Острова богов

– У Руби есть для тебя работа.

– Он еще здесь не закончил, – вмешивается распорядитель и крепче сжимает мои плечи.

– У Руби есть для тебя работа, – повторяет Дазриэль, словно не слыша и не замечая возражений.

Я стряхиваю с себя руки, вытягиваю из-за спинки кресла рубашку и, работая локтями, начинаю пробираться к лестнице. Вой недовольства за спиной нарастает. Это место всегда было для меня отдушиной, стало оно таковым и для толпы. Люди ощущают возрастающее в воздухе напряжение, сгущаются темные тучи войны, и только я даю им возможность отвлечься. Печально.

До выхода на улицу я даже не пытаюсь надеть рубаху. Натягиваю лишь после того, как прохладный воздух осушает пот на теле. Не оглядываясь, следую за Дазриэлем в переулок. Убегаю от одного монстра к другому.

СЕЛЛИ. Корабль «Лизабетт». Киркпул, Алинор

Босая нога стоит на грубой краспице[4], я перехватываю канат и начинаю подниматься. Ближе к верху мачта становится все тоньше, ведь она рассчитана на то, что будет раскачиваться, поддаваясь потоку ветра, но здесь, в гавани, можно ощутить лишь легкий бриз.

На берегу горожане закончили работу и направляются в таверны. Сгущаются сумерки, свет тускнеет, замирает жизнь – я вижу это, заглядывая в окна домов на холме. Люди хотят поесть и выпить, а потом расслабиться, сбросить напряжение, пройдясь по улицам и горланя песни.

Каждый раз в новом порту я с волнением схожу на берег, восхищаясь обилием звуков, образов, запахов. Вместе они образуют затейливую приветственную картину.

Но довольно скоро меня начинает тянуть в море, и я тоскую по шлепкам бьющихся о деревянный борт волн. Однако я рада, что сегодня вечером мы не снимаемся с якоря, ведь у меня важное дело – надо забрать припрятанную заранее сумку и ускользнуть на берег. Тогда на рассвете я уже буду на пути к отцу, и Ренса не сможет меня догнать. К тому моменту, когда меня обнаружат матросы «Фреи», мы отойдем слишком далеко от берега, чтобы переправить меня обратно, а выбросить за борт дочь Стэнтона Уокера они не посмеют.

В подзорную трубу удалось разглядеть, что в северных доках все успокоилось. Знать веселится на кораблях, над водной гладью разносятся протяжные звуки из трубы граммофона, толпа стражниц рассеялась. Не видно и того парня – нет, я совсем не пытаюсь его найти.

Я вспоминаю его – слышу голос, представляю лицо с красивыми карими глазами и лукавой ухмылкой. «Что не так с цветами?» – проносится в голове его вопрос. Я раздраженно фыркаю. А потом: «Просто у тебя характер такой, с причудами».

Я мысленно сталкиваю его с ящиков, как должна была сделать сегодня, и с улыбкой смотрю, как он машет руками и вскоре исчезает из вида. Так для тебя достаточно причудливо?

Спохватываюсь, что говорю с воображаемым человеком, и вновь принимаюсь осматривать причал.

Он пуст – нет ни мальчишек на лодках, ни капитана Ренсы, которая уверена, что я сижу взаперти в каюте. Впрочем, ничто из этого меня не волнует, ведь уже темнеет, и мысленно я на «Фрее». Впрочем, расставание с «Лизабетт» дается нелегко.

Я снимаю кожаные перчатки с обрезанными пальцами, хватаюсь одной рукой за канат и сразу ощущаю, насколько груба его поверхность. Наш корабль не украшен, как королевский, но он родной и проверенный временем торговый партнер. Наш красавец-винджаммер[5] достаточно большой как в ширину, так и в длину. Он может вместить значительную по численности команду и набить в брюхо много груза. И паруса его больше, чем у любого другого судна в гавани.

Среди кораблей торгового флота отца я больше всего люблю «Лизабетт». Я на ней выросла, училась ходить по ее палубе, пряталась от матросов в самых труднодоступных местах трюма, засыпала, привязанная к койке, чтобы не упасть во время качки. Но весь прошлый год корабль был моей тюрьмой. Глядя вниз, я вижу причину, улавливаю ее легкоузнаваемый силуэт посреди палубы. Я не передам Ренсе письмо отца. Она определенно подозревает, что он не вернется в ближайшее время. Знай она наверняка, точно стала бы следить за мной пуще прежнего, предполагая, что я сделаю нечто похожее на то, что планирую.

Вот она уже стоит у трапа и напряженно смотрит на него, будто выжидает. Может, думает, что он исчезнет?

Сегодня почти половина экипажа отпущена на берег. Обычно мы не задерживаемся в портах так надолго, как в этот раз. В ожидании «Фортуны» люди неспокойны, поэтому Ренса спустила трап и позволила нескольким счастливчикам повеселиться и, вероятно, потратить все до последней кроны из жалования. С меня она сняла стружку, отчитала как следует за опоздание и велела оставаться на корабле.

Почему Ренса так нервничает и ждет возвращения матросов? Стемнело совсем недавно, их точно не будет еще несколько часов. Почему же она стоит у трапа? Ощутила, в каком напряженном состоянии пребывают люди в городе? Я это заметила еще несколько дней назад. Всем нам, морским душам, уже давно стало известно, что тучи сгущаются.

Стоп, или Ренса подозревает, что поймает на трапе меня? Надеюсь, что нет, и она не будет торчать здесь всю ночь, иначе придется выбираться вплавь, что совсем неприятно.

Задумавшись о холодной воде гавани Киркпула, я внезапно улавливаю движение на носу корабля.

Ренса невысокого роста и плотная, а появившийся человек высок, хоть и неуклюж, и похож на гусеницу-многоножку, конечности которой не умеют действовать слаженно. Кожа у Ренсы теплого бронзового цвета, значительно потемневшая за годы, проведенные в море, а у этого мужчины такая белая, что аж слепит. Такая бывает у тех, кто постоянно сидит в помещении. Впервые я увидела этого мужчину утром. Он взошел на борт с забитыми книгами чемоданами, которые с трудом мог поднять. У него был билет до Траллии, куда готовилась отбыть «Лизабетт».

Увидев его в тяжелом шерстяном бушлате, я решила, что он ровесник отца. Только очень сутулый, как все ученые. Голова обрита наголо – а зря, из-за формы черепа это ему совсем не идет. Позже, когда Ренса заставила меня помогать ему таскать вниз багаж, я поняла, что он почти моего возраста. Странный человек, хотя мне он понравился. Мы много не говорили, обменялись всего несколькими фразами, но сразу стало ясно, что он из тех людей, которые сразу переходят к сути.

Внизу на причале какое-то шевеление, ветер треплет ритуальные флаги, повешенные днем Кайри. Натягиваю перчатки, бесшумно скольжу вниз и ступаю на балку, перекрестную мачте. Затем еще ниже. Наконец, нащупываю пальцами босых ног рею, отползаю в сторону и зависаю, держась одной рукой.

Ренса делает рывок вперед и начинает спускаться по трапу на причал, где останавливается, тихо урча, автомобиль. Может, это еще один пассажир? А багаж прибудет следом в грузовике или телеге, запряженной лошадьми, и не вечером, а при свете дня. Выходит, Ренса многое от меня скрывает.

Мы почти никогда не берем пассажиров – место для них не предусмотрено. Единственная каюта уже занята Ученым. Нам с Кайри не велели освободить наше крохотное жилище. Не будет же человек, подъехавший на автомобиле, спать в гамаке с матросами?

Я продолжаю спускаться с мачты: двигаюсь бесшумно, словно призрак. Тем временем из нутра автомобиля появляется шофер. Он поправляет белые перчатки и, трусцой обежав машину, распахивает дверь с противоположной стороны.

На причал выходит мужчина или юноша – издалека определить трудно, тем более в темноте. Он определенно молод, одет в хорошо скроенный костюм и белую рубашку. Расправив плечи, оглядывается, задержав взгляд на кораблях королевского флота и «Лизабетт». На долю секунды, как мне кажется, на лице его появляется улыбка.

Движения легкие и странным образом знакомые. Кивнув водителю, он даже не пытается помочь тому выгрузить багаж. Сумок слишком много для пассажиров того класса, которые покупают у нас билет на проезд. И слуг у них не бывает.

Что, седьмое пекло, здесь происходит?

Сильный порыв ветра выбивает пряди из косы и раскачивает рею под ногами. Звуки граммофона не позволяют услышать голоса, но происходящее понятно и без этого. Ренса делает странные поклоны, будто не знает, как приветствовать прибывшего. И очевидно, нервничает.

За прошедший год я видела ее в разном состоянии: плачущей, расстроенной, твердо держащей штурвал во время шторма в открытом море. Еще она бесстыдно фальшивила, когда пела по вечерам, и скрежетала зубами, слушая мои возмущенные речи. Но я никогда – никогда! – не видела, чтобы она пребывала в растерянности и не знала, как поступить.

Мужчина помогает ей, протянув руку. После рукопожатия они обмениваются парой фраз. Затем привычным жестом мужчина отпускает шофера. Я пригибаюсь и пытаюсь найти в кармане куртки подзорную трубу. Раскладываю ее, кручу, подбирая нужный фокус, и направляю на гостя. Ренса держит фонарь рядом с его лицом, и мне удается разглядеть карие глаза. Изогнутые в самодовольной улыбке губы. Рука поднимается пригладить растрепавшиеся волосы, и становятся видны магические рисунки на ее запястье.

Но как?..

Он последний из всех живущих в Киркпуле, кого я ожидала увидеть. Что делает здесь парень из доков?

Торопливо пробираюсь по мачте, цепляясь за тросы. Взгляд то и дело натыкается на освещенные корабли принца, так отчетливо выделяющиеся в темноте. Ветер усиливается, оживляя ритуальные флаги. В тех местах, где свет падает на водную гладь, видно, что появилась рябь, а за ней и мерцание. Не думаю, что погода будет такой же и утром: перед рассветом обычно поднимается киркпульский бриз, но сейчас мне не до этого. Разворачивающееся перед глазами действо выводит меня из равновесия.

Парень пришел жаловаться на меня Ренсе? Из-за того, что я сказала о принце и ему подобных? Скорее всего, нет, к чему тогда багаж? Но что же происходит?..

Касаюсь пальцами ног реи, мокрой от вечерней росы, и медленно переношу вес с одной ноги на другую, попутно соображая, что делать. Ренса и парень исчезли – видимо, спустились на нижнюю палубу.

Может, лучше бежать незамедлительно и оставить мешок с вещами? Но я скинула обувь, чтобы забраться на мачту, а без нее уйти нельзя. От сапог не отказаться так просто, как от остальных вещей. К тому же что бы ни привело сюда моего случайного знакомого, это, скорее всего, очень важно. Следовательно, надо все узнать и передать отцу. Чем больше важных сведений я принесу, тем быстрее он перестанет ворчать и ругать меня. К тому же если я все не выясню, то умру от любопытства быстрее, чем «Фрея» пройдет южный мыс Мелласеи.

Я прижимаюсь спиной к мачте и вижу, как мимо проходит, задумчиво опустив голову, Ученый. Он идет к трапу. Спускается осторожно, держась за перила обеими руками, словно корабль наш – не благопристойная дама, спокойно стоящая в доке, а коварное, взбалмошное существо, способное в дурном расположении духа выбросить его за борт.

На пути ему попадается Ренса, которая возвращается после того, как занесла багаж таинственного пассажира. Почему капитан исполняла роль носильщика? Ренса останавливается на трапе на полпути, давая мужчине возможность протиснуться, не отрывая руки от перил. К счастью, ему удается благополучно спуститься и не упасть в воду.

Парня нигде не видно. Должно быть, остался там, куда проводила его Ренса. Сама капитан быстрыми широкими шагами направляется на корму[6]. Я крадусь следом. Ветер треплет, кажется, даже мои уши. Ренса останавливается у штурвала, а я отхожу дальше к борту, чтобы не попасть в поле ее зрения, и оказываюсь у нашего алтаря у бизань-мачты[7]. Это небольшая постройка, не больше камина, только шире. Там, где полагается быть каминной полке, натянут канат с ритуальными флагами, на месте огня небольшой жертвенник с подношениями от команды. По возможности, я стараюсь никогда не подходить к нему так близко.

Первый помощник капитана и корабельный маг Кайри сидит, пригнувшись, и шепчет заклинания. Перед ней горят зеленые свечи, привезенные мной из города, лицо полуприкрыто длинными рыжими волосами.

Я наблюдаю за ней довольно долго. Свечи горят, будто тают, растворяясь в воздухе, когда духи принимают подношения. Значит, вот откуда ветер. Я сама не сильна в магии, но хорошо знаю, как заклинания работают. Кайри проделала огромную работу, если ей удалось умилостивить стольких духов. У нее получилось не просто поднять ветер, а еще и направить его так, как нам нужно, и фактически сдвинуть корабль тихой ночью. Вот уж не думала, что Кайри способна на такие штуки.

Вообще-то я и сейчас уверена, что она не способна.

Сама недавно видела, как по трапу поднялся человек со знаками сильного мага на руках.

– Он здесь? – Кайри поднимает голову и обращается к Ренсе.

– Располагается, – отвечает та и упирается руками в бока. – Спросил, где колокольчик, вдруг ему что-то понадобится. Представляешь?

Кайри фыркает, и я закатываю глаза от того, как в этот момент она похожа на моего нового знакомого, встреченного у ящиков.

– Представляю. Будет о чем рассказать. И духов повеселим. Они его любят.

– Да, мне говорили об этом, – сухо произносит Ренса.

Кайри чуть поворачивает голову и переводит взгляд с капитана на меня.

– Селли, мы скоро снимаемся с якоря. – Маги на расстоянии чувствуют людей, которых хорошо знают.

Затем Кайри переводит взгляд на медленно тающие свечи и обращается к духам, которых так хочет умилостивить.

Я кусаю губы от досады. Мои магические знаки, спрятанные под перчатками, бесполезны. С той самой поры, когда я училась ходить по этой палубе, они доставляли мне только неприятности.

Ренса оборачивается, вглядывается в темноту и, наконец, замечает меня. Вытянув руку, манит пальцем, заставляя выйти из темноты.

Теперь прятаться бессмысленно, и я делаю шаг вперед.

– Капитан, что..? – И тут до меня с опозданием доходит смысл слов Кайри. – Она сказала, мы снимаемся с якоря? Но ведь говорили, что в семь часов.

– Мы отходим, – Ренса перебивает меня резко, тон ее суров. – Займи свое место.

– Как отходим? – Я словно получила удар под дых. Взгляд Ренсы смещается в сторону от моего плеча. Я оборачиваюсь и вижу, что оставшаяся часть экипажа бесшумно перемещается по палубе к швартовым канатам. – Что происходит? Кто он такой?

Тысячи слов возражения и возмущения застревают в горле. Если мы выйдем из порта сейчас, вечером, я упущу единственный шанс отправиться на север к папе. Утром уйдет «Фрея», и ветра и бури закроют проход прямо за ней. А я останусь здесь, по крайней мере до весны.

Кажется, что некая сила сдавливает грудную клетку, выкачивает воздух из легких. Я не выдержу такой удар, когда я так близка к цели. Я не смогу, я не справлюсь.

– Ренса, я… – Взгляд мой блуждает в темноте от одной фигуры к другой. За спинами людей почти бесшумно раскрываются паруса. – Нет, я…

– Не сейчас, Селли. – Капитан резко обрывает меня, встает к штурвалу, водит руками по гладко отполированном дереву и нашептывает молитву.

– Но я…

– Если тебе интересно, – тем же шепотом она обращается уже ко мне, – то отец оставил тебя здесь на обучении именно ради этого момента. Я лишь сожалею, что не смогла достойно тебя обучить. Мы намеренно оставляем половину команды на произвол судьбы на берегу, покидаем порт без груза, с которым могли бы выйти в плюс по приходно-расходным книгам. Мы делаем это под парусами, без буксира, не привлекая помощь, под покровом ночи, даже не получив разрешения начальника порта. И ты все же смеешь возражать своим извечным: «Но я…» Разве я не перечислила только что вещи гораздо более серьезные и важные, чем твои желания? Прежде всего следовало подумать не о себе, а о причинах такой спешки.

Я смотрю во все глаза и не могу даже моргнуть. Капитан уже отвернулась, подняла голову к парусам и поворачивает колесо штурвала.

– Но мой отец… – Я не знаю, как закончить фразу. Все перечисленное Ренсой не позволяет сделать это так, как хотелось.

– Твой отец поступил бы в точности, как я, – грозным тоном продолжает она и переводит взгляд на меня. – Он оставил тебя в моем подчинении, так что занимай свое место.

Я стою в оцепенении, не в силах шевельнуться. Я не могу. Впереди месяцы заточения, будто в тюрьме, в четырех стенах каюты, без понимания, куда и зачем мы идем. Я и дальше буду для всех никчемным существом, способным только лазить по мачтам и чинить паруса.

За спиной слышатся шаги. Я оборачиваюсь и вижу, что по палубе к алтарю идет тот парень из города. Подойдя, он опускается на колени рядом с Кайри и ставит свою свечу. Меня и Ренсу он будто не замечает. Рукава на этот раз высоко закатаны, что позволяет разглядеть магические знаки, самые замысловатые и сложные из всех, что мне доводилось видеть.

– Рад знакомству, – неожиданно весело произносит он и протягивает руку Кайри. Я отмечаю протяжное звучание гласных звуков. Та смотрит на него в нерешительности, потом краснеет и подает ладонь для пожатия.

– Кайри, – бормочет она.

Боль в челюсти подсказывает, что я слишком сильно сжала зубы.

– Надеюсь, ты согласишься показать мне, как ты это делаешь. – Он говорит словно между прочим, при этом ослепительно улыбается, а потом запрокидывает голову, чтобы посмотреть на успокоившиеся паруса. Огарки свечей на алтаре вспыхивают все одновременно – так духи реагируют на его появление.

– Селли, ну же. – Я слышу Ренсу, но поворачиваюсь и смотрю на причал. Получится ли у меня оттолкнуться и совершить этот опасный прыжок? Сбежать с «Лизабетт» от капитана, команды и этого неизвестно откуда появившегося парня?

Но корабль уже начинает медленное движение. Я не могу его бросить – неизвестно, что сделает Ренса. Папа простил бы мне побег на «Фрее», но никогда не простит то, что я готова была сделать – покинуть в важную минуту родной корабль. Ренсе удалось заманить меня в единственную ловушку, которую она могла расставить, чтобы помешать мне сбежать. Она была уверена, что я не оставлю «Лизабетт», учитывая, как сложен будет ее выход из порта в этих условиях.

Сжимаю зубы, чтобы не чувствовать боль, от которой глаза жжет все сильнее. Ее можно унять, только позволив пролиться слезам, но я этого не допущу. Я сдаюсь и направляюсь мимо капитанского мостика к навигационным огням. Внезапно на плечо мне ложится рука.

– Пойдем без ходовых огней, – говорит Ренса, и слова едва слышны из-за шелеста оживших парусов над нашими головами.

Холод бежит по позвоночнику, когда я поворачиваюсь и смотрю ей в лицо. Но почему? Мы же не контрабандисты.

– Тебя могут лишить за это лицензии, – шепотом произношу я. – Что это значит? Во что ты нас втягиваешь?

– Таков приказ, – смягчившись, объясняет Ренса. – Кроме того, нам хорошо заплатят. Поверь, девочка, твой отец сделал бы так же.

Парни из экипажа спускаются с мачт. Паруса еще зарифлены[8], уменьшенной скорости нам пока достаточно, ведь надо идти медленно и максимально бесшумно, пока не окажемся в открытом море. Проблема лишь в том, что суда моего отца никогда не покидали порт, словно воры в ночи. Мы гордо выходили под флагом Алинора и штандартом Уокера – гербом нашей семьи.

– У тебя самый острый глаз из всех, – продолжает Ренса. – Ступай на нос и отправляй мне вести через Конора. Выведи нас в море, потом поговорим.

Выбора у меня нет. «Лизабетт» скользит по воде, подгоняемая легким ветром. Позади остаются все корабли принца и таверны на берегу – мы покидаем Киркпул.

Деревянные доски палубы блестят от росы и холодят босые ноги. Я разворачиваюсь и бегу вперед мимо Кайри, парня из города, трапа и мачт. Если уж надо выйти из порта, а мы уже выходим, я сделаю все, чтобы это прошло идеально.

«Лизабетт» гордо выплывает из гавани под удаляющиеся звуки граммофона, развлекающего гостей принца. Нарушая правила, мы покидаем притихший темный город.

ЛАСКИЯ. «Огранщица самоцветов». Порт-Наранда, Мелласея

Я иду по городу, улицы которого погружаются в вечернюю прохладу и суету; каблуки сапог ритмично цокают по булыжной мостовой. За спиной остаются кварталы, освещенные газом или электричеством. Уже меньше слышен звук автомобильных клаксонов, стук копыт лошадей и грохот колес разных транспортных средств.

Там, где я оказываюсь, значительно тише. Так было с далеких времен детства.

Впрочем, не обошлось и без перемен: в наши дни к Нью-стрит тянется очередь хорошо одетых людей, желающих попасть в клуб. Они жаждут забыть тревоги и заботы, отвлечься от разговоров на улицах Порт-Наранды и танцевать всю ночь напролет.

Вывеска «Огранщица самоцветов» освещает значительную часть пространства. На многих домах есть лампы – одна или две, – чтобы проще было разглядеть название улицы, но наш – исключение. Как всегда, Руби пытается выделиться, будто говорит: «Смотри, а я могу вот так». Россыпь огней вывески делает ее похожей на переливающееся разными гранями хрустальное панно. Все лампы электрические, их очень много, они без цвета, лишь одна кроваво-красная.

«Огранщица самоцветов». Название заведения приводит в восторг бывающих здесь богачей. Некоторым постоянным посетителям отлично известно, кто такая Руби и чем занимается. Они шепчутся, сплетничают, но вовсе не о мастере с лупой на глазу и набором миниатюрных инструментов, а о владелице клуба – самой Руби. О редком самоцвете с острыми краями.

Переступаю порог клуба с опаской. Быстро прохожу вдоль очереди, киваю двум вышибалам у дверей и попадаю во владения сестры.

Свет приглушен, столы расставлены вокруг танцпола и у низкой сцены, вдоль противоположной стены справа – барная стойка. Все здесь сделано по высшему классу: шеф-повар из Фонтеска, белоснежные льняные скатерти расшиты золотыми нитями, деревянные панели на стенах отполированы до блеска. Редкий перезвон бокалов и стук столового серебра. На сцене поет женщина, несколько пар танцуют. Служащие меня знают, потому расступаются, давая пройти к дальнему краю барной стойки. Не стану отрицать, что мне нравится такое отношение, хотя я отлично понимаю, что они делают это для Руби, я ведь всего лишь младшая сестра. Возможно, сегодня вечером все изменится, и меня переполняет желание воспользоваться предоставленным шансом.

Опираюсь на стойку и медленно обозреваю помещение, ожидая, когда меня заметит девушка-бармен. Я знаю, что выгляжу так же роскошно, как и все посетители, – сегодня я особенно тщательно выбирала одежду. Темно-серый костюм отлично скроен, пояс жилета завязан вокруг талии, рукава белой сорочки закатаны. Такая одежда отличает меня от женщин в платьях, переливающихся в свете ламп, и это мне определенно нравится.

Жакет я сняла, а булавку с рубином приколола к жилету. Сегодня хочу всем своим видом дать понять, что я настроена серьезно. Днем я заходила к парикмахеру. Сейчас мои кудри убраны в высокую прическу, и лишь несколько прядей на затылке выпущены и лежат мягкими кольцами. В остальном я выгляжу строго. И так же ощущаю себя внутренне.

Охранники клуба покупают костюмы там же, где я, только мой сидит идеально, а на их массивных фигурах костюмы трещат по швам. Портные Руби могли бы исправить все ошибки, но суть в том, чтобы мужчины производили впечатление огромных и сильных. Их мощь не скрыть, спрятаться под одеждой могут лишь примитивные люди.

Руби уделяет внимание всем аспектам бизнеса, ничто не является для нее мелочью. Ей нравится, когда эти парни выглядят так, как сейчас. Неприглядный штрих на фоне общей роскоши, нечто примитивное, контрастирующее с высоким классом. Таков наш мир, в нем есть и алмазы, и песок.

Симпатичная девушка-бармен улыбается мне из-за стойки и подходит ближе. Кожа ее теплого цвета палисандра, черные волосы заплетены в косы и скреплены сзади. Однако видеть ее мне непривычно. На этом месте с самого открытия клуба был Лоренто – бармен, всегда готовый выслушать. Он меланхолично протирал бокалы, пока я жаловалась ему на жизнь. Странно, что его нет, не в его привычках брать выходной.

– Я раньше тебя здесь не видела. – Я опираюсь локтями на стойку и смотрю на девушку в упор – выдержит ли она мою улыбку.

– Я работаю в «Кровавой Руби». – Она достает из-под стойки конверт, кладет и подвигает мне. – Какая-то девушка оставила его для тебя.

Наши пальцы соприкоснулись, когда я стала его поднимать. Что-то подсказывает мне, что это не случайно. Что ж, хорошо.

– Лоренто решил взять выходной? – спрашиваю я и достаю из конверта единственный листок.

– Говорят, он решил уйти на пенсию, на покой, – беспечно отвечает девушка. От этих слов я цепенею, смотрю на нее в упор. В нашем деле пенсия – вовсе не игры в саду с внуками. Но так поступить с Лоренто после стольких лет?.. В чем он провинился перед Руби, если она..?