебя, – пошутил Николай в ответ. Тут все хором засмеялись.

Горячительный напиток начал исполнять свои прямые обязанности. У компании развязались языки в полный ход. Душевные разговоры и остроумные байки текли из уст одна за другой.

– Слушай, Касым! – поинтересовался Ибрагим, мужичок лет сорока, родом из татарской деревни недалеко от районного центра. – Вроде Николай русский, а ты татарин. Как вы сдружились-то так быстро?

– Да ничего удивительного. Только он не русский, а чуваш. Мы с ним в школе в одном классе учились. Одноклассники. Да и работали в одном колхозе. Вот и приходилось общаться на одном языке, на русском.

– А что, татары с чувашами в одной деревне прямо живут? Из какой деревни вы вообще?

– Деревня наша называется Янтуган. Если перевести на русский, получится «родная душа».

– Ну, знаю я эту деревню. Как-то зимой за соломой приезжали к вам. У нас тогда стога сгорели, вот и ездили, так собирали. Тогда я вроде чувашей не видел.

– Они у нас живут на другой стороне реки. Там сливаются как раз две речушки: Чепкасы и Ташлык.

– Ты от них, значит, так научился по-русски говорить?

– Можно сказать и так. Общаться между собой как-то надо. К твоему сведению, многие из них татарский тоже неплохо знают. В общем, живем одним миром. Да я вижу, ты русский тоже неплохо знаешь?

– Да у нас тоже так же. В километре от нас была русская деревня, подальше – и чувашская. Так что, хоть и с большим акцентом, но говорим.

Тут все отвлеклись на энергичное и затягивающее выступление Славика. Он был по национальности чуваш и преподавал в школе историю. Хотя ему и давали бронь, но он сам пришел в военкомат без повестки и настоял, чтобы его тоже призвали.

– Сила Советского Союза в том, что он никогда не нападал первым, – говорил Вячеслав, зажав оба кулака, будто готовый уже стукнуть по столу. – Насколько я помню из истории, он всегда защищает свою землю. Не стремится захватывать, а стремится удерживать то, что есть. Может, в этом и сила. Конечно, мы можем только предполагать и додумывать, как появилась Русь, но то, что помнили и писали летописцы, говорит о том, что все же сила в умении защищаться и ждать своего часа. Пример простой. Монголо-татары завоевали всю Русь. Долго властвовали. Но удержатся не смогли. Ответ простой: слишком были уверены в своей власти и непобедимости.

– Это не в обиду татарам сказано, – сделал он акцент на этом предложении, посмотрев на Касыма. – Наверняка в орде и чуваши были, – будто оправдываясь за ранее сказанное, продолжил Славик. – Жизнь не может быть однополосной. Всегда будет меняться. Но удача будет у тех, кто будет у руля видеть своими глазами все происходящее. Если там человек стоящий и достойный, то тогда правда будет на его стороне.

– Как наш товарищ Сталин? – с выпученными глазами, перебив его, спросил Михаил.

– Именно как он, – на одном дыхании ответил ему Вячеслав и продолжил: – Я как историк могу, конечно, вам предположительно рассказать, как все-таки появились Русь и русский народ, – и, сделав паузу, посмотрел на своих слушателей. Все были увлечены его рассказом. Это ему льстило.

Он почувствовал себя сейчас учителем, а вокруг него сидели его ученики.

– Если хотите, конечно.

– Да не томи уже, продолжай, раз начал, – сказал чуть возмущенно Николай.

– Вообще люди появились не все сразу и не в разных местах. Наверняка сначала появились мужчина и женщина. Как они появились, я утверждать и предполагать не стану. Дальше они расплодились. Появились уже свои предводители, которые не хотели работать, а просто заставляли это делать за них других. Притом в большинстве случаев – силой. Чтобы удержать власть, они стали создавать вокруг себя защиту в виде охраны из крепких молодых парней. Естественно, появились и бунтари. Они просто не хотели за них работать. Что оставалось делать? И тогда, забрав свои семьи, уходили на неизученные земли. Уходили опять же сильные и уверенные, а слабые оставались с предводителем и работали на него до конца своих дней. А ушедшие вновь создавали семьи и разрастались. Где много народа, там появляется снова вождь. Ведь кому-то надо управлять. Не бывает без этого. Если этого не будет, то – хаос и бардак. Снова появляются недовольные. И они так же отделяются и уходят вглубь земли. И так происходит веками. Где теплый и умеренный климат, все сужается. Остаются холодные края. Туда уже уходят самые отчаянные. Чтобы в холодных краях прожить, первопроходцам нужны были большой ум и смелость. Вот племя, которое дошло до наших мест, было одним из таких. Как только они расплодились, наверно, и назвали себя русичами, то есть русскими. Появились опять же вожди, и не обошлось без бунтарей. Но только уходить уже было некуда. Землю практически уже заселили все народы, каждый придумывал себе национальность и язык, чтобы объясняться между собой. Поэтому, я считаю, именно отсюда и появилась сила русского народа. Правда, сейчас уже живут здесь все народы и многое перемешалось. Вот это и есть мои небольшие предположения.

– Ну ты силен, историк! – высказался Николай после того, как Вячеслав замолчал.

– Нет, так не пойдет, – заговорил Михаил, тоже восхищенный рассказом историка. – Надо это дело тостом закрепить. Иначе все, что он рассказал, забудем.

– Чем будешь закреплять-то? Все уже выпили, – вздохнул Ибрагим.

– Не боись, что-нибудь придумаем. Я тут пока туда-сюда бегал с утра, на всякий случай узнавал, где можно достать, – ответил ему Миша и сорвался с места в поисках самогона.

В ожидании Миши все разошлись на перекур. Кто-то ушел в тамбур курить, кто-то побрел за кипятком, кто-то направился в поисках знакомых по вагону, а Касым снова забрался на свою полку.

На улице уже смеркалось, а поезд все еще стоял. На перроне без конца бегали люди, наверное, это были провожающие очередных новобранцев, которых подсаживали чуть ли не на каждой станции. Как им сообщили перед посадкой, они должны были доехать до Казани, а оттуда до станции Суслонгер. Именно там и располагался учебный лагерь для новобранцев. Там должны и форму выдать, и поставить на довольствие. И также обучать военным премудростям и научить обращаться с оружием. Вероятно, это будет проходить в ускоренном виде. По слухам, которые расползались по вагонам поезда, немец идет на Москву.

Вернулся с поисков и Миша. За пазухой он прятал несколько бутылок самогона и довольно улыбался.

– Ну что я сказал! – продолжал он радоваться.

– Сказал, что знаешь, где и как достать, – подбодрил его Николай.

– А то как же! – продолжал Миша хвастаться.

– Открой уж секрет, может, и нам придется сходить? – спросил со средней полки Касым.

– А секрет простой. Идешь до того вагона, где сажают новобранцев, открываешь любое окно и зовешь кого-нибудь из провожающих. Даешь ему деньги, и он у местных торгующих старушек купит тебе и самогон, и сигарет.

– А если обманет и убежит с деньгами? – вопросительно посмотрев на Мишу, спросил Вячеслав.

– Ну зачем ему бежать? – возмутился Миша. – Ты же ему денег даешь, чтобы он и себе купил, а не просто так. Они же тоже провожать своих хотят достойно. То есть веселиться по полной. А если даже убежит кто-то с деньгами, да черт с ним. Зачем мне в армии деньги? Мы же переходим на казенные харчи.

– Ну если так, разливай дальше, – скомандовал Ибрагим. – Не томи душу.

Веселье продолжилось. Шутки, серьезные разговоры звучали из уст новобранцев, находящихся в этом пространстве вагона, пока в десять часов вечера не прозвучала команда «отбой», с отключением света по всему составу. Кто-то еще какое-то время продолжал шушукаться и в темноте, но это продолжалось недолго. К утру должны были прибыть на место дислокации, и поэтому было необходимо выспаться.

В шесть утра прозвучала команда «подъем». Однако в это время Касым уже лежал с открытыми глазами и рассматривал из окна Суслонгерскую станцию. Через минуты прозвучала еще одна команда – «Приготовиться к выходу из вагона». Стали собираться. После вчерашнего веселья соседи не особо-то были разговорчивыми. Даже Миша Чернов был молчалив, как ни странно.