Фаэрверн навсегда

Тенью выскользнула в коридор и отправилась на монастырскую кухню. К моему удивлению двери не были заперты и там… О чем думают эти монахини?

Открыт был и винный погреб, и это для меня, в дороге предпочитавшей сохранять трезвую голову, стало настоящим подарком.

Спустя некоторое время я сидела на своей кровати, иногда прикладываясь к нацеженному кувшину, и жизнь больше не казалась мне такой же мрачной и уродливой, как старое дерево потолочных балок.

– Эй, ты чего не спишь? Чем это ты булькаешь?

Я подняла кувшин.

– Хочешь?

Девушка чуть младше меня с любопытством перелезла на мою кровать, потянула одеяло со своей – в спальне было холодно.

– Откуда ты взяла вино? – удивилась она.

– Места надо знать, – ухмыльнулась я. – Так будешь или я допиваю?

– Давай сюда! – сделав порядочный глоток, она посмотрела на меня. – Новенькая, как тебя зовут?

– Тамарис, но можно просто Тами.

– А я Вельша, будем знакомы!

– Будем!

Вельша была сиротой и воспитывалась у состоятельных родственников, которые торопились сбыть ее с рук. Когда они договорились о браке с местным трактирщиком, похоронившем уже вторую жену, Вельша сбежала в ближайшую от дома обитель, Фаэрверн. Великая Мать не давала в обиду тех, кто просил у нее убежища.

Мы допили вино, и я принесла еще. Мы пили и разговаривали. Разговаривали и пили. Кто-то проснулся и присоединился к нам, кто-то ворчал и швырялся подушками. Девочки и девушки со своими, зачастую невеселыми историями. Многие пришли в монастырь Сашаиссы по велению сердца, а других загнала сюда жизнь, полосуя ремнем невеселых событий. Как бы то ни было, среди них я больше не ощущала себя одинокой. Пожалуй, я даже задержусь здесь ненадолго… если, конечно, монахини не выставят меня сами!

* * *

Значит, всё-таки Астор! Викер сам сделал ему этот кинжал на совершеннолетие. Выковал лезвие, вырезал рукоять из дерева, нанёс зарубки, чтобы та не скользила в ладони. Утяжелил корпус. Сбалансировал клинок… «Будь он проклят! Будь я проклят! Будь прокляты мы все!»

Кинжал, который он отшвырнул, упал рядом с рыжей. Она без промедления взяла его и снова спрятала за голенище сапога. Что ж… Оружие, потерявшее чистоту, выкупанное в братской крови, пусть остаётся у отступницы!

– Так что ты собираешь делать? – поинтересовалась она, принимаясь за еду.

Он оглядел её, пытаясь вспомнить там, в монастыре. Боевые монахини Богини сражались за жизни свои и сестёр, как дикие кошки. Лица мельтешили в смертельной пляске, и не было возможности их запомнить – лишь рубящие и колющие удары, лишь бешеный блеск в глазах отступниц. Нет, он не помнил её!

Астор, Астор… У него, Викера ар Нирна, не будет спокойной старости, если он не посмотрит в глаза младшего брата и не спросит: «Почему? За что?» Даже несмотря на известный ответ! Хотя, вполне возможно, до старости он теперь и не доживёт…

– Ты собралась мстить? – вопросом на вопрос ответил он. – Иначе зачем преследуешь отряд?

Горькая ухмылка исказила привлекательные черты её лица.

– Мстить? Предлагаешь мне перебить около пятидесяти паладинов в броне, вооружённых до зубов, сопровождаемых боевыми магами? Видать, рассудок к тебе ещё не вернулся!

– Тогда что? – спокойно спросил он.

Что толку собачиться? Кому и когда это помогало?

– Хочу вернуть кое-что, принадлежащее Фаэрверну…

Монастырская сокровищница! Ну, конечно! Благодарные за исцеление люди несли Великой Матери семейные реликвии, среди которых встречались редкие и дорогие штучки.

– Фаэрверна больше нет, – равнодушно заметил он, вновь принимаясь за трапезу.

Она неожиданно оттолкнула от себя тарелку. Резко встав, подошла к окну и застыла, глядя наружу. Невысокая, хрупкая, рыжие кудряшки рассыпались по плечам… Она казалась одинокой, как потерявший родителей ребёнок. Её хотелось защитить, заставить позабыть о боли и горечи! Он поморщился. Воины Света обязаны защищать женщин, стариков и детей, подавать руку слабым. Что странного в его желании? Лишь только то, что относится оно к отступнице!

– Ты прав. Фаэрверна больше нет, но есть я! – донеслось от окна.

– Ты не справишься одна, – заметил он, среагировав на её слова быстрее, чем следовало. Но очень уж было неприятно слышать подобное и понимать, что вина лежит и на нём. Нет, всё было сделано правильно, но совесть, такая стерва, с которой не договоришься!

Она развернулась, откинула волосы.

– Какая тебе разница, паладин?

Викер посмотрел на неё и жестом указал на тарелку.

– Сядь, монахиня. Я – Викер ар Нирн. Как зовут тебя?

– Ты спрашивал имена у всех моих сестёр, которых потрошил?

– Нет. И не называл своего. И не предлагал им сделок…

– Ты собираешься предложить сделку мне? Отступнице? Великая Мать, куда катится этот мир?

– С миром всё в порядке! Проблема с тем, кто пытался убить меня. Ты поможешь мне разобраться с ним, а я тебе – достать нужную вещь из обоза.

Рыжая вернулась за стол, села, и вдруг захохотала, как сумасшедшая, раскачиваясь на стуле и вытирая слёзы.

– Как деликатно… не украсть… не забрать… Достать! Воины Света не воруют, да?

* * *

За господский дом солнце заглядывало только после полудня, поэтому здесь всегда было свежо. Широкий задний двор и прохлада – идеальные условия для ежедневных тренировок.

Викер стоял у окна в своей комнате, разглядывая место, где они с Астором неуклюже лупили друг друга деревянными мечами до тех пор, пока отец не нанял им учителя-мечника. Это было десять лет назад… Кажется, прошла целая жизнь. Викер успел послужить на границе, и за пять последних лет службы приобрел больше опыта, чем за все пребывание в родном поместье. Пришло время разбудить брата и проверить – какой опыт получил тот в его, Викера, отсутствие.

Ар Нирн ухмыльнулся и отправился в комнату Астора, располагавшуюся напротив. Младший брат спал и не знал, что старший вернулся на рассвете. За прошедшие годы он возмужал, отрастил волосы – столичная мода добралась и сюда. Спал, раскинувшись на кровати, сбив одеяло. Астор всегда так спал.

Викер коснулся его горла острием своего меча. Брат лениво разлепил глаза.

– На границе ты не прожил бы и часа! – улыбнулся ар Нирн.

Астор оттолкнул клинок, пружинисто вскочил с кровати и бросился обнимать старшего.

– Когда ты приехал?

– Рано утром, все еще спали. Собирайся, идем…

– Куда?

– Ты забыл, чем начиналось каждое наше утро? Ну и разленился же ты, братец… Смотрю, и жирок наел!

– Нет у меня жирка! – возмутился тот, натягивая штаны и сапоги, и окуная голову в ведро с водой, стоявшее в углу.

– Давай, давай, – беззлобно поторопил Викер. – Меч не забудь!

Выйдя на двор, он огляделся, разглядывая зубчатый силуэт крыши на фоне неба, здорово вымахавший куст сирени в углу, над старой телегой, под которой всегда дремал один из отцовских псов. Там и сейчас спала какая-то собачонка…

Словно и не было пяти лет, проведенных в суровых северных краях, в страшных чащах, полных опасных тварей и дикарей, не считавших зазорным убивать чужаков, ступивших в их снега. Словно он никогда не видел низкого серого неба, почти постоянно сыпавшего колкой крупой и лишь изредка распахивающего изумленные голубые глаза. Словно никогда не слышал тоскливого волчьего воя и глухого рычания снежных львов – грозы Северных приделов.

– Ну что же ты застыл? – закричал Астор, заняв позицию. – Давай, нападай! Спорим, ты не заденешь меня ни разу!

Викер пожал плечами. Он уже видел, в чем слабые стороны младшего – тот не совсем верно держал руку, открывая грудь, амплитуда движений острия меча была слишком широкой. Школа чувствовалась – Астор не ленился в его отсутствие, кроме того до Викера доходила его слава драчуна и дуэлянта, но одно дело бои напоказ с равными противниками, такими же, как и ты сам, придворными обормотами. И совсем другое – с тем, кому частенько приходилось заглядывать смерти в глаза, и кого зачастую спасало только собственное воинское искусство.

– Попробуй ты задеть меня, – предложил он.

Голубые глаза Астора вспыхнули. Вызов действовал на него, как красная тряпка на быка. Он и бросился на старшего с азартом и напором, свойственным юным, сильным и глупым…

– Убит! – спустя долю секунды констатировал Викер, чуть отклонившись с траектории движения брата и коснувшись мечом его груди.

Астор застыл, с изумлением разглядывая подрагивающее у собственного сердца острие.

– Нет! – возмутился он.

Викер улыбнулся.

– Да!

– Как ты это сделал? Давай еще раз!

– Конечно…

И снова Астор бросается в атаку, ему кажется, он очень быстр… А для Викера, видевшего, с какой скоростью кидаются на жертву снежные львы, движения кажутся замедленными. Он успевает подумать, что брат красив, и при дворе у него, наверняка, множество поклонниц, делает шаг назад, блокирует удар, изящно отступает в сторону, и вот уже его меч касается гладкой, словно литой спины младшего.

– Убит!

Астор злится – это видно. У него темнеют глаза, и в эти минуты он становится похожим на старшего брата, глаза которого темнее на тон. Резко разворачивается, делает выпад – хороший выпад, неожиданный и сильный. Чуть было не ранит Викера, но тот ускользает. Настоящий воин, – тот, кто танцует со смертью, – не спешит биться с ней грудь на грудь, нет… Он будет делать все, чтобы она не достала его, а сам выждет момент, когда сможет совершить один, но верный удар. Ибо что толку махать мечом, как оглоблей?

– В тебе слишком много страсти, – усмехнулся Викер, – в бою держи голову и сердце в холоде, брат!

– Этому ты научился на своем Севере? – Астор отступил и опустил меч, выравнивая сбившееся дыхание.

– Тебе тоже не мешало бы поучиться!

– В эту дыру? Упаси боги! Меня скоро примут в королевскую гвардию, отец уже оплатил патент! Но я мечтаю стать паладином Первосвященника!

И он снова, без предупреждения, бросился в бой.

Спустя час братья отсалютовали друг другу мечами. Астору так и не удалось коснуться брата, зато сам он был убит раз сотню, не меньше.

– Я не обижаюсь, – смеялся он, обнимая Викера и направляясь к колодцу – облиться холодной водой после боя – это удовольствие, – но если бы мне нужно было тебя убить, я сделал бы это не в честном бою!

– Ну и какой же ты рыцарь после этого? – удивился Викер.

– Ну, я же не собираюсь убивать тебя? – еще более удивился Астор.

* * *

Одно дело знать, а другое – слышать констатацию факта из чужих уст: Фаэрверна больше нет. Нет каменной кладки, увитой девичьим виноградом, так волшебно пламенеющим по осени, нет библиотеки, в которой пахнет пергаментом, пылью и немного мышами. Нет кухни, по которой витают запахи яблочного сидра, доходящего теста и печева. Нет аптекарского садика с его ровными рядами целебных трав и кустарников, с оранжереей, полной экзотических растений, облюбованной ласточками. Нет алтаря Великой Матери, места, где я впервые заглянула в своё сердце и поняла, что нашла себя и то, чему собираюсь посвятить всю жизнь. Места, где я пыталась, но не смогла простить отца, но где обрела семью в лице мэтрессы Клавдии и сестёр: смешливых, грустных, задумчивых, умных и не очень, болтливых и молчальниц, таких разных и таких родных.

– Ты прав. Фаэрверна больше нет, но есть я! – сказала я, напоминая не собеседнику – себе, как не вовремя терять голову и предаваться отчаянию и боли.

Кажется, он предложил помочь. А я думала о том, что они все мертвы! Моя семья! Мой Фаэрверн!

– С миром всё в порядке! – грубовато сказал он. – Проблема с тем, кто пытался убить меня. Ты поможешь мне разобраться с ним, а я тебе – достать нужную вещь из обоза.

Сев за стол, попыталась осознать его слова. И засмеялась, осознав. Нехорошая радость выдавливала слёзы из сердца. Я смеялась и никак не могла остановиться. Всё-таки судьба – шутница, раз свела меня с ним на кривой дорожке. Попасть в такую дурацкую ситуацию, ну надо же!

Какое-то время он наблюдал, а потом поднял мою кружку и выплеснул содержимое в лицо. Вода хлестнула пощёчиной, проясняя рассудок.

С силой потёрла щёки, стирая капли. Подняла на него мокрые глаза.

– Спасибо…

– Тебе это было нужно, – буркнул он, утыкаясь в тарелку. – Так как насчёт сделки?

Я помолчала, доедая остывшую капусту. Что я теряю, повышая для себя степень опасности? Ведь у меня и так никаких гарантий выбраться живой из этой заварушки!

– И ты не предашь меня, когда мы их нагоним? Не ударишь в спину? Не сдашь своим? Прости, вынуждена уточнить…

– Нет, – одним словом он ответил на все вопросы. И так ответил, что я чуть было ему не поверила.

– Хорошо, – я откинулась на спинку стула. – Догадываешься, кто покушался на тебя?

Он покачал головой, отрицая:

– Не догадываюсь, знаю!

– Хочешь убить его?

Горечь на миг проступила сквозь правильные черты лица. Породистые черты потомка одного из древних родов Вирховена. Поговаривали, что в таких ещё течёт кровь райледов – расы, ушедшей во тьму времён. Их считали мифом, однако встречались иногда в моём мире артефакты, которые ему принадлежать не могли.

– Посмотреть в глаза, – ответил паладин, и я изумлённо уставилась на него, когда поняла, что он не врёт.

Посмотреть в глаза тому, кто ударил тебя в спину! Как ни пыталась мэтресса вбить в мою упрямую голову мысль о всепрощении, урок отца я помнила лучше: «Всё имеет в этом мире цену, Тами. И платить надо равновесной монетой. Зуб за зуб. Глаз за глаз. Жизнь за жизнь!» Жаль, сейчас у меня было не то положение, чтобы воспользоваться этим правилом. Будь моя воля, Первосвященник, избитый и вывалянный в грязи, умирал бы, медленно поджариваясь, на огне собственного алтаря! Но, увы, из всех возможностей воздействия на церковь Единого у меня были только мой боевой сармато и немного дней простой человеческой жизни, отпущенных судьбой.

– Ты псих! – констатировала я. – А я – Тамарис, можно просто Тами. Доедай и ложись спать. Выезжаем до рассвета.

* * *

Я с тоской смотрела в похожее на бойницу окно в комнате матери-настоятельницы. Стояла зима, моя вторая зима в Фаэрверне, небо сыпало мелкой крупой, ветер гонял ее по земле, кидал пригоршнями в лица. Монастырский яблоневый сад, огороды и аптекарская делянка, где мы выращивали лечебные травы, скрыл белый плат, он же лег поверх крыши оранжереи, зубчатых стен и, кажется, укрыл все звуки. Едва слышались лишь пересвисты маленьких птичек с забавными хохолками на головках и ржавыми грудками.

– Ты разочаровываешь меня, Тамарис, – мэтресса Клавдия прошлась по комнате, по привычке заложив руки за спину, – твои успехи в учебе не дают тебе право вести себя неподобающим образом, хамить монахиням, распространяться среди послушниц о своих похождениях. У каждой из нас есть личная жизнь, но мы не обнажаем ее перед всеми!

– И у вас тоже, мать-настоятельница? – с преувеличенным изумлением спросила я. – Тоже есть личная жизнь? Никогда бы не подумала!

По ее щекам поползли красные пятна. Остановившись напротив, она внимательно посмотрела на меня.

– Фаэрверн – вот моя личная жизнь, Тамарис, и другой не надо! Я бы хотела, чтобы и в твоей жизни случился такой выбор…

– Выбор между служением Богине и свободой? – скривилась я. – Пожалуй, я знаю, что выберу!

Мое пребывание здесь явно затянулось! Надоели подъемы с рассветом, молитвы и песнопения, работы по хозяйству и огороду. Да, мне нравилось учиться и меня сильно привлекали уроки боевого мастерства, проводимые сестрами. Но количество нареканий, наказаний и нотаций ежедневно возрастало, грозя превратиться в снежный ком, что рано или поздно раздавит меня.

– Должно быть, Стамислав ошибся во мне, ибо я не могу достучаться до тебя, дитя, – пробормотала Клавдия. – Что ж… Ступай.

Я вышла из кельи, ощущая в груди злую радость. Ничего вы со мной не сделаете, мэтресса, ничего не добьетесь! Фаэрверн – сам по себе, я – сама по себе!

Вечером я поделилась своим планом с Вельшей. Подруга смотрела на меня с ужасом и восхищением.

– Ты, правда, хочешь уйти? – в который раз спрашивала она. – И не боишься?

– Чего бояться, Вельша? Постоять за себя я сумею, деньгами отец снабдил меня, когда я отправлялась сюда. Здесь я их особо и не тратила. Передохнула, пришла в себя – и хватит! Меня снова зовут веселая жизнь и дорога. Хочешь, пошли со мной?

Глаза Вельши вспыхнули, но она с сомнением покачала головой.

– Простого человека без защиты любой может обидеть. Здесь я в безопасности и, знаешь, мне нравится быть послушницей. Тэна Санна обещала завтра взять меня на лечебный сеанс, она говорит, у меня задатки хорошего целителя!

Меня кольнула зависть. Никто из монахинь никогда не говорил мне такого… Еще бы, ведь они считали меня едва ли не порождением преисподней! Откуда в такой возьмется дарующая жизнь сила Сашаиссы?

– Я останусь, Тами, – продолжала подруга, – и ты оставайся! Мне будет скучно!

Я засмеялась, скрывая разочарование – вдвоем бежать было бы веселее!

– Ах ты, бесстыдница, думаешь только о себе!

Когда Вельша уснула, я постояла рядом с ее кроватью, глядя на простоватое, но нежное лицо. Наверное, тэна Санна права, Вельша прямо светится вся, когда уговаривает больных детей принять микстуру или целебный отвар. Из нее получится хороший целитель, а у меня свой путь! Выскользнув из здания, я направилась в конюшню, собираясь взять одну из монастырских лошадок – не отправлюсь же я по стране пешком? Как вдруг заметила заметавшиеся в келье Клавдии огни. Неужели меня хватились?

Я поспешила назад и на лестнице столкнулась с матерью-настоятельницей и несколькими монахинями. Они явно куда-то торопились.

– Тамарис, где ты была? – с изумлением спросила одна из них.

– Гуляла, – ответила я, дерзко глядя на нее.

Мэтресса Клавдия вдруг подняла руку, приказывая замолчать. Обернулась к ним.

– Оставайтесь в обители. Со мной пойдет Тамарис.

– Это еще куда? – непочтительно удивилась я.

И тут же получила не болезненный, но ощутимый толчок сармато в плечо.

– Следуй за мной, Тамарис, мы теряем драгоценное время! – только и сказала мэтресса, и принялась быстро спускаться по лестнице.

Я едва поспевала за ней, несмотря на то, что была одета в дорожную, а не монашескую одежду. Невзирая на разочарование от провала плана побега, в моей душе уже вовсю разгорался огонек любопытства. Что же такое происходит?

* * *

Спустя день мы миновали Кривой Рог. Накануне Викер молча сунул мне полновесный кошель с деньгами. Я тоже не сказала ни слова, но из городка мы выезжали на двух крепких коняшках, с сумами, полными припасов. Каурку отдала недорого какому-то крестьянину, чей вид и манера обращения с животиной вызвали у меня доверие. На гнедом Викера был приторочен мешок, в котором мы спрятали его доспехи. Рукоять своего меча он оплёл кожаным ремешком, скрывая чеканку и позолоту. Пришлось купить перевязь – вести меч в мешке паладин отказался напрочь.

– Куда они направляются? – спросила я его, когда мы покинули Кривой Рог. Я шла по следу, но понятия не имела, куда он меня приведёт.

– В столицу. Нам было приказано возвращаться сразу после Фаэрверна, не заезжая в другие монастыри.

– Вы ехали из столицы? – изумилась я. – Я думала, вы из Костерн-Хилла.

Костерн-Хилл был центром земли, в которой стоял мой монастырь. Большой отряд если и мог откуда прибыть, так только оттуда.

Викер пожал плечами.

– Мы выполняли приказ.

– Вы его выполнили, – желчно поправила я, – с честью, успешно и быстро!

Он ничего не ответил.

Солнце миновало зенит, когда моих ноздрей коснулся запах дыма, тут же всколыхнув болезненные воспоминания о пожарище. Я пришпорила вороного, ощущая, как сжимается сердце в тревоге.

В небольшой деревеньке у дороги сгорел один из домов. Когда мы подъехали, пожар уже погасили, но воняло знатно. Толпы не было, улицы казались на удивление опустевшими, дома – затаившимися.

Я спешилась, постучала в дверь дома, ближе всех стоящего к пепелищу.

– Кто вы и что вам нужно? – раздался напряжённый мужской голос.

– Кто-нибудь пострадал? – вместо ответа, спросила я. – Нужна ли помощь целителя?

Загремели снимаемые засовы. Дверь приоткрылась, из-за неё выглянул невысокий мужичок, в одной руке держащий ржавый солдатский меч, а в другой – отлично наточенный охотничий нож.

В глубине дома слышались сдавленные рыдания.

Мужичок с подозрением оглядел моего спутника, который, спрыгнув с седла, удерживал поводья лошадей.

– Целитель не поможет, – вздохнув, тихо сказал он. – Мальчонка сильно обгорел. Помирает в страшных мучениях.

Оттолкнув его, я быстро прошла вглубь. Нужную комнатушку нашла по звукам плача, больше похожим на вой. У лежака, накрытого чистым полотном, сидела прямо на полу маленькая женщина и плакала, раскачиваясь, как безумная, ничего не замечая вокруг. Лицо её от слёз опухло до такой степени, что нельзя было узнать черты.

Откинула полотно и задохнулась от запаха горелой плоти. Маленькому почерневшему человечку, похожему на обгоревший корешок, было лет девять.

– Что здесь произошло? – послышался голос Викера из горницы.

Я уже не слушала ответных слов. Прикоснулась пальцами к вискам страдалицы, посылая её в целительный сон – отдых ей был необходим. Приподняв полегчавшее за последние сутки тело, пересадила её на стул в углу. Опустилась на колени у кровати, заглядывая в запавшие закрытые глаза ребёнка. Ради этих минут жили мои сёстры и я. Жили ради жизни.

«Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Дай силу подарить ему долгую жизнь рядом с любящими людьми!»

Я наложила руки на область его солнечного сплетения. Пространство вспыхнуло огнём, опаляя мою кожу, сжигая мои волосы, выжигая мои глаза. Я дёрнулась и едва не закричала, как вдруг прохладные ладони коснулись разума, помогая не потерять сознание. Сила Великой Матери хлынула в меня студёной водой, поглощающей пламя.

И время остановилось.

* * *

Ар Нирн не был в Ховентале пять лет. Даже когда ехал с границы, предпочел вначале навестить отчий дом. И вот, он здесь. Город перевалил за крепостные стены, сады цветут еще более пышно, чем он помнит, а в центре возвышается громада Тризана, лабиринта-дворца Первосвященника Файлинна, подавляя своими размерами и величием. Когда Викер отправлялся на службу, Тризан достраивался, а сейчас Ар Нирн стоит на стене одного из верхних ярусов и смотрит на Ховенталь…

После возвращения ему все казалось нереальным. Яркая весна, дурманяще пахнущая сирень, пение птиц, все было сном, а реальность – трехцветная, бело-серо-черная, осталась в воспоминаниях воем ветра и волков, свистом шальной стрелы дикаря, воткнувшейся в древесный ствол совсем рядом с виском, постоянным холодом, от которого пальцы сводило на рукояти меча, треском костра в ночной тиши, смертью соратников и шрамами на собственной шкуре. Он никак не мог переступить оттуда сюда, в мир, полный мира.

– Я тоже люблю разглядывать его, – раздался хорошо поставленный голос. – Ховенталь прекрасен, недаром один из первых королей перенес сюда свою резиденцию, сделав город столицей Вирховена.

Викер обернулся и невольно вытянулся по стойке смирно. Человек, стоящий перед ним, был высок и красив, однако не красота привлекала внимание к худому лицу с резкими чертами и рано начавшими формироваться залысинами, делавшими лоб еще более высоким. От говорившего веяло внутренней силой, той, что одних заставляет преклонять колени, а иных – испуганно отшатываться.

– Ну-ну, сын мой, – Первосвященник Файлинн, улыбаясь, коснулся плеча Викера, – не надо так официально. Ты – Викер ар Нирн, верно? Ждешь моей аудиенции и любуешься Ховенталем?

– Так точно, Ваше Первосвященство!

– Не возражаешь, если мы отменим аудиенцию и просто поболтаем, дыша свежим ветром?

Викер смущенно улыбнулся и качнул головой. Несмотря на то, что он слышал о главном служителе Единого бога, тот оказался простым в общении человеком и приятным собеседником.

– Ты хочешь стать паладином Единого, Викер, но почему? – спросил Файлинн. – Достаточно ли взросло твое желание? Я отбираю только самых лучших, ибо нашу веру могут нести только самые лучшие! В чем лучший ты?

Слегка ошеломленный тем, как собеседник повернул вопрос, Ар Нирн молчал. И действительно, что ответить человеку, по слухам видевшему каждого до самого донышка души?

– Ваше Первосвященство, я не настолько хорош, как следовало бы, – наконец, ответил он, – но я хотел бы стать лучше и сделать лучше этот мир.

– Скромность похвальна, мой мальчик, а желание улучшить мир – достойно Воина Света. Однако знаешь ли ты, что иногда под маской добра скрывается зло, а то, что кажется злом – несет благоденствие?

Викер пожал плечами. Он не особенно задумывался над философскими аспектами жизни, поскольку был воином и предпочитал исправлять ошибки и устранять угрозы, а не размышлять о них.