Зыбучие леса

– Так для этого я должен знать конкретно тебя, Хуана. Кроме того, что ты упрямая.

– А мне скрывать особо и нечего. Старая семья местизо, я средняя из пяти детей…

– Местизо – это, прости, кто?

– Ну, смески испанских колонизаторов с филиппинскими аборигенами и китайскими мигрантами.

– А. Англичане таких смесков называли евразийцами.

– Наверное. В общем, семья старая, не богатая, но обеспеченная… Ну, о семье дальше незачем. Училась до двенадцати лет в школе святой Амалии, потом перешла в обычную муниципальную, в старших классах – с углубленной социологией, психологией и правоведением. Этой осенью, – ну да, за ленточкой-то сейчас полный декабрь месяц, – поехала по обмену в Аризону и последний год должна была отучиться там, родители намекали, что неплохо бы и в колледж пристроиться в Америке. Дополнительно – курсы по домоводству и кружок национальных танцев, в Глендейле вместо них я взяла плетение корзин – просто по приколу… Что еще? а, языки. Испанский и тагалог[37] – родные, английский с детства, на хоккьенском[38] говорю свободно, читаю-пишу хуже, ну и кое-как разберу латынь. Велосипед, мопед, мини-скутер, и в Глендейле Тесса меня немного учила на своей «импрезе», но у нее автомат, а здесь, я так вижу, почти все машины на ручной коробке. Вроде все.

– Забыла рост, вес, размер груди и любимую позу при сексе.

– Если тебе интересно, то любимая поза «оба сидя», а размер видишь сам, нулевой. Рост четыре и восемь, вес последний раз был восемьдесят шесть[39]. Хотя со здешней кормежкой недолго и растолстеть, я ж все время на одном месте сижу и почти не двигаюсь…

– Вот когда будет двести восемьдесят шесть[40], тогда и говори, что растолстела… – фыркаю я. – Ладно, в целом мне твои таланты понятны. Одну вакансию могу предложить вот прямо сейчас.

И пересказываю изложенную Сарой ситуацию с учителями испанского в протекторате Русской Армии, мол, профессия и в народе уважаемая, и власти считают ее нужной и оплачивают очень даже прилично; а что по-русски ты ни бум-бум, не страшно, освоишь в процессе, кто уже знает пять разных языков, тому выучить шестой – раз плюнуть.

Филиппиночка с сомнением смотрит на меня.

– Я ж сама школу не закончила, какая из меня учительница?

– Диплом о педагогическом образовании у нас не требуют, смотрят на человека и фактические знания. Испанский с английским ты знаешь, начала социопсихологии учила, захочешь – справишься. Нет, если у тебя другая какая профессия на уме, пожалуйста, осваивай, слова поперек не скажу, просто именно в кресло учителя ты сумеешь сесть уже сейчас. Полную ставку, может, и не выделят, но как ассистента точно оформили бы, чем не начало карьеры?

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Вторник, 36/08/22, 20:48

Выезд в восемь утра, неполных одиннадцать часов за баранкой с двумя перерывами на размять руки-ноги плюс один раз заправиться и перекусить – и наш «фольксваген» прибывает по назначению. Дорога от Порто-Франко могла быть и покороче, но я побоялся запутаться в третьестепенных проселках, из которых электронная карта на тафбуке, она же безджипиэсный недонавигатор «NewWorldViewer», не показывает и трети, потому сделал крюк через Веймар и вдоль берега Рейна.

Сажать за руль Хуану с ее навыками автовождения – чревато. Зато, как выяснилось, она замечательно умеет делать массаж, только не традиционный, разминать затвердевшие-сведенные мышцы спины и плеч у филиппиночки руки слабоваты, а какой-то точечный: серия быстрых тычков кулачками и пара уколов не то булавкой, не то длинной шпилькой, и все чудесно работает. Вот теперь верю в байки о филиппинских хилерах, которые целительным касанием излечивают все вплоть до рака и аппендицита – то бишь вылечить, ясен пень, ни хрена не вылечат, но пациент будет чувствовать себя здоровым.

Так вот кружным и долгим, зато безопасным путем – приключения нам сейчас совершенно ни к чему, – мы и добираемся до поселения Роттвейль. Фанерный щит на въезде сообщает, что население местной общины составляет аж четыреста тридцать шесть душ. Как и говорил Зепп Крамер, его тут знает каждая собака; куда ехать, подсказывает первый же прохожий.

Дом у Крамера основательный, бревенчатый такой сруб в два этажа с мансардой, вместо заднего двора участок соток на десять «под помидоры», по обе стороны от крыльца – художественно выстриженные эндемики-псевдотуи. Гаража при доме нет, ну да общественная автостоянка неподалеку, и там нашему бусику места хватает вполне.

– Какие люди! – радостно раскрывает объятия Зепп Крамер, мгновенно узнав мою бородатую физиономию. – Рад вас видеть, Влад. По делу к нам, или как?

По-немецки, разумеется. Я отвечаю на том же языке:

– По делу, и довольно, должен сказать, тонкому, деликатному даже.

– Ну тогда сперва вам следует привести себя в порядок и поесть, вы же наверняка с дороги.

– Ваша правда, Зепп. Подскажите, где тут у вас хороший ресторанчик, ужин с меня – и приводите супругу, что ли, раз уж нас заявилось тоже двое. А если не с кем оставить детей, давайте и их в компанию.

– При одном условии.

– Каком же?

– Ужин, так и быть, с вас, зато ночевать остаетесь у меня в доме, и завтраком вас обоих кормит Магда. Какое бы ни было дело, сегодня вы из города все равно не уедете.

– Даже спорить не хочу.

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Вторник, 36/08/22, 21:54

Забавно, но лучшее в Роттвейле заведение общепита – не какая-нибудь традиционная немецкая ресторация «пиво-сосиски-капуста», вроде той же «Биерхалле» в Порто-Франко на Шестой улице, а «Донер-кебаб», в котором распоряжается явное турецкое семейство. Нет, в Германии заленточной таких хоть отбавляй, но ведь большинство мигрантов-немцев как раз и отправляются в Новую Землю, потому как от этих турков им на родине житья не стало.

С другой стороны, турок, который преодолел ксенофобию новоземельных немцев и таки устроился жить у них, причем не в крупном по местным меркам и вследствие этого сколько-нибудь космополитичном городе вроде Штутгарта или Нойехафена, а в мелкой общине даже вдали от основных трасс, – человек такой должен быть серьезной и уважаемой личностью. И уважаемой, с высокой долей вероятности, в том числе и за свои кулинарные таланты.

Кебаб, сиречь шашлык – чем-то там они исторически различаются, но на вкус, по мне, одинаковы, – в меню сегодня аж четырех сортов. В зависимости от исходного материала, в смысле, из кого нарезан. «Традиционный», то бишь из баранины, мне как-то никогда не нравился, и пусть уроженцы арабских краев и прочей Средней Азии хоть до хрипоты поют осанну «барану, который вкусом превосходит всех прочих животных», – им вкуснее, массаракш, вот пускай сами таким и питаются. «Европейским» здесь именуется привычный нашим людям свиной, а еще в списке представлены «Bergkebab» и «Waldkebab», иначе говоря, шашлык «горный» и «лесной».

– А это что значит? – спрашиваю я у Зеппа.

– Лесной – из оленины, водится тут в окрестностях не то мелкий олень, не то косуля. А горный… Селим, – окликает Крамер хозяина, – кто у тебя сегодня на горный шашлык пошел?

– Коза-большой-рога, – отвечает тот. – Кемаль ночной охота ездил, привез.

– Не понял, а почему на охоту надо ездить ночью? Чтобы лесник не заметил?

Зепп и Селим дружно хохочут, Магда тоже улыбается. Не понимающая по-немецки Хуана сердито сопит и уже явно предвкушает, как она однажды тоже пойдет со мной в какой-нибудь мексиканский ресторанчик и будет в свое удовольствие болтать с хозяином и официантками по-испански, а мне не переведет ни слова, вот.

– В темноте интереснее, – объясняет Крамер, – из винтовки с ночником.

– Так труднее же попасть!

– Так потому и интереснее.

Ладно, каждому свои интересности.

Кивнув стажерке, перехожу на английский:

– Тебе каких шашлыков? – и в двух словах описываю, кто есть ху.

– Традиционный и горный, – без колебаний ответствует та.

Я перевожу, видя, что Селим по-английски совсем туго, и турок смотрит на мелкую филиппиночку с явным сомнением:

– Тебе и один – уже много.

Зная обычай большинства новоземельных рестораций в смысле размера порций, не сомневаюсь в этом ни на миг. Но переводить и намекать девчонке, что она погорячилась, не собираюсь. Авось не лопнет. А раз мы все равно сидим компанией, «лишний» шашлык под общий разговор не пропадет.

– А мне лесной, пожалуй.

Крамеры и себе берут по штучке, и мы, ради филиппиночки перейдя на английский, начинаем легкий светский треп о всяком разном. Затронули и недавнюю операцию в Проходе, в смысле последствий.

– Последствие тут я вижу в общем одно, – говорит Зепп, – печально знаменитый Угол, а вместе с ним Северная дорога примерно от Скалистых гор до «Орлеанского креста» и местные направления помельче – Пикардийский путь на аэропорт братьев Леру, Техасская трасса от Милана до Вако, ну и вообще все тропы в долине Рио-Гранде со стороны что Конфедерации, что Техаса теперь станут не опаснее остальных направлений. Бандиты не исчезнут, нет, просто вот именно в этих краях их будет не больше, чем везде.

– А почему так? – спрашивает Хуана.

– Потому что теперь, с перекрытым Проходом, дорожным налетчикам с добычей не уйти через горы в Латинский Союз. Накрываются привычные пути вывоза большого хабара, ну и тем, кто не хочет менять поле деятельности, придется активнее прикладывать голову. Лучше маскироваться, развивать сети сбыта…

– Ты о бандитах говоришь, как о большой корпорации.

– А оно так и есть, – нехорошо ухмыляется Крамер. – Не исполнители, ясное дело, эти просто идут, куда пошлет атаман, и ловят, кого сумеют, но вот те, кто повыше… Теневая экономика и прочая мафия, они-то сами собой не исчезнут. Сейчас в этом секторе будет кризис, региональный и временный, но пострадает от него только низовое звено, те самые исполнители. Ну так их, когда понадобится, и новых найдут, с этим в их корпорации проблем нет.

– То есть твоей конвойной команде, скажем, никакой кризис сейчас не грозит? – уточняю я.

– Моей – почти нет, «Эдельвейс» имеет все лицензии, кроме разве что китайской, ну и к латиносам не ходим. Нам все направления годятся. Туго сейчас придется тем, кто крутился именно на опасных маршрутах вокруг Угла: вот в этих краях спрос на охрану упадет, не до нуля, а до обычного общего уровня. Лишних из дела и выдавят. А на всех остальных дорогах что было, то и останется, конвоям из Нойехафена до Виго, к примеру, тот Проход раньше не сильно мешал – и теперь не будет.

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Вторник, 36/08/22, 23:05

Хуана потихоньку расспрашивает Магду о жизни в Новой Земле с ее кочки зрения, сиречь фермерши-домохозяйки с многолетним опытом. Английский фрау Крамер вполне понимает, а что сама говорит с густым верхненемецким акцентом, так в том ничего удивительного нет.

Стажерка и не удивляется – ей-то я не рассказывал о том, что вычислил при прочтении экспедиционного журнала, – ну а сам я не встреваю, так, мысленную пометку сделал и пока хватит. Момент задать неудобный вопрос еще будет, мы тут минимум до завтра.

Тут у Селима оживает настроенная на местную станцию радиола – до того она мирно наигрывала нечто нейтрально-музыкальное, создавая в ресторации ненапряжный фон, а сейчас внезапно лает – по-немецки, разумеется, очень быстро, отрывисто и неразборчиво. Для меня – неразборчиво, хоть немецкий я неплохо разумею, но Крамеры, сам Селим и еще две компании, ужинающие за соседними столиками, сигнал прекрасно расшифровали. Поскольку все они дружно переглядываются и так же дружно поднимаются со стульев. На мою попытку извлечь кошелек хозяин ресторации машет руками и говорит «завтра, все завтра», а Зепп командует:

– Влад, Хуана, вы с Магдой – ко мне домой. Кроме пистолетов, оружие есть?

– Два автомата в автобусе на стоянке, – отвечаю я за нас обоих; что бы там ни случилось, подробности могут обождать. – Хуана не боец, ей и правда лучше в укрытие, а я, если надо, готов поучаствовать.

– Спасибо, Влад, но вы не наш. Без слаживания и связи сейчас нечего лезть, да и ситуация пока не критическая. Магда, ты старшая по хозяйству.

– Кто ж еще, как не я, – ответствует фрау Крамер, коротко чмокнув мужа в висок. – Хуана, Влад, kommen sie – schnell, schnell![41]

У разных языков разные особенности. Немецкий, при всей сложности его словообразования, словно создан для простых и четких маршево-армейских команд, даже те, кто с наречием Шиллера знаком менее чем никак, отданные на нем приказы воспринимает буквально печенкой. Филиппиночка, по крайней мере, без малейших возражений следует хвостом за Магдой.

Прихватив из бусика «коммандо» и «эм-четыре» с запасными магазинами и боеприпасом, идем в дом Крамеров. Дети уже выстроены в шеренгу по росту, старшему на вид лет десять – сиречь около пятнадцати по заленточному счету, парень рослый, уже чуть повыше отца, пусть и не такой широкоплечий; плюс пара сестер раннеподростковых годиков и мелкий не то младшеклассник, не то вовсе дошкольник. У старшего в руках швейцарский карабин Фуррера с оптикой, прикрученной впереди «по-скаутски», сестры вооружены «итаками» – длинной и короткой, у мелкого только коробочка ходиболтайки в поясном подсумке и бинокль на шее.

– Всем вольно, – не дожидаясь доклада, командует Магда, разумеется, по-немецки, – Аннеке, Линда – в мансарду наблюдать, Рольф, Курт – спать, я вас сама подниму на смену. Разойтись.

Крамеры-младшие исполняют приказ, а я интересуюсь, ради стажерки – по-английски:

– Так что, собственно, там случилось?

– Со стороны Парижа в нашу сторону ушла банда, – рассказывает фрау Крамер, – ушла грязно и с жертвами среди ажанов. Живьем таких брать не очень стараются, бандиты об этом знают и ведут себя соответственно. Егеря на перехват то ли успеют, то ли нет, на всякий случай по оранжевой тревоге подняли ландвер, усилить охрану вокруг поселений. А всем, кто не в строю – по домам и держать последнюю линию обороны.

Так, армия в немецком анклаве – это, как и в Германии заленточной, бундесвер, а ландвером, со всей очевидностью, именуют всех «бойцов второй линии» скопом, аналог наших резервистов. Как, в общем, и был сорганизован тот самый ландвер что в Первую, что во Вторую мировую…

– Часто такое бывает? – нервно пищит Хуана.

Фрау Крамер пожимает плечами.

– Когда-то бывало часто, за последние три года – это четвертый раз, и только однажды ландверу реально пришлось поучаствовать. Скорее всего, оно обойдется и сейчас, но сами понимаете.

В отличие от стажерки, крепкая еще-не-пожилая немка – Магде Лангер из патрульного досье сейчас по заленточному счету сорок пять, и супруга Зеппа Крамера смотрится на полные эти года, проведенные на здоровом деревенском воздухе в отнюдь не буколических трудах с утра до вечера, – не выглядит ни испуганной, ни сколько-нибудь обеспокоенной. Неприятность, да, досадно, а теперь надо всем вместе как следует потрудиться, чтобы не случилось ничего худшего. Полностью с ней согласен.

– Вы бы тоже пошли пока подремать, гостевую комнату для вас я сейчас подготовлю. Поможете с вахтами, в три смены дело пойдет веселее.

– Идемте, – не могу не согласиться я и с этим.

Неширокая кровать в комнате одна, ее занимает Хуана, мне бросают на пол матрац и выдают пару одеял. Я же, отойдя вроде как умыться перед сном, снова спускаюсь в гостиную, где в кресле у незажженного камина уже дремлет хозяйка; на коленях «хай-пауэр», а на каминной полке, встать и руку протянуть – «гевер-драй» в версии «укорота». Прицельность стрельбы у такого огрызка под мощный винтовочный патрон, особенно с выдвижным хеклеровским прикладом, как по мне, спорная, ну да пользователям виднее. Услышав шаги, фрау Крамер поднимает взгляд.

– Что-то случилось?

– Нет, но есть один личный вопрос к вам, фрау Магда. Заранее готов принести извинения, если ошибся.

– Вот как? – взгляд нечитаемый, лицо спокойное, и столь же спокойная ладонь на рукояти пистолета.

– Именно так. Скажите, это ведь вы вернулись когда-то из дальней экспедиции вместе с Рольфом Кеттерингом?

– Верно, Влад. Вряд ли сейчас об этом помнят многие, давние дела. Минхеер Кеттеринг когда-то жил здесь неподалеку, он умер лет семь назад – возраст, старые раны и все такое… Это и был ваш личный вопрос? Так здесь нет никакой тайны.

– Нет, личный вопрос будет другой: как звали ваших родителей?

Вспышка «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Лицо осталось таким же каменным, но левая рука дергается. У меня «кольт» по-прежнему на поясе, а вот правая рука – в кармане, где очень даже может находиться второй ствол (и он там действительно есть)… и она не знает, не может знать, хорош ли я в стрельбе «сквозь карман», сумеет ли разоблаченная фрау свалить меня раньше, а если вдруг нет, то что дальше.

Магда Крамер медленно разряжает пистолет и убирает магазин в кармашек в кожаной кобуре, демонстративно щелкает затвором, проверяя, что патрона не осталось и в стволе. Я в порядке ответной любезности выкладываю на стол кобуру с «кольтом» и присовокупляю к ней столь же медленно извлеченный из кармана «смит-вессон», сам опускаюсь на стул напротив.

– Поговорим?

– Ничего не докажете, – холодно произносит она.

– Если бы я хотел вас разоблачить прилюдно, обратился бы через Патрульную службу и вашу полицию.

– Они бы тоже ничего не нашли.

– Магда Лангер была служащей Ордена, официально принятой на работу еще за ленточкой. Внешность, голос, акцент и даже почерк могли измениться за столько лет, но не отпечатки пальцев.

Яростный блеск в глазах – и молчание.

– Что вам нужно, Влад?

– Ничего особенного. Став Магдой Лангер, а потом – Магдой Крамер, вы не преступали законов, или по крайней мере на этом не попадались, и за вас, если что, сегодня встанет не только муж и семья, а весь Роттвейль, если не весь германский анклав. Шантажировать вас далеким прошлым – пустая трата времени, делать этого я не собираюсь. Мне нужно другое: определенная информация об этом самом прошлом.

– Какая именно?

– Что на самом деле такого необычного нашла в западной части хребта Кам экспедиция Адамса, та, которую вел Кеттеринг?

– Абсолютно ничего необычного, насколько мне известно. Я уж не помню, что было записано в журнале экспедиции, если сохранился – там все правда.

– Сохранился. По нему я в итоге на вас и вышел. Настоящая Магда Лангер, я так понял, отравилась все той же озерной рыбой, что и Джейн Сун?

– Давно забыла, как звали ту узкоглазую… – отстраненно говорит Магда. – Да, обеих мы там и похоронили, вместе со всеми нашими.

– Кто, простите, «мы» и «наши»?

– А вот это, Влад, вам знать совершенно незачем, – с глубочайшим убеждением в своих словах произносит она, искренне и честно.

Мне это знать совершенно незачем, отдается эхом в голове.

Незачем.

Совершенно.

Знать.

Это.

Мне?

Мне – незачем, но вот руководству моему такие сведения пригодятся наверняка, всплывает ответное убеждение, и спорить с ним эхо не может.

– Как только передам куда следует, тут же вычеркну из памяти, – обещаю я столь же честно-искренним тоном.

Магда подскакивает чуть ли не вместе с креслом.

– Влад, немедленно забудьте все, что я тут наговорила!

– А вы ничего еще и не сказали – такого, что бы стоило забыть, – открыто усмехаюсь я, оседлав волну. Это в ганфайтинге я не эксперт, а вот методику воздействия на сознание – изучал… и на практике тоже. Когда-то интересовался просто для общего развития, а не так давно возник серьезный стимул поднять сию сферу самому, пока ее не подняли за меня. Теперь не поднимут. В моем случае так точно. Сам воздействовать на других не могу, но от чужих потуг закрыт надежно, разве что Вольф Мессинг пробьется сквозь «программный блок», и то не факт.

Она обессиленно плюхается в кресло, всплеснув руками.

– Да откуда ж вас такого… принесло.

– Потом расскажу, если хотите. Долгая история. Как вам удалось занять место Магды Лангер, теперь понятно, а вот подробности, что было раньше и зачем вообще вся эта подмена личности, с вас.

– Долгая история, как вы говорите. А ночь у нас впереди, возможно, не из простых. Лучше не перегружать подробностями.

– Ночь не из простых, но проще она от умолчания не станет. Как там у классика было, «всех ждет одна и та же ночь»[42].

– Согласна, – подумав, кивает фрау Крамер. – Но подробностей и правда слишком много, это завтра. Суть расскажу сейчас, ладно: подмена личности потребовалась, потому что у меня не было обычного орденского документа, а не было, потому что «ворота» я не проходила никогда, здесь и родилась.

Настоящая Магда Лангер – шестьдесят первого года рождения, и визави моя не может быть намного моложе. Между тем первые орденские «ворота», через которые прошел официальный первопроходец Новой Земли, Джек Чамберс по прозвищу Легенда, открылись лишь в семьдесят третьем. Двенадцать лет спустя – ну или восемь, если по местному счету.

Челюсть моя от осознания всей этой математики зримо отвисает. Однако.

Магда ни звуком ни солгала, сказав, что ничего необычного в горах Кам экспедиция Адамса не обнаружила. Она ведь не утверждала, массаракш, что Адамс со товарищи не обнаружили там НИКОГО особенно необычного…

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Среда, 37/08/22, 07:25

Шесть двухчасовых ночных вахт на шестерых, дежурить по двое. То есть каждому досталось дважды по четыре часа условно спокойного сна и дважды по два часа сидя-лежа на чердаке с ходиболтайкой и биноклем в руках – режим практически комфортный, на сборах резервистов в протекторате Русской Армии гоняют куда как покруче. Фрау Крамер взяла на себя функции координатора и старшего по всем сменам, просыпаться ей пришлось каждые два часа, зато и спать могла подольше.

Сами дежурства прошли также спокойно, рядом с домом Крамеров никаких подозрительных личностей не шаталось, а домашняя рация на общих каналах не сообщала о боестолкновениях ландвера ни с беглой парижской бандой, ни с другими противниками. Когда поднимаются уже все, станция Роттвейля бодро и радостно передает: ландверу – отбой оранжевой тревоги и переход на желтую. А в начале восьмого в канале ходиболтайки объявляется Зепп Крамер и сообщает, что на сегодня лично он домой и отдыхать, а дальше видно будет.

После завтрака, простого, но сытного (колбаски, зелень и зернистый солоноватый творог со сметаной), хозяин дома, как обещал, отправляется дрыхнуть «минуток на четыреста», старший сын, Рольф, уходит на работу (он помощник-на-все-руки на радиостудии), девочки отбывают в школу, а мелкого Магда посылает на огород «от забора и до обеда»: ему в школу идти только с началом мокрого сезона, а безделье новоземельные немцы уважают не больше, чем заленточные. Хуану убалтываю прогуляться по округе уже я, наказав пистолет держать при себе, перевесив кобуру на ремень открыто. Для вида, не более того, в мелких поселениях вроде Роттвейля – по крайней мере в сытых и развитых анклавах, а у немцев он именно такой, – гостю-проезжему надо очень постараться, чтобы влипнуть в неприятности, поскольку уличная преступность близка к нулю. А что филиппиночка не шпрехает на тевтонском, не суть важно, английский что за ленточкой, что здесь знает каждый второй немец, а немцы образованные – даже и получше многих англичан-американцев.

И вот у нас с фрау Крамер образуется достаточно времени для разговора «по душам». Я, признаться, не ожидал, что получится скорее исповедь, да и сама собеседница, наверное, не собиралась вот так сразу раскрывать душу. Видимо, прорвало. И услышав подробности – понимаю, почему.

Тут, массаракш, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять…

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Среда, 37/08/22, 08:13

– Озеро в горах, на берегу селение – четыре домика из дикого камня. При селении несколько огородиков, обрабатываемых вручную, и луга для выпаса коз. Коз этих, как говорили старшие, они же когда-то и одомашнили; на моей памяти эта скотина, пускай и непослушная, давно привыкла к людям. Из козьих шкур мы шили обувь и верхнюю одежду, а сорочки и белье – из грубой ткани, которую ткали на самодельном станке из волокон крапивы.

Старших в селении осталось двое: доктор Линда Келлер и капитан Курт Грессерхольт. Доктор учила нас всех языкам, литературе и основам медицины; капитан натаскивал по математике, химии и военному делу.

Остальные имен не заслужили. Ни младшие – я, Сорок Четвертый и Сорок Пятая, – ни те, кто принадлежал к «средним»: Гамма, Тета, Каппа и Омикрон родились в прежнем мире, а Двадцатый, Двадцать Восьмой, Двадцать Девятый, Тридцать Пятый и Тридцать Седьмой были, как и мы, здешними уроженцами.

Моя мать, Восьмая, умерла родами. После нее рожать было некому, пока не подросли мы с Сорок Пятой…

О старом мире между собой в селении не говорили. Разве что доктор Келлер на уроках литературы, и то – картина выходила более чем странной. Это уже потом в Веймаре и Роттвейле образовалась городская библиотека, и я там брала почитать много всякого, в том числе новую и новейшую историю Старого Света, тогда только что-то поняла, а в селении у озера… была просто жизнь, странная и с очень неясными перспективами, но другой мы не знали. Я родила троих, от Омикрона, Двадцать Восьмого и Тридцать Пятого; Сорок Шестой, Сорок Восьмой и Сорок Девятая не прожили и двух месяцев, помочь не сумел никто – доктор Келлер тогда уже умерла, а больше врачей, настоящих, не было.